вольствии подразнить своего недоброжелателя-хозяина. Он
умышленно громко спросил Норварда, не известен ли срок
возвращения капера "Окрыленный" в Англию. Адвоакт слышал, что у
сэра Фредрика были причины избегать любопытства публики по
поводу некоторых операций "Окрыленного". Виконт насторожился,
услышав вопрос адвоката.
   "Какого черта эта крыса интересуется кораблем?" - с
раздражением думал владелец капера. В трюмах "Окрыленного"
имелась большая партия трофейного оружия с потопленных кораблей,
и виконт недавно послал Джозефу Лорну секретное распоряжение
найти хорошего покупателя для столь обременительного груза.
Клиентуру, готовую платить за оружие втрое дороже, чем платили
английские власти, было сейчас нетрудно найти за океаном. Хозяин
поместья приветливо улыбнулся адвокату, пояснил, что корабль
сражается сейчас с врагами короля - американскими колонистами, -
и ловко дал беседе другое направление.
   Виконт издавна имел привычку, задаваясь какой-нибудь целью,
перевертывать для памяти перстень на безымянном пальце левой
руки. Камень, перевернутый вовнутрь ладони, был раздражающе
неудобен, но виконт не поправлял перстня вплоть до выполнения
задуманного. Посылая адвокату приветливую улыбку, он перевернул
на пальце свое кольцо. "Избавиться от Ричарда Томпсона" -
намерение не новое, зародившееся у лжевиконта после плавания
"Ориона", когда адвокату стала известна тайна Ченсфильда, - вот о
чем должен был круглосуточно напоминать владельцу его перстень!
   После ужина гостям был предложен домашний концерт. Они смогли
насладиться искусством приезжего итальянского скрипача, чье
бледное лицо произвело на женскую половину общества не меньшее
впечатление, чем исполненные им пьесы Гайдна и Генделя. Затем
французская певица, разъезжавшая по городам британского севера,
усладила гостей несколькими модными песенками, не лишенными
смелости. Сама леди Эллен довольно бегло исполнила несколько
этюдов на арфе, инструменте, весьма расчетливо избранном ею в
целях наивыгоднейшей демонстрации красивых плеч. Наконец, мистер
Ричард Томпсон с большим успехом продекламировал несколько
монологов из трагедий Шекспира. Сэр Генри Блентхилл, уснувший в
первом ряду кресел еще на интродукции итальянца, тактично и
своевременно пробудился при заключительном монологе: он остался
доволен, сочтя главным достоинством концерта его
непродолжительность.
   Затем из-под сводов крытой верхней галереи, откуда днем
открывался эффектный вид на парк и озеро, гости любовались
красивым фейерверком. В туманном воздухе взвились красные,
зеленые и золотистые ракеты, забили фонтаны холодного
бенгальского огня и в ослепительном световом вензеле засияло имя
миледи.
   В танцевальном зале вновь заиграла музыка, и молодежь уже при
меньшем скоплении неблагосклонных зрителей из числа пожилых леди
и джентльменов с тем большим удовольствием предалась танцам и
играм. Любители карт расположились за зеленым сукном ломберных
столов. Наконец часть гостей простилась с гостеприимным домом,
которому новая хозяйка сумела придать столь не хватавший ему
прежде блеск.
   Поздно ночью, когда большинство оставшихся в доме гостей уже
спали в отведенных им покоях, перед воротами замка (так
именовала вся округа перестроенный ченсфильдский дом) соскочил с
коня какой-то запоздалый всадник. Привратник, самый старый из
слуг Ченсфильда, вышел из своей будки в башне ворот и вгляделся
во мрак. Спешившийся всадник нетерпеливо тряс калитку.
   - Что нужно? - спросил привратник.
   - Срочные известия для господина Райленда.
   - Господин виконт занят и приказал не допускать никого...
   - Немедленно передайте виконту вот это, - сказал ночной гость,
протягивая сквозь решетку клочок бумаги с несколькими словами,
написанными по-итальянски.
   Привратник рассмотрел сперва морской мундир, потом лицо
посланца с белым шрамом над переносицей. Он открыл калитку,
впустил приезжего в свою будку и послал второго сторожа к
хозяйскому камердинеру.
   Камердинер, Эрик Мерч, памятуя некоторые хозяйские
предупреждения, немедленно отправился с запиской к виконту.


