ее  не  было,  и  ей  пришлось
оторваться от шоколада:
   - Вампиры появились на Земле практически одновременно с  людьми;  это
была тупиковая  ветвь  эволюции.  С  точки  зрения  места,  которое  они
занимают в цепи питания, вампиры находятся между людьми и демонами.  Они
поглощают астральную сущность человека, но  делают  это  в  материальной
форме - они пьют кровь...
   Я продолжил:
   - Вампир не обязательно должен пить  кровь;  он  может  питаться  как
обычный человек, подобно тому как  хищник  в  состоянии  иногда  поедать
траву. Однако кровь вызывает сильное привыкание, и  избавиться  от  этой
привычки вампиру довольно сложно.
   - Люди всегда боялись вампиров и пытались бороться с ними, -  сказала
Франсуаз. - Простой обыватель способен скорее понять опасность,  которую
представляет собой тот, кто пьет кровь, чем осознать,  как  опасен  тот,
кто поедает душу.
   Она улыбнулась и пробежала пальцами по моей руке. Я почувствовал, как
глоток энергии, пульсируя, перелился из меня  в  суккубу.  Девушка  тихо
засмеялась.
   - Многие вампиры не знают, что они вампиры, - произнес я. - Они ведут
обычную человеческую жизнь. Даже  вампир,  осознавший  себя  вампиром  и
попробовавший крови, может побороть это пристрастие.
   - Но обычно этого не происходит, - заметила  Франсуаз.  -  Поглощение
астральной сущности вместе с кровью дает вампиру животную силу, скорость
и выносливость. Ты сам мог наблюдать, как этот человек разорвал стальные
наручники, словно это были гнилые нитки.
   -  В  то  же  время  питание  кровью  заглушает  в  вампирах  волю  к
сознательной жизни  и  интеллект,  делая  их  полубезумными  тварями,  -
продолжал я. - Только очень развитые в духовном плане  вампиры  способны
пить кровь, пользуясь даруемой ею силой,  и  сохранять  при  этом  ясное
сознание.
   -  В  конечном  счете  именно  это  и  не  позволило  вампирам  стать
доминирующей  расой,   -   заметила   Франсуаз.   -   Но   тем   опаснее
вампиры-одиночки, сохранившие ясность интеллекта. К счастью,  сейчас  мы
имеем дело не с одним из них.
   - Вампир-одиночка претендует на то, чтобы стать демоном, - сказал  я.
- И обладает почти равной демону силой.
   Франсуаз фыркнула:
   - Но он не способен жить в мире с окружающими. Люди  для  вампиров  -
только жертвы, а демоны с вами сотрудничают.
   - И что же я получил в обмен на свою душу? - поинтересовался я.
   - Меня, - ответила Франсуаз.
   Я изобразил на лице крайнее разочарование.
   - Впрочем, хотя вампиры и не могут обычно отказаться от крови,  в  то
же время большинство из них не отваживается нападать на людей, -  сказал
я.
   - Да, вампиры, как правило, пьют кровь животных. Они селятся  либо  в
удаленных от города захолустьях, либо в городских  трущобах,  где  можно
ловить  голубей  и  диких  кошек.  Кровь  животных  заставляет  вампиров
медленно деградировать. Она не наделяет их астральной силой и притупляет
их сознание понемногу, подобно наркотикам.
   - Только  в  городе  Темных  Эльфов  существуют  центры  реабилитации
вампиров. Их три, и содержатся они на средства благотворительности.  Два
из них открыли и  спонсируем  мы.  В  таких  центрах  вампирам  помогают
избавиться от дурных пристрастий и стать полноценными членами  общества.
К сожалению, далеко не все из них хотят, чтобы им помогли.
   - Многим  вампирам  свойственно  острое  чувство  неполноценности.  -
Франсуаз отставила в сторону пустую чашку,  стряхнув  в  нее  с  пальцев
крошки пирожного. - Они ненавидят людей за то,  что  те  не  дают  собой
питаться, но еще больше они ненавидят нас.
   - За что же? - спросил я.
   Франсуаз встала и распустила пояс своего халата.
   - Мы не отказываемся от своих скверных привычек, - проворковала  она.
- Иди ко мне.
   - Вы посмотрите! Ну что это такое?
   Лейтенант Маллен с такой силой тыкал пальцем  в  газетный  лист,  что
тот, изгибаясь, верхней стороной ударял полицейского по носу.
   Жирный  заголовок   на   ярко-оранжевом   фоне   гласил:   "Нападение
вампира-убийцы".
