Все следовало сделать правильно.
   Парень, которого я застрелил, начал падать  вправо.  Его  руки  стали
вдруг  очень  длинными  и  извивающимися,  как  макаронины.  Так  всегда
кажется, когда застреленный человек сгибается пополам.
   Падая, он заставил своего соседа отступить  на  пару  шагов  назад  и
опустить ствол карабина.
   Человек в форме начал мне надоедать; я отпустил его и, упав на землю,
перекатился под машиной.
   Выполнять этот трюк очень интересно, но гораздо интереснее не разбить
при этом лицо ни об асфальт, ни о днище автомобиля.
   Я это умею.
   В то мгновение, когда я в первый раз нажал на спусковой крючок,  дуло
револьвера одного из подонков было прижато к животу моей  партнерши.  Не
оставалось ни одного шанса  на  то,  что  человек,  сжимающий  рукоятку,
промахнется. Он и не промахнулся.
   Барабан провернулся, и пуля помчалась по короткому стволу.
   Даже лучшие из профессионалов редко используют бронированные костюмы,
скроенные в виде обычной одежды. Такая  обновка  стоит  слишком  дорого,
чтобы ее мог позволить себе наемник.
   Материал, который идет на них, должен быть в  несколько  раз  прочнее
келавра и в то же время выглядеть как обычная кожа или толстая материя.
   Дорогая игрушка для капризных девочек.
   Пуля так и не вылетела из ствола, потому что ей некуда  было  лететь.
Пистолет мотнуло в руке человека. Под  хруст  разрываемых  сухожилий  он
смог понять, что означает слово "отдача".
   В течение нескольких секунд человек  стоял  и  мелко  трясся,  словно
наступил на находящийся под напряжением провод. Он не  мог  понять,  что
происходит; его нижняя челюсть зажила самостоятельной  жизнью  и  начала
подпрыгивать, точно подвязанная на веревочке.
   Франсуаз насладилась  его  смятением  и  страхом,  как  только  может
насладиться ими сильная женщина; через мгновение  она  крепко  обхватила
его за плечи и изо всей силы ударила головой по лбу.
   - Кажется, это  называют  "зажечь  путеводную  звезду",  -  процедила
девушка.
   Наверное, человеку было сложно отыскать эту звезду среди тысячи искр,
вращавшихся и перемигивавшихся перед его глазами. Его зрачки закатились,
как будто он пытался следить взглядом за круговоротом звезд, а из  обоих
ушей хлынула кровь.
   Когда  Франсуаз  разжала  руки,  тело  мужчины  безвольно   опало   и
распласталось на  асфальте.  Его  пальцы,  вывороченные  и  омертвевшие,
застыли  на  револьверной  рукоятке,  и  девушке  не  удалось  отбросить
подальше его оружие.
   Поэтому она ударила его  каблуком  по  запястью,  раздробив  кости  и
разорвав мышцы.
   - Придется тебе учиться стрелять с левой, - бросила Франсуаз.
   Тот не ответил  (через  пару  часов  медики  констатируют  смерть  от
кровоизлияния в мозг).
   Человек,  сидевший  в  нашем   автомобиле,   потянулся   к   рукоятке
револьвера.
   Он сидел на водительском сиденье и  только  ожидал  приказа  отогнать
машину подальше в лесные заросли. Он оказался не  готов  к  тому,  чтобы
сразу открыть огонь.
   Два выстрела прогремели почти одновременно - справа и слева от  него.
Это его оглушило.
   Его руки лежали на рулевом  колесе,  поэтому  он  потратил  еще  пару
секунд, чтобы достать оружие.
   Целых три причины, которые заставили его промедлить.
   Вот почему я позволил этому парню сесть в автомашину.
   Франсуаз плавно упала на асфальт, правой рукой вынимая свой пистолет.
Она повернулась на бок, прячась за корпусом нашего автомобиля.
   Человек за рулем выхватил револьвер и взвел курок.
