трупа.
   - Пожалей ее, Орион, - молил коленопреклоненный Крааль. - Отомсти  мне,
но пожалей Риву и мальчика.
   - Где мой кинжал? - Мне не хотелось больше ни о  чем  говорить  с  этим
хилым, хныкающим предателем. Впрочем, мне нечего было сказать ему.
   Крааль пошарил под прикрывавшей его тело грязной шкурой  и  трясущимися
руками протянул мне клинок вместе с ножнами и ремнем.
   - Ты, наверно, бог, - промолвил он, склоняя голову  к  моим  стопам.  -
Только бог может убивать этих чудовищ. Только бог может ходить в  тигровой
шкуре.
   - Бог я или человек, а вы меня предали.
   - А что ты сделал для нас? - огрызнулась  Рива,  глаза  которой  метали
молнии. - С той поры, как ты с нами, мы не знаем ничего,  кроме  смерти  и
разрушений.
   -  Когда  мы  встретились  впервые,  ты  была  рабыней.  Я  сделал  вас
свободными людьми.
   - Дичью для Сетха  и  его  дьяволов!  Как  раз  они-то  могут  свободно
преследовать, убивать и пытать нас, сжигать наши деревни дотла!
   - Вы решили служить Сетху. Вот вам  и  награда  за  верную  службу.  Вы
предали не только меня, вы предали весь свой народ. А Сетх предал вас. Все
справедливо.
   - Как ты с нами поступишь? - по-прежнему стоя на коленях, ныл Крааль.
   Склонившись, я рывком поднял его на ноги.
   - Я дам бой Сетху. Постараюсь истребить и его, и все его  племя,  чтобы
вы могли остаться здесь и жить свободными.
   Крааль лишь рот разинул.
   - Зачем тебе это? - с подозрением поинтересовалась Рива.
   - Я не хочу, чтобы этот мальчонка вырос рабом, -  усмехнулся  я.  -  Не
хочу, чтобы хоть один человек томился в рабстве у жестокого монстра.
   В тот вечер я остался на ночлег с ними. Они совершенно очевидно боялись
меня и никак не могли понять, что же побуждает меня оставить их в живых  и
сражаться  за  их  свободу  против  всемогущего  Сетха.  Попутно  они  мне
сообщили, что ребенка зовут Кааном.
   Как я и боялся, Сетх принялся методично, целенаправленно истреблять все
человеческие племена, которые сумел  найти.  Стыдясь  и  заикаясь,  Крааль
поведал мне, что прислужники Сетха относились к ним  хорошо,  пока  они  с
Ривой помогали демонам уводить в рабство целые  деревни.  Крона,  Ворна  и
прочих знакомых мне охотников постигла именно такая участь.
   - Но когда красная звезда начала вспыхивать и трястись в небесах,  Сетх
ужасно рассердился. Его демоны вырезали людей целыми деревнями  и  сжигали
дома дотла. В конце концов их драконы окружили  нашу  деревню  и  перебили
почти всех. Потом сожгли все дома, а нас погнали в рабство.
   - А вы попытались бежать, - подсказал я.
   - Рива побежала, а я за ней. Мы бежали что есть духу, но один дьявол со
своим драконом нашел нас. А потом ты явился, как бог, чтобы спасти нас.
   Рива молчала, хотя ее пристальный взгляд  в  сгущавшихся  сумерках  был
буквально прикован ко мне.
   - Сетх - источник зла, - объявил я. - Он намерен истребить всех нас  до
последнего. Кое-кого он берет в рабство, но  окончательной  наградой  всем
станет только смерть.
   - Ты хочешь сразиться с ним? - спросил, будто не  поверив  своим  ушам,
Крааль.
   - Да.
   - В одиночку? - со страхом уточнила Рива. Она  явно  опасалась,  что  я
заставлю их помогать мне.
   - В одиночку, - откликнулся я.
   - А жрица? Аня? Где она? Почему она не поможет тебе?
   - Она не может. Я должен встретиться с Сетхом один на один.
   - Тогда он убьет тебя. - Рива словно констатировала очевидный  факт.  -
Он убьет всех нас.
   - Не исключено, - признал я. - Но я все-таки постараюсь победить.
   Утром я распрощался с ними, пожелав им жить как можно лучше.
   - Когда-нибудь, - сказал я, - когда малыш Каан  уже  подрастет,  начнет
ходить и говорить, когда у ребенка, которого ты сейчас только  носишь  под
сердцем, прорежутся зубы, вы встретите похожих на себя  людей  и  поймете,
что с Сетхом покончено. Тогда вы наконец будете свободны.
