дать?
   - Вы знаете из наших прежних бесед, Эдуард: бессмертные идеи
Руссо о создании справедливого человеческого общества на лоне
вольной природы и на основе равенства людей всегда были самыми
близкими моему сердцу. Я не принадлежу к бесплодным мечтателям и
давно поставил себе целью осуществить эти идеи моего великого
учителя. Опыт жизни среди индийских джунглей и на известном вам
отдаленном острове укрепил меня в этом намерении и многому
научил. Все, что вы увидите в нашем поселке, - результаты
трудолюбия, взаимной помощи и общих усилий.
   Сумерки сгущались. Мужчины придвинули плетеные кресла к
традиционному английскому камину из желтого тесаного камня,
перед которым лежала большая волчья шкура. Хозяин достал из
шкафчика бутылку вина и разжег дрова в камине.
   - Почему вы избрали именно эту долину, мистер Альфред, и как
вы нашли ее? - спросил Уэнт.
   - Долину открыли французские поселенцы из Винсенса. Я узнал о
ней от моего друга Мориса Вилье, в чьем семействе мы провели
четыре месяца после прибытия в Новый Орлеан. В июле 1773 года
слуга Эмили, наш добрейший великан Сэмюэль Гопкинс, доставил нам
из Англии документы о разводе, письмо старого Уильяма Томпсона и
множество хозяйственных покупок. В конце июля мы были уже
обвенчаны с Эми и сразу тронулись вверх по Миссисипи, чтобы
начать новую жизнь в Голубой долине. Сам месье Вилье с женой,
шведский врач-эмигрант Нильс Вальнер, несколько отличных
охотников и фермеров со своими семьями - таков был состав белых
участников нашей группы.
   - А остальные?
   - Остальные - выкупленные из рабства невольники, негры. Там,
в Новом Орлеане, нам с Эми впервые пришлось наблюдать страшные
картины невольничьего рынка... Началось с того, что я увидел
большое объявление: "Продаются здоровые негры, недавно,
доставленные из Африки, переболевшие оспой; цены умеренные,
женщины с детьми продаются весьма дешево! Товар можно
предварительно осмотреть на борту судна "Глория"..." Вы
понимаете, Уэнт, это был корабль... сэра Фредрика Райленда!
   - Да, работорговля стала основой благополучия
"Северобританской компании"... Итак, вы, мистер Мюррей...
   ...выкупил у агентов Грелли двадцать человек и предоставил
им полную свободу, к великому негодованию месье Вилье. Как
человек местный, он настолько привык к сценам продажи людей, что
счел наш поступок безрассудным. Эти черные люди были наивными
детьми природы, запуганными и беспомощными. Они просили не
оставлять их в Луизиане и умолили взять с собою. Мы заключили с
ними контракт, каждому назначили жалованье и взяли гребцами на
баркасы. Плыли около трех месяцев. Нет нужды описывать все
трудности пути... вы сами его изведали! Глубокой осенью 1773
года мы расчистили лес на берегу и заложили наши дома в Голубой
долине. Первым уроженцем поселка стал мой сын Реджинальд. Через
год родилась Дженни...
   Мюррей улыбнулся, протянул к огню свои руки - руки моряка,
плотника и охотника. Поправив щипцами пылающие поленья, он
продолжал:
   - Весной 1774 года я снарядил небольшую экспедицию вверх по
Огайо, перевалил через Аппалачский хребет в населенные места и
выгодно продал в Бостоне партию мехов, купленную месье Вилье у
индейцев сенека. Из Бостона я послал письма в Бультон, вам и
старому Томпсону. Проделав за четыре месяца более двух тысяч
миль на лодках и верхом, сопровождаемый проводниками-индейцами,
я вернулся сюда, за Аппалачи, с целой группой новых скваттеров,
недавних переселенцев из Англии, Франции и Скандинавии. Многие
были... кабальными слугами и бежали сюда от жестоких хозяев...
   - Кабальными слугами?.. Я... не совсем понимаю...
   - Видите ли, к этому слову придется привыкнуть в Америке.
Это не что иное, как белые рабы. Те, что прибыли со мною,
оказались добрыми крестьянскими ребятами, в большинстве
англичанами... Никто из них и не помышлял бросать родину, а вот
нужда заставила! Лендлорд изгнал крестьян с клочков земли,
которые они у него арендовали, "огородил" все эти земли и вместо
людей пустил овец...
   - Так было и в Ченсфильде, это не новость для меня.
