.
     - Мы приедем в город ближе к вечеру. У вас есть какие-нибудь развлечения?
     - Когда перестает дуть ветер, здесь это считают развлечением.
     - Я понял, шериф.
     - А он честолюбив, - заметила Франсуаз, пока Бернс подходил к воротам.
     Айвен не спешил их открывать - ему доставляло удовольствие заставить ждать помощника шерифа.
     - И думает, отчего жизнь вынудила его занимать маленькую должность в маленьком городке... Ты не думала, почему он так ненавидит сектантов?
     - Ненавидит?
     - Вот именно.
     Пока Бернс садился в открытый джип, его темные глаза пристально следили за постройками усадьбы - словно дома могли вдруг сорваться с места и наброситься на него.
     - Он ненавидит их, ибо их жизнь, Френки, в точности соответствует тому, на что они годны.
     - Думаешь, поэтому он мог убить Иеремию Клавенса? Франсуаз не любит размышлять попусту и стремится перейти прямо к делу.
     - Пойдем осмотрим библиотеку.
     Бревенчатые стены плотно зажимают ветер, и оттого он бьется еще сильнее.

8

     - Мы не стали друзьями Соверина Риети после того, как помогли шерифу Бернсу, - произнес я, глядя на часы.
     - Риети сам виноват, раз повел себя глупо.
     - Вопрос не в том, моя медовая, кто виноват. Станет ли Соверин помогать нам после того, что произошло, - вот что главное.
     - Ему придется.
     Я кивнул, но по тому, как девушка скривила кончики губ, стало ясно: она не расценила мой кивок как знак согласия.
     - Двенадцать часов, - сказал я, и ветер бросил к нашим ногам груду сухих листьев, словно подтверждая мои слова. - Братья по секте соберутся на общую медитацию. Так они постигают свое покрытое паутиной знание. Не спрашиваю тебя, хочешь ли ты присутствовать, - знаю, что нет.
     Мне пришлось наклонить голову, входя в узкую дверь. Копоть покрывала низкий бревенчатый потолок, скрывая вырезанные на нем руны.
     - Хорошо, что ты не сделала сегодня высокую прическу, Френки, - заметил я, пытаясь определить, насколько могу распрямиться. - Ты испачкала бы волосы.
     - Тогда я снесла бы им крышу.
     Люди сидели на длинных деревянных лавках, словно в соборе, но проход между сиденьями находился не прямо по центру, а у левой стены, и тем, кому предстояло сесть бозле правой, было необходимо проследовать длинным путем, наступая на ноги соседям.
     Это было неудобно.
     - Мы пришли рано, - брезгливо произнесла Франсуаз.
     - Ты говоришь так, будто пришла на публичную казнь.
     Люди и в самом деле занимались тем, что подсказывал каждому его недалекий разум. Одни разговаривали друг с другом - причем, как правило, сидя на разных лавках, очень далеко друг от друга, так что говорившему приходилось кричать, а слушавшему - поворачиваться к нему ухом с приставленной на манер совка ладонью. Таких пар было много, и оставалось только гадать, как они умудряются что-нибудь понимать в таком шуме.
     Другие члены секты сидели, уткнувшись в книги, и вошедший стал бы в тупик, попытайся он найти хоть что-то общее в том, что стало предметом их внимания.
     Толстые древние книги с пергаментными страницами соседствовали с новомодными изданиями в мягкой обложке и броским заголовком. Я увидел, как один из сектантов отрывает от книги, по всей видимости очень редкой, кусок пергамента; делал он это тщательно, прижимая край металлической линейкой, и мне стало любопытно, что именно собирается он сделать с оторванным клочком.
     Он использовал его вместо закладки.
     Некоторые читали журналы - в основном иллюстрированные. Были здесь выпуски по философии и сайентологии, общеобразовательные и посвященные развлечениям, несколько порнографических изданий.
     Соверин Риети стоял на кафедре, далеко в глубине зала, и тихо говорил что-то людям в первом ряду.
     Кто-то ел.
     Многие же сектанты вообще не были ничем заняты - ровным счетом ничем. Они сидели со скучающими лицами, вергели в руках предметы, которые затейливая судьба позаботилась туда вложить, - кто ручку, кто пластмассовую цепочку, а самые франтоватые - кончики собственных галстуков.
     - Люди делают большое дело, - произнес я, не указывая до на кого конкретно, ибо они все заслуживали такого эпитета. - Они проживают жизнь.
     Франсуаз скорчила такую гримасу, словно неожиданно для себя оказалась перед неисправным унитазом - которым тем не менее активно пользовались на протяжении нескольких недель.
     - Некоторые места незаняты, Френки, - заметил я. - Хочешь присесть?
     - Спросишь меня об этом еще раз - получишь, - процедила она сквозь зубы. - Эти лавки давно надо сжечь - на них полно микробов.
     Соверин Риети наклонялся с кафедры, словно его тошнило.
     Он изрыгал слова.
     Я смотрел на людей, собравшихся в этом зале, и пытался понять, что именно привело их в секту Хранителей знания и что объединило под низкой деревянной кровлей.
     - Ничего, - ответила Френки. - Ты ведь думаешь, что у них общего, верно? Ничего. Каждый из них - воплощенное ничто и душевная пустота. Вот почему они сбиваются в стаи.

