нного мной и Аней погрома.
   При мысли о ней, даже при одном лишь упоминании ее имени все  мое  тело
напряглось, и пламя гнева полыхнуло в моей душе. И не просто гнева, а боли
- горького, сокрушительного страдания осмеянной любви и доверия, вдребезги
разбитого коварством.
   Пытаясь выбросить ее из головы,  я  принялся  разглядывать  зал.  Вдоль
круглых  стен  ряд  за  рядом  шли  циферблаты,   экраны,   регуляторы   и
переключатели - множество  шкафов,  набитых  аппаратурой,  направлявшей  и
контролировавшей немыслимо огромные потоки энергии, получаемой из ядерного
колодца. Посреди зала виднелось круглое отверстие,  прикрытое  куполом  из
прозрачного  сверхпрочного  пластика,  а  не  огражденное   металлическими
перилами, как в подобном зале в другой крепости.
   Энергия ощутимо пульсировала вокруг. Во всем замке  Сетха  было  жарко,
слишком жарко для любого человека. Но здесь было еще  жарче,  часть  тепла
земного ядра неизменно просачивалась  сквозь  защитные  экраны  и  силовые
поля, превращая зал в преддверие ада.
   Сетх упивался жарой.  Шагнув  к  пластиковому  куполу,  он  заглянул  в
глубины ядерного колодца; далекое зарево бурлившей лавы окрасило его рога,
острые скулы и чешуйчатое лицо неистовым  багрянцем.  Ящер  раскинул  свои
могучие руки, словно желая обнять купол, он всей кожей впитывал источаемое
колодцем тепло.
   Я же держался как можно  дальше;  мне  и  так  было  невыносимо  жарко.
Несмотря  на  усилия,  сохранять  неизменную  температуру  тела   мне   не
удавалось, я вынужден был позволить потовым железам делать свое дело и  за
считанные секунды покрылся обильной испариной с головы до ног.
   Понежившись секунд пять, Сетх оттолкнулся от купола и молча указал  мне
на низкую платформу  в  противоположном  конце  зала.  Вокруг  квадратного
основания платформы  располагались  ряды  черных  цилиндров,  напоминавших
электрические фонарики или проекционные трубки. Такие же приборы виднелись
и на низком потолке над платформой.
   Без единого слова мы взошли на платформу. Сетх держался чуть  позади  и
сбоку, опустив когтистую руку мне на плечо - жест хозяина,  понятный  всем
существам, наделенным руками. Я лишь заскрежетал зубами, понимая, что я не
ровен ему ни физически, ни  интеллектуально.  До  меня  вдруг  дошло,  что
человек  без  своих  орудий  труда  отнюдь  не   благородный   дикарь,   а
всего-навсего беспомощный нагой примат, обреченный на скорую гибель.
   Пересекая зал, я на мгновение  заметил  наше  отражение  в  пластиковом
куполе,  покрывавшем  ядерный  колодец.  Мое  мрачное   лицо,   причудливо
искаженное выпуклой поверхностью, казалось блеклым и слабовольным на  фоне
лишенной выражения морды Сетха. Картину моего  унижения  довершали  когти,
стиснувшие мое плечо.
   Мы вдруг провалились, низринулись в бездонный мрак, будто земля ушла  у
нас из-под ног. Пронзенный жестокой леденящей  стужей,  я  закувыркался  в
небытие - бестелесный, но насквозь промерзший и устрашенный.
   "Прости меня..." - долетел  до  моего  сознания  голос  Ани  -  слабый,
горестный  возглас,  чуть  ли  не  всхлип.  И   все.   Лишь   два   слова.
Один-единственный раз пробилась она ко мне, дотянулась из  квантовой  вязи
континуума, чтобы донести это ничтожно краткое послание.
   А может, я всего-навсего вообразил это, проникся эгоистической жалостью
к себе и отказываюсь поверить, что Аня добровольно покинула меня?
   "Прости меня". Это вовсе не слова богини, твердил я себе. Это  послание
создано моим воображением, моим  подсознанием,  пытавшимся  оградиться  от
мучительной боли и горести, воздвигнуть крепость посреди  выжженной  дотла
души.
   Мгновение холода и тьмы миновало. Мое тело снова стало  материальным  и
обрело форму. Я снова стоял на твердой почве, а Сетх  сжимал  когтями  мое
левое плечо.
   Мы прибыли на планету Шайтан.