   - Так вот, лишившись земли, люди пошли по миру... Законы о
бродяжничестве в Англии вы тоже знаете: плети, тюрьма, а то и
веревка! Куда же деваться бедняку? В обетованную землю, в
Америку! А как туда добраться? Переезд стоит десятки фунтов
стерлингов. Тут и подкарауливает беднягу вербовщик... Очень
часто этим ремеслом занимаются английские судовые капитаны. Я,
мол, тебя перевезу, а ты за это отработаешь в американских
колониях лет семь на плантациях, руднике или в мастерской у
хозяина. Выбора нет... Бедняк подписывает бумагу - и становится
рабом. За побег - смерть!
   - А... после семи лет?
   - Человек редко их выдерживает. Ведь хозяин знает, что
кабальный слуга взят на срок, ну и старается выжать из него все,
что можно. Обращение с ним хуже, много хуже, чем со скотом. Тот
ведь на весь век остается в хозяйстве собственностью.
   - И вы рискнули выручить этих людей, Мюррей? Вы не опасались
погони?
   - Помогли индейцы. Тайными тропами они провели нас до
Аппалачей и мимо форта Питт.
   - А если бы поймали?
   - Что ж, ребят я кое-как вооружил, живыми бы они не сдались.
Но, как видите, все обошлось благополучно; мы добрались до этой
благословенной глуши и строим теперь сообща новую жизнь.
   - И негры тоже освоились на новых местах?
   - Негры со своим умением подчинять себе девственную природу
оказались неоценимыми помощниками и верными друзьями: они живут
среди нас как свободные, равноправные фермеры. Посмотрели бы вы,
как они образцово хозяйничают! Впрочем, один негритенок, у
которого еще в Африке работорговцы расстреляли деда и бабку, не
захотел уходить от меня - так и остался в доме. Смышленый
мальчуган, но до сих пор вздрагивает даже от далекого
пистолетного выстрелй:
   - Скажите, Мюррей, а краснокожие соседи вас не тревожат?
   - Мы торгуем с ними, покупаем меха. Иногда приезжают с
трубкой мира вожди соседних племен. А недавно я был приглашен
племенем кайова-сиу на бизонью охоту по ту сторону Миссисипи.
Пушнину мы берем у алгонкинских племен шауниев и миами. Торгуем
и с ирокезами-сенека... Вооруженных стычек с индейцами у нас
пока, слава богу, не было. Но все-таки нельзя забывать печальной
участи жителей Винсенса во время восстания Понтиака. Индейцы
взяли тогда Винсенс штурмом и, как они выражаются, "украсили
свои пояса скальпами бледнолицых".
   - Давно ли это было?
   - Лет пятнадцать назад, в шестьдесят третьем году. Тогда
индейский вождь Понтиак взял все английские форты. Устоял только
Детройт...
   - Понтиак, вождь виандотов? Помню, в моем детстве о нем
писали даже бультонские газеты. Я читал с увлечением!
   - Дорогой Уэнт, о нем еще не написано правды. Только
индейские сказания хранят о нем благодарную память... Это, если
хотите знать, индейский Спартак! Пожалуй, с той лишь разницей,
что индейцев вообще нельзя обратить в рабство - слишком сильно в
них чувство собственного достоинства, любовь к свободе и гордая
непреклонность... После того как англичане подписали мир с
Понтиаком, а потом предательски зарезали его наемной рукой,
индейцы не верят белым, и, конечно, нам тоже приходится быть
начеку. Вот такова наша новая родина, дорогой Эдуард!.. А
теперь, я думаю, надо пригласить сюда женщин - я хочу, чтобы
Эмили тоже послушала ваш рассказ.
   Через несколько минут на лестнице зашуршали юбки. Эмили и Мери
вошли в кабинет, придерживая под руки престарелую испанку в
кружевной мантилье. Мюррей почтительно усадил ее в кресло у
камина; молодые дамы расположились на диване, целиком покрыв его
шуршащими волнами муслина и кружев.
   - Друзья, сейчас мы услышим рассказ об удивительных
приключениях мистера Уэнта. Теперь опасности позади, и милая
Мери может выслушать его уже без волнения за судьбу мужа. Я
счастлив, что и синьора Луис эль Горра, мать моего лучшего
друга, находится теперь с нами и мы всей нашей братской семьей
в Голубой долине разделим с нею заботы о маленьком Диего...