9

     - Чистое разрушение, мадемуазель Дюпон, чистое разрушение.
     Брат Хэт смахивал пыль с корешков книг - по всей видимости, они обладали удивительным свойством притягивать ее в невообразимых количествах, и сложно было поверить, что так много пыли может скопиться в комнате, в которой каждый день производят уборку.
     - Не удивлюсь, если он сам ее рассыпает, - вполголоса проговорила Франсуаз, поняв, о чем я думаю, по направлению моего взгляда. - Чтобы потом стереть.
     - Вы говорите мне? - переспросил Хэт, хмуря лоб и щуря глаза за линзами очков, отчего лицо сочинителя трактатов сморщилось, как использованная промокательная бумага.
     - Нет, ничего. Продолжайте, пожалуйста.
     - Ах, значит, мне показалось.
     Брат Хэт помедлил, решая, не должен ли он попросить у нас прощения за свою ошибку.
     - Чистое разрушение, - напомнил я. - Это по твоей части, Френки.
     - Философия Зла разрушает человека. - Брат Хэт перешел к другой полке, и Франсуаз поспешно опередила его, чтобы следующий поток пыли не попал ей в лицо.
     - Зло разрастается, пуская корни, как дерево пронизывает ими почву. Корни тонкие и беспрерывно разветвляются. Они плетутся, заворачиваясь, изгибаясь, пока не заполнят все человеческое тело. Тогда под кожей остается один только мягкий пучок корней.
     - А где центр этого растения? - спросила Френки.
     - В нашем сознании, - кротко ответил брат Хэт.
     Франсуаз озадачил столь непринужденный прыжок от идеальной субстанции, какой, по мнению очевидцев, является наше сознание, к субстанции материальной, а именно телу, набитому корнями.
     Она пробормотала что-то себе под нос, после чего осуждающе посмотрела на меня.
     - Вот книги, которые читал брат Иеремия перед...
     - Перед тем, как на него снизошло озарение, - подсказал я, помогая Хэту снять с полки фолиант.
     Этакой книгой можно было прихлопнуть не только таракана, но и небольшого дворфа.
     - Или затемнение, если хотите... Мы можем определить, какой именно раздел он читал?
     - Брат Иеремия никогда не отличатся организованностью. - Библиотекарь произнес это таким укоризненно-осуждающим тоном, что стало ясно: брат Иеремия не искупил своей вины даже смертью. - Обычно он листал книги, выписывая себе то, что в тот момент казалось ему важным. Иногда даже загибал страницы.
     - Что это? - спросил я.
     - Это сочинения Петропулиса, малоизвестного древнего автора. Как я говорил, у брата Иеремии не было системы в его работе. Он сжигал трактаты, не дописав их и до половины. Говорил, что хочет добиться...
     - Нет-нет, - перебил его я. - Я спрашиваю - что это?
     - Это семя, - уверенно произнесла Франсуаз Брат Хэт перестал двигаться, и только нервная дрожь пробежала по его телу. Мне показалось, он был готов выронить книгу и сделал бы это, если бы не боялся повредить себе ноги. Маленькое зернышко покачивалось на раскрытой странице книги - почти в самом центре буквы "альфа". Оно находилось тут довольно долго, спрессованное весом трудов, лежавших сверху, и теперь два углубления - сверху и снизу - образовывали для него ложе.
     - Это зерно Зла, - прошептал Хэт.
     В его голосе не было ни возбуждения, ни исступленной радости, какую можно увидеть у непоседливого ученого, выведшего новую разновидность опасного микроба. Брат Хэт был напуган, растерян и ошеломлен - и посему изрядно вырос в моих глазах.
     - Оно опасно? - спросил я, захлопывая книгу.
     - Не знаю, - ответил он, впихивая фолиант обратно раза в три быстрее, чем доставал оттуда.
     - Значит, да, - отвечал я. - Выйдем отсюда и сожжем дом.
     - Сжечь дом? - Глаза брата Хэта в тупом оцепенении проползли по деревянным балкам перекрытий, и это зрелище убедило его в том, что мой план более чем осуществим.
     - Со всеми книгами?
     - Главное, чтобы без нас. Скорее.
     Когда речь заходит о том, чтобы ухватить кого-нибудь и тащить к счастью вопреки его воле, Франсуаз чувствует себя в своей стихии. Поэтому я предоставил девушке буксировать упирающегося библиотекаря к двери, а сам для разнообразия подхватил саквояж с топором верховного палача.
     Данное орудие уже начинало мне надоедать, поскольку, по моему мнению, более подошло бы лесорубу.
     - Нельзя сжигать книги, - простонал брат Хэт, получая от Франсуаз тычок в спину и вываливаясь за порог.
     - Можно, - ответил я. - В каждом отделении вашей секты есть по экземпляру любого издания.
     - Да, но на полях мои пометки.
     - А вот это трагедия.
     Был подозван Айвен, который, как только смысл ситуации дошел до его спрятанных под черепной коробкой мозгов, тут же развил кипучую деятельность и принялся обливать стены бензином, одновременно отдавая путаные приказы другим монахам.
     - Семя Зла прорастает в теле человека? - спросил я, когда первые полоски пламени побежали по деревянной стене.
     - Нет, оно должно привиться в его сознании. Это сложно объяснить.
     - Только не говорите "это надо чувствовать".