   - А если вместо того Сетх убьет тебя? - спросила Рива.
   - Тогда его демоны и драконы намного раньше разыщут вас и убьют.
   Покинув  их  наедине  с  этой  ужасной  мыслью,  я  снова  двинулся  на
северо-восток.
   День за днем шагал я  в  одиночестве  по  лесам  Рая  навстречу  своему
свиданию с Сетхом,  миновав  по  пути  скалистую  котловину,  где  изобрел
вещающего бога. Прошел  и  две  деревни,  сожженные  и  опустошенные,  как
деревня Крааля. С людьми в Раю я не встретился больше ни разу.
   Демоны Сетха несли смерть и разрушения повсюду, уводя горстку  людей  в
рабство, а остальных убивая.  Он  решил  истребить  все  человечество,  не
считая кучки рабов. Он  собрался  заселить  землю  своими  отвратительными
слонами.
   Наконец я вышел к опушке и оглядел из-за деревьев бескрайнюю  холмистую
равнину, отделявшую меня от крепости Сетха.
   Высоко в безоблачном небе парили птерозавры. На горизонте темным бугром
маячил силуэт зауропода. Сетховы соглядатаи высматривали меня.  Он  знает,
что я иду к нему, и ждет, проявляя бдительность и упорство.
   Присев на землю, я привалился спиной к грубой  коре  могучего  клена  и
глубоко задумался над своими дальнейшими действиями.
   Пытаться в  одиночку  добраться  до  крепости  Сетха,  располагая  лишь
кинжалом, деревянным копьем и несколькими  каменными  орудиями,  -  просто
безумие. Мне нужна помощь,  а  это  означает,  что  придется  вернуться  к
творцам.
   Я искал другой выход не один час. Мне не хотелось возвращаться к ним, я
мечтал избавиться от них раз и навсегда. Или, по крайней  мере,  я  жаждал
встретиться с ними на равных, как человек, уничтоживший самого опасного их
врага, пользуясь лишь своим умом и собственными силами, а не как  ущербная
кукла, неспособная к правильным действиям и вечно нуждавшаяся в помощи.
   Альтернативы не было. Нельзя встречаться с  Сетхом  в  одиночку  и  без
оружия. Мне необходима их помощь.
   Но при этом я сознавал, что стоит мне  попытаться  войти  в  контакт  с
творцами, и  Сетх  засечет  мой  мысленный  сигнал,  как  змея,  беззвучно
ползущая во тьме, улавливая тепло тела  своей  жертвы.  Если  я  попытаюсь
связаться с ними и мне это не удастся, через  пару  часов  Сетховы  демоны
окружат меня.
   Выходит, я не могу просто послать сигнал творцам  в  надежде,  что  они
перенесут меня к себе сквозь пространственно-временной континуум. Я должен
совершить скачок самостоятельно, своими силами.
   На  землю  опускалась  ночь.  Во  тьме  стрекотали   сверчки,   жужжали
насекомые. Взобравшись на клен, я вытянулся на его могучем суку. На дереве
я чувствовал себя в большей безопасности, чем на земле.
   Сетх  приписал  бы  это  проявлению  моей  обезьяньей  натуры,   но   я
действительно как-то успокоился.
   Закрыв глаза, я старался припомнить, что чувствовал  во  всех  случаях,
когда    меня    переносили    сквозь    континуум    из    одной    точки
пространственно-временного  вектора  в  другую.  Вспомнил  смертную  муку,
повторявшуюся снова и снова. Сосредоточившись, я заставил  себя  отбросить
мысли об этом, увидеть, что  таится  по  другую  сторону  боли,  отыскивая
воспоминание о том, как меня транслировали сквозь континуум.
   Я уже совершал такое прежде,  хотя  не  исключено,  что  кто-нибудь  из
творцов помогал мне, не сказав об этом. Теперь же  я  стремился  проделать
переход совершенно самостоятельно. Смогу ли, сумею ли?
   Секрет заключался в том, что надо сконцентрировать  достаточно  энергии
для  искривления  пространственно-временного  вектора.  Энергия  поддается
такому же  сознательному  контролю,  как  и  материя.  А  вселенная  полна
энергией до краев. Звезды излучают ее, щедро одаряя ею  континуум.  В  тот
самый миг, когда я лежал, вытянувшись  на  суку,  бессчетные  квинтиллионы
нейтрино и космических частиц пронизывали мое тело, роились вокруг меня.
   Я взял их энергию. Сфокусировав ее разумом, как линза фокусирует  свет,
я подчинил ее своей воле. И снова ощутил мгновение обжигавшего холода, миг
небытия, означавший перенос через бездны континуума.
