бы
замыслил нанести тайный вред законным владельцам этого дома.
Садитесь в это кресло, зажгите сигару и выслушайте, что привело
меня сюда под именем французского роялиста... А вы, майор
Бредд, - повернулся "барон" к своему мнимому слуге, - оставайтесь
у двери и следите, чтобы нас никто не вздумал подслушать...
   ...Через три часа доктор Грейсвелл вошел в будуар хозяйки дома.
   - Миледи Райленд, - сказал он бесстрастным врачебным тоном, -
у вашего гостя барона де Бриньи тяжелая форма воспаления легких.
Обстоятельства не позволяют мне остаться в Ченсфильде, но
больной так плох, что нуждается в заботливом уходе. Я пришлю из
Бультона сиделку, но она сможет приехать только утром. Не смогла
бы мисс Изабелла взять на себя труд немного побыть у постели
страждущего? Это знатный дворянин, а ваша дочь хорошо умеет
ухаживать за больными.
   Леди Эллен послала за дочерью, и доктор повторил ей свою
просьбу. Мисс Изабелла покорно отправилась в покой к больному
французу. Мисс Тренборн обещала сменить свою воспитанницу через
два часа.
   В ченсфильдском доме у патера Бенедикта Морсини имелась как бы
временная резиденция, которая по традиции сохранялась за патером
с тех пор, когда он еще давал уроки латыни малолетней наследнице
поместья. Некогда в этой комнате со стрельчатыми оконцами,
занимавшей самый верх левой замковой башенки, жил и трудился над
своими рисунками юный живописец Эдуард Мойнс... Бывая в
Ченсфильде, патер всегда останавливался в этом уединенном покое,
куда вела крутая железная лесенка. Слуги замка так и прозвали
эту комнату "кельей" и редко туда заглядывали.
   Здесь, в своей "келье", отец Бенедикт ожидал теперь отъезда
доктора Грейсвелла, чтобы отправиться с ним и Бультон в одной
карете. Ему не терпелось услышать врачебный приговор над своим
знатным французским единоверцем. Сойдя вниз, в столовую, он
услышал от миледи, что положение больного является угрожающим и
что временно роль сиделки приняла на себя мисс Изабелла. Патер
отыскал доктора в вестибюле; врач дожидался кареты.
   - Достопочтенный мистер Грейсвелл, - обратился иезуит к
врачу столь вкрадчивым голосом, будто он просачивался сквозь
щели запертых дверей, - вы позволите мне разделить с вами место в
карете?
   - Пожалуйста, - ответил врач безразличным тоном. - Надеюсь,
ваши сборы не будут слишком долгими? Карету скоро подадут.
   Монах торопливо поднялся наверх. Но отправился он не в свою
"келью", а в покои больного француза. Прошмыгнув через переднюю,
где дремал слуга Франсуа Буше, патер приоткрыл дверь в
опочивальню барона. На столике у постели горела лампа, свет ее
падал на лицо добровольной сиделки, мисс Изабеллы Райленд.
   Патер Бенедикт никогда еще не видел Изабеллу в состоянии такой
глубокой душевной подавленности. На побледневшем, осунувшемся
лице наследницы Ченсфильда появилось новое выражение горечи,
тревоги и скрытого гнева. Покрасневшие веки отяжелели, глаза
потеряли блеск и задор. Даже губы, еще недавно полудетские и
пухлые, как у веселых ангелов с полотен итальянских мастеров,
стали как будто тоньше и суше. Эти сжатые губы сделали все лицо
Изабеллы более взрослым, зрелым; в нем ничего не осталось от
шаловливой ребяческой беспечности.
   Бенедикт Морсини почувствовал сразу, что причина этой перемены
не имеет никакого касательства к близкой кончине старого
француза. Изабелла боязливо покосилась на постель и знаком
попросила монаха отойти в дальний угол.
   Патер покачал головой, ибо не считал необходимым остерегаться
ушей месье де Бриньи.
   - Говорите спокойно, дочь моя. Душа этого человека - около
врат царства. Земное уже недоступно ей.
   - Святой отец, я в страшной тревоге. Мне представлены
неопровержимые доказательства, что человек, называвший себя
Алонзо де Лас Падосом, а ныне зовущийся Лео Ноэль-Абрагамсом, -
действительно мой родной брат Чарльз Райленд.
   - Белла, я догадываюсь: вы были у них этой... мнимой
юридической конторе?