   Все вокруг терялось во  мгле.  Темное,  хмурое  небо  затянула  плотная
серо-коричневая пелена. Жаркий суховей с  воем  сек  мне  лицо  частичками
мельчайшего песка и пыли. Прищурившись, я взглянул под ноги. Мы стояли  на
платформе, установленной прямо на песке, усеянном мелкими камешками. Хилый
узловатый  кустик  незнакомого  мне  растения  трепетал  на  ветру.   Мимо
прокатился клубок сухой травы.
   И _жара_. Будто я  стоял  в  печи,  в  раскаленной  сухой  топке,  зной
просачивался в меня, высасывая силу, чуть ли не опаляя кожу  голых  рук  и
ног. Сила притяжения была больше, чем на Земле;  неудивительно,  что  Сетх
так могуч - земное тяготение наверняка казалось ему ничтожным.
   Увидеть что-либо можно  было  на  расстоянии  футов  пяти,  дальше  все
терялось за серовато-желтым пыльным маревом.  Каждый  тяжкий  вдох  опалял
легкие жгучими сернистыми испарениями. Вряд ли я смог бы долго протянуть в
такой атмосфере.
   "Ничего, ты проживешь достаточно долго, чтобы я  успел  добиться  своей
цели", - откликнулся Сетх на мои мысли.
   Я хотел заговорить, но ветер кляпом забил мне рот, и я закашлялся.
   "Шайтан кажется тебе не таким уж прекрасным, болтливая обезьяна? -  Мой
враг источал презрительное веселье. - Пожалуй, ты переменишь свое  мнение,
если увидишь по-моему".
   Прикрыв слезящиеся глаза, я вдруг увидел мир через сознание  Сетха.  Он
впустил меня в свой разум. Полно, впустил ли? Он втащил меня силой,  легко
и небрежно взяв мой рассудок, словно сорвал яблоко.
   И я увидел Шайтан таким, каким его воспринимал Сетх.
   Виденные мной в замке настенные росписи тотчас же наполнились  смыслом.
Глазами рептилии, рожденной в этом мире, я увидел, что  мы  стоим  посреди
идиллического пейзажа.
   Туманная дымка оказалась совершенно прозрачной для Сетха. Мы стояли  на
вершине пригорка, а перед нами расстилалась широкая долина.  На  горизонте
виднелся город; невысокие здания, такие же зеленые  и  коричневые,  как  и
сама земля, почти сливались с ней. От пригорка к городу вела  единственная
дорога, вдоль обочин которой выстроились  то  ли  мелкие  деревца,  то  ли
крупные кусты, ветви которых трепетали от ветра.
   Жгучий,  хлесткий  ветер  казался  ласковым  ветерком.  Я   знал,   что
вздымаемый им песок наждаком обдирает мою собственную кожу, но Сетх вдыхал
незабываемый аромат отчизны.
   Мы стояли точь-в-точь на такой же платформе,  как  оставшаяся  в  замке
Сетха на Земле; быть может, на той же самой - она могла перенестись сквозь
пространство и время вместе с нами. Те же черные цилиндры  окружали  ее  с
четырех сторон, лишь на коротком отрезке периметра уступив место лесенке.
   Подняв голову, я увидел вторую группу цилиндров, укрепленных на высоких
тонких шестах по периметру платформы.
   А над  ними  сиял  Шеол  -  настолько  близко,  что  закрывал  четверть
небосвода. Подавляя своей величиной, навис он надо мной, будто чудовищный,
тяжкий рок, выжигая дыхание из моих иссушенных легких.
   Казалось, до звезды  рукой  подать;  видны  были  даже  газовые  вихри,
взвивавшиеся над ней, - и каждый мог бы бесследно поглотить целую планету.
Повсюду темнели уродливые пятна, щупальца  протуберанцев  шарили  по  ним.
Казалось, темно-багровый диск  вместо  света  излучал  мрак,  пульсируя  в
неровном, рваном ритме,  будто  непосильно  тяжкие  вздохи  сотрясали  всю
исполинскую звезду от края и до края.
   Это была действительно умиравшая звезда. А ее смерть обрекала на гибель
и Шайтан.
   "Довольно!" - с этим единственным словом Сетх вышвырнул меня из  своего
сознания.
   Я  вернулся  в  собственное  тело  -   полуослепший,   съежившийся   на
обжигавшем, пронзительном ветру, одинокий  человек  на  враждебной,  чужой
планете.
   Но Сетх прервал нашу мысленную связь недостаточно быстро,  чтобы  я  не
сумел уловить ничего полезного для себя. Глядя  на  Шеол  его  глазами,  я
узнал об этом светиле и прочих небесных  телах,  образовывавших  Солнечную
систему, все, что знал он.