   Ему предстояло решить - выстрелить мне в спину или Франсуаз в грудь.
   Он потратил еще секунду, чтобы разобраться с этим.
   Порой люди тратят свою жизнь так бессмысленно.
   Он повернулся в ту сторону, где только что стояла моя партнерша, и не
увидел никого; на мгновение в глазах человека  мелькнуло  удивление,  но
потом он понял, что девушка спряталась за машиной.
   А еще он понял, что не успеет выпрыгнуть из салона.
   Франсуаз распахнула дверцу автомобиля, и ствол ее оружия нацелился  в
живот мужчины. Он начал опускать револьвер, целясь Франсуаз в голову,  и
в это мгновение получил три пули в живот.
   Он запрыгал на сиденье, то ли от боли, то ли от радости - у  меня  не
нашлось  времени  спросить.  Его  рука  с  револьвером  упала.  Франсуаз
переместила оружие чуть выше и выбила ему левый глаз вместе с - мозгами.
   - Больше не станешь угонять чужие машины, - сказала она.
   Я оказался по другую сторону  автомобиля,  трижды  перевернувшись  по
горячему покрытию шоссе. Я слышал, как мои пуговицы скрипят об асфальт.
   Два выстрела громкими голосами армейских карабинов приветствовали мой
кувырок. Одна из пуль врезалась  в  борт  нашего  автомобиля,  отдавшись
колокольным звоном. Второй стрелок не успел прицелиться; он только нажал
на спусковой крючок.
   Его выстрел попал в парня, все еще  сидевшего  на  переднем  сиденье.
Кусок свинца снес ему верхнюю половину черепа. Как ни странно,  но  тому
было уже все равно.
   Над моей головой вновь засияло небо,  и  я  понял,  что  нахожусь  за
автомобилем. Я уткнулся лицом  в  горячие  колени  Франсуаз,  и  это  ее
развеселило.
   У нее особое чувство юмора.
   Я услышал, как карабинеры во второй раз передергивают затворы.  Я  не
видел, как они это проделали, но это  не  настолько  интересовало  меня,
чтобы высунуть голову из-за капота.
   Франсуаз устроилась на боку; теперь, когда я не собирал пыль с дороги
своим костюмом, клиренс автомобиля открывал ей неплохой вид.
   Два мертвых тела и ноги карабинеров.
   Когда я заказываю номер в гостинице  и  прошу  что-нибудь  с  хорошим
видом, я  обычно  имею  в  виду  нечто  иное.  Но,  как  говаривал  один
аллигатор, все зависит от обстоятельств.
   Франсуаз нажала на спусковой крючок дважды.
   За это время карабинеры едва успели загнать в свои стволы  по  второй
пуле.
   - Вот почему я люблю автоматическое оружие, - сказала Франсуаз.
   Две пули разорвали джинсы одному из карабинеров. Он вряд  ли  был  бы
сильно этим расстроен - его брюки выглядели грязными и  такими  старыми,
что наверняка видели первые выступления "Битлз".
   Но вместе с брюками девушка разнесла мужчине и кости его ног; если  я
еще не забыл школьные уроки, их там должно было быть четыре - по две  на
каждую из конечностей.
   Правда, теперь там было гораздо больше мелких кусочков кости.
   Парень упал на дорогу, дергаясь, как выброшенная  на  берег  рыба.  У
него еще был шанс выстрелить из-под низа автомобиля, но он  слишком  был
занят болью, чтобы побеспокоиться о собственной жизни.
   - Как мне это нравится, - проворковала Франсуаз.
   Теперь она сжимала  в  руках  два  своих  пистолета.  Тело  человека,
лежавшего на асфальте, тряслось от боли. Он попытался встать, но не смог
даже подняться на колени.
   Он встретился глазами с Франсуаз, та послала ему воздушный поцелуй.
   Вслед за чем всадила в него шесть пуль из обоих стволов.
