сь
сильнее и меня не сумели вызвать, или же Аполлон, Зевс и вся  их  компания
просто не стали затруднять  себя...  Не  знаю.  Только  в  ту  ночь  я  не
встретился с богами, гневались они или были настроены миролюбиво.
   Но мне снились сны: Египет, его плодородные земли, протянувшиеся  вдоль
широкой реки и окаймленные с обеих сторон раскаленной пустыней. Земля, где
растут пальмы и ползают крокодилы... Земля, столь древняя, что даже  время
там как будто утратило свое значение. Земля, где высятся огромные пирамиды
- загадочные монументы, что поднимаются  над  крошечными  городами,  столь
необычные и непривычные для людей.
   А внутри величайшей из этих пирамид я  увидел  свою  возлюбленную,  она
ожидала меня, молчаливая и неподвижная, как изваяние, и грезила о том, что
я возвращу ее к жизни.


   На  следующее  утро  я  сказал  Лукке,  что  мы  оставляем   лагерь   и
отправляемся в Египет.
   - Края далекие, - сказал он. - Идти придется через земли, где нас  едва
ли ожидает дружественный прием.
   - Но мне нужно в Египет, - проговорил я. - Люди последуют за мной?
   Карие глаза Лукки блеснули, он повернулся ко мне:
   - За несколько дней труда и пару часов битвы мы заработали  три  телеги
добычи. Господин, они последуют за тобой, не тревожься.
   - До самого Египта?
   Он ухмыльнулся:
   - Если мы одолеем дорогу. Я слышал, египтяне  набирают  солдат  в  свое
войско. Сами они теперь не воюют. Если мы  доберемся  до  их  рубежей,  то
легко подыщем привычную работу.
   - Хорошо, - заявил я, радуясь, что нашлась причина, способная  побудить
их последовать за мной.
   - Я прикажу людям укладываться, - сказал Лукка.
   Я положил руку ему на плечо:
   - Возможно, я прихвачу с собой женщину.
   Он улыбнулся:
   - Я все ждал, когда ты наконец одумаешься.
   - Но я не хочу, чтобы наши люди прихватили с собой здешних блудниц. Как
ты думаешь, в таком случае они могут запротестовать,  если  я  окажусь  не
один?
   Почесав бороду, Лукка ответил:
   - В лагере ахейцев они нашли себе подруг, и теперь  все  удовлетворены.
Без женщин мы пойдем быстрее, нечего сомневаться. Не думаю, что кто-нибудь
станет проявлять недовольство.
   Я понял, о чем он хочет сказать.
   - Ты прав, едва ли наш путь до Египта окажется спокойным.
   На сей раз глаза его встретились с моими.
   - Хочу надеяться, что хотя бы лагерь ахейцев мы оставим действительно с
миром.
   Я улыбнулся, - он не дурак, этот хетт.
   Через две ночи я подкупил юношу, который  отправился  со  мной  в  стан
Менелая. Его не охраняли. Те немногие воины,  что  оставались  на  страже,
прекрасно знали, что вокруг нет никаких врагов. Если  они  и  намеревались
что-нибудь охранять, так это добычу и рабов царя от воров. Мы нашли  Елену
в шатре. Служанки выскочили наружу, разглядывая меня,  словно  бы  заранее
знали, что произойдет. Одна  из  них  пригласила  меня  в  огромный  шатер
госпожи. Когда мы вошли, Елена  нервно  расхаживала  по  богато  убранному
помещению. Она отпустила служанку, и, не сказав ни слова, я  одним  ударом
лишил сознания растерявшегося юнца, раздел его и велел Елене натянуть  его
одежду поверх короткой хламиды. Она указала на простой деревянный  сундук,
который я мог  обхватить  руками,  а  когда  я  поднял  его,  взяла  ларец
поменьше.
   Мы вышли из шатра, миновали служанок и безмятежную стражу и направились
к берегу реки, где Лукка и его отряд ожидали  нас  с  лошадьми,  ослами  и
телегами.  Мы  покинули  лагерь  ахейцев  темной   ночью   подобно   банде
грабителей. Восседая на плотно сложенном одеяле, служившем мне  седлом,  я
оглянулся и посмотрел в последний раз на развалины Трои, на некогда гордые
стены, утратившие свое величие...  Они  казались  призрачными  в  холодном
серебристом свете  всходившей  луны.  Земля  дрогнула,  кони  фыркнули  и,
встрепенувшись, заржали.
   - Это голос самого Посейдона, - слабым,  но  твердым  голосом  объяснил
Политос со своей телеги. -  Скоро  земля  задрожит  от  его  гнева,  и  он
довершит разрушение Трои.
