щую внешние такелажные механизмы.
   - Янг, не забудь втянуть в гнезда оба переходных  туннеля,  -  сказал
его   напарник,   худощавый   сержант,   выглядевший   молодо,    словно
неоперившийся подросток. - Утром  ты  здорово  напортачил  с  топливными
рукавами... И что стряслось с твоей  памятью?  За  пять  лет  службы  ты
впервые так облажался!
   Сержант Янг смущенно почесал гладко выбритый затылок. По сравнению  с
напарником он выглядел гигантом, да и опыта у  него  было  побольше.  Но
ничего не скажешь, утром он на самом  деле  набрал  на  пульте  неверную
команду, которая едва не привела к аварии.
   - И сам не понимаю,  что  на  меня  нашло,  Тимоти!  Наверное,  вчера
малость  перебрал,  когда  мы  праздновали  с  капитаном   Лотмером   из
инженерной службы его увольнение в запас. Сейчас он уже летит рыбкой  на
попутном транспорте в сторону Земли!
   - Счастливчик! - с завистью сказал Тимоти, запирая тетрадь с кодами в
свой личный сейф. - Говорят, на Земле его ждет  красавица  жена  и  двое
ребятишек. Представляю, какую встречу они ему устроят!
   Янг широко улыбнулся.
   - Да уж, встреча будет шумной, ничуть  не  сомневаюсь...  Только  вот
лететь до Земли, да еще с пересадками, довольно долго.  Кажется,  недели
две, верно?
   Тимоти кивнул и торопливо покинул отсек. Он очень спешил на  свидание
с одной из поварих, за которой ухлестывал вот уже третий день.
   Сержант Янг отключил все механизмы, точно следуя инструкции, а  затем
подошел к экрану радара и, сложив руки на груди, некоторое  время  молча
следил за тем, как на синем фоне медленно гаснут две розовые искры.
   - Мы еще встретимся, волчище! - прошептал он.

Глава 8

   Мэни-сити  кипел,  словно  растревоженный  муравейник.   Даже   самым
недалеким людям и нелюдям, абсолютно не интересующимся политикой,  стало
ясно:  пришло  время  больших  перемен.  После   штурма   здания   мэрии
полицейские более суток разбирали завалы из камней и  досок  и  собирали
тела погибших бунтовщиков. Говорили, что среди них якобы  нашли  и  тело
Эриха Клайна, бывшего заместителя  шерифа.  Зачем  Клайну,  и  без  того
обладавшему всей властью, вздумалось бунтовать, слухи не  объясняли,  да
никто и не спрашивал.
   На следующий день на одном из окраинных  кладбищ  без  шума  и  помпы
состоялись похороны смутьянов. Чтобы не возиться с опознанием  трупов  и
не утруждать себя объяснениями  с  родственниками,  мэр  Популас  принял
решение похоронить тела в одной братской могиле. Туда же были сброшены и
останки жриц храма Судьбы, сложенные в пластиковые мешки.
   До позднего вечера по городу сновали десятки патрулей. Они заходили в
некоторые дома и выводили оттуда связанных мужчин и женщин.  Полицейские
никому и ничего не объясняли, но, по слухам, в течение дня  в  Мэни-сити
были арестованы  более  тысячи  людей,  которые  сотрудничали  с  бывшей
администрацией шерифа Чейна.  Их  погрузили  в  трюмы  грузовых  барж  и
отправили куда-то вниз по реке.
   А еще через день весь город был забросан десятками тысяч  листовок  с
обращением мэра Популаса к народу. В листовках говорилось о том, что, по
достоверным сведениям, шериф Морган Чейн  погиб,  доблестно  сражаясь  с
врагами где-то на другом конце  Галактики.  Воспользовавшись  этим,  его
заместитель Эрих Клайн поднял восстание, надеясь  захватить  власть,  но
доблестные силы полиции Мэни-сити подавили бунт.  Клондайк  остался  без
верховного правителя, и такое положение не может  считаться  нормальным.
Выборы нового шерифа надлежит провести как  можно  быстрее.  К  счастью,
известные  всем  пограничникам  князья  Алгис  Аббебе,  Шарим  и   Франц
Штольберг согласились взять на себя  нелегкую  ношу  ответственности  за
жизнь и благополучие тысяч обитателей Клондайка, людей  и  нелюдей  всех
рас.