   Чуть пониже, более мелким шрифтом, шли менее сенсационные  заголовки:
"Говорящий теленок в Гавани Гоблинов", "Порча на  судне  из  Асгарда"  и
"Привидение в доме мэра".
   - С каких это пор вас волнует, что пишет желтая пресса? - усмехнулась
моя партнерша, откидываясь на спинку кресла.
   Маллен ловким ударом  нокаутировал  газетный  листок  и,  сложив  его
вчетверо, победоносно засунул в карман.
   - С тех пор, как там печатают мое имя, - ответил он.  -  Если  мы  не
накроем убийцу за пару дней, мне будет обеспечена хорошенькая  неделька.
И как это они успели втиснуть это в вечерний выпуск?
   - Что говорят ваши эксперты, лейтенант? - спросил я.
   Маллен вынул из другого кармана длинный свиток, карту  города  Темных
Эльфов, и развернул его на столе.
   - Они отметили места, где, как им кажется, наш  парень  мог  провести
последние две ночи. Как им  кажется.  Только  позволь  этим  умникам  из
анклава Магов открыть рот, как  они  тут  же  начнут  бахвалиться,  что,
дескать, грязь на одной улице не такая же, как  на  другой.  Но  дай  им
простейшее поручение - и они заштрихуют вам полгорода,  а  потом  еще  и
вторую половину.
   - Как я понимаю, ваши люди уже  прочесывают  эти  места?  -  спросила
Франсуаз.
   - Уж будьте уверены. - Маллен недобро усмехнулся  с  видом  человека,
который  только  что  приступил  к  долгой,  изматывающей  и   абсолютно
бесполезной работе.  -  Нет  ничего  проще,  чем  искать  кого-то  среди
нелегальных эмигрантов.
   - Эти люди вряд ли  станут  сотрудничать,  даже  если  ни  в  чем  не
виноваты, - согласился я. - Ладно, это уже кое-что. Поехали, лейтенант.
   - Сотрудничать? - фыркнул полицейский. - Да  вы  попробуйте  хотя  бы
изловить одного или двух - это уже задачка. Они прячутся в каждую  нору,
в каждую дыру - боятся, что их вышлют на родину.
   - Значит, так. - Франсуаз произнесла  это  таким  решительным  тоном,
словно с ней кто-то ожесточенно спорил. - Мы не станем наступать на ноги
вашим людям, лейтенант. Мы поговорим с теми, кто не станет  отвечать  на
вопросы стражников. Два активных вампира - это слишком много.
   - Подумать только, - пробормотал Маллен, - а я  ведь  собирался  лечь
сегодня пораньше.
   - А что говорит окружной прокурор? - спросил я.
   - Он лопает еще больше  своих  картофельных  чипсов,  чем  обычно,  -
многозначительно сообщил Маллен, ибо сам по себе  данный  факт,  по  его
мнению, значил очень многое. - Говорит, от  стресса  у  него  повышается
аппетит. А я вот думаю - может, он тоже вампир?
   - Вы  сказали  своим  людям,  чтобы  они  проявляли  осторожность?  -
спросила Франсуаз.
   - Я пошлю священника перед каждой полицейской машиной,  -  огрызнулся
Маллен. - Не все так легко принимают некоторые стороны нашей реальности,
мадемуазель Дюпон.
   - Я в детстве был очень разочарован, - подтвердил я, -  когда  понял,
что, если свернуть фантик снова, в нем не появится новая конфета.
   - А вас не спрашивают,  -  огрызнулся  Маллен.  -  Окружной  прокурор
заявил, что если мы не уладим ситуацию за ночь, он вызовет охотников  из
Высокого анклава Дроу.
   - Ой, только не охотники из Анклава! - Франсуаз всплеснула руками.  -
Они повскрывают весь асфальт на центральных улицах и перебьют светофоры,
как сделали это в прошлый раз.
   - Так что с вашими людьми? - напомнил я.
   - Мои парни должны найти их и следить, пока не подоспеет  спецназ.  -
Маллен хлопнул себя по пиджаку. - Значит, поехали, - после чего спросил:
   - Скажите, Амбрустер, почему правдой обычно оказываются злые сказки?
   - Когда это Маллен рано ложился спать? - спросил я.
   Франсуаз задумалась.
   - Может быть, эта история  помешала  ему  пойти  на  свидание,  а  он
стесняется сказать об этом прямо?
   - Кто это, интересно, пойдет на свидание к Малленом? - удивился я.
   Если остановить машину на двадцать футов дальше или на двадцать футов
ближе - лучше заранее застраховать ее от угона и разграбления. Но  перед
баром Рона Педро ее можно даже не закрывать.