   Открыв глаза, я увидел город творцов,  увидел  величественные  храмы  и
памятники, запечатлевшие  многие  века  истории  человечества.  Пустота  и
безмолвие. Город брошен.
   В высоте искрился энергетический купол,  слегка  позолотив  девственную
голубизну небосвода. Где-то на этой  безмятежной  Земле  по-прежнему  жили
люди, очень похожие на меня самого, жили своей нормальной  жизнью,  полной
печалей и радостей, любви и работы. Но творцы бежали.
   Не один час гулял я по  городу  творцов,  превратившемуся  в  памятник,
воздвигнутый ими себе. Мрамор и бронза, золото и нержавеющая сталь, стекло
и полированное дерево. А что толку? Обитель богов пока обходится без  них,
да вот надолго ли? Долго ли континуум будет сохранять  стабильность,  если
Сетх  по-прежнему  жив,  а  творцы  затерялись  среди  звезд?   Долго   ли
просуществует род людской, если его беспощадный враг не  оставил  стараний
истребить всех людей до последнего?
   Я снова забрел на главную  площадь,  оказавшись  лицом  к  Парфенону  и
статуе Афины. На меня смотрело лицо моей Ани; греческий  боевой  шлем  был
чуть сдвинут на затылок, изящная рука сжимала огромное копье.
   Я простер руки к высившейся надо мной тридцатифутовой статуе,  вопрошая
бесчувственный мрамор:
   - Разве могу я победить в одиночку? Разве я способен на такое?
   И  тут  статуя  шевельнулась.  Мрамор  озарился  внутренним  светом   и
затеплился цветами жизни. Ее раскрашенные глаза ожили и устремили на  меня
серьезный, мрачный взор. Губы зашевелились, и зазвучал знакомый мелодичный
голос:
   - Любимый, ты не один.
   - Аня!
   - Я всегда с тобой, даже если не могу помочь тебе напрямую.
   - Ты покинула меня однажды! - Память о том, как она отреклась от  меня,
все еще жгла мою душу.
   - Я ужасно стыжусь содеянного, Орион. - Живое лицо статуи  готово  было
расплакаться.
   - У  тебя  не  было  иного  выбора,  -  будто  со  стороны,  услышал  я
собственный голос. - Я знаю. Я понимаю. Моя  жизнь  не  так  уж  важна  по
сравнению с выживанием всех творцов. И  все  же  это  ранит  меня  больнее
Сетхова огня.
   - Мной двигали вовсе не столь уж благородные побуждения. Я  исполнилась
страха смерти. Как простая смертная, ринулась я спасать собственную жизнь,
бросив самого любимого во всех вселенных человека на милость  жесточайшего
из жестоких.
   - Я поступил бы точно так же, - отозвался я.
   - Нет, Орион, - горестно улыбнулась она. - Ты бы погиб,  защищая  меня.
Ты отдавал свою жизнь множество  раз,  но,  даже  столкнувшись  с  угрозой
полного и окончательного уничтожения, попытался  бы  оградить  меня  ценой
собственной жизни.
   Мне нечего было сказать в ответ.
   -  Сначала  я  приняла  человеческий   облик   лишь   по   прихоти,   -
исповедовалась Аня. - Мне  показалось  увлекательным  делить  твою  жизнь,
ощущать биение крови в своих жилах, любить и  сражаться  -  даже  истекать
кровью. Но я всегда знала, что смогу бежать в случае необходимости.  Я  ни
разу не вставала перед критическим испытанием истинной смертью. Оказавшись
во власти Сетха, я поняла, что погибну навсегда, что  меня  не  станет,  и
впервые ощутила настоящий страх. И в панике бежала. Я покинула  тебя  ради
спасения собственной жизни.
   - Мне казалось, что я возненавидел тебя за это. Но я по-прежнему  люблю
тебя.
   - Я не стою твоей любви, Орион.
   - И все равно, Аня, я отдаю ее тебе,  -  с  улыбкой  откликнулся  я.  -
Отныне и навсегда. Я люблю тебя на все времена, пространства  и  вселенные
континуума.
   Я говорил истинную правду. Любя и прощая ее до конца, я  делал  это  по
собственной воле; никто не управлял мной. Это не рефлекс, встроенный в мою
личность Золотым. Я воистину любил Аню, как бы она ни поступала  со  мной.
Пожалуй, как  это  ни  парадоксально,  я  полюбил  ее  отчасти  именно  за
пережитый первородный страх,  с  которым  приходится  столкнуться  каждому
человеческому существу. Ни один из других творцов  не  осмелился  даже  на
подобное.