   Старик предсказывал землетрясение. Большое.  Значит,  есть  благовидный
предлог удалиться от берега как можно дальше. Мы перебрались через реку  и
направились к югу, в сторону Египта.




        "ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИЕРИХОН"


        "25"

   Слова Лукки сбылись: наш путь не оказался ни мирным, ни  легким.  Почти
весь мир воевал. Мы медленно двигались по тем краям,  которые  воины-хетты
называли Ассувой и Сехой. Путь наш пролегал по берегу реки, которая  текла
вдоль горной цепи. Здесь, похоже, к обороне были готовы не только города и
селения, но  и  любой  сельский  дом.  Повсюду  бродили  банды  мародеров,
некоторые из них являлись отрядами распавшегося войска хеттов, как и  люди
Лукки, много попадалось и  обычных  разбойников.  Стычки  случались  почти
каждый день. Люди гибли за пару цыплят или десяток  яиц.  Несколько  наших
воинов  мы  потеряли,  но  приняли  в  свой  отряд   кое-кого   из   шаек,
встречавшихся на нашем пути.  Я  никогда  не  спорил  с  Луккой,  если  он
отвергал кого-то, так как знал, что он брал лишь опытных воинов.  В  нашем
отряде оставалось около тридцати воинов, это число все время колебалось.
   Я постоянно в тревоге оглядывался назад,  каждый  день  ожидая  увидеть
войско Менелая, наконец догнавшее свою беглянку царицу. Но если  ахейцы  и
преследовали нас, погоня  осталась  далеко  позади.  А  по  ночам  я  спал
спокойно и не видел никого из творцов. Быть может, они заняты. Или они уже
уготовили мне казнь, которую я должен был принять в Египте, внутри царской
гробницы.
   Настало время дождей, они превратили дороги в скользкую  липкую  грязь.
Мы замерзали. Но  распутица  затруднила  передвижение  и  для  большинства
разбойников, на время оторвав их от жестокого промысла. Впрочем, не  всех;
нам пришлось драться, угодив в засаду в горах под городом,  который  Лукка
называл Ти-Смурной.
   Сам  Лукка  едва  не  погиб  от  рук  земледельца,  решившего,  что  мы
собираемся отобрать у  него  жену  и  дочерей.  Вонючий  и  грязный  мужик
спрятался в жалком амбаре - точнее, просто пещерке, к которой он  приделал
ворота, - и едва не ударил вилами Лукку в  спину,  когда  хетт  отправился
туда за парой ягнят. Нам требовалась еда, а не женщины.  Жена  земледельца
получила за животных какой-то пустяк из того, что  мы  захватили  в  Трое.
Однако муж ее спрятался, едва завидел нас,  полагая,  что  мы  уведем  его
женщин и сожжем все, что не сможем унести.
   Он целился  в  незащищенную  спину  Лукки,  и  глаза  его,  бегавшие  и
испуганные, горели ненавистью. К счастью, я оказался неподалеку и,  шагнув
между ними, успел отвести вилы рукой.
   Земледелец ожидал, что его  изрубят  на  куски,  но  мы  оставили  его,
трепетавшего от ужаса, по колено утонувшего в  навозе.  Лукка  как  обычно
промолчал, отделавшись одной фразой,  впрочем  стоившей  многих  и  долгих
выражений благодарности:
   - Я вновь обязан тебе жизнью, мой господин Орион.
   Я, не задумываясь, ответил:
   - Лукка, твоя жизнь нужна не только тебе.
   Я не спал с Еленой. Даже не прикасался  к  ней.  Она  путешествовала  с
нами, не  ропща  и  не  жалуясь  на  трудности,  на  постоянные  стычки  и
кровопролития. На ночлег она устраивалась на конских попонах, в  отдалении
от мужчин. Но всегда держалась ближе ко  мне,  чем  к  остальным.  И  я  с
огромной радостью был ее стражем, а не любовником. Она ничем  не  выдавала
своих чувств. Никаких драгоценностей она не носила, лица более не  красила
и всегда ходила  в  простой  и  грубой  одежде,  пригодной  для  нелегкого
путешествия.
   И все же она оставалась прекрасной и без притираний, роскошных  одеяний
и украшений. Даже когда лицо ее покрывала грязь, а волосы были подобраны и
спрятаны под грязным капюшоном, ничто не могло скрыть голубизну прекрасных
широко расставленных глаз, чувственность алых губ и безупречность кожи.
   К Политосу возвращались силы, он обрел даже свою прежнюю язвительность.