   - Да, отец мой, я вчера виделась с братом... Боже мой, я
теперь жизни своей не рада! День ото дня все страшнее, все
непонятнее... Вчера Чарльз показал мне свой медальон. Сомнений
нет: человек этот - родной мой брат. Мы подошли с ним к
зеркалу... Господи! Он гораздо лучше меня, но у нас одни и те же
черты!.. Мне хочется спрятаться от людей... Я не могу больше!
   Изабелла отвернулась и зарыдала. Больной пошевелился в постели
и глубоко, тяжко вздохнул. Слова девушки были сбивчивы, но патер
Бенедикт уловил их смысл. Он ласково тронул ее за плечо, и мисс
Райленд повернула к нему измученное лицо.
   Скажите мне, моя возлюбленная дщерь во Христе, знает ли ваш
брат, что вы... ничего не утаили на исповеди от служителя бога?
   - Да, святой отец, Чарльз это знает, и он устыдился своего
прежнего недоверия к вам. Он понял, как глубоко было его
заблуждение, ибо иначе он давно был бы схвачен... А его
намерения... Боже мой, я не могу повторить его страшные слова...
   - Что предлагает вам брат, Изабелла?
   - Чарльз умоляет меня покинуть этот дом. Если верить Чарльзу,
наш отец - величайший злодей, уголовный преступник, убийца, вор,
укравший чужое имя. Мой брат задумал разоблачить его стародавний
обман. Он уже послал письмо в Лондон.
   - Письмо в Лондон? И он раскрыл в нем свое настоящее имя?
Кому он послал это письмо?
   - Он послал его генералу Хауэрстону, но в письме назвался
юристом Лео Ноэль-Абрагамсом и обещал генералу важные
разоблачения. Доверить их бумаге он не мог. Хауэрстон, вероятно,
приедет в Ченсфильд. Чарльз убежден, что наш отец не пощадит
никого и ничего вокруг, когда правосудие потребует его к ответу.
   - Изабелла, если в Ченсфильде должны разыграться столь
грозные события, я готов согласиться с вашим братом: вам следует
покинуть этот дом. Но как же Чарльз намерен устроить ваш отъезд?
   - Сопровождать меня должен Наль Рангор Маджарами, то есть
кавалер де Кресси, как он назвался, когда первый раз прибыл в
Бультон.
   - Скажите мне, Белла, ваш брат открыл вам настоящее имя этого
кавалера?
   - Его имя... Реджинальд Мюррей. Это сын мистера Альфреда
Мюррея, человека, которого мой отец лишил всего - подлинного
имени, имущества, невесты - и которого бросил умирающим на
необитаемом острове. Чарльз намерен восстановить права
Реджинальда на все, что потерял его отец.
   - Дочь моя, но каковы же дальнейшие планы вашего брата?
Неужели он откажется от своей доли Ченсфильда? Может быть, он
рассчитывает на... чье-нибудь другое богатство?
   - Нет, святой отец, Чарльз поклялся восстановить права
Реджинальда на титул и поместье единственно во имя
справедливости. Сам он хочет вернуться на далекий остров в
Индийском океане и создать там новое поселение. У него есть
очень умный, начитанный друг - Джордж. Они вместе задумали
создать какой-то Город Солнца для обездоленных людей... Этот
город должен стать царством света, справедливости и братства.
Все богатства там должны быть разделены между людьми поровну...
   - Это опасные помыслы, дочь моя. Господь не создал своих
детей равными и освятил разделение людей на бедных и богатых.
   - Я боюсь, что Чарльз не тверд в вере, святой отец!.. Но,
святой отец, больной дышит все тяжелее.
   - Вероятно, его час близится... Белла, благословляю ваше
решение покинуть Ченсфильд. Вероятно, Реджинальд Мюррей намерен
бежать с вами на каком-нибудь корабле?
   - Святой отец, не произносите этого имени... Пусть даже стены
слышат только имена: Лео Ноэль-Абрагамс и Наль Рангор
Маджарами... Да, вы, как во всем, прозорливы. Брат и его друг
предлагают мне бежать на португальском судне "Санта-Роза". Оно
должно уйти из Бультона в воскресенье.
   - В воскресенье? Через двое суток? Когда же вы должны
покинуть отчий кров и где вы намерены ожидать отплытия корабля?
   - Где-нибудь в порту. Я должна буду надеть, мужское
платье и завтра, в субботу, встретиться с Реджинальдом.