   Огромный пылающий камин, где можно было бы изжарить на вертеле
целого меннингтрийского быка [город Меннингтри славился в Англии
очень крупной породой рогатого скота], озарял стены охотничьего
кабинета. Поэтому здесь не требовалось ни ламп ни свечей, и с
большой люстры, свисавшей посреди покоя, не был даже снят чехол.
   За стеклянными дверцами шкафов матово поблескивали в свете
камина ружейные стволы. Вороненая вудвортская сталь английских
изделий, металл из прирейнских недр, прошедший обработку в
оружейных цехах Эссена и Зуля, букетный и ленточный дамаск
Востока, золотые насечки на благородных изделиях шведской
Гускварны привлекали взоры знатоков к этим шкафам, вмещавшим две
сотни превосходных ружей. На стенах, сплошь покрытых восточными
коврами, было развешано холодное оружие и различные доспехи; на
узких длинных столиках, обитых темно-синим бархатом и защищенных
сверху стеклянными крышками, лежали в особых гнездах пистолеты
всех оружейников мира, от неуклюжих британских епистолейв XV
века до современных французских, бельгийских, русских и
английских систем. Пара превосходных "каретных" пистолетов
тульского оружейника лежала прямо на письменном столике хозяина.
А над креслом виконта висел новейший карабин Фергюссона
[в ходе войны за независимость английских колоний в Америке
майор британских войск Фергюссон изобрел в 1776 году новый тип
карабина, который по тому времени считался скорострельным], только
что принятый на вооружение английской армии в колониях.
   Кресло хозяина было покрыто великолепной шкурой африканского
леопарда с выделанной головой, блестевшей зеленью глаз и
страшными клыками, которые некогда оставили неизгладимые следы
на руках виконта. По углам кабинета стояли четыре статуи рыцарей
в стальных доспехах, в ногах одной из них находилось логово
борзой суки Леди.
   Вытянув длинную морду, Леди неподвижно лежала на шерстяной
подстилке, посматривая на кружок джентльменов у огня. Сэр Генри
Блентхилл, мистер Норвард, военный комендант Бультона полковник
Джон Бартольд и сам хозяин дома обсуждали со старшим егерем
Ченсфильда план завтрашней охоты. Поодаль, на широкой тахте,
покрытой персидским ковром, доктор Грейсвелл, журналисты,
Паттерсон и Мортон вполголоса толковали о войне.
   Виконт велел принести в кабинет вина и прислушался к беседе,
что велась на тахте.
   - "Декларация независимости" составлена этим американским
пророком Джефферсоном очень сильно, - сказал Паттерсон. - Она
завоевала симпатии в Европе и завербовала американцам много
сторонников, в особенности во Франции. Пылкие умы так и рвутся
послужить "делу свободы"...
   Полковник Бартольд, глава бультонского гарнизона, недовольно
поморщился, когда доктор Грейсвелл эпическим тоном начал
перечислять неудачи британского оружия.
   - Плохо обученная, но храбрая повстанческая армия Георга
Вашингтона становится большой силой. Никто не верил, что
регулярные войска нашего генерала Гейджа понесут поражение от
рассыпанных по лесам и городкам повстанцев-колонистов с
охотничьими ружьями. Королевский гарнизон Бостона не устоял
против натиска повстанцев. Наши войска едва ли удержат
Филадельфию. Поражение наших наемников-гессенцев под Трентоном,
где войска Вашингтона ночью перешли реку Делавар, сильно подняло
дух повстанцев и помогло мистеру Бенджамену Франклину уговорить
французов признать независимость колоний. Боюсь, что капитуляция
нашего генерала Бургойна под Саратогой говорит уже о крушении
стратегического плана кампании.
   Мистер Паттерсон вздохнул сокрушенно:
   - Да, правительство его величества проявило нерешительность
в начале военных действий, когда можно было подавить возмущение
в зародыше. Теперь пожар разгорелся, и бог весть, чем это все
для нас кончится.
   Французы вступили в войну, помогают повстанцам и деньгами, и
войсками, и флотом... А главное - революционный дух восставших!
С ним трудно бороться... наемными руками гессенцев... Плохо,
господа!
   - Не выношу, когда глубоко штатские джентльмены начинают
обсуждать военные дела! - с раздражением прервал Паттерсона
полковник. - Весь этот оборванный американский сброд, не имеющий
понятия о регулярных действиях...
   Но полковник не успел досказать свое глубокомысленное
суждение, прерванный на полуслове появлением камердинера.
   - Простите, ваша милость, - шепотом сказал он виконту. -
Какой-то всадник у ворот требует допуска к вам. Он просил
вручить вам вот это.
