вернулась в комнату, патер Бенедикт,
которого шведка, кстати, не жаловала своим расположением, уже
стоял у широкого подоконника и задумчиво глядел на голые прутья
тополей под окнами...
   Вечером, вернувшись домой, он сложил и распрямил листочки,
нахмурился при виде двух подписей и принялся наклеивать
разорванное письмо на листок бумаги.
   На пасхальной неделе лорд Ченсфильд почувствовал себя
настолько бодрым, что присутствовал с женой и дочерью на
праздничном богослужении в бультонском соборе; на другой же день
в Ченсфильде состоялся первый прием гостей, а в конце недели
владелец поместья впервые после болезни сел в седло и совершил
небольшую верховую поездку по своим угодьям.
   Дочь милорда, тоже только что возвратившаяся с прогулки, вошла
в кабинет розовая и свежая.
   - Поскучай с больным стариком, Белла, - сказал отец, потрепав
кудри девушки, - и помоги ему разобраться в этом скучнейшем
бумажном хламе.
   Отец откинулся в кресле, закрыл глаза и, казалось, погрузился
в дремоту. Изабелла вскрывала конверт за конвертом и читала
фамилии отправителей или названия фирм. В большинстве случаев
отец, не открывая глаз, сразу делал отстраняющий жест ладонью, и
письмо непрочитанным летело в большую папку для бумаг.
   Изабелла взяла в руки большой серый пакет с тремя печатями и
штампом "Калькутта". Обратный адрес гласил: "Ост-Индия,
Бенгалия, порт Калькутта, юридическая контора Ноэль-Абрагамс и
Мохандас Маджарами".
   Сон довольно быстро слетел с графского чела, а его
полузакрытые очи отверзлись не без удивления.
   - Старинная фирма! - пробормотал он. - Любопытно, что им
понадобилось. Прочти-ка мне письмо, Белла.
   На плотной бумаге с витиеватой золотой каймой рукой
писца-каллиграфа был выведен тушью следующий текст:

   "Его светлости лорду-адмиралу графу Ченсфильда, эрлу
Бультонскому.
   Высокочтимый сэр Фредрик Райленд!
   Льстя себя приятной надеждой, что наименование нашей
скромной индийской конторы, к числу клиентов коей мы
некогда имели честь причислять и вашу светлость, не совсем
изгладилось из памяти вашей светлости, мы позволяем себе
обратиться к вашей светлости с выражением глубочайшего
уважения..."

   - Пропусти эту болтовню, Белла, посмотри в конце, о чем они
просят.
   Изабелла перевернула страницу и в конце второго листка прочла:

   "...не оставите без милостивого покровительства контору,
некогда имевшую честь ввести вашу светлость в права
наследства. Позволяем себе выразить надежду, что ваша
светлость соизволит милостиво принять в Бультоне, где мы
открываем филиал нашей конторы, нашего внука и внучатого
племянника, которые сочтут для себя высокой честью и
удовольствием лично засвидетельствовать вашей светлости свое
уважение и преданность.
   Готовые всегда к услугам вашей светлости
                                                 Заломон Нобиль-Абрагамс
                                                 Мохандас Сама Маджарами".

   - Значит, внуки этих индийских дельцов должны пожаловать к
нам в Бультон и открыть филиал конторы? Уж не воображают ли они,
что я стану ловить простачков для их лавчонки?
   - Не горячись, папа. Ради бога, не горячись! Это послание
такое смешное, смиренное и почтительное! Если эти индийские
внуки явятся, я встречу их и отошлю к Мортону.
   - Хорошо, Белла. Отнеси письмо старику и попроси его
написать ответ. Как зовут их, этих калькуттских внуков?
   Изабелла заглянула в письмо:
   - Лео Ноэль-Абрагамс и Наль Рангор Маджарами. По-видимому,
они уже в Лондоне и вскоре должны быть здесь. Наль Рангор
Маджарами - это, наверное, настоящий индус? Это немножко
таинственно. Я обязательно хочу посмотреть на него.
   - Белла, если эти бумаги еще не надоели тебе, погляди, нет ли
чего-нибудь интересного в газетах, - попросил отец.