   - Белла, я помогу вам. План вашего брата наивен. Он не
знает, что весь порт кишит соглядатаями. Вас немедленно
схватят, и гнев вашего отца обрушится на обоих молодых
людей, которые, насколько я понимаю, уже сделались близки
вашему сердцу. Я укрою вас до отхода корабля в моей капелле.
Там никто не станет вас разыскивать. Я заранее подготовлю ко
всему своего служку Грегори. В ночь на воскресенье он
незаметно доставит вас в лодке на борт португальского
корабля... Но я слышу во дворе карету... Доктор Грейсвелл
уезжает, он обещал довезти меня до города!.. Мисс Райленд,
да благословит вас всевышний за вашу христианскую помощь
больному!.. Завтра утром я вернусь сюда...
   Когда патер спустился во двор, доктор Грейсвелл уже
садился в карету. Но не успел этот экипаж тронуться в места,
как в открытые для него ворота медленно въехала пропыленная
наемная коляска. Оба экипажа разминулись на подъездной
аллее. В окно кареты доктор Грейсвелл и патер Бенедикт
рыглядели незнакомого приезжего, который сошел с подножки
коляски на каменные ступени подъезда. В свете двух фонарей
над крыльцом отъезжающие увидели невысокого полного человека
в обычной одежде ученых итальянских богословов.
   Патер Бенедикт понял: в Ченсфильд прибыл доктор Томазо
Буотти! Медлить дальше невозможно! Судьба наследницы
Ченсфильда и ее брата решена бесповоротно: оба должны
немедленно... исчезнуть!
   Субботним вечером мистер Грегори Вебст, прислужник
бультонской католической капеллы в порту, прохаживался у
дверей этого маленького храма. Двери капеллы стояли
открытыми, но прихожанам на этот раз пришлось
довольствоваться лишь преклонением колен перед статуей девы,
ибо, по разъяснениям Грегори, болезнь отца Бенедикта
помешала патеру отслужить обычную вечернюю мессу.
   Грегори уже собирался запереть двери и погасить лишние
свечи, чтобы завтра пустить их снова в коммерческий оборот.
Служитель подошел к дверям и прикрыл одну створку. В этот
миг два молодых итальянца робко заглянули в часовню.
Вошедший первым был высок ростом, крепкого телосложения и
глядел на божий свет большими очами редкостного темно-синего
цвета, похожего на утреннюю морскую даль. Второй юноша отличался
изяществом, стройностью, чрезвычайно нежным, тонким лицом и
кудрявыми локонами, стянутыми красной косынкой; одет он был в
бархатную блузу, какие часто носят художники.
   Мистер Грегори, видимо, ожидал прихода этих молодых людей, ибо
он торопливо запер изнутри двери на засов и засуетился у
чугунной плиты, служившей как бы широким подножием к порогу.
Грегори приподнял кольцо, вделанное в металл, просунул в него
железный ломик и с усилием сдвинул плиту с места. Заметив его
старания, рослый молодой человек взял из рук прислужника ломик,
поднажал на него холеном, и чугунная плита наполовину отошла в
сторону, открыв доступ в черный люк. В отблеске свечей стала
видимой верхняя ступенька железной лестницы, ведущей в
подземелье.
   - Все ваши вещи уже там, - прошептал Грегори. - Возьмите по
свече и спускайтесь. Там сыро и холодно, поэтому теплее
укутывайтесь в плащи. Внизу вы найдете дверь.
   Молодые люди не раздумывая спустились по лестнице, освещая
подземелье свечами. Ступени оканчивались против узкой
металлической двери с засовом. Рослый синьор, спустившийся
первым, отодвинул засов и ввел своего юного спутника в подземный
тайник под часовней.
   Широкая скамья, заранее покрытая суконным пледом, стояла вдоль
длинной стены, и под нею, на каменном полу, были сложены два
небольших, аккуратно перевязанных ремнями тюка.
   Рослый молодой человек сразу распаковал один из тюков,
заботливо усадил своего спутника на скамью, укутал его с головы
до ног плащом, придвинул к скамье небольшой стол, стоявший рядом
с распятием, и, выпростав из-под плаща обе руки юноши, принялся
усердно растирать их и гладить.
   - Завтра я доставлю вас на борт "Санта-Роза" с помощью ялика,
который принадлежит отцу Бенедикту, - пояснил служитель из-за
двери. При этом он загремел наружным засовом.
   - Грегори! - крикнул ему спутник Изабеллы. - Зачем вы
запираете дверь?