   - Господа! - торопливо проговорил хозяин, тайком взглянув на
карандашные строки записки. - Полагаю, что перед охотой вы
нуждаетесь в нескольких часах хорошего сна. Здесь мы все
являемся гостями сэра Генри. Этот кабинет в его распоряжении.
   Гости безропотно вняли столь прямому намеку, а виконт поднялся
в свой верхний кабинет. Через минуту усталый моряк в потертом
мундире переступил порог. Виконт отослал камердинера вниз и
крепко обнялся с приезжим.
   - С какими вестями, Джузеппе? - осведомился он по-итальянски.
   Джозеф Лорн осмотрелся вокруг:
   - Это единственная комната, которую я узнаю в Ченсфильде. Ты
превратил свой дом в настоящий замок. У тебя важные гости?
   - Гостей полон дом, но здесь нам никто не помешает.
Рассказывай, Джузеппе.
   - Вести не слишком отрадные для короля. В Америке дела идут
неважно. Зато трофейное оружие я продал чертовски выгодно.
Американские купчишки заплатили звонкой монетой, однако новой
партии пока не заказали. Полагают, что скоро у них будет
достаточно английских трофеев.
   - Никто не пронюхал об этой операции?
   - Никто. Блеквуд воображает, будто я передал оружие нашим
войскам.
   - Ну что ж, деньги не пахнут. Впрочем, вся эта партия была
сборным хламом... Ты, как всегда, молодчина, Джузеппе! В каком
состоянии корабль?
   - "Окрыленный" подбит. В корме пролом. Выгорела часть левой
палубы и фок-мачты нет. Дрались с тремя американскими каперами.
Доползли сюда с заплатой.
   - Завтра введем судно в док. Где произошел бой?
   - Северо-восточнее Бермудских островов. Американцы пока еще
плохие моряки. Два судна мы утопили, третье ушло. Я зашел в
порту к Вудро. Он передал мне два письма для тебя. Одно прибыло
из Америки с транспортом раненых "Омега", а другое - с военным
фрегатом из африканского порта Капштадт. Что ты так смотришь на
меня, Джакомо?
   - Ты стареешь, Джузеппе! Я думаю о том, как плохо я
вознаграждаю твою дружбу. По моей милости тебе приходится вести
беспокойную жизнь, мой старый товарищ. Оставайся со мной,
старина, я тебя женю. Хочешь сесть на землю и нянчить детей?
   - Эх, Джакомо, давно ли ты перед завтраком убивал полдюжины
немецких рейтаров, а потом жаловался генералу Гамильтону на свою
спокойную жизнь и требовал настоящей работы! Нет, моя жизнь
повеселее твоей. Пусть пока все идет по-старому.
   Пока Джозеф Лорн расправлялся с парой жареных куропаток,
безбожно орошая их неразведенным ромом, хозяин дома вскрыл оба
пакета.
   - Ты доставил важные вести, Джузеппе! Я недаром решил держать
этого чистоплюя Мюррея под наблюдением.
   - Мюррея? Ах, того... с острова? Значит, он остался под новым
именем?
   - Да, я снабдил его документами одного погибшего американца
родом из Виргинии. Единственный дядя этого американца умер.
Документы надежны. Дурак мог бы жить припеваючи, не вспоминая о
делах в Ченсфильде. Но я решил все же не выпускать его из поля
зрения и, оказывается, не напрасно!
   - Кого же ты посадил ему на хвост?
   - Капитана Бернса. Помнишь такого?
   - Этого прощелыгу из нашего взвода? Где ты откопал его?
   - Там же, где всех наших.
   - Ты выручил его из тюрьмы, что ли?
   - А то откуда же? Конечно, не из виндзорского дворца, старый
ты чудак! Я купил ему капитанский чин и отправил в Америку с
некоторыми инструкциями. Командование форта Детройт, как я и
предвидел, согласилось, что Голубая долина является "важным
стратегическим пунктом", и по приказу начальства и моему
секретному ходатайству он отправился туда с полуротой наших
драгун.
   - Что это за Голубая долина?
   - Райский уголок, Джузеппе, где мистер Мюррей свил себе
теплое гнездышко. Там он порхает, как голубок, над тысячами
акров захваченной земли и приносит в клювике червячков для своей
любезной миссис Эмили. Это ей нравится больше, чем участь
виконтессы... А злой коршун летает близехонько!