   Оба светила сформировались в паре,  образовав  двойную  звезду.  Солнце
являлось  здоровой,  яркой  желтой  звездой  главной   последовательности,
которой  предстояло  долгое  стабильное  существование,   звезда-компаньон
представляла собой чахлый красный карлик; ее  массы  едва  хватало,  чтобы
поддерживать в глубинах звезды термоядерное пламя. Шеол был  нестабилен  и
обречен на гибель.
   Вокруг Солнца ближе всего к нему вращались  четыре  планеты;  ближайшая
была   названа   в   честь   Меркурия   -   бога   торговли,   охранявшего
путешественников, - за то, что стремительно мчалась по небу; следующую  за
красоту назвали в честь богини любви Венеры; третьей являлась сама  Земля,
а четвертая планета, казавшаяся красной, получила имя бога войны Марса.
   В два с лишним раза дальше  орбиты  красной  планеты  пролегала  орбита
тусклого карлика, который соплеменники Сетха называли Шеолом. Вокруг Шеола
кружила одна-единственная  планета,  родина  Сетха  -  Шайтан.  Обреченный
спутник обреченной звезды.
   Не желая смириться с гибелью своего племени, Сетх потратил  тысячелетия
на изучение остальных планет Солнечной системы. Воспользовавшись  энергией
бурлившего  ядра  собственной  планеты,  он  научился  путешествовать   по
пространственно-временному   вектору   -   переноситься   через   обширные
пространства, разделявшие планеты, и даже через  более  обширные  пропасти
между эпохами.
   Он открыл, что за Шеолом находятся газовые гиганты -  ледяные  планеты,
где даже водород течет, как вода; они слишком далеки от Солнца, чтобы дать
приют его соплеменникам.
   Что касается четырех планет, вращавшихся ближе всего к  горячей  желтой
звезде,  то  первая  оказалась  всего-навсего  голой  скалой,  безжалостно
опаляемой солнечными протуберанцами, сжигаемая жаром и  жесткой  радиацией
Солнца. Следующая планета  прекрасна  издалека,  но  под  ее  ослепительно
сверкающими облаками притаился адский мир  ядовитых  газов  и  раскаленной
почвы, покрытой лужами расплавленного металла. Красная  планета  оказалась
пустынной и морозной, ее разреженный воздух  не  годился  для  дыхания,  а
жизнь, некогда процветавшая здесь, давным-давно угасла.  Хуже  всего  было
то, что из-за малых размеров планеты ее ядро остыло и черпать энергию было
неоткуда.
   Так что осталась лишь третья, считая от Солнца, планета.  С  древнейших
времен стала она оплотом жизни, тихой гаванью, где вода - эликсир жизни  -
реками текла в озера и моря, дождем падала с неба, бушевала в  покрывавших
всю планету океанах. Кроме того, этот водяной  мир  в  сердце  своем  таил
пламенное расплавленное ядро, а значит - энергию, массу  энергии,  которой
хватало,  чтобы  снова  и  снова  осуществлять   пространственно-временной
переход; энергию, которой вполне достаточно, чтобы изменить  континуум  по
воле Сетха.
   Земля уже породила собственную жизнь, но в этом Сетх видел  лишь  вызов
своей изобретательности, а не препятствие, чувствуя, что ему все по плечу,
была бы энергия и цель, оправдывавшая затраченные усилия.  Он  продвигался
все дальше, к началу существования планеты, изучая  тысячелетия  и  эпохи,
исследуя, наблюдая, познавая. И пока его соплеменники  беспомощно  взирали
на содрогания  и  корчи  Шеола,  предвещавшие  предсмертную  агонию,  Сетх
тщательно обдумывал все, что узнавал, и строил планы.
   Забравшись в глубины времен, когда жизнь едва-едва выбиралась из  моря,
предъявляя свои права на сушу, Сетх смел с лица  Земли  почти  все  живое,
населив планету пресмыкающимися. Прошли долгие века, и вот  пресмыкающиеся
захватили главенство на земле, под  водой  и  в  воздухе,  преобразив  всю
экосистему планеты, изменив даже состав атмосферы.
   И теперь  они  подлежат  уничтожению.  Пришло  время  детищам  Сетха  -
динозаврам - уступить место его народу,  населявшему  Шайтан.  Сетх  начал
истребление динозавров и прочих биологических видов, чтобы снова смести  с
лица земли все, что мешает приготовить ее к приходу его соплеменников.