Мистер Уэнт привез также и таинственный пакет от старого
Томпсона... Давайте-ка его поскорее сюда, Эдуард!
   Эдуард Уэнт достал из кармана своего морского сюртука
небольшой пакет и с поклоном передал его леди Эмили. Сняв со
стены кинжал, она распорола красный турецкий сафьян, в который
был зашит сверток. Все следили за ее работой. Одна синьора
Эстрелла отвернулась и потупилась.
   Эмили извлекла из сафьяна маленькую шкатулку кипарисового
дерева, сплошь покрытую искусной инкрустацией. Монах-резчик
афонской обители долго трудился над этим ларцом! Молодая женщина
открыла шкатулку... Из-под крышки выпала записка. Все затаили
дыхание.
   Леди Эмили, бегло пробежав глазами написанное, протянула мужу
ларец и записку.
   - Читай вслух, Фред, - тихо произнесла она. - Пусть наши друзья
услышат, что пишет мне Фернандо Диас!
   И Мюррей громко прочел собравшимся письмо погибшего Фернандо:

   "Глубокоуважаемая синьора Эмили!
   По прибытии в Пирей я передал синьоре Эстрелле Луис все
подробности нашей беседы в ченсфильдской роще и ваш
великодушный подарок. Вероятно, вам уже известно, что, напав
с вашей помощью на след завещанного синьоре Эстрелле камня,
я в Бультоне отнял его у подручных пирата Джакомо Грелли,
моего кровного врага, который держит и вас в своей власти,
обманом присвоив себе титул и владение виконта Ченсфильда.
   Между тем обстоятельства синьоры Луис, благодарение богу,
изменились к лучшему. Ей неожиданно пришел на помощь бывший
греческий матрос, а ныне купец. Георгий Каридас, узнавший в
синьоре мать своего прежнего капитана, которому он обязан и
своей свободой и нынешним благополучием. Вместе с присланным
вами золотом помощь Георгия Каридаса достаточна, чтобы
обеспечить синьоре покойную старость.
   Получив камень, синьора Луис эль Горра решила
отблагодарить вас за великодушие к семье погибшего капитана
и выразить восхищение вашей одинокой мужественной борьбой с
его коварным врагом. Синьора просит вас принять этот камень
как дар от ее сына, капитана Бернардито. Я берусь доставить
подарок в Англию.
   Да хранит вас бог, прекрасная, благородная синьора!
                                              Преданный Вам Фернандо Диас.
                                              Пирей, 28 января 1773 года."

   Эмили Мюррей тихо поднялась с дивана и подошла к старой испанке.
Старуха, ссутулившись, глядела в огонь. Эмили порывисто
опустилась на волчью шкуру у ее ног и поцеловала сморщенную руку
с четками на запястье. Синьора Эстрелла перекрестила молодую
женщину и поцеловала в лоб. Никто не смел нарушить тишину,
только дрова чуть потрескивали в камине...
   На дне кипарисового ларца, устланного черным бархатом, лежал
замшевый мешочек. Мюррей открыл его, и чудесный алмаз засиял
разноцветными лучами в свете камина. Молчание прервал Мюррей:
   - Этот камень драгоценен и красив, но еще драгоценнее сердца, что
бились в груди таких людей, как Фернандо и Бернардито! Больно
думать, что в нашем несправедливом мире эти сердца не нашли иных
путей, кроме бунтарства и пиратства... А теперь, Эдуард, мы
готовы хоть до самого утра слушать ваш рассказ.


   - Что ж, господа, начну с признания, что еще на острове, накануне
отплытия "Ориона", я сделал небольшое открытие, которое сразу
ввергло меня в недоумение. Помните, мистер Мюррей, час, когда
шлюпки увозили груз, спрятанный среди скал? Осматривая песчаную
косу, я наткнулся на заржавленный якорь и разобрал на его стволе
полустертую надпись "Офейра". Мне стало ясно, что захваченная
пиратами бригантина не погибла в сражении, а укрылась в водах
острова. Кроме того, груз оказался столь велик, что он никак не
мог бы уместиться на крошечном плотике, на котором якобы спасся
мистер Мюррей. Я понял, что рукопись старого Мортона, отца моей
Мери, искажает факты или умалчивает о какой-то важной тайне.
Ведь в рукописи ни слова не было о посещении "Офейрой"
острова!.. Потом другие дела отвлекли меня от этой загадки,
вплоть до того дня, когда старый бультонский адвокат Уильям
Томпсон раскрыл мне под величайшим секретом всю жуткую
ченсфильдскую тайну...