   Заведение Рона давно должно было закрыться, но Рон нас ждал.
   - Новости на улицах распространяются быстро, - заметил я,  захлопывая
за собой дверцу.
   - Не быстрее, чем страх, - отозвалась Франсуаз. Я скользнул  взглядом
по пустой улице.
   - Здесь действительно чувствуется страх, - подтвердил  я.  -  Не  тот
громкий, когда люди собираются в кучки и с  нетерпением  ждут  последних
выпусков газет. Это иной страх - тихий, гнетущий,  он  заставляет  людей
забиваться в норы, как крыс.
   - Вокруг этого бара сейчас слонялось бы человек десять-пятнадцать,  -
подтвердила Франсуаз. - А сейчас никого нет. Ты  когда-нибудь  испытывал
такой страх, Майкл?
   - Однажды, - ответил я. - Когда мне вдруг стукнуло в голову, что могу
провести всю жизнь, занимаясь семейным бизнесом. -  Я  сделал  вид,  что
усмехаюсь.
   Мне стало в тот момент так страшно, что я не знал, куда  деваться,  я
боялся, что мне некуда будет свернуть с этого пути.
   - Многие люди мечтали бы оказаться на твоем месте.
   - Это и было страшно, Френки. А ты - тебе когда-нибудь было страшно?
   Она опустила голову, потом посмотрела на меня:
   - Тогда, когда я поняла, что я не такая, как другие. Я спросил:
   - Ну и что? Многие не такие, как другие. Она тряхнула волосами.
   - Я боялась, что останусь одна.
   Я открыл перед ней двери бара, и золотые колокольчики  зазвенели  над
нашими головами.
   Посетителей  не  было,  хотя  деревянная  табличка,  которая   начала
раскачиваться на дверях, как только я повернул ручку, все еще продолжала
показывать Пустому  залу  буквы  и  завитушки,  складывавшиеся  в  слово
"закрыто".
   И здесь все было деревянным, под стать этой табличке: деревянный пол,
выметенный так чисто, как может быть только  в  деревенском  баре,  куда
заходят  фермеры  в  высоких  сапогах,  оставляя  у   дверей   открытые,
иссеченные пыльным ветром джипы; деревянная стойка,  мягкая  на  взгляд,
покрытая чем-то темным и в то же время прозрачным, хотя  я  был  уверен,
что это не лак; деревянные  стены,  на  которых  висели  предметы  самые
разные - от  седел  до  широкополых  шляп,  от  высушенных  кактусов  до
фотографий.
   Предметов было много, и каждый из них был на особицу, точно случайный
пассажир, случайно вошедший  в  случайный  автобус,  идущий  по  длинной
пыльной степи.
   Не было здесь единства,  о  котором  пекутся  иные  владельцы  баров,
расставляя на полках кубки, развешивая по стенам  военную  амуницию  или
испещряя их черно-белыми фотографиями знаменитых  боксеров.  Вошедший  в
бар Рона мог бы,  пожалуй,  подумать,  что  владелец  его  был  когда-то
огром-ковбоем, но пара фотографий убеждала его, что Рон Педро родился  и
вырос в городе Темных Эльфов.
   В  следующую  минуту  вошедшему  уже  представлялось,  что  это  бар,
стилизованный под Дикую Пустошь. Но не было  здесь  ни  револьверов,  ни
кобур, ни галстуков пионеров, ни шерифских Звезд.
   Тот, кто прожил хотя бы пару лет в Олхоме или Канзе, мог бы, пожалуй,
догадаться, что на самом деле объединяет вещи, развешанные по стенам,  -
да только и он был бы не прав. Бескрайняя пустыня,  добрая  к  тем,  кто
входит в нее с уважением и селится в ней с любовью... Нет, не она была в
этом баре хозяйкой, в разноцветной юбке спускающейся к посетителям.
   И тогда человек, сидящий за стойкой,  переставал  искать  единство  в
этих развешанных разностях, единство,  которое  словно  напрашивалось  с
первого  же  взгляда  и  которое  упорно   ускользало,   стоило   только
внимательнее  всмотреться  в  него.  Этот  человек  обнаружил  бы  нечто
большее,  чем  призрачное  единство,  и  успокоился  бы   в   нем,   как
успокаивается тот, кто вернулся домой после  долгой  дороги,  где-то  на
полпути успев позабыть, как выглядит его дом.
   - Доброй ночи, мистер Амбрустер, -  произнес  Рон  Педро,  заходя  за
стойку и облокачиваясь на нее. - Мадемуазель Дюпон.
