пока корабль не
покинет причал. На днях моряки с "Окрыленного" охраняли доки и
предотвратили довольно подозрительную попытку поджечь верфь.
Мятеж в Бультоне назревал давно, но до сих пор нам удавалось с
помощью людей мистера Крейга вовремя распознавать планы рабочих,
создать комитет и разгромить цехи, как это не раз делали
восставшие ткачи Спитфильда. Новые машины вызывают их гнев, ибо
опытных мужчин-мастеровых мы теперь оставляем в цеках вдвое,
втрое меньше прежнего, заменяя их бабьем и ребятней. Это выгодно
и помогает легко избавляться от недовольных и смутьянов. Но у
бунтовщиков недавно появился опытный вожак, который научил наших
ремесленников правильным тайным действиям, или, как говорят,
конспирации. Так вот, пока мятеж рабочих Бультона еще тлеет под
пеплом первого разгрома и пока еще не изловлен вождь луддитов
Элиот Меджерсон, вам нельзя дремать, мистер Джозеф Лорн! До
свиданья, мистер Томпсон!
   Моряки и управляющий вышли из кабинета. Контора была пуста.
Мистер Томпсон отпустил уже всех своих клерков, кроме одного
писца в передней, но в общей зале моряки заметили довольно
странную группу, ожидавшую перед дверью кабинета: мальчишка на
скамье кормил орехами небольшую мартышку в платьице, старый
шарманщик дремал, откинувшись на спинку скамьи. Шарманка стояла
рядом, и старик придерживал ее левой рукой. На ней не хватало
безымянного пальца...
   Лорн шел последним. При взгляде на шарманщика он резко
остановился от неожиданности, и бродячий музыкант поднял на него
глаза. Два взгляда встретились, смертельная ненависть сверкнула
в обоих... Не успел еще Лорн опомниться, как шарманщик одним
движением сорвался с места и распахнул дверь кабинета, откуда
только что вышли офицеры. Очутившись за дверью, он с силой
захлопнул ее, дважды повернул ключ в замке и накинул крючок.
   Кошачьим прыжком шарманщик отпрыгнул в глубь кабинета, где
Уильям Томпсон, стоя на корточках перед шкафом, укладывал на
полку подписанные контракты. В дверь уже сыпались сильные удары.
Джозеф Лорн изо всех сил налегал на нее снаружи.
   Норвард и Блеквуд даже не заметили, что Лорн отстал. Они не
обратили внимания на его отсутствие и при посадке в экипажи. Под
окнами адвоката уже застучали подковы и заскрипели по снегу
железные шины. Дверь кабинета сотрясалась от толчков и ударов.
   - Боже мой, это вы, мистер Роджерс! - пролепетал испуганный
адвокат, когда незнакомец, так неожиданно очутившийся в его
кабинете, сбросил плащ и шляпу.
   - Тише, мистер Томпсон! Оставляю вам сверток для леди Эмили
Райленд. Никому не показывайте его, слышите? В нем письмо и
драгоценность в четыре тысячи гиней... Вероятно, миссис Бингль
проболталась и выдала меня... Молчите о пакете, чтобы Джузеппе
Лорано сейчас ничего не заметил!
   Удары в дверь становились все оглушительнее. Из приемной
прибежал писец и стал помогать моряку. Вдвоем они высадили
наконец массивную дверь.
   Мистер Томпсон растерянно глядел на распахнутое окно своего
кабинета. Морозный зимний воздух врывался в комнату.
   Джозеф Лорн бросился к окну и выглянул с высоты второго этажа.
Он увидел внизу свежие следы конских подков и колес, а в глубине
улицы - темную фигуру бегущего человека, завернувшего в ту же
минуту за угол.
   Моряк отскочил от окна и ринулся назад, в общую комнату, где
за барьером еще сидел бледный, растерянный мальчуган. Он
выпустил из рук цепочку от ошейника обезьяны, и зверек,
скорчившись на спинке скамьи, с любопытством осматривал
обстановку канцелярии. Джозеф Лорн схватил мальчика за руку,
чтобы подвергнуть допросу. В этот миг обезьяна, словно и ей
передалось царившее среди людей волнение, сделала огромный
скачок и очутилась на шкафу, под которым Томас Бингль силился
освободиться из рук моряка.
   Мистер Уильям Томпсон вбежал в канцелярию в тот момент, когда
со шкафа прямо на Лорна обрушился пыльный гипсовый бюст
Цицерона. Столкнув бюст, разлетевшийся вдребезги, обезьяна
перескочила на люстру и, сильно раскачавшись, повисла на одной
руке. Она держалась за обод люстры и прицеливалась, куда бы
прыгнуть дальше.
