.  В  течение  двух  часов  на  площади  шло
настоящее  побоище,  но  полиция  сумела  рассеять  хулиганов,  а  самых
злостных из них арестовала.
   Таковы факты, уважаемые сограждане. Сразу же отмечу,  что  не  снимаю
лично с себя ответственности  за  данный  прискорбный  случай.  Как  мэр
Мэни-сити, именно я отвечаю за порядок  в  моем  городе.  Но  вспомните:
разве не я вот уже несколько раз призывал городской Совет принять  закон
об экстремизме? Все мы знаем, что на мирах Клондайка  живут  и  люди,  и
представители более трех десятков различных негуманоидных рас. Отношения
между  расами,  увы,  далеки  от  идеала.  Всегда  находятся  люди  (мэр
покосился на Алгиса Аббебе), которые не очень любят негуманоидов. Всегда
находятся люди, которые не очень любят любую власть. Это -  личное  дело
каждого. Но общество имеет право защищаться от хулиганов  и  погромщиков
всеми доступными средствами! Я кончил, уважаемые сограждане. А теперь  я
хотел бы дать слово нашему уважаемому судье Вервалару.
   Из-за стола поднялся худой,  бледный  человек  в  черной  мантии.  Он
открыл толстую папку с бумагами, прокашлялся и начал что-то неразборчиво
бормотать. Он сыпал десятками юридических терминов, ссылался на какие-то
статьи  законов,  и  залу  вскоре  надоело  его  слушать.   Пограничники
зашумели, со всех сторон послышался негодующий свист.
   Шарим довольно усмехнулся и,  встав  с  кресла,  поднял  руку.  Судья
тотчас замолчал, испуганно глядя на всесильного князя.
   - Сограждане, вам не надоело слышать  этого  полудохлого  болтуна?  -
зычным голосом произнес Шарим.
   Зал взорвался одобрительными  криками.  Судья  тотчас  сел  и  закрыл
папку. На его лице  было  видно  удовлетворение  от  хорошо  выполненной
работы.
   - Я не судья, дорогие  сограждане,  но  имею  свое  мнение  обо  всех
последних событиях, -  продолжал  Шарим.  Сидевший  рядом  Алгис  Аббебе
пожирал давнего недруга завистливыми взглядами, но пока помалкивал - его
выступление было еще впереди.
   - Уважаемый Донатас Популас напрасно винит себя во  всех  происшедших
беспорядках. Он всего лишь мэр Мэни-сити и не  может  отвечать  за  всех
недоумков, которые прибывают на Мидас с сотен миров. У него  просто  нет
соответствующих полномочий! Да и легко ли справиться полиции  с  сотнями
разъяренных и накачанных спиртным молодчиков? А если в следующий раз  их
окажется не сотни, а тысячи? Кто тогда обеспечит безопасность Мидаса?
   Мэр говорит, что нам нужен хороший закон об экстремизме. Я -  за!  Но
терпеть не могу болтовни, бумажек и разной писанины. На что  нам  суд  и
присяжные, когда и так все ясно? Зачинщики беспорядков  арестованы,  они
не отрицают своей вины. Посмотрите на их наглые ухмылки! Они никогда  бы
не вышли на улицы с  оружием  в  руках,  если  бы  не  знали:  власть  в
Клондайке ослабла. Они думают, что отныне всякие  ублюдки  могут  делать
что хотят. Им не нравятся наши собратья-негуманоиды - бей  негуманоидов!
Им не нравятся красивые и дорогие автомашины - круши автомашины!  Завтра
им захочется ворваться в дома наших состоятельных граждан, и  они  будут
врываться в ваши дома, насиловать ваших  жен  и  издеваться  над  вашими
детьми. Никто и никогда  не  сможет  чувствовать  себя  в  безопасности.
Каждый будет опасаться, что ночью к нему в  дверь  постучатся  несколько
вооруженных молодчиков. И я говорю - этому бардаку надо положить конец!
   Шарим сел под одобрительные крики зала. Мэр вопросительно поглядел на
Алгиса Аббебе. Чернокожий гигант сидел  неподвижно,  словно  статуя.  Он
очень переживал,  что  придется  выступать  вторым,  после  ненавистного
Шарима. Но что делать? Всем в Клондайке  известно  о  его  презрительном
отношении к негуманоидам, и  потому  при  всем  желании  он  не  мог  бы
произнести подобную обличительную речь.  Зато  он  может  сказать  нечто
другое - то, что уже висело в воздухе, словно топор. Но  так  просто  он
подниматься с места не станет.
   С разных концов зала послышались крики:
   - Пускай выскажется Алгис!