   - Чем они тебе мешают? Пусть себе воркуют и любятся.
   - Видишь ли, вокруг этого гнездышка стали оседать еще
кое-какие птички. Это мне уже не нравится. Вот об этом Бернс и
извещает меня.
   - Что же это за птички?
   - Во-первых, там угнездился этот сумасброд Эдуард Уэнт с
дочкой Мортона. Старика чуть удар не хватил, когда они сбежали.
   - Об этом ты писал мне. Рассказывай дальше.
   - Во-вторых, Уэнт доставил туда в своем ковчеге сынка и
матушку Одноглазого.
   - Что? Сына Бернардито? Вот это серьезнее! Сколько же лет
этому... тигренку?
   - Лет десять... Еще пять-шесть годков, и он станет опасен.
   - Станет? Нет, черт возьми, он и сейчас уже опасен, Джакомо!
Это сын дьявола! Неужели даже мертвый Бернардито все еще грозит
нам? Ведь мальчишка знает, как ты, Джакомо, охотился за стариком
на острове, знает и про камешки... Плохо, очень плохо, что у
Каррачиолы сорвалось тогда это дело в Пирее! Да, значит, в
Голубой долине растет деревце из твердой косточки! Где она
находится, эта долина?
   - В бассейне Огайо, на притоке реки Уобеш. Там объявился и
тот мальчишка с обезьяной, помнишь, что шлялся с Фернандо.
   - Действительно, веселенький птичник! Что же ты предпримешь,
Джакомо?
   - Я почувствовал бы себя лучше, если бы этот дубина Бернс,
вместо того чтобы оборонять долину от индейцев, помог им
пополнить коллекцию скальпов за счет некоторых колонистов. Но
как объяснить столь тонкую задачу такому дуралею?
   - Где сейчас Каррачиола?
   - Ты всегда понимаешь меня с полуслова, старый Джузеппе, но
Каррачиола далеко. Письмо из Капштадта как раз от него.
   - Что он там делает?
   - Тревожится об исчезновении двух моих судов - "Глории" и
"Доротеи". Они ушли из Капштадта на мой остров и не вернулись к
назначенному сроку. В письме Каррачиола спрашивает, что ему
предпринять.
   - Постой, объясни мне по порядку. Почему Каррачиола торчит в
Капштадте?
   - Я послал его в Африку с тремя шхунами, начальником
экспедиции.
   - Опять Масляные реки или Камерун? Ты ведь не любишь
проторенных дорог, Джакомо.
   - Нет, на этот раз Конго. Там хозяйничают португальцы и
шныряют французы, но я рискнул. В середине февраля все три шхуны
поднялись вверх по Заире, но "Удача" села на мель и с
проломанным днищем еле выбралась назад в устье. Негры оказались
вояками; мои люди установили, что в дебрях Конго недавно погиб
целый французский отряд. Но англичане имеют больше опыта... Наш
друг О'Хири так ловко перессорил между собою двух царьков, что
Каррачиола погрузил в трюмы около девятисот рабов. Корабли
отплыли с ними в Капштадт, причем "Удача" еле-еле доползла. Я
заранее распорядился отправить на мой остров сотни две
черномазых женщин, подростков и мужчин, чтобы заложить
плантации, а всех остальных послать в Америку для продажи. В
Капштадте "Удача" стала на ремонт, а обе другие шхуны пятого мая
ушли с неграми к острову. До него десять суток среднего хода. В
конце мая шхуны должны были вернуться в Капштадт. Однако ни
"Глория", ни "Доротея" не вернулись. Каррачиола отправил мне это
письмо двадцатого июня. Боюсь, что со шхунами что-то случилось...
   - Может быть, негры восстали и перебили экипажи?
   - Черт их знает! Каррачиола пишет, что "Удачу" уже
отремонтировали, но теперь, пожалуй, не стоит отсылать ее в
Америку. Придется Каррачиоле отправить этих негров на остров, а
самому возвращаться. Плантацией на острове займется О'Хири.
Каррачиолу я пошлю в Голубую долину.
   - Послушай, Джакомо, а если обе шхуны добрались до острова и
негры взбунтовались там? Тогда Каррачиола попадет в хорошенькую
кашу и доставит неграм пополнение.
   - Я уже думал об этом, но экипаж "Удачи" состоит из девяноста
парней. Неужели они не управятся с кучей голых негров? Да я
отошлю тогда Каррачиолу в богадельню!