   Ушибленный в плечо, Джозеф Лорн выпустил из рук мальчишку, в
ярости схватил большой кусок отколовшегося гипса и запустил им в
обезьяну. Снаряд угодил не в животное, а в качающуюся люстру.
Зазвенел разбитый абажур, горящее масло полилось на стол. Сукно
и папки на столе затлели. Обезьяна перескочила на полку. В
комнате сделалось темно, но Микси схватила с полки какие-то
документы и швырнула их в горящую на столе жидкость. Бумаги
вспыхнули ярким пламенем и, словно факел, осветили метавшихся по
комнате людей. Мистер Томпсон, клерк и Джозеф Лорн бросились
тушить огонь.
   Им удалось заглушить пламя, набросив на него ковер и сорванные
портьеры. В этой суматохе Томас Бингль ухватил наконец цепочку
зверька и опрометью выбежал с ним на улицу.
   Когда он приплелся домой, тетя Полли, их соседка, открыла
дверь. Мальчик не узнал квартиры. Все вещи в комнате были
перерыты, белье из комода валялось на полу, а сама миссис Бингль
стояла посреди этого хаоса, прижав руки к подбородку и
неподвижно уставившись в одну точку. Увидев обезьяну в руках
мальчика, она закричала диким голосом, взмахнула руками, словно
защищаясь от привидения, и, как сноп, повалилась на кучу хлама,
разбросанного на полу.
   Поздним вечером старый бультонский банкир мистер Сэмюэль Ленди
заперся в подвале своего банка, где в прохладном сумраке стояли
шесть грузных, как слоны, металлических шкафов. Вдвоем с
казначеем банка мистер Ленди при свечах еще раз пересчитал
золото и ассигнации, высыпанные из двух кожаных мешков.
   Ровно десять тысяч фунтов золотом и на четырнадцать тысяч
ассигнациями, - сказал казначей. - Все ли они идут на текущий
счет мистера Райлендом?
   - Нет, по его распоряжению пять процентов этой суммы
зачисляется на счет мистера Джозефа Лорна, - отвечал хозяин. -
Этот вклад - первые результаты экспедиции "Ориона". О,
заокеанские экспедиции Райленда, по-видимому, обещают многое
впереди!
   Мистер Ленди подсчитал что-то в своем блокноте, вздохнул и,
захлопнув дверь денежного шкафа, отправился на покой.
   Шотландец клерк мистер Арчибальд Стейболд за короткий срок
успел надоесть всей прислуге "Белого медведя". Постоялец был
сумрачен, не отличался щедростью и постоянно изъявлял желание
"покинуть этот вертеп порока". В течение двух суток он сидел в
одиночестве, запершись в своем тесном номере, не принимая
никаких гостей и не делая никому визитов. Только один раз этот
угрюмый жилец велел трактирному слуге окликнуть на улице и
позвать в номер какого-то юношу, которого постоялец заметил из
своего окна. Старый клерк быстро надел меховой плащ и вместе с
юношей покинул гостиницу.
   В сопровождении своего юного спутника, которому на вид можно
было дать лет пятнадцать, мистер Стейболд отправился в сторону
порта. Узкими окраинными улочками они вышли к предместью,
пересекли пустырь, покрытый снегом и мусором, и спустились по
крутой тропинке к самому морю, где прибой ворочал каменные
кругляки.
   Старик с привычной осторожностью огляделся по сторонам и обнял
юношу за плечи:
   - Здесь один бог слышит нас с тобою, мой сын! Я рад, что
судьба привела тебя под мое окошко и я снова могу побеседовать с
тобою.
   - Мне нельзя отлучаться надолго, учитель: я послан из конторы
в город за покупками и должен скорее принести джентльменам их
заказы... Но я, конечно, тоже очень рад снова видеть вас, мистер
Меджерсон...
   - Тс-сс! У меня теперь другое имя.
   - Могу ли я быть чем-нибудь полезен вам и... делу свободы? -
добавил юноша, краснея и смущаясь.
   - О мой Джордж, в нашей борьбе важна всякая помощь! Если
собрать все наши слабые усилия и соединить в одно, мы можем
сдвинуть горы... Прочел ли ты книги, что я тебе дал?
   - Да, мой учитель, я их прочел и хорошенько спрятал. Их никто
не видел у меня.
