ивающих
творцам, и самозваных богов не касается.
   И тут дуновением ангела смерти меня окатила волна космического холода -
словно я вонзился в сердце  древнего  ледника  или  отдаленнейшие  глубины
межгалактического пространства. Холод и мрак были настолько  всеобъемлющи,
что я мгновенно промерз до последней молекулы.
   Мне хотелось  кричать,  но  у  меня  уже  не  было  тела.  Не  было  ни
пространства,  ни  времени.  Я  существовал,  но  вне  формы,  пребывая  в
абсолютном ничто, где ни света, ни тепла.
   Нематериальной сущностью своего разума я узрел шар - планету,  медленно
кружившуюся передо мной. Я знал, что это Земля, но совсем  не  такая,  как
известная мне прежде, - то была  планета-океан,  сплошь  покрытая  голубой
водой, искрившейся на солнце. Над лазурью  моря  проплывали  длинные  ряды
белейших облаков. Я не видел ни одного острова, ни одного заметного клочка
суши, нарушавшего ровную гладь океана. Вместо льда  оба  полюса  покрывали
глубокие синие воды, как и всю планету.
   Земля  медленно,  величественно  повернулась,  и  я  наконец-то  увидел
коричнево-зеленую землю. Один огромный континент - Азия и Африка, Европа и
Америка, Австралия,  Антарктида  и  Гренландия,  слившиеся  в  исполинский
материк. И все равно, изрядную  часть  суши  покрывали  мелкие  внутренние
моря, озера величиной с Индию, реки, длиной превосходившие вечный  Нил,  а
шириной - могучую Амазонку.
   Паря в пустоте, я, бестелесный,  увидел,  как  обширный  материк  начал
распадаться.  Мысленным  слухом  я  воспринимал  хруст  титанических  плит
гранита и базальта, видел содрогание суши в землетрясениях, наблюдал,  как
истязаемая земля исторгает из себя целые горные хребты.  Цепочка  вулканов
вспыхнула  неистовым  огненным  пунктиром,  и  земля  раскололась,   океан
ворвался в континентальные разломы, пенясь и исходя паром.
   Я ощутил, что снова падаю, набирая скорость, к голубой кружившейся надо
мной планете, а ее континенты вставали на дыбы, изгибались и  расползались
в стороны. Привычные чувства возвращались ко  мне,  тело  обретало  форму,
становилось реальным...
   И наступила кромешная тьма.
   Меня озаряли всполохи света -  мягкое,  неяркое  сияние  разгоралось  и
угасало, разгоралось и угасало в плавном ритме. Я лежал навзничь на чем-то
мягком и губчатом. Я жив и снова на планете.
   Не без усилия я заставил себя  сосредоточиться  на  том,  что  окружало
меня. Вспышки оказались  солнечным  светом,  пробивавшимся  сквозь  листья
гигантских папоротников, грациозно покачивавшихся  от  дуновений  ветерка.
Попытавшись сесть,  я  обнаружил,  что  чересчур  слаб.  Мой  обезвоженный
организм  был  измучен  до  предела;  даже  кровяное  давление  упало   до
критического уровня. С испариной ушло слишком много  жидкости,  защищавшей
кожу от обугливания.
   Надо мной раскачивались все те же исполинские папоротники. А выше  было
пепельно-серое, затянутое  дымкой  небо.  Жаркий  воздух  казался  липким,
мягкую землю пропитывала вода, как губчатый мох болота. Слышалось  громкое
жужжание насекомых, и ничего больше.
   Я решил хотя бы поднять голову и оглядеться, но у меня не  хватило  сил
даже на это.
   Я готов был рассмеяться. Вырваться из геенны огненной лишь затем, чтобы
скончаться от голода, оттого, что нет сил подняться с земли, - в этом есть
какая-то трагическая ирония.
   И тогда надо мной склонилась улыбающаяся Аня.
   - Ты пришел в себя. - Голос ее был полон тепла и ласки, как выглянувшее
после дождя солнце.
   Изумление, радость и безмерная, невыразимая  благодарность  захлестнули
меня, потрясли настолько глубоко, что я бы  расплакался,  будь  у  меня  в
организме достаточно воды, чтобы  выдавить  хоть  одну  слезинку.  Она  не
бросила меня! Она не оставила меня погибать в одиночку. Вот  она,  Аня,  в
человеческом обличье, по-прежнему рядом со мной.
   Одета  она  была  в  короткий,  выше  колена,  светло-песочный   хитон,
закрепленный на одном плече серебряной застежкой; идеально  причесана,  на
коже не осталось ни  малейшего  следа  опалявшего  нас  жара  и  терзавших
когтей.