Он ехал в скрипучей повозке и требовал, чтобы  возница  подробно  описывал
ему все, что видел, будь то листок, скала или облако.
   Единственный раз мы остановились  на  отдых  в  Эфесе.  Целое  утро  мы
тащились под дождем в гору, промокшие, голодные и озябшие. Почти  половина
наших людей передвигалась  верхом.  Елена  ехала  возле  меня  на  смирном
соловом коньке, укрывшись от дождя темно-синим плащом с капюшоном,  теперь
мокрым и тяжелым. Я выслал вперед на разведку троих пеших. Кроме  того,  я
всегда  отправлял  несколько  человек  в  арьергард,  чтобы  уберечься  от
вероятных нападений.
   Когда  мы  поднялись  на  вершину  горы,  я  увидел  одного  из   своих
разведчиков, ожидавшего нас на раскисшей дороге.
   - Там город, - показал он.
   Дождь приутих, и Эфес открылся под  нами  озаренный  солнечным  светом,
пробившимся через серые  облака.  Белый  мрамор  построек  искрился,  дома
манили теплом и уютом.
   Вид города приободрил нас, и мы стали спускаться по извивавшейся  между
холмами дороге к гавани.
   - Этот город посвящен Артемиде-целительнице, - проговорил Лукка. - Люди
со всех концов света  стремятся  сюда,  чтобы  исцелиться  от  хворей.  Из
священного источника струится вода, обладающая чудодейственной силой. - Он
нахмурился и, словно бы недовольный собственным  легковерием,  добавил:  -
Так мне рассказывали.
   Эфес не огораживали стены. Ни одно войско не посмело бы  захватить  его
или осадить.  По  общему  молчаливому  соглашению,  к  городу,  в  котором
Артемида явила свои магические силы, не смел подступить даже самый отпетый
головорез  из  варварских  князьков...  Невидимые  стрелы  богини   сулили
святотатцу болезнь и мучительный конец.
   Елена, прислушавшаяся к рассказу Лукки, подъехала и остановилась  между
нами.
   - Артемида - богиня Луны, сестра Аполлона.
   Сердце мое заколотилось.
   - Значит, она воевала на стороне Трои?
   Елена пожала плечами под промокшим плащом:
   - Наверное, да. Но она ничего не смогла добиться, так ведь?
   - Тогда она будет гневаться на нас, - предположил Лукка.
   "Как и ее брат!" Я не сомневался в этом, пусть на  самом  деле  они  не
родственники. Я заставил себя улыбнуться и громко сказал Лукке:
   - Неужели ты веришь, что боги и богини могут обижаться на людей?
   Хетт не ответил, но на его  недовольном  лице  не  осталось  даже  тени
радости.


   Но  какое  бы  божество  ни  властвовало  в  этом   городе,   в   Эфесе
чувствовалась культура... Даже улицы его покрывал мрамор. А  в  храмах  за
величественными колоннадами поклонялись богам и  исцеляли  больных.  Город
привык  к  паломникам,  в  нем  было  множество   постоялых   дворов.   Мы
остановились на окраине, в первом из тех, что встретился на  пути.  Народу
попадалось немного; редкие путники осмеливались странствовать в  дождливую
пору, предпочитая останавливаться в центре города или в гавани, поближе  к
своим кораблям.
   Хозяин постоялого двора обрадовался появлению тридцати гостей сразу. Он
постоянно потирал руки и ухмылялся, пока мы разгружали животных и повозки.
   - Можете положиться на меня, господин, ваше добро  будет  в  целости  и
сохранности, - заверял он, - даже если ваши сундуки набиты чистым золотом.
Постоялый двор стерегут мои сыновья, и ни один вор не сумеет добраться  до
ваших вещей.
   Я  усомнился.  Едва  ли  наш  хозяин  бы   сумел   сохранить   подобную
уверенность, если  бы  узнал,  что  сундуки,  которые  мы  внесли  в  дом,
действительно наполнены золотом.
   Мы сложили их в одной комнате, самой большой в гостинице. Я решил,  что
буду жить в ней вместе со слепым Политосом.
   В  городе  хватало  публичных  домов,  и  люди  Лукки  исчезли,  словно
унесенные ветром, как только лошади оказались в конюшне, а  наше  добро  в
надежном месте.
   - Они вернутся утром, - объяснил хетт.
   - Ты тоже можешь идти, - разрешил я.
   - Но ведь должен кто-нибудь охранять добро? - возразил он.
   - Я справлюсь, а ты ступай и посмотри город.
   Суровое лицо Лукки оставалось бесстрастным, - я понимал, что он борется
с собой, - наконец хетт произнес:
   - Я вернусь к восходу солнца.