   Помню, поздним вечером я вернулся в Ченсфильд из конторы
Томпсона под свежим впечатлением открывшейся мне тайны. Моя
годовалая дочь спала в колыбельке рядом с постелью матери. Я
заговорил с женой таким страшным шепотом, что бедняжка Мери
вскочила, споткнулась о колыбельку, и дитя расплакалось. Жена
прижала ребенка к себе, и я опомнился.
   Без обиняков я открыл ей все, что услышал от Томпсонов, не
умолчав и о роли ее отца. Мери тут же начала собирать вещи и
одевать ребенка. Бледная и решительная, она сказала мне, что
оставляет этот дом навсегда. Утром мы переехали в гостиницу
"Белый медведь", и Мери послала записку Томасу Мортону: "Отец!
Передо мною и моим мужем открылась истина, искаженная в вашей
постыдной рукописи. Мы навсегда покинули Ченсфильд. Прощайте.
Мери".
   Я немедленно отправился к капитану Брентлею и потребовал
отставки. Тон мой был столь решительным, что я получил согласие
сразу. Брентлей понял - случилось нечто серьезное, и
отговаривать меня не стал. Злополучный Мортон, получив записку
дочери, не посмел нас разыскивать. Мы больше его не видели, так
же как и Грелли... Семью я перевез во Францию, нанял для нее
домик в окрестностях Руана, а сам верхом отправился через всю
Францию в Тулон, чтобы с первым попутным судном отплыть из этого
порта в Пирей. Вели меня туда, как вы, конечно, догадываетесь,
самые неотложные заботы о семье капитана Бернардито.
   Рассказчик замолчал и вынул из кармана пустую трубку. Когда он
полез в карман за табакеркой, Мюррей остановил его и протянул
красивый кожаный кисет, украшенный красным индейским узором, -
подарок вождя шауниев, Горного Орла. Уэнт с интересом осмотрел
шитый бисером узор и неторопливо набил трубку. Угольком из
камина он зажег ее и пустил к потолку колечко душистого дыма.
   - Превосходно! - заявил он. - Не хуже турецкого и покрепче!
Вижу, что по части табака ваши друзья-индейцы действительно
молодцы!.. Итак, господа, не стану утомлять вас подробностями,
каким образом дошла до лжевиконта весть о том, что где-то в
Пирее растет маленький сын капитана Бернардито Луиса. Весть эта
сильно взволновала злодея, ибо в лице мальчика рос мститель,
знавший от Фернандо Диаса, чьи руки обагрены в крови Бернардито.
Грелли услыхал об этом мальчике благодаря целой цепи
случайностей: моя Мери пооткровенничала с отцом, тот сразу
уведомил Грелли. Самозванец посоветовался с Паттерсоном... Ну, а
этот, на наше счастье, проболтался Томпсонам о мерах, какие
намерен был предпринять лжевиконт... Конечно, это были обычные
меры для Грелли: он решил послать в Пирей своего доверенного
Каррачиолу с заданием разыскать и уничтожить мальчика. Простите,
синьора Луис, что я так открыто говорю об этих ужасных вещах.
Мне об этом рассказали Томпсоны, когда я сообщил им, что намерен
поискать счастья в Голубой долине. Они от души пожелали мне
обрести это счастье, поручили доставить вам пакет Фернандо Диаса
и посоветовали поторопиться в Пирей, если я принимаю к сердцу
судьбу маленького Диего. Разыскать и доставить мальчика в
Голубую долину я давно обещал вам, мистер Мюррей, еще в письмах
из Англии, но мне долгое время не удавалось узнать пирейский
адрес синьоры Эстреллы. Получив у Томпсонов пакет от Фернандо, я
с радостью увидел этот адрес на конверте... К счастью, агентам
Грелли он не был известен!
   Итак, прибыв в Пирей, я прежде всего осмотрелся в порту. К
большой своей тревоге, я сразу увидел знакомую корму шхуны
"Удача". Но оказалось, что судно Каррачиолы лишь накануне
бросило якорь в Пирее, и это несколько успокоило меня.
   Я благополучно миновал стоянку шхуны, не будучи узнан с нее
никем, и пошел в город, расположенный на склонах гор. Впрочем,
синьора Эстрелла может гораздо лучше меня описать живописный
порт древней столицы эллинов, ныне жестоко страдающей под
турецким игом. Местонахождение дома купца Каридаса я выяснил еще
в порту, у полицейского чиновника.