   Я  попытался  заговорить,  но  пересохшее  горло  смогло  издать   лишь
придушенное сипение.
   Склонившись, она легонько поцеловала меня в потрескавшиеся губы,  затем
приподняла мою голову и поднесла к моим губам сделанный из большого  листа
ковшик. В гнилой воде явно было полно микроорганизмов, но  она  показалась
мне прохладной и освежала, как амброзия.
   - Мне пришлось преобразиться, любимый, - чуть ли не  виноватым  голосом
сказала Аня. - Только так мы могли пережить этот ужасный жар.
   Я все еще не мог говорить и подумал, что  так  даже  лучше.  Признаться
Ане, что я заподозрил ее в предательстве, было бы свыше моих сил.
   - В своем истинном... - Она осеклась и начала заново: - В своем  другом
обличье я смогла поглощать энергию, исходившую из ядерного колодца, и с ее
же помощью защитить нас.
   Голос, наконец вернувшийся ко  мне,  представлял  собой  нечто  среднее
между скрипом и кваканьем:
   - Значит... это не ты... вызвала скачок...
   - Нет, я не управляла пространственно-временным переходом,  -  легонько
качнула она головой. - На это время и место был нацелен искривитель Сетха.
   Положив голову Ане на колени, я просипел:
   - Меловой период.
   Моя любимая промолчала, но взгляд  ее  серых  проницательных  глаз  был
словно устремлен в иные времена и пространства.
   Я снова припал к ковшику. Несколько глотков - и я смог заговорить почти
нормально:
   - Из того, что мне удалось узнать, заглянув в сознание Сетха, когда  он
зондировал меня, вытекает и тот факт, что в этом времени - за шестьдесят -
семьдесят миллионов лет до неолита - происходит, произошло или  произойдет
нечто существенное.
   - Эпоха Гибели, - тихонько проронила Аня.
   - Когда вымерли динозавры?
   - А вместе с ними тысячи других видов - и растений, и  животных.  Землю
потрясла глобальная катастрофа.
   - Какая?
   - Неизвестно, - грациозно развела она руками. - Пока.
   Привстав на локте, я заглянул прямо в ее божественно  прекрасные  серые
глаза.
   - Ты хочешь сказать, что творцы - Золотой бог и прочие - не знают,  что
произошло в один из наиболее критических моментов времени за  всю  историю
существования планеты?
   - Нам не было нужды выяснять это, любимый, - улыбнулась Аня. - Так  что
не смотри на меня с таким осуждением. Мы пеклись лишь о  роде  людском,  о
твоих сородичах, Орион, о созданных нами творениях...
   - Из которых развились вы сами, - вставил я.
   Она склонила голову, соглашаясь.
   - Так что до сих пор нам не  требовалось  выяснять,  что  случилось  за
шестьдесят пять миллионов лет до нашей собственной эры.
   Силы мало-помалу возвращались ко  мне.  На  багровой,  обожженной  коже
зияли рваные следы когтей рептилий Сетха, но я уже  настолько  окреп,  что
смог подняться на ноги.
   - Этот момент времени сверхъестественно важен для Сетха, - сообщил я. -
Надо выяснить почему.
   - Да, - согласилась Аня, -  но  не  сию  секунду.  Полежи  здесь,  а  я
раздобуду чего-нибудь поесть.
   Тут я заметил,  что  при  ней  нет  ни  инструментов,  ни  оружия.  Аня
догадалась, о чем я подумал.
   - Любимый,  я  не  сумела  вернуться  в  мир  творцов.  Мы  по-прежнему
совершенно отрезаны от них Сетхом. Я  только  смогла  проскользнуть  вдоль
вектора настройки его искривителя. - Оглядев себя, она  добавила,  скромно
улыбнувшись: - И потратить немножко энергии, чтобы одеться.
   - Это лучше, чем изжариться насмерть,  -  отозвался  я.  -  Твой  наряд
очарователен.
   - Мы здесь совершенно одни, без надежды на чью-либо  помощь,  и  одному
лишь Сетху ведомо, в каком времени и месте мы находимся.
   - Он будет нас искать.
   - Вряд ли. Наверно, он решил, что мы убрались с его дороги.
   Я с трудом сел.
   - Нет. Он будет нас искать и попытается уничтожить раз и  навсегда.  Он
ничего не оставляет на волю случая. Кроме того, здесь для него критическая
точка пространственно-временного вектора. Он не позволит нам вмешиваться в
его планы.