   В листовке также отмечалось, что демократические выборы - дело долгое
и дорогое. Сражаться же за власть во дворце Развлечений больше никто  не
хочет, да и нет в этом необходимости. Предлагается  созвать  Гражданское
собрание из самых знатных и авторитетных  людей  Мидаса  и  поручить  им
выборы нового шерифа.
   Нельзя сказать, что задумка мэра пришлась обывателям по  вкусу.  Одни
хотели, чтобы князья сошлись в поединке на  городском  стадионе  и  этим
потешили  публику.  Вторые  настаивали   на   прямых   выборах,   весьма
непочтительно  отзываясь  об  идее  созыва  Гражданского   собрания   из
представителей одной лишь элиты.
   Следующей ночью в городе вновь прошли массовые аресты. Многих из  тех
людей и нелюдей, кто являлся  сторонником  прямых  выборов,  полицейские
вытаскивали прямо из постелей и  в  лучшем  случае  избивали  до  потери
сознания. В худшем - грузили в закрытые фургоны и отвозили к  реке,  где
их уже ждали баржи. Никому ничего не объясняли, но, по  слухам,  полиция
арестовывала врагов  Клондайка,  тайных  сторонников  главного  смутьяна
Эриха Клайна.
   Меры, принятые Популасом, возымели свое действие. Обитатели Мэни-сити
отныне предпочитали  больше  не  болтать,  опасаясь  быть  подслушанными
многочисленными агентами полиции.  Вслух  теперь  стало  принято  только
хвалить мудрость мэра и восхищаться князьями. Так оно спокойнее.
   Гражданское собрание открылось через три дня в самом  крупном  казино
города (другого подходящего помещения после  разгрома  мэрии  просто  не
нашлось). За  игровыми  столиками  сидели  более  полутора  сотен  самых
богатых и почтенных граждан Мидаса: банкиры, торговцы,  предприниматели,
чиновники. Журналистов в зал пустили только на несколько минут, чтобы те
су-мели сфотографировать первые,  самые  торжественные  минуты  открытия
собрания и взять несколько блицинтервью. Затем их выпроводили  в  здание
соседнего ресторана, где для пишущей братии уже накрыли столы с  дешевым
вином и простенькими закусками. Впрочем, всего этого  было  в  изобилии,
так что никто не жаловался.
   Мэр Донатас Популас появился в зале ровно в восемь часов  вечера  под
гром  аплодисментов.  Он  был  одет  в  пурпурный  мундир   с   золотыми
аксельбантами.  Грудь  украшала  белая  атласная  перевязь  с  десятками
орденов и медалей (разумеется, ордена Федерации и Свободных  Миров  были
предусмотрительно сняты). Пухлое, розовое лицо мэра сияло,  однако  даже
специальная пудра  не  смогла  скрыть  темные  круги  под  его  глазами.
Прошедшие дни террора стоили, в общем-то, довольно безобидному чиновнику
очень дорого. Однако чего не сделаешь ради блага народа!
   Чуть позже вошли и три князя, одетые в строгие черные фраки (на  этом
решительно настоял Популас).  При  появлении  Алгиса  Аббебе,  Шарима  и
Франца Штольберга все Гражданское собрание дружно  поднялось.  От  грома
аплодисментов и криков "Ура!" и "Слава Клондайку!" задрожали хрустальные
люстры.
   Князья вежливо раскланялись  и  уселись  в  трех  роскошных  креслах,
обтянутых красным бархатом. Мэр Популас вышел чуть вперед, держа в руках
несколько листков с заранее заготовленной речью. Ему хотелось сказать  о
многом, логично обосновать тот беспредел, который творился  в  последние
дни на Мидасе. Но увидев радостные лица знати, готовой кричать "Ура!" по
поводу и без повода, мэр вдруг решительно изменил  весь  план  действий.
Подняв руку, он указал в дальний, темный конец зала,  где  за  скромными
столиками сидело несколько самых влиятельных журналистов.
   - Газетчики еще там? Даю им одну  минуту,  чтобы  эта  шваль  сделала
надлежащие фотографии для завтрашних выпусков.  Тексты  передовиц  будут
присланы в редакцию через пару часов... И пусть  эти  сволочи  попробуют
изменить хотя бы одно слово! Ну все,  готово?  А  теперь  прочь  отсюда,
прочь!