   - Слово Черному князю!
   - Аббебе знает, что делать!
   Только тогда Аббебе соизволил встать с кресла. Сложив могучие руки на
груди, он повернул бычью голову в сторону скамьи  подсудимых.  Никто  из
погромщиков больше не улыбался, но князь этого словно бы не заметил:
   - Поглядите, сограждане, - эти мерзавцы смеются над нами! Они смеются
и надо мной, великим князем Алгисом Аббебе! Наверное, они надеются,  что
в отсутствие шерифа в  Клондайке  не  найдется  мужчин,  которые  смогут
свернуть их цыплячьи шеи. Но я говорю - такие люди есть! Суд, присяжные,
тюрьма - все это  чепуха,  когда  речь  идет  о  спокойствии  Клондайка.
Предлагаю казнить этих мерзавцев на главной площади Мэни-сити!
   Пограничники встретили эти слова дружным одобрительным ревом. Вот уже
полтора года, с появлением шерифа Чейна, никто их не баловал  публичными
казнями. А ведь это зрелище по вкусу очень многим простолюдинам.
   - Ура Черному князю! -  орали  пограничники,  потрясая  станнерами  и
бластерами. - Долой суд! Казним мерзавцев!
   Мэр немного струхнул.  Конечно,  весь  ход  заседания  был  тщательно
оговорен с князьями, но все же  пограничники  порой  вели  себя  слишком
необузданно. Популас с  надеждой  посмотрел  на  третьего  князя.  Франц
Штольберг кивнул. У него была  своя  роль,  и  пожилой  князь  собирался
исполнить ее наилучшим образом.
   Выждав, когда шум немного поутих,  Франц  Штольберг  встал  и  поднял
руку, в которой сжимал белый бильярдный шар.
   - Эй вы, замолчите! - закричал Штольберг. -  Или,  клянусь,  я  уложу
самого горластого крикуна на пол!
   Он сделал вид, что прицеливается. Все разом смолкли. Меткость  Франца
Штольберга стала уже притчей во языцех.
   Довольно усмехнувшись, Штольберг спрятал шар в карман.
   - Вот так-то лучше... Насчет казни мерзавцев у меня  возражений  нет.
Дело это хорошее - в следующий раз ублюдки десять раз  подумают,  прежде
чем начнут бузить. Но, по-моему, одной публичной казнью дело не  решишь.
Мэр Популас прав: надо принять закон о борьбе с экстремизмом. Это должен
быть простой и понятный всем закон. А именно:  ежели  какая-нибудь  вошь
захочет выступить против властей, ее  надобно  тут  же  прикончить.  Это
первое. Кто-нибудь против?
   Пограничники смущенно переглянулись. Они полагали, что закон должен в
первую очередь защитить простых граждан, а князь неожиданно все повернул
в пользу властей. Впрочем, им, властям, видней.
   Разумеется, никто не рискнул высказаться "против".
   - Второе. - Франц Штольберг обвел  зал  тяжелым  взглядом.  -  Насчет
самой власти. Ее у нас в Клондайке нет считай уже четыре месяца.  Морган
Чейн был неплохим шерифом, слов нет, но он  служил  заодно  и  на  флоте
Федерации. Я с самого начала был против такой несусветной  глупости,  но
меня не послушались. И вот результат: Чейн отправился в рейд  вместе  со
своей Третьей эскадрой, и вестей от  него  нет.  Вот  потому  и  подняла
голову всякая сволочь.
   - Но Чейн оставил своего заместителя! - крикнул кто-то из зала.
   Все головы повернулись к Эриху Клайну. Тот хотел  было  подняться  со
скамьи, но Штольберг остановил его повелительным движением руки.
   - Да, вы правы - Чейн оставил своего заместителя, - с удовлетворением
повторил пожилой князь. - Что это за  заместитель,  мы  отлично  видели.
Резиденция шерифа превратилась в бардак,  делами  там  никто  толком  не
занимается. А теперь господин Клайн еще и оказался на скамье подсудимых.
Он убил несколько человек! Кто-то  скажет:  Клайн  защищал  свою  жизнь.
Может, и так. Но почему он не стрелял из  станнера,  если  хотел  просто
остановить нападавших? Я отвечу:  господин  Клайн  решил,  что  ему  все
позволено. Хорош заместитель шерифа, который убивает из бластера простых
пограничников без суда и следствия!
   Зал ответил одобрительными криками. Никто и не вспомнил,  что  минуту
назад все решили казнить погромщиков без какого-либо решения суда.
   Штольберг поднял руку, призывая зал к спокойствию.