   Я расхохотался и хлопнул его по плечу:
   -  Не  торопись  возвращаться,  мой  верный  друг.  Наслаждайся   всеми
радостями, которые может дать этот город. Ты заслужил отдых и развлечения.
   - Ты уверен, что...
   Показав на сундуки, составленные возле моей кровати, я отвечал:
   - Мне не трудно приглядеть за ними.
   - В одиночку?
   - Помогут свирепые сыновья хозяина постоялого двора.
   Мы видели этих парней; двое - рослые и крепкие, другая пара - легкие  и
гибкие; можно было предположить, что они от  разных  матерей.  После  всех
битв и опасностей они не страшны нам, но  для  вора  представляли  грозную
силу.
   - Я тоже останусь здесь, - промолвил Политос. - Пусть у меня нет  ушей,
но слух все равно лучше, чем у летучей мыши. Так  что  в  ночной  темноте,
когда твои глаза бесполезны, караульщика лучше меня тебе не найти.
   Лукка с видимой неохотой покинул нас.
   Елена расположилась в комнате по  соседству.  Она  велела  прислуживать
себе двум младшим дочерям хозяина. Я слышал, как те  болтают  и  хихикают,
поднося  по  скрипучей  лестнице  дымящиеся  ведра,  и  наливают  воду   в
деревянную ванну, которую хозяйка предоставила знатной гостье.
   Конечно, никто из них не знал, кто мы. Можно  было  не  сомневаться:  о
золотоволосой красавице  и  сопровождающем  ее  отряде  хеттов  немедленно
заговорят в городе. Но пока никто  не  свяжет  наше  присутствие  здесь  с
троянской войной и ахейцами, нам ничего не грозит.
   - Расскажи мне о городе, - попросил Политос. - На что он похож?
   Я вывел слепца на балкон и  принялся  описывать  ему  все,  что  видел:
храмы,  постоялые  дворы,  многолюдные  улицы,  гавань,  паруса  кораблей,
стоявших на рейде, великолепные дома на склонах холма.
   - В центре города должна быть  рыночная  площадь,  -  с  блаженством  в
голосе вымолвил Политос. - Завтра один из людей отведет  меня  туда,  и  я
начну рассказывать о  падении  Трои,  о  гордости  Ахиллеса  и  жестокости
Агамемнона, спою о том, как сгорел великий город, как погибли  его  герои.
Людям это понравится.
   - Нет, - негромко возразил я. - Нельзя, чтобы здесь узнали, кто мы. Это
слишком опасно.
   Он обратил ко мне свои пустые  глазницы;  шрамы,  оставшиеся  на  месте
глаз, словно осуждали меня.
   - Но я же сказитель! И здесь у меня сложилось  повествование,  которого
никто еще не слышал. -  Он  постучал  себя  по  лбу.  -  Рассказывая  свою
повесть, я наживу целое состояние!
   - Не здесь, - отвечал я. - И не сейчас.
   - Но тогда я перестану быть для тебя обузой! Я сам  смогу  зарабатывать
на пропитание. Я сделаюсь знаменитым!
   - Нет, пока Елена остается с нами, - настаивал я.
   Он гневно фыркнул:
   - Эта женщина послужила причиной множества бед, ни одной из смертных не
удалось вызвать столько несчастий.
   - Возможно, ты прав. Но пока  я  не  доставлю  ее  в  Египет,  пока  не
удостоверюсь, что она находится в безопасности, под защитой  царя,  ты  не
будешь рассказывать о Трое.
   Недовольно бурча, Политос вернулся в комнату.  Я  провел  слепца  между
сундуками с добычей.
   Когда старый сказитель опустился на перину,  я  услышал,  что  в  дверь
заскреблись.
   - Ты слышал?
   - Кто-то просит разрешения войти. Так поступают культурные люди. Они не
барабанят в дверь, словно намереваются выломать ее, как это делаешь ты,  -
ядовито объяснил Политос.
   Я взял меч со стола, разделявшего наши постели, подошел к двери и  чуть
приоткрыл ее.
   Там стояла одна  из  дочерей  владельца  постоялого  двора,  пухленькая
девушка с ямочками на щеках и смеющимися темными глазами.
   - Госпожа спрашивает, не посетишь ли ты ее, господин. Она ждет  тебя  в
комнате, - проговорила она, неуклюже кланяясь.
   Я поднял глаза и оглядел коридор - пусто.
   - Скажи ей, что я приду немедленно.
   Закрыв дверь, я подошел к постели Политоса и присел на край.
   - Знаю-знаю, - сказал он. - Ты пойдешь к ней, чтобы погибнуть в паутине
ее чар.