   - Ты поступил разумно, ибо книги эти запрещенные. Они учат
справедливой жизни и любви к ближнему; в руках борцов за правду
они клинок, который пробьет кольчугу зла! Возмужав, ты, Джордж,
должен будешь взять в руки этот клинок, потому что разум твой
ясен и душа чиста. Ты - сын людей труда, не так ли?
   - Да, моего отца задавило на фабрике, а мы с братом Томом
погибали на верфи, пока нам не помогли добрые люди... Учитель, я
очень хочу скорее вступить в ваше братство.
   - Ты, мой сын, еще слишком юн, чтобы брать на себя столь
тяжкую клятву. Но со временем, когда ты на деле докажешь свою
готовность к жертве ради равенства всех людей, ты станешь не
только членом братства, но, быть может, и его вожаком, заменив
того, чей час пробьет!
   - Испытайте меня, учитель!
   - Одно поручение я дам тебе сейчас же: подыщи мне в городе
небольшую квартиру поближе к окраине, где живут рабочие верфи и
мануфактур.
   - Это я исполню с радостью. А мне вы дозволите приходить к
вам?
   - Да, мой сын, там мы будем часто видеться.
   - Но это же слишком легкое поручение! Доверьте мне что-нибудь
трудное, опасное.
   - Сын мой, коли хочешь знать, опасно даже говорить со мной,
опасно стоять рядом со мной здесь, у этих шумных волн. Но у меня
есть для тебя и еще одно, настоящее, трудное поручение. В борьбе
за правду и свободу оно немаловажно.
   - В борьбе за правду и свободу!.. Мне кажется, я сумею умереть
за это!
   - Жизнь - это высший божий дар, и отдавать ее нужно подороже.
Не погибель, а победа - вот наша цель... Так вот, поручаю тебе:
неторопливо, настойчиво, терпеливо собирай все, что сможешь
узнать о... злейшем враге тружеников Бультона, о владельце
"Северобританской коммерческой компании". Его окружает какая-то
важная тайна. Братству нужно проникнуть в нее, чтобы успешно
бороться с этим слугою дьявола. Имя этого человека...
   - Я знаю. Это виконт Ченсфильд!


   Полковник Хауэрстон отложил томик Стерна, набил трубку и
пустил колечко дыма в угол комнаты.
   В гостинице "Белый медведь" наступила тишина. Ночной почтовый
дилижанс, оттрубив под окном полковника, уже двинулся дальше и,
вероятно, катился теперь по заснеженному тракту. Замерли и шаги
слуг в коридоре; из нижнего этажа более не доносился стук
посуды, и лишь беспокойный сосед полковника, занимавший
небольшой номер рядом с просторным покоем Хауэрстона, еще
брюзжал и копошился за стеной. Этот ворчливый клерк какой-то
шотландской фирмы бранил слугу и проклинал офицера-моряка,
занявшего вместе с управляющим "Северобританской компании" два
последних свободных места в дилижансе.
   - Ни одного дня не останусь больше в вашем вертепе! -
негодовал старик. - Я немедленно покину это блудилище, где
хозяин-безбожник нарочно устраивает все так, чтобы жилец не мог
вовремя уехать! Пусть он не воображает, что, продержав меня
здесь лишние сутки, он выманит еще денег за постой!
   - Хэллоу, мистер Стейболд! - крикнул полковник, которому
надоела брань за стеной. - Что привело вас в такое негодование?
Зайдите ко мне и остудите свою злость глотком недурного хереса!
   Стейболд, в длиннополом меховом плаще, вошел в номер
полковника, продолжая изливать свою досаду. Хозяин пригласил его
к столу и придвинул стакан. За вином между соседями завязалась
беседа, и негодование старого клерка несколько улеглось. Он сухо
поблагодарил полковника и ушел к себе, отказавшись, по
дружескому совету Хауэрстона, от своего намерения покинуть
гостиницу.
   Полковник уже собирался раздеться и потушить свечу, как денщик
принес письмо, только что доставленное посыльным от Вудро Крейга.
   Хауэрстон пробежал листок, накинул халат вместо уже снятого
мундира и спустился в первый этаж, где квартировали
сопровождавшие его офицеры. Одного из них, капитана Бредда,
полковник застал за составлением донесения министру. Офицер
поднял на своего начальника усталые глаза и, уловив скрытое
торжество и радость в лице Хауэрстона, спросил:
   - Уж не получены ли новые вести о Меджерсоне, господин
полковник?