   - Я вовсе не говорю, что господин Клайн так уж сильно виноват. Понять
его можно - ведь погромщики заставили  его  подняться  из  постели,  где
лежала известная жрица Селия. Ха-ха, я и не знал,  что  в  храме  Судьбы
обитают не просто жрицы, а жрицы любви!
   В зале послышался  довольный  хохот.  Впрочем,  смеялись  в  основном
мужчины. Женщины (а их  в  зале  было  немного)  предпочли  ограничиться
неопределенными улыбками. Храм Судьбы в последнее время завоевал немалую
популярность среди представительниц прекрасного пола. Но никто из дам не
любил об этом распространяться.
   Цепкий взгляд Штольберга замечал все. Поняв, что он  перегнул  палку,
пожилой князь решил несколько сбавить тон.
   - Действия господина Клайна заслуживают осуждения...
   - Смерть убийце! Смерть! - раздались громкие голоса.
   Эрих побледнел. Он с мольбой взглянул на мэра, но тот как раз в  этот
момент погрузился в чтение каких-то бумаг.
   Штольберг выдержал долгую паузу, а затем успокоительно улыбнулся.
   - Думаю, выражу общее мнение, если скажу: господин Клайн  заслуживает
снисхождения. Он превысил необходимую меру самообороны, но с кем  такого
не бывает в Клондайке?
   Он вопросительно взглянул  на  зал  и  услышал  то,  что  должен  был
услышать:
   - Ладно, пусть живет!
   Клайн  облегченно  вздохнул.  Он  уже  давно  понял,   что   в   зале
разыгрывается заранее отрепетированный  спектакль,  но  не  был  уверен,
станет ли этот спектакль для него трагедией или просто драмой.
   Штольберг укоризненно взглянул на жалкого, перебинтованного немца.
   -  Думаю,  мэр  Популас  не  станет  возражать,  если  мы  немедленно
освободим господина Клайна из-под стражи. Все-таки человек ранен,  нужно
проявить сострадание... Нет возражений?
   У мэра Популаса возражений не оказалось.
   Двое полицейских подошли к Эриху Клайну и сняли с него  наручники.  В
зале раздались жидкие аплодисменты.
   Штольберг снисходительно улыбнулся.
   - Думаю, господину Клайну лучше покинуть Мидас, да побыстрее.  Дружки
погромщиков очень злы и могут свести с ним счеты из-за угла.  Мы  же  не
можем защищать бывшего заместителя шерифа днем и ночью! Особенно  ночью,
когда он очень занят...
   Послышался громкий хохот. Все шло как по маслу, и Клайн понял, что от
него требуется одно: молча удалиться из зала и побыстрее отправиться  на
какую-нибудь из дальних планет  Клондайка.  Тогда,  быть  может,  князья
сохранят ему жизнь.
   Кровь бросилась ему в лицо. Он поднял левую руку и громко произнес:
   - Пограничники, я хотел бы поблагодарить всех вас! Дайте мне сказать!
   Мэр Популас встрепенулся. Вскочив с кресла, он закричал:
   - По-моему, это лишнее! Господин Клайн, вы не должны испытывать  наше
терпение. Мы и так проявили к вам небывалую снисходительность...
   Штольберг поддержал мэра:
   - Господин Клайн, у нас сегодня не митинг. Нам нужно  обсудить  очень
важные вещи.
   - Дайте мне сказать! - упрямо повторил Клайн. -  Не  забывайте:  пока
еще я - заместитель шерифа, и никто не лишал меня этой должности.
   - Пусть говорит! - Из зала послышался одинокий  голос.  -  У  нас  же
вроде теперь демократия?
   Мэр побагровел.
   - Конечно, у нас демократия! Но это не означает, что мы должны давать
слово тому, кому мы не хотим его давать. То есть, тьфу, я имел в виду...
   Популас  замолчал,  сообразив,  что  сказал  что-то  не  то.  В  зале
послышались смешки. Все три князя пожирали его  гневными  взглядами.  Но
мэр ничего  не  мог  с  собой  поделать,  язык  почему-то  перестал  его
слушаться. Запинаясь, он произнес то, чего никак не должен был говорить:
   - Я согласен, пускай господин Клайн выскажется.
   Он рухнул в кресло и провел дрожащими руками по лицу.
   "Как я мог сказать такое? - в ужасе подумал мэр. - Князья сотрут меня
в порошок... Колдовство! Ну конечно, меня заставили говорить  с  помощью
колдовских чар! Это все проклятая ведьма Селия! Наверняка она  находится
где-то в зале".