   Рон Педро был огром из прерий - высоким и  таким  широким  в  плечах,
что, когда он стоял в дверях  собственного  заведения,  то  закрывал  их
собой почти целиком. Его лицо было широким и невозмутимым, как и  должно
быть у огра из прерий, даже если он никогда в жизни не покидал  огромный
город дольше чем на пару недель. Он носил синюю рубашку в белую клетку и
никогда не расстегивал ее дальше верхней пуговицы. Его  длинные  волосы,
черные и ровные, были заплетены  в  длинную  косу,  переброшенную  через
правое плечо.
   На шее Рон носил две цепочки. На одной висел христианский крестик, на
другой - амулет его родного племени.
   Если оба эти бога были истинными, то они не стали бы возражать против
такого соседства. Если же один из них - или даже оба сразу  -  оказались
бы плодом пустых суеверий, то от их  сочетания  тем  более  не  было  бы
никакого вреда.
   Рон  передвинул  по  стойке  высокий  бокал  с  жидкостью,  столь  же
неприятной на вид, как и на вкус, и поставил его перед Франсуаз.
   - Ваш протеиновый коктейль, мадемуазель Дюпон, - сказал он.
   Мы  обменялись  приветствиями,  и  Франсуаз  пригубила  омерзительную
жидкость, которая, по ее уверениям, чрезвычайно полезна для здоровья.
   Во всяком случае, не настолько, чтобы я  предпочел  ее  апельсиновому
соку.
   - Вижу, у тебя кое-что изменилось, Рон,  -  сказал  я.  -  Танцовщицы
больше не объезжают у тебя лошадей, там, на подиуме?
   Рон Педро перевел взгляд туда, где в  глубине  просторного  бара,  по
центру  стены,  возвышалась  площадка,  обнесенная  грубо  обструганными
деревянными жердями. Сено, устилавшее  пол  подиума,  было  свежим,  оно
лежало ровным слоем, девственным, как молоко.
   - Каурый отдыхает в своем стойле, - ответил Рон. - Он  уже  отработал
сегодняшнее представление.
   Держать в центре города Темных Эльфов скаковую лошадь, пусть  даже  и
выдрессированную для нехитрых выступлений  в  баре,  -  это  не  так  уж
необычно, как может показаться на первый  взгляд.  Люди  позволяют  себе
куда более странные и менее безобидные  привычки,  тогда  как  Каурый  -
опытный актер и уважаемый всеми работник этого бара.
   Каждое утро Рон выезжает на нем  на  прогулку  и  покупает  для  него
яблоки на городском рынке.
   -  Я  слышал,  у  тебя  новая   танцовщица,   Рон,   -   произнес   я
полувопросительно, оглядывая пустое помещение бара.
   Огр кивнул.
   - Она огреанка.  Приехала  в  город  два  года  назад.  Хотела  стать
фотомоделью.
   - Получилось? - спросил я.
   - Нет, - ответил Рон. Я поинтересовался:
   - У тебя были проблемы с теми, на кого она работала?
   Тугая коса огра легко дрогнула на широком плече.
   - Если девушка больше не хочет быть  проституткой,  это  ее  дело,  -
ответил Рон. - Если кто-то этого не понимает, я могу объяснить.
   Я спросил:
   - Она не хочет вернуться в свою деревню?
   - Ей нравится большой город.
   Я перегнулся через  стойку  и  указал  на  краешек  иллюстрированного
журнала, который успел заметить. Он лежал поверх пачки вечерних газет.
   - "Мир кино" - это для нее? На этот раз Рон улыбнулся - он делает это
очень редко.
   - Здесь не так уж много любителей кино, Майкл.
   - Она все еще хочет стать артисткой? - спросил я.
   Рон посмотрел на обнесенный деревянными жердями подиум; он больше  не
улыбался.
   - Она считает, что стала, - сказал он.
   Я вынул из кармана визитную карточку и подал ему.
   - Эта женщина владеет тремя телестудиями, - сказал я. - Уверен, у нее
найдется что-нибудь для твоей новой танцовщицы.
   Огр строго посмотрел на меня.
   - Ты не можешь помочь каждому, Майкл, - сказал он.
   - Но ты же пытаешься, - ответил я и спросил:
   - Что слышно о том, что происходит на улицах, Рон? Огр помрачнел.
   - Есть один человек, с  которым  вам  необходимо  поговорить,  Майкл.
Парнишка, ему не больше четырнадцати. Он очень напуган и не хочет никуда
уходить отсюда.
   - Он видел их? - спросил я.