10

     - Ты что ж это делаешь, Майкл?! - яростно зашипела Франсуаз. - Ты не должен вытаскивать топор палача. Они же все разбегутся от страха.
     - О нет, любовь моя. - Я потрепал ее по щеке. - Они даже не заметят.
     Я примерил в руке темную рукоятку, и электрические искры пробежали по темному лезвию.
     - Он ощущает Зло, - констатировал я. - Посмотри на этих людей.
     Соверин Риети наклонился над кафедрой так низко, что могло показаться - Айвен, стоящий за его спиной, придерживает своего патрона за штаны. Иначе бы тот упал.
     - Они пришли сюда, чтобы постигать тайное знание. - Я взмахнул топором, и электрические разряды заструились в воздухе, выписывая светящиеся руны. - Пришли добровольно, их никто не гнал.
     Пятая по счету руна получилась особенно сильной - она стекла на ближайший стол и прожгла его насквозь.
     - Настало твое время, моя демонесса. - Я подтолкнул Франсуаз в спину. - Сделай то, что тебе так нравится.
     - Ты уверен?
     Девушка приподняла одну бровь, ее упругий язычок пробежался по нижней тубе.
     - Мы ведь приехали сюда, чтобы вырвать с корнем... как там говорится?
     - Порок, - усмехнулась Франсуаз. - Ну, если ты уверен...
     Девушка закинула голову назад, ее глаза полузакрылись, губы изогнулись. Тело прекрасной демонессы дважды вздрогнуло, потом ее алые уста раскрылись, и два луча огненного света осветили комнату.
     Крик демонессы беззвучен - вернее, человеческое ухо не в состоянии его расслышать. Стены деревянного здания дрогнули, когда мощная волна энергии прокатилась по залу, сметая людей и переворачивая столы.
     - Я его чувствую, - прошептала девушка, и в ее голосе прозвучали наслаждение и восторг. - Чистое Зло.
     - О да, - усмехнулся я. - Оно здесь.
     - Иди же! - Франсуаз развела руки, и семь столбов адского пламени взметнулись вокруг нее, образуя демонический круг.
     - Иди же ко мне.
     Черное облако, клубясь и разбрасывая черные искры, формировалось в центре зала. Соверин Риети стоял на коленях, прячась за перевернутым столом, и опрокинутая кафедра закрывала его голову, как шлем великана, доставшийся убогому карлику.
     Черное облако металось и билось, вырываясь из оков пространства, оно росло вширь и вглубь, с каждой секундой захватывая все новый кусочек мироздания.
     - Мерзкая гадина, - выдохнула Франсуаз. - Майкл, дай мне топор.
     Девушка распрямилась, и ее сильное тело выгнулось дугой. Черное лезвие топора монсеньора просвистело в воздухе, вонзаясь в клубящуюся поверхность облака.
     - Получи, мерзавец, - радостно прошептала Франсуаз. Темное облако вздулось и опало, свистя и засасывая в себя воздух.
     - Это я должен был сделать. - Я покачал головой. - Я исполняю обязанности верховного палача.
     - Больше нет. - Девушка улыбнулась и уселась на перевернутый стол, болтая ногами. - Зла больше нет. По крайней мере этого.