   - Ладно, время не ждет. Сперва надо позаботиться о  неотложном.  -  Аня
поднялась на ноги. - Сначала пища, потом кров. А затем...
   Послышались громкие шлепки по воде, раздавшиеся настолько  близко,  что
напугали нас обоих.
   Я впервые по-настоящему  разглядел,  куда  нас  занесло.  Нас  окружали
заболоченные джунгли, состоявшие  из  гигантских  папоротников  и  низких,
узловатых  мангров  [вечнозеленые  деревья  и   кустарники   с   наземными
дыхательными корнями (пневматофорами);  характерны  для  приливно-отливной
полосы илистых побережий  тропиков].  Со  всех  сторон  подступали  густые
заросли  рогоза,   покачивавшего   нелепыми   головками.   Даже   насквозь
пропитанный влагой  воздух  был  каким-то  душным,  тяжелым  и  невозможно
жарким, как в бане. Всего в десяти ярдах от нашего губчатого ложа  грязная
болотная вода  неспешно  текла  сквозь  камыш  и  путаницу  корней.  Самое
подходящее местечко для крокодилов - и змей.
   Выпрямившись  во  весь  рост,  Аня  вглядывалась  в  плотные   заросли.
Разглядеть что-либо можно было только на расстоянии нескольких футов. Я  с
трудом встал, пошатываясь от слабости, и сделал  Ане  знак  взобраться  на
ближайшее дерево.
   - А ты? - шепнула она.
   - Попытаюсь, - выдохнул я в ответ.
   Некоторые деревья были сильно наклонены и настолько  оплетены  лианами,
что даже я, несмотря на слабость, почти без труда взобрался бы на  них.  С
помощью Ани я вполз на широкий сук и вытянулся во весь рост на его  теплой
шершавой коре. По мне ползали насекомые, а перед глазами,  сердито  жужжа,
пронеслась иссиня-черная то ли пчела, то  ли  муха  -  какое-то  насекомое
размером с доброго воробья.
   Плеск приближался. Неужели воины Сетха уже разыскивают  нас?  Я  затаил
дыхание.
   Вид был такой, будто холм вдруг оторвался от земли и решил побродить по
болоту. Сквозь густые заросли на открытое место пробилась живая чешуйчатая
гора, покрытая крапчатыми землисто-коричневыми, оливково-зелеными и серыми
пятнами, громко шлепавшая лапами по зеленоватой воде.
   Я едва не рассмеялся. Широкая морда исполинской твари напоминала утиный
клюв, изогнутый в идиотской ухмылке, навсегда застывшей, как  у  дурацкого
мультипликационного персонажа.
   Несмотря на глупый вид, утконосый динозавр [или гадрозавр  -  семейство
вымерших пресмыкающихся отряда птицетазовых  динозавров;  жили  в  позднем
меловом периоде в Сев.Америке, Евразии; по суше  передвигались  на  задних
ногах; высота тела до 10 м] осторожно огляделся, прежде чем  выбраться  на
открытое место. Привстав на  задние  ноги,  он  оказался  выше  ветки,  на
которой мы прятались, и принялся озираться, пыхтя, как паровоз. Его  когти
больше напоминали копыта и не казались опасными. Желтые  глаза  скользнули
мимо нашего дерева, не задерживаясь.
   С шумом выпустив воздух, гадрозавр повернулся и  вошел  в  сонные  воды
потока. В нем было футов тридцать от клюва до кончика хвоста. И он  пришел
не один.
   Перед нами парадом прошествовал целый  строй  утконосых  динозавров.  Я
насчитал сорок две особи. С тяжеловесной грацией  они  брели  по  болотной
протоке, проваливаясь в грязную воду по колена.
   Плененные этим зрелищем, мы  проводили  взглядом  неспешно  двигавшуюся
процессию динозавров, пока они не затерялись среди болотных зарослей.
   - Динозавры, - сказала Аня,  когда  они  скрылись  из  виду  и  стрекот
насекомых возобновился.  В  ее  голосе  не  было  ни  тени  удивления  или
благоговения.
   - Мы в меловом периоде, - отозвался я. - Здесь миром правят динозавры.
   -  Как  по-твоему,  куда  они  идут?   Похоже,   это   целенаправленная
миграция...
   И снова она осеклась, затаив дыхание. Все звуки в лесу опять смолкли.
   Я все еще лежал, вытянувшись  на  ветке.  Аня  распростерлась  за  моей
спиной. Не слышно было ни звука; это  тревожило  меня  куда  сильнее,  чем
шлепки лап гадрозавров по воде.