   Члены Гражданского собрания дружно обернулись и с явным удовольствием
стали  наблюдать  за  тем,  как  люди  из  службы  охраны   бесцеремонно
выпроваживают известных журналистов. За последние полтора  года  пишущая
братия обрела на Мидасе большой вес. Многие писаки  до  того  обнаглели,
что стали покусывать в своих виршах даже знать! Нередкими стали статьи о
повальной коррупции в среде чиновников,  о  педофилии  в  кругах  высшей
аристократии, о  повальной  наркомании  среди  отпрысков  знати  и  тому
подобных мелких шалостях. От критических стрел не мог скрыться даже  сам
мэр Популас, которого обвиняли  в  гомосексуализме!  Но  теперь  времена
переменились и  шакалам  пера  наконец-то  указали  на  их  место  возле
информационной параши.
   Кое-кто из банкиров, кому  особенно  досталось  от  газетчиков,  даже
зааплодировал, не скрывая радости. Эти  аплодисменты  придали  мэру  еще
больше  уверенности.  Когда  двери  в  зале  наконец-то  закрылись,   он
демонстративно разорвал свой доклад и бросил клочки бумаги на пол.
   - Всю ночь я писал этот чертов доклад, - с ухмылкой  обратился  он  к
опешившему  залу.  -  Думал,  как  получше  и  покрасивее  обратиться  к
виднейшим гражданам Мидаса. Но, оказавшись здесь, я понял, что это ни  к
чему. Мы же все свои люди, чего же нам хитрить друг с  другом?  Я  хотел
сегодня торжественно объявить начало предвыборной  кампании.  Мы  должны
были выслушать выступления кандидатов в шерифы, обсудить  их  программы,
задать вопросы... Но  к  чему  эта  тягомотина?  Наши  уважаемые  князья
договорились, по крайней мере в течение первого года, совместно  править
Клондайком,  образовав  Триумвират  шерифов.  Так  попросим   же   новых
правителей приступить к исполнению своих обязанностей буквально  с  этой
же минуты!
   Зал взорвался  радостными  криками.  Все  встали,  приветствуя  новых
шерифов громом аплодисментов.
   Князья переглянулись. Даже они не ожидали от мэра такой прыти.
   - А этот Популас не такой уж глупец, - процедил сквозь зубы Шарим.  -
Похоже, мы с ним отлично сработаемся.
   Он встал и протянул руку, успокаивая зал.
   - От имени Триумвирата  благодарю  Гражданское  собрание  за  высокое
доверие, которым вы... которым мы... Черт побери, язык можно сломать  от
этих высокопарных слов! Да и кому они нужны? Мы все - одного поля ягоды.
Каждый нажил свое  состояние  разбоем,  воровством  или  мошенничеством.
Каждый научился доить быдло, гордо именующее  себя  пограничниками.  Так
Клондайк жил двести лет, и жил весьма неплохо!
   Но за последние полтора года все в нашей жизни изменилось к  худшему.
С  появлением  Моргана  Чейна  быдло  подняло  голову!  На  всех   углах
заговорили о каких-то свободах и каких-то законах. Дошло до того, что  и
убить-то никого нельзя без лишних хлопот!
   Многие в зале настороженно переглянулись.  Суровый  нрав  Шарима  был
всем хорошо известен. Да, элита Мидаса умела доить народ, но ее-то  тоже
доили князья, и не менее беспощадно! Морган  Чейн  впервые  гарантировал
элите безопасность, а безопасность  стоила  очень  дорого!  Но,  похоже,
теперь возвращались старые, отнюдь не добрые времена...
   Уловив перемену в настроении зала, Шарим усмехнулся.
   - Когда я говорил об убийствах, я вовсе  не  хотел  вас  запугать,  -
добавил он. - Никто из  Триумвирата  не  собирается  наезжать  на  наших
сторонников. Напротив, мы готовы  к  деловому  сотрудничеству  с  самыми
лояльными гражданами Клондайка. Но я вижу, что на  это  собрание  пришли
далеко не все, кого мы приглашали... Кому-то, по-видимому, не  по  вкусу
перемены, кто-то хочет возврата старых времен. Не дождутся!
   Эти  слова  Шарима  утонули  в  громе  аплодисментов  и  криках   "Да
здравствует Триумвират!", "Слава шерифам!" и тому подобным. А потом  все
подняли бокалы с шампанским и дружно выпили за здоровье новых властей.
   Популас глубоко вздохнул и,  достав  носовой  платок,  вытер  с  лица
обильный пот. А потом он махнул рукой, и в зал с разных сторон впорхнули
десятки полуодетых  девиц.  Они  держали  на  плечах  кувшины  с  самыми
изысканными винами.
   Первые в истории Клондайка истинно демократические выборы закончились
дикой оргией.