***

     - Вы уничтожили топор верховного палача. - Сэр Томас покачал головой, с осуждением глядя на Франсуаз. - Тридцать четыре человека из собравшихся до сих пор мучаются кошмарами с той поры, как услышали ваш крик.
     - Это научит их лучше выбирать профессию, - ответил я. - Никто из этих людей не создан для того, чтобы постигать тайные знания. Им бы держать бензоколонки или разводить кур.
     - И вы думаете, именно поэтому в общине зародилось Зло? - спросил Чартуотер.
     - Более подробное исследование, без сомнения, откроет механизм его возникновения. Большое количество людей, которые делали ничто - и они создали это ничто. Но пустота не может сохраняться долго, ее всегда заполняет Зло.
     - Наша община стала причиной возрождения философии Зла... - Сэр Томас нахмурился. - Конклав будет очень обеспокоен, Майкл.
     Он выдержал паузу, достаточно, на его взгляд, долгую.
     - Мы думали о том, кого назначить новым верховным палачом, - сказал он, старательно прожевывая слова.
     Это означало, что он принимал решение единолично и уже принял его.
     - Изготовить второй топор не так уж сложно. У вас это хорошо получается, Майкл, и...
     Франсуаз засмеялась, холодно и насмешливо. Потом она обхватила мою руку и притянула меня к себе.
     - Вот уж нет, сэр Томас, - сказала она. - Майкл - моя собственность. Ищите себе кого-нибудь другого. Соверина, например.
     Сэр Томас с сожалением посмотрел на нас.
     - Демоны бывают такими несносными, - сказал он.