   Дом купца находился далеко от гавани, по дороге в Афины. Я
отправился туда уже под вечер, в наемном фаэтоне. Разумеется, по
дороге я тщательно рассматривал остатки "длинных стен" и в
каждом битом черепке предполагал реликвию Перикловой эпохи.
Очень скоро я, однако, заметил, что от самой окраины Пирея
следом за моим экипажем едет на муле какой-то маленький человек
в турецкой феске. "Если это переодетый полицейский, - подумал я, -
то мне нечего опасаться осложнений: турецкие власти в Греции
благожелательно относятся к британским офицерам". Поэтому я и не
пытался ускользнуть от моего непрошеного спутника. Каррачиола не
знал о связи семьи Бернардито с купцом Каридасом, и мелькнувшую
было мысль о том, что за мною следит агент Грелли, я отбросил.
Однако мой возница частенько поглядывал назад на трусившего
рысцою всадника на муле, и заметно нервничал. Едва добравшись до
предместья, извозчик поглубже спрятал полученные деньги,
огляделся по сторонам и галопом погнал лошадей в гору. Видимо, у
него были свои взгляды насчет безопасности греческих больших
дорог!
   Уже в сумерках я отыскал нужный мне дом и постучал в закрытый
ставень. Дом был окружен постройками, изгородями и кустами
виноградника, так что человечка на муле я потерял из виду. На
мой стук долго никто не отвечал. Наконец ставень приоткрылся, и
какая-то старуха, толстая и растрепанная, выглянула из окна. Она
быстро проговорила несколько слов, которых я не понял, и уж было
закрыла окно, но я в отчаянии ухватился за ставень и просто
назвал имя синьоры Эстреллы. Тогда старуха засветила свечу и
поднесла ее к окну. В глубине комнаты я успел разглядеть клетку
с мартышкой. Старуха, видимо, не прониклась доверием к моей
особе, ибо замахала руками, произнесла что-то длинное и
решительно заклопнула окно. В доме все стихло. В полной темноте
я сделал несколько шагов и наткнулся на что-то теплое и
мохнатое. Вздрогнув от неожиданности, я отдернул руку, но тут же
расслышал глубокий вздох вместе с хрустом челюстей,
пережевывавших жвачку; нетрудно было сообразить, что передо мною
лежит мул моего преследователя.
   Размышляя, куда же мог деваться наездник, я стоял около
животного, как вдруг во дворе хлопнула дверь и послышались
приглушенные голоса. В одном из них я узнал голос старухи,
другой мог принадлежать только подростку. Говорили они
по-гречески, причем подросток подбирал слова с трудом. Я уловил
два слова из их разговора, но эти два слова - "синьора" и
"Марсель" - заставили меня насторожиться.
   Вскоре я расслышал в темноте шаги, и маленькая фигурка
приблизилась ко мне. Подошедший пинком толкнул мула, побуждая
его встать, и при этом издал мальчишеским голосом чисто
англо-саксонское междометие с поминанием рук, ног и крови
предков! Я сразу почувствовал в этом юноше земляка. В темноте он
что-то приторачивал к седлу, вроде ящика или клетки, и после
долгих усилий взобрался наконец на спину упрямого животного.
Брыкаясь и фыркая, мул попытался сбросить седока. Я шагнул
вперед, схватил мула под уздцы и хотел было заговорить, но в тот
же миг сноп огня ослепил меня, пистолетный выстрел сбил с головы
шляпу и рванувшийся мул опрокинул меня на землю. Через мгновение
его дробный топот уже слышался на дороге.
   "Сегодня мне чертовски везет", - заключил я и, отыскав свою
шляпу, побрел к городу. На пути мне иногда казалось, что
какие-то тени то приближаются, то удаляются от меня. Болел ушиб,
да и пуля, пролетевшая на дюйм от лба, несколько вывела меня из
душевного равновесия. Поэтому я приписал эти смутные видения
своему расстроенному воображению. Только на самой окраине Пирея
меня обогнали два человека в плащах.
   Я достиг улицы, спускавшейся в порт с каменистого холма.
Впереди, под уличным фонарем, я увидел трех подвыпивших
греческих матросов.
   "Не знаете ли вы, - спросил я по-французски, - отходит нынче
какое-нибудь судно в Марсель?"
   "Уже ушло", - отвечал один из них.
   "Что же это было