   В пятидесяти километрах ниже Мэни-сити по течению  реки,  в  огромной
впадине  Айхо,  напоминавшей  воронку  от  падения  крупного  метеорита,
полицейские построили первый в истории Клондайка концлагерь. Собственно,
и прежде в этом месте было принято держать под  охраной  арестантов.  До
появления на Мидасе Моргана Чейна  свод  гражданских  законов  напоминал
тоненькую брошюрку, но  все  же  кое-какие  правила  общественной  жизни
существовали.  Убийство  человека  издревле  не  считалось  в  Клондайке
большим грехом, особенно если оно  совершалось  в  сравнительно  честном
поединке. О гуманоидах, которых на Мидасе пруд пруди, разговор вообще не
шел. Никто и не думал преследовать граждан Клондайка за  такие  невинные
вещи, как  наркоторговля,  контрабанда,  торговля  людьми  и  содержание
притонов. Более того, эти виды бизнеса  считались  вполне  легальными  и
достаточно почетными.
   Значительно  строже  относились  в  Клондайке  к   похищению   детей.
Киднэппинг считался преступлением,  независимо  от  того,  кто  оказался
потерпевшим - богач или бедняк, человек или негуманоид.
   И  уж  совершенно  нетерпимо  относились  к  покушению   на   крупных
собственников. За кражу  кошелька  у  состоятельного  гражданина  Мидаса
можно было запросто загреметь на эшафот, хотя никому и в  голову  бы  не
пришло спросить у миллионеров, где они раздобыли  свои  деньги.  В  этом
отношении Клондайк мало  отличался  от  Федерации  Звезд  или  Свободных
Миров. Тот, кто крал на фабрике банку с краской, осуждался  как  опасный
преступник, а тот, кто прибирал к рукам саму фабрику, считался  солидным
и преуспевающим гражданином.
   С появлением нового шерифа ситуация кардинально переменилась.  Вместе
с Чейном на Мидас пришли и законы Федерации, разумеется, не все, а  лишь
крошечная их часть. Однако этого было достаточно, чтобы в Мидасе в  пять
раз увеличилось количество судей, появилась прокуратура и даже  адвокаты
(о чем  прежде  здесь  никто  и  не  слыхивал).  Количество  полицейских
возросло почти в десять раз, и центр города был  практически  очищен  от
преступности.  Даже  на  окраине  Мэни-сити  стало  немного   спокойнее.
Несколько самых грязных притонов и детских  борделей  было  прикрыто,  а
чуть позже все граждане узнали о таком  странном  понятии,  как  налоги.
Разумеется,  число  осужденных  за  всевозможные  правонарушения   резко
возросло, и тюрьма в кратере  Айхо  быстро  разрослась.  Рядом  с  тремя
бараками появилось еще десять, а через ограду с колючей  проволокой  был
пропущен ток высокого напряжения.
   Ныне кратер Айхо стал  неузнаваем.  Полицейская  машина,  построенная
Чейном, заработала во всю мощь, но в  совершенно  ином  направлении.  По
приказу недавно повышенного в должности генерала Тиккерса, отличившегося
при  подавлении  мятежа,  в  кратер  были  привезены  на  баржах   сотни
негуманоидов, в основном ювеналов. За грошовую плату  они  день  и  ночь
сооружали новые бараки, а ограду с колючей проволокой поставили на самом
гребне кратера. Уголовников, осужденных во времена  Чейна  за  различные
преступления, пока не трогали. Им была уготована другая работа, почище.
   Вскоре на помощь  негуманоидам  прибыли  и  первые  новые  арестанты,
которых в более цивилизованных мирах  назвали  бы  "политическими".  Они
тотчас влились в ряды строителей новых бараков. Присматривать за сотнями
людей назначили уголовников, которые получили за это немалые льготы.
   Баржи сновали по  реке,  ежедневно  пополняя  контингент  концлагеря.
Люди, впервые попавшие  за  колючую  проволоку  и  узнавшие,  что  такое
несвобода, первые часы вели себя тихо, словно пришибленные.  В  основном
это были мужчины, среди которых оказались не только жители Мэни-сити, но
и гости Мидаса, старатели с разных миров.  Постепенно  они  приходили  в
себя и начинали роптать. Никто не понимал, за что их арестовали. Кое-кто
начал требовать встречи с мэром  Популасом  или  хотя  бы  суда.  Многие
спрашивали полицейских, на какой срок их сослали в  эту  дыру.  Особенно
возмущались семейные люди. Они тревожились за своих  детей  и  требовали
свиданий с женами.