   - Позволь, эти негры все-таки истребили, как ты говоришь,
целый французский отряд. Я могу даже добавить кое-что об этом.
Мне случайно рассказал один французик... Ты знаешь, Джакомо, это
дело по мне! Пошли-ка меня на остров, а для "Окрыленного" подыщи
другого помощника. Надоели мне эти господа офицеры, как
ежедневная солонина... "Хау ду ю ду, мистер Блеквуд?" - "Вери
уэлл, мистер Лорн!" ["Как поживаете, мистер Блеквуд?" - "Очень хорошо,
мистер Лорн! (англ.)] Тьфу! Жаль, что корабль попал в их
осторожные, чистенькие руки! Черт побери! Что сотворил бы на
"Окрыленном" покойник Бернардито! Клянусь богородицей, ни один
капитан не смыкал бы ночью глаз в радиусе тысячи миль от
"Окрыленного", а в береговых фортах канониры спали бы стоя с
горящими фитилями. Мне надоел этот тихоня-капитан с его
джентльменством. Пошли меня навести порядок на острове!
   - Ну что ж, Джузеппе, если тебе по душе, то в добрый час!
Боюсь, что там действительно заварилась каша. Вероятно, там
очень нужен настоящий человек.
   - На чем мне добраться до этого чертова острова?
   - Отправляйся на моей новой яхте "Элли". Она домчит тебя,
как ветер. За шесть недель, ручаюсь, ты доберешься туда! Когда
увидишь могилу в ущелье... поклонись ей!
   - Да, там лежат настоящие люди! Старик был дьяволом, но, черт
меня побери, если у него не было причин выгнать меня с "Черной
стрелы"!
   - Я не люблю вспоминать о нем, Джузеппе! У меня больше причин
избегать мыслей об Одноглазом... Но он отомстил мне
по-сатанински, и считаться обидами мы будем на том свете...
Когда ты вернешься с острова, "Окрыленный" уже выйдет из
ремонта, а вскоре я спущу и новый капер, "Король Георг III". Еще
два тяжелых фрегата, "Виндзор" и "Уэлльс", я готовлю в подарок
королю. Эти корабли я сам поведу в море.
   - Наконец-то! Я уж подумывал, что твой морской мундир -
"патриотическая" маскировка...
   - Ты думаешь, мне-то не надоело возиться с надутой бабой и
нянчиться с девчонкой... Эх, Джузеппе! А помнишь моего
мальчика?.. Никогда не заживет эта рана...
   - Да, мальчонка был хорош! Жаль его... А что слышно о его
матери?
   - Ничего, Джузеппе. Старуха умерла весною в Сорренто, об этом
я узнал совсем недавно от одного монаха... А Доротея и Антони
словно в воду канули.
   - Славная тоже была женщина! С горячей кровью. Помнишь, ты
советовал мне жениться на ней, старый грешник?
   - Моя совесть - покладистая старуха, она слепа на оба глаза и
глуха на оба уха. Но когда я вспоминаю об этих людях, тихая
старушка превращается в чертовку и царапает душу когтями. Ведь
эта семья спасла меня, а я... Не будем говорить больше ни о них,
ни о Чарли... Мальчику шел бы сейчас девятый год. Он уже любил
бы страшные сказки и стрелял бы из лука... Налей мне чистого
рому, Джузеппе!
   - Спокойнее, старик! Твоя голова должна всегда оставаться
ясной. Ты командир... и дом полон гостей!
   Грелли зло посмотрел на большой кубок с ромом, залпом осушил
его и после минутного молчания нерешительно произнес:
   - Знаешь, Джузеппе, оставайся-ка здесь подольше... Мне
чертовски не хватает настоящего парня. Все эти гости не по душе
мне...
   - Ну уж нет! Дворцы и замки - не моя стихия, если их... не
требуется обобрать! Утром поскачу обратно, взгляну на твою яхту,
а через денек и отплыву. Суденышко-то у тебя в порядке?
   - Это мой морской конь. Он всегда оседлан и взнуздан.
   - Тогда готовь письмо Каррачиоле. Ну, а к пьянчуге Бернсу
пока придется послать с ответом другого расторопного малого.
Пусть ребята Бернса подготовят там почву для Каррачиолы, чтобы
тот смог управиться в долине быстро и гладко... Где сейчас
Джеффри Мак-Райль? Он бы растолковал Бернсу...
   - Джеффри в Архангельске. Торгуется с русскими бородачами.
Лес для верфи я теперь покупаю у русских, и два ко