   - И я люблю тебя, дорогой мой. - Голос ее звучал все слабее.
   - Но где же ты?
   - Творцы бежали. Узнав, что Сетх может напасть на них даже здесь, в  их
собственной обители,  они  окончательно  покинули  Землю  и  во  весь  дух
помчались спасать свои жизни.
   - Вернешься ли ты ко мне?
   -  Остальные  творцы  невероятно  боятся  Сетха!  Им  казалось,  что  с
уничтожением Шеола этому чудовищу придет конец, но  теперь  они  осознали,
что он прочно утвердился на Земле. Только ты можешь остановить его, Орион.
Творцы надеются лишь на тебя.
   - Но мне не под силу сделать это в одиночку! - выкрикнул я.
   Ее голос угас. Она исчезла, растворилась;  статуя  на  глазах  утратила
тепло жизни, превратилась в холодный мрамор.
   "Ты должен полагаться лишь на собственные возможности, Орион, -  шептал
во мне голос Ани. - Творцы  слишком  напуганы,  чтобы  решиться  предстать
перед ним".
   - Вернешься ли ко мне _ты_? - настойчиво повторил я.
   - Попытаюсь. - Еще тише.
   - Ты нужна мне!
   - В час крайней нужды я буду с  тобой,  Орион.  -  Голос  ее  был  тише
дыхания. - В час крайней нужды, мой любимый...



        "34"

   И снова я остался посреди пустынной главной  площади  один  на  один  с
холодной мраморной статуей Афины.
   Один. Творцы хотят,  чтобы  я  противостоял  Сетху  и  его  воинству  в
одиночку, не рассчитывая даже на их помощь.
   Чувствуя себя измученным и опустошенным, я подошел к мраморным ступеням
Парфенона и сел, спрятав лицо в ладонях. Будда безмятежно улыбался  мне  с
другой стороны площади.
   Впервые за все время своего существования я оказался в ситуации,  когда
моя физическая сила была практически бесполезной. Придется воспользоваться
своим  разумом,  чтобы  отыскать  способ  уничтожить   Сетха.   Силой   он
превосходит меня, что доказал мне весьма убедительно. Да вдобавок  у  него
целая армия когтистых клонов и легионы динозавров.
   А у меня лишь мое тело да мой разум, и только.
   Будда все  так  же  взирал  на  меня  с  дружелюбной,  доброжелательной
улыбкой.
   - Тебе легко и просто проповедовать отказ от желаний, - вслух проворчал
я, обращаясь к позлащенному деревянному истукану. -  А  вот  у  меня  есть
желания! У меня есть свои нужды. А нужнее всего мне армия... - И осекся на
полуслове.
   Знаю, где есть такая армия! Победоносная армия, ураганом вырвавшаяся из
пустыни Гоби и остановившаяся  лишь  у  самых  берегов  Дуная.  Это  армия
Субудая, величайшего  из  монгольских  полководцев,  покорившего  изрядную
часть мира во славу Чингисхана.
   Вскочив на ноги, я сосредоточился для переброски в тринадцатый  век  по
христианскому  календарю  -  во   времена,   когда   Монгольская   империя
раскинулась от морского побережья Китая до равнин  Венгрии.  Я  уже  бывал
там.  Это  я  убил  Великого  хана  Угэдэя,  сына  Чингисхана,   человека,
одарившего меня своей дружбой.
   Город  творцов  исчез,  смытый  леденящим   холодом   переноса   сквозь
пространственно-временной континуум.  На  мгновение  я,  утратив  телесную
оболочку, завис в бездонной черноте континуума - и вдруг оказался  посреди
холодной, продуваемой всеми ветрами степи. В небе над головой громоздились
тяжелые грозовые тучи. Поблизости не было ни деревца,  но  вдали  на  фоне
пасмурного неба виднелся зубчатый силуэт городских стен.
   Я направился к городу. Пошел дождь со снегом, резко хлеставший меня  по
обнаженной коже. Натянув тигровую шкуру  на  плечи,  я  снизил  циркуляцию
крови в  периферийных  сосудах,  чтобы  удержать  тепло.  Понурив  голову,
ссутулив плечи, я пробивался к  своей  цели  наперекор  ледяному  дождю  и
ветру, с трудом переступая по скользкой, липкой грязи.
   Пожара в городе не видно; это  означало  одно  из  двух  -  либо  армия
Субудая осаждает город, либо уже захватила его. Последнее  казалось  более
вероятным, поскольку нигде не было видно ни лагеря, ни загона для лошадей,
ни вооруженных всадников, охранявших город.