   - Я недаром обратил внимание на своего соседа! - отвечал
тот. - Сейчас я получил подробности допроса этой дуры Бингль. Ее
жилец Ханслоу, агент Меджерсона, пока ускользнул. Но не далее
как вчера утром этот самый Ханслоу помог Меджерсону изменить
свою внешность и превратиться в шотландского клерка. Так вот:
мой сосед и друг шотландский клерк Арчибальд Стейболд - не кто
иной, как вожак луддитов Элиот Меджерсон! Вы немедленно
установите за ним строжайшую слежку, мы накроем одним ударом всю
его шайку!
   Ранним утром следующего дня из ворот бультонской верфи
торопливо вышел юноша лет пятнадцати в чистой куртке и синем
суконном берете с пряжкой. Выпустивший его стражник ухмыльнулся,
глядя вслед юноше, столь непосредственно выражалась на его лице
радость свободе и возможности провести воскресный день дома.
   Неподалеку от ворот юношу окликнул уличный разносчик,
предлагавший прохожим пирожки и булки.
   - Куда вы так спешите, молодой человек? Не купите ли вы себе
что-нибудь на завтрак? Вы нигде не найдете товара лучше и
свежее, чем мой!
   Юноша сдвинул берет на затылок, рассыпав по плечам золотистые
кудри. Сунув руки в карманы куртки, он в раздумье остановился
перед лотком.
   - Вот эти слоеные пирожки стоят по три пенса. Присядьте-ка на
тумбу и попробуйте пирожок. Как вас зовут, и что вы делаете на
верфи?
   - Меня зовут Джордж Бингль. Я служу чертежником в конторе.
   - Я узнал тебя, Джордж, по сходству с твоим братом, - понижая
голос, сказал разносчик. - Послушай, что я тебе скажу: у тебя
дома несчастье.
   Юноша вздрогнул, пирожок выпал из его рук.
   - Ты не пугайся, твоя мать и брат здоровы. У них жил
постоялец, по имени Ханслоу. Вчера вечером пришла полиция,
перерыла весь дом и напугала твою мать. Они теперь по всему
городу ищут вашего жильца.
   - А кто же он такой, этот Ханслоу?
   Разносчик наклонился к уху мальчика:
   - Он друг твоего брата Тома и скрывается от полиции, потому
что он... сын свободы, понял?
   - Ханслоу - сын свободы? Он был вместе с луддитами, да?
   - Ты угадал! Ханслоу во всем доверился Тому, и Том хочет
помочь ему бежать из Бультона...
   - Слушайте, а где сейчас Ханслоу?
   - Он спрятался. Вчера его чуть-чуть не поймали. Его ищут, и
пока он должен на месяц скрыться из Бультона. Но он обязательно
вернется.
   - Как же помочь ему?
   - Помоги ему тайком увидеться с Томом и никому не говори о
нашем разговоре.
   - Что же передать Тому?
   - Скажи ему, чтобы через четыре недели, в четверг накануне
первого марта, он один пришел сюда, вон в тот сад за домиком, к
одиннадцати-двенадцати часам вечера. Ханслоу встретит его.
   - Ладно! Даю слово! Сегодня же передам об этом Тому, а больше
никому не скажу ни звука.
   Был уже полдень третьего февраля, когда сосед полковника
Хауэрстона зашевелился в своей комнате. Совершив не спеша свой
туалет, мнимый мистер Стейболд вышел из гостиницы. Он шел
медленно, читая вывески и афиши, как человек, которому
решительно некуда спешить. В руках он держал последний номер
"Монитора". На углу улицы Святого Якова и Гарденрод начинался
небольшой бульварчик. Меджерсон уселся на скамье и развернул
журнал. Он увидел, что человек в сером плаще, шедший от самой
гостиницы по другой стороне улицы, отвернувшись, рассматривает
что-то в окне.
   "Шотландский клерк" пошел вниз по бульвару, ускоряя шаги.
Серый плащ тоже быстрее замелькал в толпе. Старик неожиданно
завернул в знакомый ему проходной двор, вышел на Гарденрод и,
убедившись, что он обманул наблюдателя, приблизился к тумбе для
афиш, построенной в виде гриба с конической шляпкой. Обойдя
тумбу кругом, он нашел афишу местного цирка. В левом верхнем
углу этой афиши синим карандашом было начертано несколько
значков и цифр.
   Этими иероглифами Фернандо извещал своего соратника о крайней
опасности. Они означали, что Меджерсон раскрыт, взят под
наблюдение и должен, не теряя ни часа, спасаться бегством.