   В лондонском "Обсервере" коротко сообщалось, что синьор Диего
Луис эль Горра, командир частного вольного крейсера "Три
идальго", базирующегося где-то на Африканском побережье,
обратился с письмом к Учредительному собранию Франции, предлагая
свой корабль в распоряжение революционного народа. По словам
газеты, маркиз Лафайет, участвовавший в войне за независимость
Американских Штатов, вспомнил и высоко оценил заслуги экипажа
этого корабля в боях против врагов американской революции и
рекомендовал собранию принять предложение молодого командира. В
ближайшее время вольный корабль должен был вступить в строй
военных судов революционной Франции.
   Граф заставил перечесть эту короткую заметку дважды. От него
не укрылось, что Изабелла при чтении краснела и бледнела. В
заметке ничего не говорилось об остальных офицерах этого
корабля, но и отец и дочь довольно ясно представляли себе лица
на командном мостике "Трех идальго". Изабелла, опасавшаяся
вызвать у отца новый приступ болезни, поторопилась отложить
"Обсервер" и взять лондонскую "Газету".
   Камердинер доложил о прибытии Уильяма Линса.
   - Оставь нас, Белла... - приказал лорд-адмирал. - Какие новости
вы привезли, Линс?
   - Милорд, несчастья продолжают нас преследовать... Получено
сообщение из Марселя... Мистер Алекс Кремпфлоу... Я опасаюсь,
сэр, что новая весть может опять ухудшить ваше здоровье.
   - К черту здоровье, Линс! Какую новость вы привезли мне про
этого Алекса? Он мне не нравится, черт побери!
   - Теперь это больше не имеет значения, сэр. Алекс Кремпфлоу
ограблен и убит на борту корабля "Эльмиона". В убийстве
подозревается матрос - немец Х.В.Таумель. Мистер Кремпфлоу
погребен на марсельском кладбище... Это чертовски большая
потеря, сэр.
   - Нет, Линс, это не слишком большая потеря. Удалось ли вам
выяснить что-нибудь о причинах его поездки в Италию?
   - Полагаю, что удалось, сэр. Он поехал по важному частному
делу. Оно было поручено ему синьором Томазо Буотти, хранителем
домашнего музея венецианского вельможи, графа Паоло д'Эльяно.
   Сэр Фредрик Райленд привскочил в кресле:
   - Графа Паоло д'Эльяно, говорите вы? Что же поручил Алексу
этот Томазо Буотти?
   - Мне удалось это выяснить случайно. На днях я сидел за
кружкой пива со старым Слипом. Он шестнадцать лет служил у
покойного Вудро...
   - К черту эти подробности, я знаю людей Вудро.
   - Итак, Томазо Буотти явился в прошлом году. Кремпфлоу сразу
послал Слипа за художником Бинглем, и тот скопировал с
итальянской эмали портрет какой-то женщины с ребенком...
   - Так вот откуда попала к Бинглю эта копия! Продолжайте,
Линс, у вас на плечах - не кочан капусты, будь проклята моя
кровь!
   Польщенный сержант покрутил рыжеватые усы и приосанился.
   - Сразу после беседы с Буотти Алекс Кремпфлоу собрался в
дорогу. Через две недели после его отъезда Слип выслал копию
портрета по адресу "Ливорно, до востребования, эсквайру
Кремпфлоу". Все это Слип рассказал мне на днях за кружкой...
   - Но как вы узнали, что этот Буотти служит у графа д'Эльяно?
   - Доктор Буотти сначала явился ко мне и нывал свое имя,
должность и звание. Я сам послал его на Ольдермен-кросс.
   - А характер поручения неизвестен?
   - Он явно связан с поисками лиц, изображенных на портрете.
   - И вы полагаете, что поручение разыскать эти лица исходит от
самого графа д'Эльяно?
   - Может ли в этом быть хоть малейшее сомнение, сэр?
   - У вас хорошо проветривается чердак, Линс! Я сделаю вас
наследником Крейга, черт побери! Слушайте, Линс, оставьте Слипа
в "Чреве кита", а Джоуса - в "Белом медведе". Поезжайте в порт,
дайте распоряжение капитану Ольберту приготовить "Южный Крест" к
плаванию. Мы едем с вами в Италию. Это мне, черт побери,
посоветовали врачи, понимаете, Линс! Через неделю поднимаем
паруса!
   Самым запущенным уголком в Ченсфильде стала усадьба
престарелого управляющего поместьем, мистера Томаса Мортона.
Формально владелец Ченсфильда не сместил старика с этой
должности, но уже ни один человек не обращался к нему за
хозяйственными распоряжениями. Старый Мортон доживал свой век.
Половина коттеджа, где некогда свили свое первое гнездышко
Эдуард и Мери Уэнт, была теперь заколочена досками.