   С  каждым  выстрелом  он  вздрагивал  и  бился  головой  об  асфальт.
Последнюю пулю он почти поймал зубами, но так и не смог удержать.
   Оставался еще один карабинер.
   Мгновение  он  наблюдал,  как  девушка  превращает  его  товарища   в
голубиный паштет и размазывает по асфальту.
   Потом выстрелил поверх нашей машины и послал в ствол третий патрон.
   - Брось это, приятель! - крикнул ему я.
   Я поймал себя на том, что так и  не  уточнил,  приказываю  ли  я  ему
бросить карабин или оставить всю затею в целом.
   Особого значения это и не имело.
   - Подумай еще раз, - продолжал я. - Сдай того, кто  тебя  нанял.  Суд
будет справедливым.
   Но парень не верил в эльфийскую систему правосудия.
   Или же знал ее слишком хорошо - а она слишком хорошо знала его.
   Он не захотел воспользоваться шансом, который я  вынул  для  него  из
кармана. Он упал на асфальт, готовый выстрелить нам по ногам.
   - Сдохните! - закричал  он.  Серые  глаза  Франсуаз  вспыхнули,  губы
изогнулись в улыбке.
   - Привет, мальчонка, - пробормотала она.
   Два пистолета запрыгали в ее руках, четко работая затворами.
   Девушка всадила парню по пуле  в  коленные  чашечки,  и  он  упал  на
асфальт  гораздо  быстрее,  чем  намеревался.  Два  следующих   выстрела
настигли его в падении, выйдя через основание позвоночника.
   Когда его тело коснулось асфальта, он уже не думал ни  о  чем,  кроме
обезболивающего. Девушка вскрыла ему пулями  грудную  клетку,  справа  и
слева, и он прополоскал себе рот своей кровью.
   Я вышел из-за автомобиля, сжимая в руках свой пистолет  и  готовый  в
любое мгновение вновь нырнуть за капот.
   Четыре мертвых тела лежали на дороге, и даже крепкий кофе  не  придал
бы им бодрости. Я быстро перебежал шоссе  и  распахнул  дверцу  военного
фургона. Он был пуст.
   Девушка носком черного сапожка  переворачивала  тела  наемных  убийц,
переходя от одного к другому. Ни один из подонков не  подавал  признаков
жизни.
   Очевидно, потому, что ее в них уже не было.
   Я подошел к нашему автомобилю, возвращая свой пистолет в кобуру.
   - Ну как, любимая? - спросил я. - Надеюсь, теперь ты настроена  менее
скептически?
   - Черт, - пробормотала девушка, расстегивая свою куртку.
   Она приподняла белую прозрачную майку. Ее длинные пальцы пробежали по
плоскому красивому животу.
   - Ты животное, Майкл, - прорычала она. - Этот недоносок выстрелил мне
прямо сюда.
   - Я сделаю тебе массаж,  -  пообещал  я,  вынимая  трубку  мобильного
телефона. - Позовите лейтенанта Маллена.
   - Массаж? - Девушка сердито фыркнула  и  заправила  майку.  -  Кто-то
здесь собирался задрать мне юбку.
 
Часть III 
ЛЖЕАПОСТОЛЫ 
 
   Многие скажут Мне в тот день: "Господи!  Господи!  Не  от  Твоего  ли
имени мы пророчествовали?... И тогда объявлю  им:  "Я  никогда  не  знал
вас..."
   Евангелие от Матфея Гл. 7, ст. 22 и 23
 
 
   Его звали Мартин Эльмерих, и он был лейтенантом полиции нравов города
Темных Эльфов.
   Он шел, глубоко засунув руки в карманы. Его бесцветные, сонные  глаза
не  замечали  ни  людей,  окружавших  его  на   оживленной   улице,   ни
возносившихся к небу изрезанных пальмовых листьев.