   Но возникла проблема. В  будущем,  отдаленном  от  времени,  в  котором
трудился не  покладая  рук  Сетх,  потомки  болтливых  любопытных  обезьян
развились, стали могущественными существами, тоже  научившимися  управлять
пространством и временем. Суетливо, как и положено обезьянам, изменяли они
облик континуума в соответствии со своими желаниями, даже  создали  породу
воителей, которых высылали в  различные  точки  пространственно-временного
вектора, чтобы перекроить континуум на свой вкус.
   И я - один из  этих  воителей.  Творцы  отправили  меня  разделаться  с
Сетхом, столь  катастрофически  недооценив  его  способности,  что  теперь
вынуждены бежать в отдаленные уголки галактики, отдав Землю и все живое на
ней в безжалостные руки врага рода человеческого.
   Сетх  одержал  глобальную  победу.  Земля   теперь   принадлежит   ему.
Человечество обречено на гибель. А меня  будут  напоказ  водить  по  всему
Шайтану как доказательство триумфа Сетха,  а  затем  предадут  ритуальному
уничтожению.
   Мне не избежать своей участи. Но теперь,  когда  Аня  предала  меня,  я
почти лишился воли к жизни.
   Я умирал неоднократно, но творцы  воскрешали  меня,  дабы  я  продолжал
выполнять их повеления. Мне ведома мука, которую  приносит  смерть,  ведом
ужас, неизбежно сопровождающий ее, сколько бы раз я  ни  погибал.  Неужели
меня ждет окончательное  и  бесповоротное  уничтожение?  Неужели  меня  не
станет? Неужели я буду навсегда вычеркнут из книги бытия?
   В прошлом творцы всякий раз возрождали меня. Но теперь они сами  мчатся
среди звезд, спасаясь от погибели.
   Однако меня не покидало  изумление  оттого,  что  Сетх,  педантичный  и
беспощадный во всех своих деяниях, позволил им остаться в живых.



        "25"

   Способность  манипулировать  пространственно-временным  вектором   дает
возможность управлять временем, что избавляет от лихорадочной спешки, учит
терпению и расчетливости, позволяет  без  труда  рассмотреть  каждый  этап
развития жизни со  всех  возможных  точек  зрения,  прежде  чем  двигаться
дальше.
   Чтобы подготовить  планы  переселения  своего  народа  на  Землю,  Сетх
странствовал по тысячелетиям, по целым эпохам. Он  не  видел  нужды  ни  в
спешке, ни в суете.
   И теперь он путешествовал степенно  и  неторопливо,  демонстрируя  меня
своим соплеменникам, хотя Шеол в небе над нами уже бурлил и содрогался.
   Под сумрачным небом Шайтана я почти постоянно  ощущал  себя  слепцом  и
калекой. Тяготение планеты, чуть более крупной, чем Земля,  легло  мне  на
плечи тяжелым гнетом, заставляя  при  ходьбе  приволакивать  ноги;  каждое
движение давалось с трудом. Безжалостный ветер хлестал меня, колол и жалил
стремительно летевшим по воздуху колючим  песком.  Непреходящая  усталость
наливала  мои  мышцы  свинцом,  внутренности  терзал   вечный   голод,   а
обветренная кожа покраснела и воспалилась, будто меня  били  плетью  днями
напролет.
   Изредка Сетх позволял мне увидеть  окружающее  глазами  кого-нибудь  из
соплеменников, и тогда я снова созерцал спокойный, прекрасный мир пустыни,
суровый, но чарующий  красотой  превращенных  ветром  в  изваяния  скал  и
ярко-желтого неба.
   Сетх больше ни разу не допускал  меня  в  свое  сознание.  Быть  может,
догадался, что я узнал от него такое, о чем он предпочел бы умолчать.
   Мы неспешно путешествовали по планете, переезжая  из  города  в  город;
визиты и  переговоры  шли  бесконечной  чередой.  И  мало-помалу  я  начал
постигать истинную сущность народа Шайтана.
   Мысль, что рептилии могли эволюционировать  в  расу  разумных  существ,
озадачивала меня с тех самых пор, как я впервые оказался в  саду  у  Нила.
Очевидно, у предков Сетха и ему подобных развился  крупный  сложный  мозг,
как у земных млекопитающих. Но  все-таки  уровень  интеллекта  зависит  не
только от величины мозга; если бы дело заключалось лишь в  этом,  слоны  и
киты сравнялись бы с человеком, а не  оставались  бы  на  уровне  собак  и
свиней.