   Майским вечером хозяин поместья удостоил усадьбу Мортона
поздним визитом. Мистер Мортон сидел у закрытого окна в сад. В
комнате пахло остывшей золой и плесенью. Граф Ченсфильд смахнул
шторой пыль с подоконника, отчего штора существенно не изменила
своего цвета. Из окна виднелся пруд. Черная его поверхность уже
успела зацвести ярко-зелеными пятнами ряски. Над прудом и
аллейками, поросшими травою, носилось множество летучих мышей.
   Хозяин поместья расположился на подоконнике. Ничье
присутствие не воскрешало в его памяти картин прошлого с такой
силой, как присутствие Мортона. При нем лорд-адмирал становился
самим собою - пиратом Джакомо Грелли. Эксцентрическая поза на
подоконнике вполне соответствовала его необычному душевному
состоянию. Его тянуло на мужскую откровенность. Причиной этому
были вновь полученные вести. Грелли считал, что перед "старой
рухлядью в кресле", как он именовал Мортона, можно не стесняться
ни в позах, ни в выражениях. Тем не менее перед всеми своими
серьезными начинаниями лорд-адмирал советовался и откровенничал
со стариком, находя, что его мозг еще способен "высекать искру
мысли".
   - Послушайте, Мортон, вы всегда были добрым отцом и
примерным семьянином. Но скажите, если бы у вас оказался
незаконный сын, плод обманутой вами женщины, как бы вы отнеслись
к нему?
   - Право, не знаю, сударь. У меня не было... таких женщин.
   - Но если бы вы узнали...
   - Не будьте жестоким ко мне, сэр. Я и без того сурово
взыскан господом. Моя дочь бросила меня... и, видит бог, виною
тому - моя встреча с вами!
   - У нас одна судьба, старик. Вы не забыли Чарльза?
Послушайте: мой отец разыскивает меня.
   - Ваш отец? Позвольте... Ах, этот венецианский патриций?
Так он... еще не благословил земное? Кажется, имя его...
   - Граф Паоло Витторио Альберто Джорджио д'Эльяно.
   - Сколько же лет его сиятельству?
   - Лет на пять больше, чем вам. Поздновато он вспомнил о
маленьком Джакомо, сыне обманутой им певички, а, Мортон?
   - Кто принес вам весть, что граф разыскивает вас? Уж не отец
Бенедикт ли?
   - Отец Бенедикт? Гм! Отец Бенедикт?.. Нет, не он. Я узнал это
от Линса. В Англию приезжал человек, графский служащий, некий
доктор Буотти, который по всей Европе ищет Джакомо Молла. И
представьте себе, Мортон: этот Буотти нанял нашего Алекса
Кремпфлоу; нанял, чтобы разыскивать Джакомо! Забавно, а?
   - Значит, мистер Кремпфлоу с этой целью и отправился в Италию?
   - Да, очевидно. Только... ему там не особенно повезло: его
зарезали во время этих поисков.
   За два с лишним десятилетия, прожитые Мортоном бок о бок с
Грелли, мирный солиситор перестал вздрагивать при словах
"зарезать", "застрелить". Известие о смерти Кремпфлоу старик
принял равнодушно.
   - Что вы думаете об этом убийстве, Мортон?
   - О сударь, любой юрист, даже такой незначительный, как я,
даст вам один ответ: ищите того, кому это было выгодно.
Вероятно, у графа д'Эльяно есть наследники?
   - Потомков у синьора не осталось. Отец Бенедикт, помнится,
как-то говорил мне, что граф завещал свое имущество не то
родному городу, не то какому-то монастырю, не то храму...
   - Кстати, сударь, насколько я припоминаю ваш рассказ об
Италии, отец Бенедикт принадлежал прежде к ордену Иисуса?
   - Да, принадлежал и, надо полагать, принадлежит и сейчас.
Что вы хотите сказать этим, Мортон?
   - Решительно ничего, сударь. Об отцах-иезуитах
предпочтительнее молчать.
   Джакомо Грелли глубоко задумался. Майские сумерки медленно
сгущались в саду. Лоскутья тумана неподвижно повисли над водой.
Почти под самым окном находилась лужайка. На ее краю недавно
сожгло молнией старый, высохший дуб. Мертвое дерево чернело
среди молодых дубков.
   - Я решил побывать в Италии, Мортон.
   - С какой целью, сударь?
   - Хочу взглянуть на своего отца.
   - Раньше вы... не вспоминали о нем.