   Он шел так, как могут ходить по улицам только полицейские, люди,  для
которых улица - не просто шеренги зданий и текущий  между  ними  людской
поток, не бездушная  лестница  эскалатора,  единственное  предназначение
которой - доставлять людей туда, куда они хотят попасть, или  мешать  им
оказаться там вовремя.
   Для Эльмериха улица была иным - огромным миром, со своими законами  и
обитателями; миром, который всегда находится на глазах  у  людей,  но  о
существовании которого они подозревают так же мало, как  и  об  истинных
мыслях своих близких.
   Улица  была  для  Эльмериха  местом,  где  он  работал,  местом,  где
протекала его жизнь. Он знал ее, как можно знать машину или коня;  и  он
знал, что улица тоже знает его.
   Около газетного киоска Эльмерих остановился. Он сунул правую  руку  в
карман и пошарил там, не сразу нащупав  звенящие  кругляши  монет  среди
ключей, бумажек и прочего мусора, оттягивавшего истертую материю брюк.
   Когда Эльмериху удалось высвободить из кармана руку, в  которой  были
зажаты две монеты, он обернулся.
   Никто не следил за ним.
   Он знал, что так и должно быть. Ни один человек не мог знать  о  том,
что предстояло сделать Мартину Эльмериху. Если  бы  даже  кто-нибудь  из
тех,  кто  его  знал,  случайно  оказался  поблизости,  этот   нежданный
свидетель не понял бы, что только что произошло на его глазах.
   И тем не менее Эльмерих обернулся. Улица была его  миром,  а  в  этом
мире всем следовало быть осторожным.
   Даже если ты полностью уверен в собственной безопасности.
   - "Икземинер", - попросил он.
   Его  сонные  глаза   пробежали   широкий   заголовок:   "Долгожданные
переговоры в Раусте. Будет ли Тайра вовлечена в войну?"
   Мартин Эльмерих не знал, о чем идет  речь  в  этой  статье;  политика
находилась вне его мира и почти не влияла на жизнь его обитателей.
   Эльмерих сложил газету, надеясь, что найдет что-нибудь  интересное  в
спортивном разделе.
   Но он не собирался читать газету сейчас.
   Он постоял перед  газетным  прилавком  еще  секунд  сорок,  рассеянно
просматривая заголовки, словно раздумывал, не купить ли еще какую-нибудь
газету. Передовицы рассказывали о слиянии крупных компаний, о перевороте
в одном из княжеств кобольдов, о  серии  убийств,  в  которых  оказалась
замешана религиозная секта.
   Журналы,   развешанные   повыше,   рекламировали    какую-то    новую
компьютерную игру.  Яркий  бульварный  листок,  стыдливо  высовывавшийся
из-под  стопки  солидных  газет,   задавался   вопросом:   "Инопланетные
захватчики среди нас?"
   Компьютерная игра была выдумана для развлечения публики; но и  статьи
про зеленых человечков, убийц-сектантов или политические интриги  -  все
это были лишь трескучие погремушки, имевшие целью  пробудить  интерес  к
жизни в душе скучающего обывателя, но никоим образом не  соприкасавшиеся
с реальной жизнью.
   Мартин Эльмерих знал, что такое настоящая жизнь.
   Знал он и то, что должен делать, чтобы в жизни все было правильно.
   Пусть он не может исправить всего; но ему известно, в чем состоит его
долг, и он будет его выполнять.
   Кто бы ни пытался ему помешать, пусть даже это не кто-то, а что-то.
   Эльмерих отошел от газетного киоска. Он прошел еще  три  с  половиной
квартала, прежде чем окончательно убедился, что никто за ним не  следит.
Он  перешел  на  противоположную  сторону  улицы   и   вошел   в   будку
телефона-автомата
   Ее он выбрал случайно, и это было важно.
   Он ждал три гудка, зная, что на четвертом повесит  трубку,  и  больше
сегодня не станет звонить.
   На противоположном конце трубку подняли; бесцветные  глаза  Эльмериха
стали еще более сонными.