   Вождь луддитов окликнул кэб и с предельной скоростью, на какую
только была способна извозчичья кляча, покатил по безлюдным
переулкам. Остановив экипаж у ворот какого-то дома, он пересек
двор, перелез через забор и вышел на другую улицу. Окончательно
убедившись, что наблюдатель отстал, старик снова взял извозчика
и поехал на окраину города, откуда начиналось загородное шоссе.
Пешком он добрался до крайних домиков на берегу. Перед домом
сушилась рыбацкая сеть. Это был тайный знак, по которому
Меджерсон понял, что здесь, в последнем и наиболее тщательно
скрытом убежище братьев, все обстоит благополучно. Пристанище
это Меджерсон берег на случай крайней опасности.
   Старый рыбак-ирландец встретил Меджерсона на заднем дворе. Они
молча пожали друг другу руки, и рыбак проводил гостя в крошечную
каморку за печью, настолько незаметную, что даже при тщательном
обыске было очень трудно обнаружить этот тайничок.
   Здесь Меджерсон осмотрел свои карманы, проверив, на месте ли
деньги и документы. Убедившись, что, выходя из гостиницы, он не
оставил в комнате ничего ценного и важного, Меджерсон скрючился
в своей темной норе и проспал до самого вечера. Вечером он
услышал голоса в доме. Сын хозяина, крепкий детина лет двадцати
трех, вернулся из города. Оба рыбака и старуха, молчаливая, как
и ее супруг, позвали Меджерсона ужинать. Ставни на окнах были
закрыты. На простом некрашеном столе горела свеча и стояли миски
с вареными бобами и свининой.
   Меджерсон попросил старика принести спрятанные припасы. Подняв
половицу в углу, ирландец вытащил из-под пола плоский, довольно
тяжелый ящик.
   - Отнеси это в тот садик у порта и спрячь в условленном
тайнике. Когда Ханслоу вернется, он найдет там этот ящик; вещь
эта окажет ему добрую услугу. Это подарок ему от нас за помощь.
А мне придется пока перебраться в Ирландию, в Бельфаст. Там меня
спрячут ваши "дубовые сердца" ["Дубовые сердца" - одна из тайных
крестьянских революционных организаций XVIII века в Ирландии].
   Глубокой ночью, когда над морем опустился туман, от берега
отвалил небольшой рыбацкий баркас. Под сложенной на корме сетью
самый внимательный глаз не смог бы различить человека.
Управляемый старым рыбаком и его сыном, баркас взял курс к
берегам Ирландии.


   Накануне 1 марта, когда все ученики пансиона мистера Чейзвика
уже лежали в постелях, Томас Бингль, укрывшись с головой одеялом
и затаив дыхание, ожидал ночного обхода. Дортуар [спальное помещение
в закрытых учебных заведениях], где спали
мальчики, находился во втором этаже.
   В одиннадцатом часу вечера раздались шаги на скрипучей
лестнице. В дортуар вошла миссис Чейзвик, сухопарая, длинноносая
особа с плоской грудью. Очки ее в тонкой стальной оправе,
казалось, вот-вот должны сползти с острого кончика носа. В руках
у нее была свеча в бумажном колпаке. Она прошла по проходу между
восемнадцатью кроватями, притронулась к двум-трем скрюченным под
одеялами фигурам и, постояв у дверей, удалилась в нижние
комнаты. Там рядом с двумя классными помещениями находилась
квартира самого мистера Чейзвика.
   Едва шаги миссис, внушавшей ученикам больше страха, чем сам
педагог, утихли в глубине дома, Томас Бингль поспешно натянул
под одеялом свою одежду.
   По скрипучим ступеням лестницы и шатким половицам нижнего
коридора мальчик пробрался в одних шерстяных носках, держа
башмаки в руке.
   Внизу Томас присел на корточки перед дверью каморки, где
хранилась верхняя одежда учеников. Мальчик всунул в дверной
замок маленький крючок, свитый из железной проволоки, и, орудуя
этим прибором, открыл дверь. Отыскав свою куртку, подбитую
ватой, и напялив шапочку с пристегнутыми наушниками, мальчик
добрался до дверей в кухню. Выйти наружу Томас мог лишь через
квартиру мистера Чейзвика или через кухню. В тесном темном чулане
спала кухарка, а рядом с выходом, у задней калитки, жил в
отдельной пристройке сторож.
   На цыпочках мальчик миновал темную кухню и нащупал в сенях
дверной крючок. Дверь скрипнула, и Томас Бингль очутился на
дворе. Соборные куранты вдали дважды отзвонили свою мелодию,
затем колокол ударил один раз: отбил половину двенадцат