   - Слова истинного поэта, - парировал я.
   - Не пытайся льстить мне.
   Не обращая внимания на его раздражение, я спросил:
   - А ты сможешь постеречь нашу добычу во время моего отсутствия?
   Он буркнул, повернувшись ко мне спиной:
   - Наверно.
   - Если кто-нибудь сюда войдет, кричи громче.
   - Мой голос разбудит всю гостиницу.
   - А ты сумеешь заложить за мной дверь на засов, а потом  самостоятельно
добраться до постели?
   - Не все ли тебе равно, если я споткнусь и сверну шею? Ты ведь  думаешь
лишь о том, как разделить ложе госпожи.
   Я усмехнулся:
   - Не исключено, что  я  пробуду  там  всего  несколько  минут.  Мне  не
хотелось бы...
   - Нет, нет, конечно же нет! - воскликнул он.  -  Только  постарайся  не
вопить, как бык во время случки. Я хотел бы поспать.
   Ощущая себя повесой, который крадется в чужую спальню, я вышел, пожелав
Политосу спокойной ночи.
   - Мой сон очень чуток, - напомнил он.
   Не знаю, хотел он этими словами успокоить меня,  что  ни  один  вор  не
сумеет нас обокрасть, или же повторить, чтобы я не шумел, когда окажусь  в
постели Елены... Быть может, старик имел в виду и то и другое.
   Коридор по-прежнему оставался безлюдным, я не заметил ни одного темного
уголка или ниши, где мог бы затаиться враг. Ничего - лишь истертые  плитки
пола, оштукатуренные стены и  шесть  деревянных  дверей,  которые  вели  в
комнаты,  где  поселились  мои  люди.  Но  сегодня  ночью  все  они  будут
пустовать. С противоположной стороны коридор ограждали поручни.
   Я собирался уже постучать в дверь Елены, но, вспомнив  слова  Политоса,
скромно поскреб гладкие деревянные доски.
   - Кто там? - раздался негромкий голос царицы.
   - Орион.
   - Можешь войти.
   Она стояла в центре жалкой комнатки и сияла красотой,  как  солнце.  На
Елене было то же самое одеяние и  драгоценности,  что  и  во  время  нашей
первой встречи в ее покоях. Во дворце она казалась невыразимо  прекрасной,
здесь же, в гостинице, среди убогих  голых  стен,  она  казалась  богиней,
сошедшей на Землю.
   Я закрыл за  собой  дверь  и  прислонился  к  ней  спиной,  ослабев  от
созерцания этой красоты.
   - Господин мой Орион, ты не взял  себе  никаких  сокровищ  из  Трои,  -
проговорила она.
   - До сих пор я не хотел их.
   Она протянула ко мне руки, я шагнул к ней, подхватил на руки и отнес на
мягкое низкое ложе.  Где-то  в  глубине  моей  памяти  растаяла  тоска  по
женщине,  совершенно  непохожей  на  золотоволосую  Елену...  Я  забыл   о
темноволосой и сероглазой, высокой  и  стройной,  прекрасной  и  искренней
богине. Она умерла, а Елена пылала в моих руках огнем жизни.
   Солнце  спряталось  в  поблескивавшем  море,  длинные  фиолетовые  тени
медленно заскользили по улицам Эфеса, ночь тихо набрасывала на город  свой
покров, сквозь разрывы в облаках проглядывали звезды,  и  серебряный  диск
луны-Артемиды поднялся на небо, а мы с Еленой все не могли оторваться друг
от друга; засыпали, пробуждались  и  занимались  любовью,  снова  спали  и
пробуждались и вновь предавались любви.
   И когда, предвещая рассвет, забрезжил серый сумрак, мы наконец  уснули,
обнявшись, израсходовав все силы и забыв  обо  всем  на  свете  в  сладком
любовном утомлении. И тут я вновь погрузился в золотой свет,  который  жег
мои глаза своим сиянием.
   - Итак, ты решил, что сумеешь спрятаться от меня?
   Тщетно я вертел головой и щурился, разыскивая Золотого  бога.  На  этот
раз я только слышал его голос.
   - Орион, ты спутал все мои планы. А потому не избежишь моей мести.
   - Покажись! - вскричал я. - Явись мне, чтобы я мог лишить тебя жизни!
   Я очнулся в постели. Мои руки хватали пустоту, а Елена,  отодвинувшись,
с испугом и удивлением смотрела на меня.


   Утром я повез Елену с Политосом в центр города, а верный  своему  слову
Лукка, появившийся на рассвете, остался охранять наше добро  и