   Вот  здесь  и  пришлась  очень  кстати  помощь  уголовников.  Получив
должности десятников, сотников и ответственных за бараки, бывшие бандиты
и убийцы взялись за металлические дубинки и кастеты. Они приводили самых
рьяных  поборников  прав  и  свобод  в  специальный  барак  и   избивали
несчастных  до  потери  сознания.  Полковник  Тиккерс  запретил  убивать
арестантов, но не собирался заботиться об их  здоровье.  После  разгрома
мэрии с его совести словно  были  сняты  оковы.  Пройдя  через  кровь  и
получив от начальства не осуждение,  а  лишь  поощрение,  Тиккерс  вдруг
разом переменился. Прежде он любил попенять рядовому составу за излишнюю
жестокость обращения с задержанными нарушителями общественного  порядка.
А ныне он взял за привычку выходить на  утреннее  построение  лагеря  и,
поигрывая гибким стальным хлыстом, лично обходить  ряды  арестантов.  За
малейшую  провинность  Тиккерс  обрушивал  на  головы  несчастных  удары
хлыста. Поначалу удары  были  легкими,  скорее  символичными,  но  вопли
несчастных пришлись новоиспеченному генералу по вкусу, и он  начал  бить
во всю силу. А если арестант, не приведи господи, пытался  закрыться  от
ударов руками, то наказание превращалось в  жуткое  избиение  на  глазах
сотен людей и гуманоидов.
   Глядя на своего  начальника,  быстро  озверел  и  контингент  лагеря,
начиная от рядового охранника и кончая комендантом.
   Особенно они любили наведываться в женский барак, откуда после  этого
сразу же начинали доноситься вопли и рыдания.
   Спустя неделю в концлагерь  прибыл  с  инспекционными  целями  Шарим.
Князь заметно переменился с тех пор, как был  "избран"  шерифом.  Отныне
его мощную фигуру элегантно облегал роскошный синий  мундир  с  золотыми
аксельбантами. Красивое лицо от ночных оргий  стало  чуть  обрюзгшим,  в
глазах появилась еще большая властность.
   Шарим  и  его  многочисленная  охрана  прилетели  на   трех   больших
геликоптерах. Машины  опустились  вблизи  края  кратера,  на  специально
подготовленной   посадочной   площадке.   Генерал   Тиккерс,   комендант
концлагеря Петро и около  десятка  офицеров  полиции  поджидали  высокое
начальство с самого утра. Как назло,  день  выдался  жарким,  совершенно
безоблачным, но никто  даже  не  пытался  спрятаться  от  палящих  лучей
оранжевого солнца где-нибудь в теньке.
   Спустившись на горячую, пыльную землю,  Шарим  вяло  махнул  рукой  в
ответ на бодрый рапорт Тиккерса.
   - Не надо так  громко  орать,  генерал.  После  вчерашнего...  э-э...
заседания Триумвирата у меня чертовски болит голова. Но дело есть  дело.
Надеюсь, в лагере все обстоит отлично?
   - Так точно, господин шериф! - лихо откозырял Тиккерс. - Кстати, хочу
вам представить подполковника Петро, нового коменданта лагеря.
   Шарим  вяло  пожал  руку  рыжеволосому,  худощавому  подполковнику  с
нервным лицом и впалыми щеками.
   - Хм-м... что-то он жидковат на вид, - недовольно повернулся Шарим  к
генералу.  -  Неужто  нельзя  было  найти  на  эту   должность   офицера
посолиднее?
   Тиккерс почтительно склонился к его уху:
   - Господин шериф, Петро особо отличился при штурме мэрии....
   - И чем же?
   - Он был одним из  двух  танкистов,  расстреливавших  бунтовщиков  из
пушек.
   Шарим вздрогнул и с интересом взглянул  на  рыжеволосого  коменданта.
Настроения в городе были отлично известны в Триумвирате, за этим следили
сотни тайных агентов. Мнения  обывателей  о  происшедших  событиях  были
самыми  различными.  Кое-кто  называл  приход   к   власти   Триумвирата
переворотом, кто-то окрестил мэра Популаса предателем. Женщинам очень не
нравилось то, что случилось в храме Судьбы, хотя они предпочитали давать
волю своим эмоциям только шепотом. Но  все  это  было  цветочками.  Куда
больше  простых  жителей  Мэни-сити  волновали  невероятные  подробности
штурма мэрии. В истории Мидаса за двести лет  бывало  всякое,  но  чтобы
людей расстреливать из пушек! Такого с