   - Да, пока не знал, что он вспоминает обо мне.
   - Велико ли его богатство, сударь?
   - Его богатство? Пять-шесть миллионов. Это не окупит
сиротских лет Джакомо Молла.
   - Я плохо понимаю вас, сэр.
   - Попробуйте поставить себя на мое место, Мортон! Кто же,
по-вашему, превратил сына в приютского приемыша? Граф Паоло
д'Эльяно! По чьей милости Джакомо подыхал бы сейчас в лачуге, в
нищете, если бы сам не выбрался на свою дорогу и не научился
делать золото? Плевал я теперь на него! И я хочу швырнуть ему
назад подачку, которой он надеется откупиться от нечистой
совести.
   Старый Мортон посмотрел в лицо Джакомо Грелли и тяжко вздохнул.
   - Бог с вами обоими, сударь! - сказал он с укоризной. - Не мне
судить, угоден ли богу такой поступок, но... вы успокоили бы им
отцов-иезуитов!
   Грелли искоса взглянул на старика и рассмеялся:
   - Вы могли бы стать государственным человеком, Мортон, если
бы ваша совиная мудрость не сочеталась с заячьей душой... Да,
чуть не забыл: если сюда явятся с визитом эти два новых
калькуттских юриста, что открывают контору в Бультоне, жена
примет их. Сами вы отнеситесь к ним поласковее! Как ни говори,
этой фирме я обязан Ченсфильдом.
   Но, сэр, не опасно ли...
   - Опасно? Со дня гибели "Офейры" минуло двадцать два года, и
Альфреда Мюррея уже нет в живых. Прошлое умерло, старик!


   Портовый матрос, тащивший с пирса багаж двух пассажиров из
Калькутты, уже изнемогал от усталости, когда слуга приезжих
подъехал к пристани и помог матросу погрузить тяжелые чемоданы в
кэб.
   - Вероятно, господа остановятся в "Белом медведе"? -
осведомился матрос, пряча в карман заработанную полукрону.
   - Нет, мы уже выбрали частную квартиру. Кэбмен, Гарденрод,
дом госпожи Таубе...
   Наклейка о сдаче внаем уютного домика, некогда служившего
квартирой мистеру Джеффри Мак-Райлю, появилась на окнах особняка
лишь недавно, через полгода после гибели старого жильца. Она-то
и привлекла внимание двух молодых иностранцев, совершавших
первое путешествие по городу. Они учтиво осведомились у хозяйки
об условиях и пришлись старой немке по душе. С этого майского
утра приезжие адвокаты Лео Ноэль-Абрагамс и Наль Рангор
Маджарами вместе с их стариком слугою сделались жильцами фрау
Таубе.
   Молодые юристы довольно быстро придали домику вид заправской
конторы. Фрау Таубе с неудовольствием увидела, что ее домик
оказался превращенным в учреждение, но молодые люди успокоили
старуху обещанием небольшого дополнения к установленной плате.
Кроме того, она убедилась, что поток посетителей, которого она
опасалась, оказался уж не столь бурным. За первую неделю
существования молодого учреждения, уже зарегистрированного в
мэрии под названием "Юридическая контора Абрагамс и Маджарами в
Калькутте, Бультонское отделение", мистеры Лео и Рангор приняли
одного-единственного посетителя, каковой оказался сборщиком
королевских податей и налогов, явившимся для определения
возможной прибыли казне от нового предприятия.
   Вторая неделя дала некоторым бультонцам основание с известным
одобрением поглядывать на эмалированную дощечку, столь недавно
украсившую зеленые ворота особнячка на Гарденрод.
   Мистер Лео, выступая перед специальным жюри в суде присяжных
по делу старосты строительной артели, обвиненного в растрате
порученных ему подрядчиком денег, проявил столь редкое
красноречие и такое умение прибегать к хитроумным юридическим
уловкам, что приговор оказался в пользу ответчика. Адвокатом
истца выступал сам старый Томас Мортон, потерпевший поражение от
калькуттского новичка. В результате первого успеха у новой
конторы, уже к концу второй недели стали появляться клиенты. И
лишь после этого оба джентльмена послали свои визитные карточки
в Ченсфильд.
   В ответ они получили очень любезное приглашение от своего
коллеги и недавнего противника на суде мистера Томаса Мортона.
Оказалось, что сам владелец поместья неделю назад отплыл в
Италию для поправления здоровья, но поручил мистеру Мортону, а
также своей дочери, мисс Изабелле, заверить обоих молодых
юристов в своем весьма благожелательном отношении к ним.