   - Так приказал святой отец, чтобы полиция, если ей вздумается
заглянуть сюда, нашла дверь вашего тайника запертой. А я уж
сумею убедить чиновников, будто дверь не открывалась много лет.



                         23. ОХОТНИКИ ЗА ЛЕОПАРДОМ

   Карета с отдыхающим львом на гнутой дверце уже миновала мост
через Ченси и приближалась к "Веселому бульдогу". Лошади шли
рысью, железные шины однообразно и надоедливо гремели по
булыжнику.
   - Сверни на луговую дорожку, мне осточертела эта тряска от
самого Лондона, - приказал кучеру владелец поместья Ченсфильд.
   Левое окно кареты было опущено. Граф Ченсфильд вглядывался в
очертания обеих башен своего дома, серевших вдали, на фоне
вечернего неба.
   В этот миг какой-то всадник обогнал карету. Она съехала с
булыжной мостовой и уже катилась по чуть приметным колеям
проселка, служившего для вывоза сена с лугов. Обскакав карету,
верховой придержал потного коня, поравнялся с экипажем и
наклонился к открытому оконцу. Лорд-адмирал не узнал всадника.
Тот назвался слугою мистера Кленча, лондонского агента его
светлости.
   - Срочное известие от мистера Кленча, ваша милость. Мистер
Кленч велел непременно догнать вас в дороге!
   - Скачите вперед, предупредите привратника, - сказал виконт,
откидываясь на подушку.
   В карете было темно, и прочесть письмо сразу он не смог. Как
любой другой смертный, лорд-адмирал ощутил неприятный холодок
тревоги: видно, письмо содержало немаловажные вести, если
лондонскому агенту понадобилось отрядить следом за каретой
специального гонца.
   Небосклон посинел. Дом и парк вдали стали черными и слились
вместе. Над шпилями обеих башен замерцали звезды. Кое-где в
окнах второго этажа виднелись огни. Нижние залы не были освещены
или же ставни не пропускали света наружу.
   У главных ворот, распахнутых настежь, стоял седой
привратник. Старик низко поклонился хозяину, когда четверка
лошадей промчала экипаж по полукругу подьездной аллеи. Граф
Ченсфильд глядел в окошко кареты, но не видел никого на ступенях
главного подъезда.
   В полутемном вестибюле старик мажордом едва успел зажечь две
свечи в стенных бра, в дополнение к тусклому огарку, который
чадил над гардеробной стойкой. Он принял у хозяина шляпу и плащ.
   Удивленный и раздосадованный оказанным приемом, лорд Ченсфильд
коротко спросил, здорова ли миледи. В ту же минуту она сама
появилась на пороге. Супруг сразу заметил, что она рассержена и
озабочена.
   - Ты не слишком торжественно обставила встречу мужа, Нелль, -
проговорил он громко. - Черт побери, я не узнаю...
   - Тише, бога ради тише, Фредди! - прервала его леди Эллен. -
Дом полон посторонних... У нас гости и...
   - Какие, к черту, гости?
   - Фредди, у нас остановился французский барон... К несчастью,
он тяжело заболел и, кажется, умирает... Только вчера вечером
прямо из Италии прибыл еще какой-то ученый богослов, доктор
Томазо Буотти Он говорит, что послан к тебе графом Паоло
д'Эльяно, венецианским патрицием, у которого ты побывал в
гостях. Впрочем, это все маловажно. У нас есть забота
посерьезнее...
   Миледи увлекла супруга в его охотничий кабинет, где камердинер
уже успел засветить свечи в настольном шандале. Граф, хмуря
брови, смотрел в глаза леди Эллен. Она заговорился торопливым
шепотом:
   - Фредди, сегодня днем Изабелла не вернулась с верховой
прогулки. Мисс Тренборн уже несколько дней находила Беллу в
каком-то странно угнетенном состоянии духа. Перед сегодняшней
поездкой она была как будто взволнована, озабочена и бледна.
Поехала она, как всегда, в сопровождении грума. В ченсфильдской
роще ее встретил какой-то всадник; очевидно, он заранее поджидал
ее. Грум видел его впервые. Изабелла отослала грума домой, а
сама не вернулась в замок.
   - Так, черт побери, нужно обыскать окрестности! Может быть, с
девочкой что-нибудь случилось? Почему этот болван грум...
   - Тише, Фредди, в доме посторонние... Грума я сразу послала
назад в рощу, но он уже не застал там ни Изабеллы, ни ее
кавалера. По их следам грум определил, что они выехали на шоссе
и пустились в сторону города.