   Все рептилии, подобно динозаврам, откладывают  яйца  и  бросают  их  на
произвол судьбы. Мне всегда казалось, что поэтому они не способны  достичь
близости между детьми и родителями,  необходимой  для  развития  истинного
интеллекта, как бы велик ни  был  их  мозг.  Но  жители  Шайтана  каким-то
образом преодолели это препятствие.
   Я был свято  убежден,  что  без  _общения_  не  может  быть  и  разума.
Маленькие приматы учатся,  наблюдая  за  взрослыми  особями.  Человеческий
ребенок обучается сначала с помощью зрения, затем речи и, наконец, чтения.
Сетх неизменно осуждал за разговорчивость  людей,  называя  их  болтливыми
обезьянами и высмеивая  потребность  людей  поделиться  новостями  друг  с
другом, какой бы информацией они ни обладали - фундаментальной или  совсем
незначительной.
   Жители Шайтана не разговаривали, общаясь друг с  другом  мысленно,  как
Сетх со мной. Это я понял. Но меня больше всего занимал вопрос, как у  них
развился дар телепатии?
   Разгадку я пытался найти, пока Сетх возил меня по городам и весям всего
Шайтана, показывая своим соплеменникам. Я приглядывался  -  насколько  это
было возможно во мраке темницы, которой являлась  для  меня  вся  планета;
прислушивался - но ничего не  получал  от  этого,  поскольку  рептилии  не
разговаривали вовсе. Однако всякий раз, когда Сетх позволял мне  взглянуть
на мир глазами какого-то из его  соплеменников,  я  старался  извлечь  как
можно больше информации.
   Наше путешествие напоминало поездку средневекового монарха со свитой по
своим владениям. Мы передвигались верхом на четвероногих рептилиях, весьма
похожих на земных зауроподов, однако меньше  их.  Население  Шайтана  явно
подразделялось на множество общин,  каждая  из  которых  сосредотачивалась
вокруг своего городка, выстроенного из камня, обожженной  глины  и  прочих
природных материалов. Ни металла, ни дерева я в постройках не заметил.
   По пути из города в город мы следовали в строго  определенном  порядке:
во главе процессии ехал Сетх с двумя стремянными по  бокам,  я  следом  за
ним, а дальше - еще около десяти всадников и вьючных ящеров, которые везли
воду и провиант. Каждая поездка занимала около  недели,  насколько  я  мог
судить в вечном полумраке, царившем вокруг; планета всегда была обращена к
Шеолу лишь одной стороной, и все города располагались на  дневной  стороне
Шайтана.
   И в течение всего нескончаемого дня безжалостный  суховей  осыпал  меня
песком, слепил мои слезившиеся, опухшие глаза. Сетха и  его  соплеменников
защищала  чешуя  и  прозрачные  перепонки  на  глазах;  он   не   преминул
подчеркнуть этот факт как очередное доказательство превосходства  рептилий
над млекопитающими. Спорить у меня не нашлось ни сил, ни желания.
   Его свита не поражала взор ни блестящими доспехами, ни пышным  платьем,
ни шелками; не было даже золотых  и  серебряных  безделушек.  Единственным
нарядом рептилий оставались их шкуры -  у  Сетха  темно-карминная,  у  его
приспешников  более  светлых  оттенков  красного.  Верховые  ящеры  цветом
напоминали окружающий пейзаж - те же пыльные, тусклые оттенки коричневого.
На мне по-прежнему оставалась набедренная повязка и жилет; больше ничего.
   Обилием воды Шайтан не отличался. В  этом  пустынном  мире  ручьи  были
редкостью, а озера - диковинкой, не говоря уж ни о чем похожем на море или
океан. Кормили меня сырыми сочными овощами, а порой давали кусок мяса.
   "Мы держим стада мясных  животных,  -  пояснил  Сетх  в  ответ  на  мой
невысказанный вопрос.  -  Мы  разводим  их  с  большой  осмотрительностью,
поддерживая численность стад в равновесии с  окружающей  средой.  А  когда
настает их час отправляться на  бойню,  мы  мысленным  приказом  погружаем
животное в сон, а затем останавливаем ему сердце".
   - Весьма человечно, - отозвался я, гадая, уловит ли он игру слов.
   Но Сетх если и понял, то ничем этого не выдал.
   Ни  рвов,  ни  стен  вокруг  городов  не  было  и  в  помине.  Судя  по
выветренности могучих куполообразных сооружений, они стояли с незапамятных
времен.  Даже  хлесткому  пыльному  ветру  адс