   Прихрамывая, Клайн поднялся на трибуну и встал  рядом  с  присяжными.
Зал возбужденно шумел, догадавшись, что ожидается большая потеха.
   Штольберг почувствовал, что почва уплывает у него из-под ног.
   - Мэр совершил большую ошибку! - заорал он.
   Внезапно Алгис Аббебе вскочил с места.
   - Я не давал слова этому мозгляку! - зычно крикнул он,  с  ненавистью
глядя на Клайна.
   Немец усмехнулся.
   - А мне и не нужно твоего разрешения, толстая пивная  бочка.  Кстати,
чего это ты в этакую жару нарядился в костюм? Раньше ты всегда  приходил
сюда полуголый, словно обезьяна... А-а,  наверное,  ты  хочешь  спрятать
шрамы, что остались у тебя после прошлогоднего боя  с  Морганом  Чейном?
Говорят, у тебя и грудь, и спина тогда превратились в  сплошное  решето,
так что через тебя можно было процеживать макароны.
   В зале захохотали. Многие пограничники не  любили  Черного  князя,  и
слова Клайна попали на благодатную почву.
   Аббебе завыл от ярости и попытался было выбраться из ложи и  ринуться
к трибуне. Но его ноги почему-то подкосились, и Аббебе  вновь  рухнул  в
свое кресло. Под тяжестью огромного тела оно разлетелось на куски.
   Хохот сотряс зал. Шарим и Штольберг обменялись мрачными взглядами.
   - Селия... - процедил сквозь зубы Шарим. - Она где-то здесь, в  зале,
и мешает нам своим колдовством... Садись, болван!
   -  Не  могу!  -  простонал  Штольберг.  -  Ноги  словно  окаменели...
Проклятие!
   Клайн воспользовался благоприятным моментом. Подняв  левую  руку,  он
указал на оцепеневшего мэра.
   - Братья пограничники! Наверное, вы  уже  поняли,  что  в  этом  зале
разыгрывается отвратительный спектакль.  В  тюремном  лазарете  я  много
размышлял о том, что же на самом деле произошло. Теперь я все понял!
   Этим троим князьям-неудачникам давно хотелось отомстить шерифу  Чейну
и самим захватить власть в Клондайке. Они  проиграли  в  честном  бою  и
потому решили прибегнуть к самым подлым методам. Бьюсь  об  заклад,  что
погром резиденции шерифа организовали сами князья! Они  хотели  запугать
меня, надеялись, что я уберусь с Мидаса подобру-поздорову. Князья знали,
что  у  Моргана  Чейна  немало  верных  сторонников,  которые  в  случае
переворота могут выйти на улицы Мэни-сити и других городов. Поэтому  эта
троица с помощью нашего замечательного мэра решила состряпать  закон  об
экстремизме,  позволяющий  посадить   в   тюрьму   любого   недовольного
действиями властей.
   Понимаете,  чем  это  пахнет?  Завтра  князья  захватят   власть,   а
послезавтра несогласные обязательно выйдут на улицы. Их разгонят,  и  не
просто, а в соответствии с новым  законом.  Главарей  оппозиции  объявят
экстремистами и без суда повесят  на  площади  Согласия.  А  послезавтра
новый шериф, скажем, захочет  поднять  цену  на  спиртное  или  повысить
налоги  на  недвижимость.  Если  кто-то  посмеет  пикнуть,   провокаторы
подбросят ему в дом  окровавленный  кинжал,  и  все  закончится  той  же
виселицей. Больше протестовать против любой  несправедливости  никто  не
решится. Разве такой жизни вы хотели, пограничники?
   Зал притих.  Даже  платные  агенты  князей,  которые  уже  отработали
полученные  деньги,  призадумались.  Нравы  князей  были   всем   хорошо
известны, здесь Клайн ничего не преувеличил. Но раньше у князей не  было
большой власти. А если дело придет к новым выборам, то здесь никому мало
не покажется, это уж как пить дать!
   Ноги Штольберга подкосились, и он без сил опустился на кресло.
   - Черт побери,  все  сорвалось...  -  пробормотал  он.  Алгис  Аббебе
разразился громкими проклятиями.
   Он продолжал лежать на полу и никак не мог подняться.
   Шарим с глубочайшим презрением посмотрел на своих соратников. Ох, как
ему хотелось прикончить обоих недоумков! Но рано, пока рано...
   Он встал и, подняв руки, громогласно крикнул:
   - Прошу слова, уважаемые сограждане!
   Тотчас араб ощутил мощный телепатический удар откуда-то из  зала,  но
сумел парировать его. Селия недооценила его  ментальные  способности.  И
вообще она многое недооценила.