   Оба джентльмена, явившись в Ченсфильд, были представлены леди
Райленд и удостоились получасовой беседы с виконтессой,
проявившей любознательность в вопросе об одеяниях индийских
женщин. Мистер Рангор очень живо рассказал о некоторых обычаях
своей родной страны. Леди была потрясена известием, что
священные коровы без помех разгуливают по калькуттским
тротуарам, и совсем невероятным показалось ей сообщение, что
священные грифы, каковые в ее представлении были чисто
геральдическими птицами, служат в Калькутте мусорщиками,
исправно очищающими город от помоев и отбросов.
   Пока Наль Рангор Маджарами развлекал миледи этнографической
беседой, мисс Изабелла показывала второму гостю, мистеру Лео,
охотничий кабинет сэра Фредрика. В отличие от леди Райленд,
сохранившей очень приятные воспоминания о беседе с образованным
индусским гостем, мисс Изабелла осталась после отъезда
джентльменов в странно угнетенном состоянии духа.


   Патер Бенедикт Морсини жил в том самом домике на территории
порта, где когда-то старый Эндрью Лоусон сдавал комнаты
"респектабельным приезжим". Передняя часть дома была перестроена
под католическую часовню. Узенькая дверь соединяла помещение
капеллы с жилыми покоями монаха. В распоряжении отца Бенедикта
оставался прежний слуга Лоусона, Грегори Вебст, и благодаря
наблюдательности и разговорчивости этого прислужника патер был
отлично осведомлен о делах лиц, вызывавших интерес
любознательного монаха.
   После превращения в капеллу домик Лоусона изменился до
неузнаваемости. На первый взгляд казалось, что серое здание
часовни с цветными стеклами в узких оконцах никогда не
предназначалось для иных целей, кроме чисто церковных. Среди
унылых и неуютных портовых строений часовня патера Бенедикта
выглядела как умилительное украшение, нежное и чистое.
   В один из майских субботних вечеров мисс Изабелла Райленд
приехала в капеллу отца Бенедикта.
   - Я должна проститься с вами, святой отец, - сказала наследница
Ченсфильда. - Завтра я уезжаю с мамой в Лондон. Теперь я не
увижусь с вами до окончания моего пансиона. Я хочу проститься с
нашей капеллой.
   В молельной царила полумгла, озаряемая огоньками двух лампад
перед ликами святых. Патер Бенедикт возжег свечи перед большим
черным евангелием на алтаре и взглянул на Изабеллу очами,
полными скорби.
   - Не отвлекла ли я вас от благочестивых размышлений, святой
отец? Мне кажется, вы огорчены чем-то.
   - Я давно поджидал вас, дочь моя, - отвечал монах
прочувствованным голосом. - Но вы правы, Изабелла, я скорблю,
глубоко скорблю о горестной утрате.
   - Быть может, я была бы в силах чем-нибудь смягчить вашу
скорбь, святой отец?
   Отец Бенедикт положил руку на золотые локоны девушки, с
нежностью поцеловал ее чистый, высокий лоб и вздохнул еще
горестнее:
   - Это всецело в вашей власти и в ваших силах, Изабелла, ибо
утрата, которую я оплакиваю, - это доверие моей духовной дочери.
Я скорблю, что лишился его, вашего доверия, Изабелла.
   - Но, святой отец, чем же я виновата перед вами?
   - У нас, пастырей духовных, более прозорливые глаза, нежели у
мирян, даже у родных отцов. С некоторых пор, Изабелла, я
почувствовал, что в душе вашей появились тайны от меня, коих
ранее не было. Я не могу постичь причин этого, но слишком хорошо
знаю ваше сердце, чтобы не понимать, как далеко оно сейчас от
искренности со мною.
   Сильное смущение девушки, ее молчание и опущенные глаза лучше
прямого признания подтвердили духовному лицу, что и она страдает
под бременем некоей невысказанной тайны.
   Вкрадчивый, бархатный голос, нежный и чуть-чуть зловещий, стал
еще мягче и печальнее. Отблеск свечей и лампад падал на черную
книгу, белый с золотом крест распятия и бронзовую бороду святого
Франциска.
   Глаза Изабеллы наполнились слезами, - так задушевно, так мило
ее сердцу было это убежище от всех мирских горестей и скорбей.
   - Святой отец, у меня на душе действительно лежит большая
тайна... И я давно бы пришла