   - Это что еще за новости! Чего смотрит старая дура Тренборн,
черт ее побери? Ты послала в Бульон?
   - Ты сам разрешил дочери сумасбродные верховые поездки... В
Бультон я никого не посылала.
   - Почему?
   - Это настойчиво отсоветовал мне патер Бенедикт.
   - Вот как? Где он?
   - У больного барона, наверху.
   - Зачем тебе понадобился этот барон? Откуда он свалился нам
на голову?
   - Это придворный французской королевы, Фредди, очень
влиятельный старик. Я познакомилась с ним в пути и не могла не
предложить ему гостеприимства. Болезнь его явилась
неожиданностью. Но слушай, Изабелла оставила в своей комнате
записку. Полюбуйся, что пишет тебе твоя дочь.
   Лорд-адмирал схватил письмо, уже вскрытое его супругой.
   Дорогой отец!
   Несколько дней я провела в большом горе и решила покинуть
твой дом, пока ты не докажешь свои права на это владение, а
также подлинность твоего имени.
   Мне представлены доказьтельства темных и страшных
поступков, совершенных тобою против законных владельцев
титула и поместья. Тебе предстоит доказать ложность этих
тяжелых обвинений или навсегда лишиться уважения твоей
несчастной дочери.
   Изабелла.
   Бормоча проклятия, владелец Ченсфильда скомкал бумагу и
швырнул ее в холодный камин.
   - Где иезуитская змея? - прошипел он, сам похожий на удава,
готового проглотить дюжину кроликов. - Постой, покажи-ка ты мне
сперва этого француза, этого "умирающего француза", будь
проклята моя кровь! Уж не данайского ли коня ты привела ко мне в
дом?
   Хромая, милорд стремительно взбежал по лестнице. Миледи Эллен
семенила за мужем, шелестя юбками. В нижней столовой зале часы
отзвонили одиннадцать. Супруг злым полушепотом нетерпеливо
проговорил на ходу:
   - Ступай в столовую, Нелль, позови Буотти к ужину и не
выпускай его из виду. Это, вероятно, тоже гость не случайный!
   Дверь в первую из комнат, отведенных барону, он открыл без
стука. Слуга господина барона Франсуа Буше всхлипывал, держа у
глаз большой фуляровый платок. При виде милорда он привскочил с
растерянным видом.
   Владелец поместья бросил на слугу сумрачный взгляд и прямо
направился к дверям второго покоя. Франсуа Буше сделал было
движение, чтобы удержать его от неосторожного вторжения к
больному, но хозяин дома уже распахнул дверь.
   Тяжелый запах камфары, мяты и спирта еще с порога ударил в нос
милорду. Юная сиделка вздрогнула от неожиданности при виде
злого, дергающегося лица вошедшего. С колен сиделки скатился под
постель больного клубок белой шерсти, и вязанье выпало у нее из
рук. На ночном столике у постели, среди пузырьков и склянок,
горела одна свеча. В самой глубине комнаты от стены отделилась
невысокая черная фигура: патер Бенедикт сделал шаг навстречу
графу, но, заметив выражение его лица, замер на месте.
   Вошедший схватил подсвечник и резко отодвинул полог над
постелью. Он увидел недвижное лицо старика с остекленевшим
глазом. Лоб и другой глаз были прикрыты пузырем со льдом.
Прерывистое дыхание вырывалось из полураскрытого рта. Сухие
пальцы рук обирали одеяло. Человек явно умирал. Священник
приблизился к постели, перекрестил больного и осторожно поправил
полог, прикрывая лицо старика от света.
   - Отец Бенедикт, благоволите сойти со мною вниз, - проговорил
милорд, с трудом соблюдая пониженный тон.
   Той же стремительной, прихрамывающей походкой он пересек
приемную и, не оглядываясь, пошел по коридору. Позади него
смиренно поспешал монах, широко развевая черные полы и рукава
сутаны.
   В нижних залах, около буфетной, навстречу графу попался
лондонский посланец агента Кленча. Этот слуга был в пропыленном
дорожном камзоле, и только при виде этого человека хозяин дома
вспомнил о пакете, оставшемся в кармане плаща. Почти втолкнув
отца-иезуита в охотничий кабинет, граф послал камердинера за
пакетом и угрожающе взглянул патеру в лицо. Оно выражало скорбь
и смирение. Милорд был готов схватить монаха