   - Вместе с ними переходил границу.
   - Сколько раз служба иммиграционного  контроля  хотела  закрыть  твой
бар, Рон? - спросила Франсуаз.
   Прежде чем уходить, огр ополоснул бокал моей партнерши и подвесил его
обратно над стойкой.
   - Раз пятнадцать, всадница. Огр приподнял откидывающуюся часть стойки
и вышел из-за нее.
   - Аспониканская община поддерживает  меня.  Многие  из  аспониканцев,
которые сегодня стали в городе влиятельными  людьми,  начинали  с  моего
бара или с такого, как мой.
   - Даже Веласкес, советник мэра по застройке? - усмехнулся я.
   - В том числе Веласкес. Его отец когда-то держал  такой  же  бар.  Он
назывался "Солнце над пустыней".  Когда  иммиграционная  служба  закрыла
его, старому Веласкесу пришлось уехать на  север.  Но  потом  его  семья
вернулась сюда.
   Рон тушил свет, переходя от одного выключателя к другому.
   - Аспоника - хорошая  страна,  Майкл,  но  там  трудно  вырваться  из
бедности. Встать на ноги, обеспечить  свою  семью,  если  твои  родители
бедны, а у тебя одиннадцать братьев и сестер... - Он  развел  руками.  -
Бедняк в Аспонике навсегда останется бедняком.
   - И они верят, что здесь их ждет земля обетованная? - спросил я.
   - Людям надо во что-то верить, - ответил Рон. -  Те,  кто  не  верит,
спиваются, становятся наркоманами или идут в бандиты. А те,  кто  верит,
пересекают границу и оказываются здесь.
   Последнее металлическое жалюзи щелкнуло, опускаясь, и Рон  повернулся
к двери, ведущей во внутренние помещения бара.
   - Когда аспониканцы пересекают границу, Майкл, они останавливаются  в
пустыне или в маленьких поселениях или едут сюда. В деревнях их ищут,  и
им кажется, что здесь, в большом городе, им будет проще затеряться.
   - У них нет работы, у них нет документов, и их считают  преступниками
только потому, что они родились в другой стране, - сказал я.
   - Если у тебя нет образования, нет престижной профессии, то  ты  мало
кому нужен по эту сторону границы, - раздумчиво произнес Рон. -  Лучшее,
на что могут рассчитывать такие люди,  -  это  получить  тяжелую  работу
где-нибудь на стройке, где им станут платить гроши.
   Мы находились уже далеко внутри здания, за узкой  невысокой  дверцей,
отделявшей зал для посетителей, где  мягкий  свет  отражался  и  таял  в
деревянных досках, от внутренних служебных помещений. Но  очарование  не
исчезло и здесь, в отличие от того,  как  это  бывает  в  иных  барах  и
ресторанах, где за незаметной дверью с надписью "Только  для  служащих",
словно  за  кулисами  кукольного  театра,  волшебная   сказка   внезапно
обрывается  и  уступает  место  безликим  коридорам,  спешащим  людям  и
четырехугольным, в рост человека, ящикам для пищевых отходов.
   Здесь все было иначе; все то же дерево обшивало стены, хотя я и знал,
что на самом деле они не деревянные, а каменные -  деревянные  стены  не
могли находиться на первом этаже десятиэтажного дома. Здесь жил сам Рон,
и здесь же жили те, кого он приводил сюда набираться сил  перед  дальней
дорогой.
   - Несколько дней паренек не произносил ни слова. Болтался по  улицам,
шарахаясь ото всех. Ничего не ел. Одна старая  женщина  привела  его  ко
мне, когда я уже собирался закрываться.
   Огр спускался по деревянной лестнице в подвальный этаж.
   - Он приехал в большом фургоне, прямо из-за границы.
   Рон остановился, чтобы убедиться, что мы без помех спускаемся  следом
за ним.
   - Здесь надо нагнуться, Майкл. - Он продолжал:
   - В таком фургоне может уместиться человек  тридцать-сорок.  Те,  кто
перевозит нелегальных эмигрантов, не заботятся  о  том,  чтобы  им  было
удобно в пути.
   - С этим фургоном было что-то не так? - спросила Франсуаз.
   - В нем были всего четверо.
   - Так.
   Я остановился прежде, чем  Рон  успел  открыть  деревянную  дверь,  и
придержал его руку.
   - Что стало с водителем?
   - Вчера он должен был  вернуться,  чтобы  подготовиться  к  перевозке
новой партии эмигрантов. Но я слышал, что его видели в Сан-Франсконе. Он
ходит из бара в бар и набирается, пока