   Пока  я  добрался  до  городских  ворот,  уже  совсем  стемнело.  Стена
оказалась всего-навсего частоколом из заостренных бревен, забитых в землю,
на глазах превращавшуюся в  топкое  болото.  Ворота  являли  собой  грубую
деревянную решетку с широкими щелями для стрельбы из лука.
   Ворота открыты. Добрый знак - схватки не предвидится.
   Под  навесом  ворот  несколько  монгольских  воинов  сгрудились  вокруг
костерка, судорожно потрескивавшего  под  импровизированной  крышей,  лишь
частично скрывающей его от ливня.
   Все стражники явно были закаленными в боях  ветеранами,  но  без  своих
малорослых лошадок они казались  маленькими,  словно  подростки.  Впрочем,
смертельно  опасные  подростки.  Каждый  воин,  облаченный  в  кольчугу  и
конический стальной шлем, имел кривой меч и кинжал, а у полуоткрытых ворот
стояли их неизменные луки и колчаны, полные стрел.
   Один из воинов, отойдя от костра, преградил мне дорогу.
   - Стой! Кто таков и зачем сюда пришел?
   - Я Орион, друг повелителя Субудая. Прибыл из  Каракорума  с  посланием
Великого хана.
   - Курултай уже избрал Великого  хана  на  место  Угэдэя?  -  прищурился
коренастый воин.
   - Еще нет, - покачал я головой. -  Кубилай  и  остальные  собираются  в
Каракоруме, чтобы избрать его. Мое послание касается иных дел.
   По пристальному взгляду  монгола,  устремленному  на  покрывавшую  меня
мокрую шкуру, я понял, что ему ни разу  не  доводилось  видеть  саблезубых
тигров. Но он больше ничем не выдал своего любопытства, осведомившись:
   - Чем докажешь свои слова?
   Я заставил себя улыбнуться.
   - Пошлите к Субудаю гонца  и  скажите,  что  Орион  хочет  видеть  его.
Опишите ему мою внешность, и он с радостью примет меня.
   Страж оглядел меня с головы до ног. Среди монголов я просто великан,  а
Субудаю прекрасно известно, каков я в бою. Остается лишь надеяться, что из
Каракорума до него не дошла весть, что Великого хана Угэдэя убил я.
   Страж отослал одного из своих воинов передать весть Субудаю и  неохотно
позволил мне приблизиться к жалкому их костерку, убравшись из-под дождя.
   - Славную шкуру ты надел, - заметил кто-то из стражей.
   - Я убил этого зверя давным-давно, - откликнулся я.
   Они сообщили мне, что город, в который я  пришел,  -  столица  русского
княжества [явная  ошибка:  судя  по  тому,  что  Угэдэй  уже  мертв,  дело
происходит после 1241 года; Киев же был завоеван монголами  в  1240  году;
столь  же   неверно   описание   самого   города,   отражающее   ошибочное
представление автора о  Руси  как  о  темной  и  варварской  стране].  Мне
припомнилось, что Субудай горячо интересовался черноземными краями Украины
и степями России, ведущими к равнинам Польши, а оттуда к Карпатским горам,
в Венгрию - и дальше, в самое сердце Европы.
   Ко времени возвращения гонца моя спина страшно замерзла,  хотя  лицо  и
руки почти согрелись. С гонцом пришли еще двое, в  сверкающих  доспехах  и
полированных шлемах; рукояти их мечей украшали драгоценные камни. Ни слова
не говоря, они повели меня по чавкавшим грязью улицам города к зданию, где
разместился Субудай.
   Он почти не изменился со времени нашей последней встречи в другой  моей
жизни. Он был малорослым и поджарым, как и его воины;  седеющие  волосы  и
борода обрели цвет стали, а в угольно-черных глазах  сверкал  ум  и  живой
интерес к огромному миру.
   На  постой  он  остановился  в  церкви  -  наверное,  потому,  что  это
деревянное строение оказалось самым большим в городе и  давало  наибольший
простор для аудиенций и ночных оргий. Я  двинулся  через  неф  к  Субудаю;
византийские святые угрюмо, точно  окостенев,  взирали  с  икон  на  груду
подушек, высившуюся на месте алтаря. Там и  возлежал  Субудай,  окруженный
верными нукерами и стройными местными  женщинами,  подававшими  им  еду  и
вино.
   Позади него поблескивал золотом барельефов церковный алтарь,  озаренный
мерцанием свечей. Часть золотого оклада уже содрали; скоро монголы  пустят
в переплавку и остальное. Высоко на своде видне