   Всего в тридцати ярдах от нашего укрытия заросли раздвинулись, и оттуда
показалась самая жуткая тварь из виденных мною.  У  нее  была  исполинская
голова - почти пять футов от кончика морды до основания черепа, состоявшая
чуть ли не из одних челюстей, вооруженных зубами размером с саблю.  Взгляд
злобных глазок чудовища казался чуть ли не разумным, как у тигра на  охоте
или косатки, выслеживающей добычу.
   Ящер медленно, осмотрительно вошел в сонный поток, который всего минуту
назад послужил тропой утконосым динозаврам.
   Тираннозавр, никаких сомнений. Ужасающе огромный ящер, по  сравнению  с
которым боевые карнозавры Сетха, встреченные нами в Раю, казались  жалкими
карликами. Поднявшись во весь рост, он мог бы макушкой дотянуться до самых
высоких деревьев. Посмотрев в направлении скрывшихся утконосых динозавров,
тираннозавр вступил  в  грязный  поток  своими  могучими  лапами,  вытянув
тяжелый хвост над водой, чтобы уравновесить жуткую голову.
   Я ощутил, как прижавшаяся ко мне Аня напряглась  от  испуга.  Я  и  сам
оцепенел, как увидевший льва мышонок. Тираннозавр грозно высился над нами;
его чешуйчатая шкура была раскрашена  серо-зелеными  разводами,  прекрасно
маскировавшими его среди тропической растительности. Когти  на  его  лапах
размером и остротой могли бы поспорить с серпами земледельцев.
   Медленно, крадучись, он побрел против течения  вслед  за  гадрозаврами.
Едва я хотел перевести дыхание, как заросли беззвучно, осторожно раздвинул
второй тираннозавр. За ним третий.
   Аня легонько подтолкнула меня локтем, и, чуть повернув голову, я увидел
еще двух громадных зверей, выбравшихся из чащи по другую сторону от нас.
   Они охотились стаей. Подкрадывались к утконосым динозаврам осторожно  и
согласованно, как волки.
   Тираннозавры прошли мимо. Если кто-то из ящеров видел или  почуял  нас,
то не обратил внимания. Эти  ужасные  хищники  всегда  представлялись  мне
безмозглыми, неистовыми  машинами  уничтожения,  хватавшими  всякий  кусок
мяса, замаячивший перед их носом, независимо от его размера, равно  как  и
от того, голоден ящер или нет.
   Очевидно, на деле все выглядит иначе. Чудовищные твари одарены разумом,
которого  вполне  достаточно  для  взаимодействия  в  охоте  на  утконосых
динозавров.
   - Давай за ними проследим! - алчно проговорила Аня, когда последний  из
тираннозавров  скрылся  в  кустах  и   листья   гигантских   папоротников,
качнувшись, скрыли его от нас.
   Я посмотрел на нее как на сумасшедшую. Увидев выражение моего лица, она
добавила несколько недовольным тоном:
   - Мы можем держаться на большом расстоянии от них.
   - У меня сложилось впечатление, - с расстановкой проговорил  я,  -  что
они бегают куда быстрее, чем мы. А я не вижу поблизости ни одного  дерева,
достаточно высокого, чтобы улизнуть от них.
   - Но ведь им нужны утконосые динозавры, а не мы. Они даже  не  признают
нас за добычу.
   Я отрицательно покачал головой. Хоть я и отважен,  но  не  безрассуден.
Охваченная охотничьим азартом Аня с радостью шла бы за  тираннозаврами  по
пятам. Но я боялся этих колоссальных ящеров, боялся, что для них мы быстро
превратимся из охотников в дичь.
   - Мы безоружны, нам нечем защититься, - возразил  я.  Потом,  помолчав,
добавил: - Опять же, я еще не оправился от...
   Чувство вины мгновенно стерло с ее лица выражение превосходства.
   - Как же я забыла?! Ох, Орион,  я  такая  дура...  прости  меня...  мне
следовало помнить...
   Я прервал ее лепет поцелуем. Аня  улыбнулась,  все  еще  чувствуя  себя
пристыженной, и велела мне  подождать,  пока  она  раздобудет  чего-нибудь
поесть. Затем спустилась на мшистую болотную землю и скрылась в зарослях.
   Лежа навзничь, я следил за игрой солнечных бликов в листве.  Чуть  выше
по ветке мохнатой серой молнией промчался крохотный зверек,  спустился  по
стволу, взбежал на сук, где лежал  я,  и  с  полсекунды  разглядывал  меня
блестящими бусинками черных глаз,  нервно  подергивая  длинным  безволосым
хвостом и не издавал ни звука.