ЧАСТЬ I

1

     - Добро пожаловать в Град на семи холмах, странники! Не хотите ли купить индульгенцию?
     Я с удивлением взглянул на торговца, чей прилавок примостился возле самых городских ворот. Неужели, видя мое честное лицо, мужественную осанку и благородный взгляд, он мог решить, что я способен на какие-либо грехи?
     Людская толпа втекала в ворота нескончаемым потоком.
     Крестьяне в простых холщовых одеждах, что собрали, пожалуй, пыль со всех дорог мира. Провинциальные аристократы в старомодных одеяниях, тщетно пытающиеся скрыть удивление перед огромным городом. Торговцы, увешанные фальшивыми золотыми украшениями и окруженные суровыми телохранителями.
     Все они спешили в Град на семи холмах, словно верили - вступить в эти ворота - значит, в какой-то мере обеспечить себе пропуск в рай.
     - А вот изображения верховного храма, выточенные на слоновой кости! Четки - точная копия тех, с которыми молятся жрецы нашего святого города. А не желаете ли лампадку?
     Любой слон крайне бы удивился тому, что предприимчивый торговец выдавал за слоновую кость.
     - А вот райская птица, вывезенная из эдемского сада! Само воплощение чистоты и добра. Всего за сто золотых вы сможете приобрести эту святую птицу!
     Упитанное существо, более напоминавшее индюка, переминалось в клетке с ноги на ногу. Да что там упитанное - оно было настолько жирное, что куцые крылья вряд ли подняли бы его на воздух; мне подумалось, что даже ходить эта курица могла, только изо всех сил махая крыльями.
     Лишь теперь я сообразил, что, остановившись возле прилавка, заставил торговца увидеть во мне возможного покупателя. Впрочем, я вряд ли смог бы отыскать вблизи ворот Града на семи холмах местечко, свободное от того или иного зазывалы.
     Где еще путник сможет купить священный амулет? Книгу религиозных текстов? Карту города? Где, наконец, сможет съесть шашлык и выпить кружку эля?
     Священный город начинался с торгашей.
     - А вы, милостивая госпожа? - На сей раз торговец обращался явно не ко мне. - Не хотите ли купить индульгенцию?
     Девушка, подошедшая к прилавку с другой стороны, бросила на лавочника короткий взгляд. Голос его как-то сразу иссяк, подобно вину в опустошенной бочке.
     - Прости, приятель, - ответил я. - Но для нее их у тебя не хватит.
     Серые глаза красавицы следили за тем, как один за другим, десяток за десятком, сотня за сотней влекутся люди по широкой столбовой дороге, чтобы войти в городские ворота.
     Взгляд девушки выражал недоумение.
     Она не могла взять в толк, какой смысл в том, чтобы преодолевать тысячи миль, тратить, возможно, свои последние деньги, надолго оставлять семью и близких, подвергать себя опасности стать добычей грабителей и гоблинов - и все это только затем, чтобы преклонить колени перед каким-то камнем, именуемым алтарем.
     - Зачем все они едут сюда, Майкл? - спросила она.
     - За святостью, - ответил я. - Нет ничего проще обрести ее, дотронувшись до алтаря. А вести праведную жизнь никому не хочется.
     Я поднял глаза туда, где в небесную лазурь тянулись шпили главного храма. Самый высокий из них был увенчан изображением пентаграммы, вписанной в круг.
     Девушка повернулась, собираясь направиться дальше, в глубь города. Я удержал ее:
     - Взгляни, Френки. Каждое утро, когда новорожденное солнце только встает из-за горизонта, его лучи проходят сквозь эту пентаграмму на шпиле. Внутри него вставлена линза из священного кварца, и лучи, собираясь в ней, освещают весь город.
     Я улыбнулся, проникаясь настроением нарисованной мною картины.
     - По мере того как светило следует своим путем по небосклону, сноп солнечного света преломляется в орнаменте пентаграммы, и в каждый час дня город освещен по-своему. Пентаграмма и призма в ней установлены так, что ни на секунду не теряют лучей золотого светила; Разве это не прекрасно, Френки?
     - Да? - искренне удивилась девушка. - Майкл, все небо обложено тучами. На их фоне и пентаграммы-то не разглядеть как следует.
     Я направился вперед, стараясь не показывать, как глубоко оскорблен ее невежеством.
     - Странно, что шпили главного храма вообще стоят, а не начали качаться и падать, - пробурчал я. Девушка ответила:
     - Я - демон, Майкл, но это не значит, что городишко от этого разрушится.
     - Плохие знамения, благородный господин! - воскликнул торговец, которого, само собой разумеется, никто об этом не спрашивал.
     При этом он делал ударение на первый слог, как предписывают строгие правила грамматики и как уже давно не делают нормальные люди.
     - Три дня солнце не показывается из-за облаков! Люди говорят, что жрецы главного храма прогневили небесных богов.
     Франсуаз вновь придержала коня, желая дослушать торговца.
     - Ладно тебе, Френки! - воскликнул я. - Эка невидаль - дождик с неба моросит. Если ты не знаешь, это обычно называют осенью. А сейчас он станет совать тебе амулетик, чтобы защитить от проклятий.
     Громкий рев верблюда, шедшего под одним из путников, заглушил мои слова; девушка услышала их, но простодушный торговец пропустил мимо ушей.
     - Темные знамения! - проникновенно произнес он, воодушевленный внимательностью собеседницы. - Вот потому я отдаю сейчас амулеты практически даром. Кто я такой, чтобы лишать людей священной защиты пред лицом таких испытаний!
     Первая капля испытания, именуемого осенним дождиком, капнула на нос лавочника, и тот притих, словно небесный вседержитель только что пригрозил ему молоньей.
     - Всего за четверть цены, благородная госпожа! - Он протянул Франсуаз что-то напоминавшее высохший стручковый перец,