   - Пограничники, вы выслушали обе стороны, -  громко  произнес  Шарим,
обводя зал холодным взглядом. - Не буду рассуждать, кто из нас  прав,  а
кто - нет. Все это словесное дерьмо мне надоело. Вопрос стоит иначе: кто
за нас, а кто против нас? Чейн не вернется, это ясно каждому болвану.  А
значит, новые выборы неизбежны. Тогда зачем с этим тянуть?
   - Это переворот! - воскликнул Клайн.
   Шарим скупо улыбнулся.
   -  Поживем-увидим,  когда  заварушка  закончится.  Если  победим  мы,
князья,  то  пограничники  назовут  наши  действия  первыми  честными  и
демократическими выборами в Клондайке.
   - Народ никогда не поддержит вас! - возразил Клайн.
   Шарим расхохотался.
   - А что такое народ? Это стадо быдла, которое нужно держать в  страхе
и покорности. Наши сторонники станут погонщиками быдла  и  получат  свою
долю. Ну, пограничники, выбирайте! Кто с нами, пусть покинет этот зал!
   Шарим повернулся и быстро покинул ложу. За ним последовали два других
князя, хотя каждый шаг давался им с большим трудом.
   В зале поднялся невообразимый шум.  Все  вскочили  со  своих  мест  и
начали что-то выкрикивать. Кое-где завязались драки.
   Клайн с насмешкой посмотрел на перепуганного мэра.
   - Ну что, Донатас, доигрался? - спросил он. - Вот к чему привело твое
дурацкое заигрывание с князьями. Теперь  ты  можешь  оказаться  в  числе
заговорщиков против законной власти. Чейн с тебя шкуру спустит, это  как
пить дать!
   - Да, да,  конечно,  вы  совершенно  правы,  -  пробормотал  насмерть
перепуганный мэр. - Я  должен  немедленно  навести  законный  порядок...
Полиции, надо побольше полиции...
   И Популас с неожиданной для такого тучного человека быстротой покинул
зал, скрывшись  в  одном  из  тайных  выходов.  Вслед  за  ним  ринулись
присяжные.
   Спустя полчаса в зале осталось не более трети людей. Среди  них  были
Селия и несколько других жриц храма Судьбы. В отличие от возбужденных  и
веселых пограничников, они выглядели встревоженными. Селия отвела Клайна
в сторону и тихо сказала:
   - Эрих, у меня дурные предчувствия... Немец беззаботно рассмеялся.
   - Чепуха! Сегодня мы здорово уели этих сволочей... Ты  видела,  какая
физиономия была у Шарима? Этот наглец  не  ожидал,  что  кто-то  посмеет
помешать его планам. Но больше всего я рад,  что  удалось  наступить  на
хвост этой гадине Францу Штольбергу, - лицо Клайна помрачнело. - У нас с
ним давние счеты.
   Селия нетерпеливо кивнула.
   - Да, я знаю, что он причастен  к  гибели  твоего  деда...  Штольберг
крайне опасен. Мне кажется, что он может зайти очень далеко.
   Брови Клайна удивленно выгнулись.
   - Что ты имеешь в виду? Думаешь, я боюсь этого старого...
   Внезапно послышался звон. В разбитое окно влетел дымящийся шар и упал
на широкий подоконник. От едкого дыма люди стали сразу же кашлять.
   - Слезоточивый газ! - крикнул один из пограничников.  Он  подбежал  к
окну и хотел было вышвырнуть гранату наружу, но вдруг согнулся и упал на
спину. На груди расплылись три кровавых пятна.
   - Черт побери, да  эти  мерзавцы  стреляют  через  окна!  -  закричал
пожилой пограничник. - Надо смываться, парни!
   Он  подбежал  к  двери,  но  та  оказалась  закрытой  снаружи.  Когда
пограничники начали ломать дверь, в них  посыпался  град  пуль.  Четверо
упали на пол, обливаясь кровью, остальные отпрянули в центр зала.
   Клайн громко выругался и выхватил оба бластера.
   - Братья, нас хотят перестрелять, словно цыплят! - крикнул он. - Надо
забаррикадировать окна и двери. У кого есть оружие?
   Оружие оказалось почти у всех, и это обрадовало Клайна. Но когда  он,
согнувшись, подобрался к крайнему  окну  и  выглянул  наружу,  лицо  его
тотчас вытянулось. Здание мэрии  было  окружено  со  всех  сторон  двумя
кольцами полицейских. Со стороны  соседних  улиц  с  урчанием  двигались
несколько бронемашин.
   Начальник полиции,  одетый  в