   - Привет тебе, сородич млекопитающий! - провозгласил я. -  Насколько  я
знаю, ты в некотором смысле наш дедушка.
   Зверек стрелой метнулся вверх по стволу, скрывшись среди листвы.
   Закинув руки за голову, я дожидался возвращения Ани. Она ускользнула из
ядерного колодца, приняв свой истинный облик, и поглотила  сжигавший  нашу
плоть жар, а затем, воспользовавшись  принадлежавшим  Сетху  искривителем,
вытащила нас в это время и место. И снова приняла человеческое  обличье  -
не получая ни единой царапинки и даже приобретя новое платье взамен своего
комбинезона.
   Мне невольно пришла на ум древняя поговорка: "Что позволено Юпитеру, то
не позволено  быку".  Богиня,  высокоразвитое  существо,  произошедшее  от
людей, но настолько превзошедшее предков, что не  нуждается  в  физическом
теле, - именно она может с наслаждением рыскать по доисторическим болотам,
выслеживая стаю тираннозавров. Смерть для  нее  ровным  счетом  ничего  не
значит.
   Я - другое дело. Я умирал и  возрождался  к  жизни  неоднократно  -  но
только когда этого желали творцы. Я - их произведение, они создали меня. Я
- человек во всем, я смертен. И никогда не знаю, вернут ли меня к жизни.
   Миллионы лет спустя буддисты будут утверждать, что все  живые  существа
включены в великий круговорот жизни, умирая и возрождаясь снова  и  снова.
Единственный способ вырваться из этого круга страданий - достичь  нирваны,
полного небытия, добиться столь же полного  и  окончательного  бегства  от
мира, как падение в черную дыру и исчезновение из вселенной навечно.
   Нирвана не по мне. Я отрекся не от всех стремлений. Я  люблю  богиню  и
отчаянно жажду ответной любви. Она твердит, что любит меня, но в те жуткие
неизмеримые мгновения, когда она покинула меня,  падавшего  в  бесконечный
огненный колодец, я заново осознал, что она не человек, не такой  человек,
как я, несмотря на внешность.
   Меня не покидал страх, что я утрачу ее. Или, хуже того, что Ане надоест
моя человеческая ограниченность и она бросит меня навсегда.



        "15"

   Мы провели на болоте три дня, пока я оправлялся от ран и набирался сил.
Пожалуй, мы были единственными людьми на всей  планете;  впрочем,  назвать
Аню просто человеком можно лишь с большой натяжкой.
   В болоте было невыносимо жарко и сыро. Почва  чавкала  при  ходьбе;  на
каждом шагу приходилось пробиваться сквозь заросли гигантского папоротника
и каких-то листьев, похожих на лопухи, огромных - побольше слоновьих ушей,
- влажно липших к телу. Повсюду змеились лианы, опутывая деревья и стелясь
под ноги коварными ловушками.
   Но хуже жары был смрад. Запахи разложения окружали нас со всех  сторон;
болото источало дух смерти. Духота угнетала меня, сырость высасывала силы.
   Как в ловушке, увязли мы среди мокрой зелени. Джунгли подступали к нам,
будто живые, выпивали воздух из наших легких, заслоняли  собой  весь  мир.
Взор проникал вперед лишь на два-три ярда. Дальше все терялось за  плотной
стеной растительности, если мы не шли по илистому руслу  потока.  Но  даже
тогда листва переплеталась настолько, что мы могли бы  не  заметить  стадо
бронтозавров, проходившее от нас в двух шагах.
   Есть  было  почти  нечего.  Растения,   сплошь   незнакомые,   казались
совершенно несъедобными. Несколько раз я видел в темных водах  серебристых
рыбок, но слишком  крохотных  и  юрких,  чтобы  пытаться  их  поймать.  Мы
обходились лягушками и мохнатыми личинками насекомых,  отвратительными  на
вид, но достаточно питательными, чтобы не протянуть ноги.
   Каждый вечер шел дождь, бурными потоками низвергаясь с  мрачных  небес.
Тучи громоздились горами на  протяжении  всего  удушливого  дня,  всасывая
влагу из гнилого воздуха, как губки. Я отсырел насквозь; кожа от влажности
начала преть, пошла складками и приобрела белесый оттенок. Даже Аня  после
трехдневного пребывания в этой парной выглядела замарашкой.
   Небо было обложено тучами почти постоянно. Однажды ночью оно  ненадолго