   На  расстоянии  свыше  трехсот  пятидесяти  миль  к   северо-востоку,
отделенный от города  Темных  Эльфов  линией  гор  Василисков,  границей
Аспоники и заливом Опаловых Каракатиц, человек произнес по-харрански:
   - Я слушаю вас, мистер Эльмерих.
   Человеку,  сидевшему  за  письменным  столом,   недавно   исполнилось
пятьдесят три года.
   Его отец был простым крестьянином; от него он получил звучную фамилию
Илора, переливающуюся, как горный ручей, и гордое имя Ортега, надежное и
устремленное к небесам, как вершины гор Василисков.
   И еще отец завещал ему его жизнь - ту, какую он теперь вел, ту, какую
он выбрал из тысячи путей, открывавшихся перед ним в молодости.
   Жизнь, посвященную борьбе за чистоту человеческой расы, борьбе против
тех, кто хоть чем-то отличался от людей  и,  следовательно,  представлял
для них угрозу.
   Родись Ортега Илора  в  четырнадцатом  веке  в  Италии,  он  стал  бы
инквизитором, будь его кожа белой, будь на календаре  1962  год  и  живи
Ортега Илора в доме среди хлопковых плантаций - он надевал бы  по  ночам
остроконечный колпак с прорезями  для  глаз.  (То  есть  был  бы  членом
ку-клукс  клана,  расистской  террористической   организации,   особенно
влиятельной в 50 60-е гг XX в. в южных районах США).
   Но Ортега Илора  родился  метисом,  поэтому  ему  сложно  было  стать
расистом того или иного толка; к тому же он появился на  свет  в  эпоху,
когда человеческая гордыня и суетность превратили бога в некое существо,
менее значимое, чем персонаж телесериала, а пережитая  им  в  отрочестве
трагедия полностью  закрыла  ему  путь  в  бесноватую  стаю  религиозных
фанатиков.
   Не раз и не два на протяжении жизни человека  перед  ним  открываются
новые пути, но что-то в душе заставляет его выбрать только один  и  идти
по нему не сворачивая, отмахиваясь от всех других.
   Тяжелые каменные своды тюрьмы  Сокорро  смыкались  над  его  головой,
делая таким же пленником, как и те, кто томился в  подземных  казематах.
Однако  неволя  коменданта  тюрьмы  была  еще  более  глубокой  и  более
безнадежной, нежели та, на которую он обрекал своих узников.
   Ибо у тех, кого железные цепи приковывали к влажным стенам, в темнице
находилось лишь тело; Ортега Илора же создал тюрьму  для  своей  души  -
тюрьму столь же мрачную и мучительную, как та, которой он управлял.
   Ортега  Илора  был  пленником  собственной  горечи  и  злобы,  и   не
существовало ключа, который смог бы разомкнуть его кандалы.
   Ибо есть люди, которые никогда  не  станут  счастливы  и  никогда  не
позволят, насколько достанет их власти, быть счастливыми людям вокруг.
   - Я слушаю вас, мистер Эльмерих, - сказал комендант.
   Сонные  глаза  Мартина  Эльмериха  на  мгновение  блеснули.  Ему   не
понравилось, что собеседник произнес его  имя  вслух;  и  снова  Мартину
Эльмериху подумалось, что комендант стал чересчур самоуверен и  чересчур
беспечен.
   Ибо   власть   людей    поколеблена;    ибо    крикливые    демагоги,
разглагольствующие о правах человека, открывают дорогу  к  свету  темным
демонам и кровавым тварям, до сей поры прятавшимся в  глубоких  щелях  и
выжидавшим  своего  часа.  В  такое  время  нет  более  места   ни   для
самоуверенности, ни для беспечности.
   Эльмерих это понимал.
   Он не стал говорить  того,  о  чем  думал;  ему  было  известно,  что
осторожность не входит в число добродетелей коменданта, как  и  то,  что
человеческая глупость является лучшим союзником для его врагов.
   Но Эльмерих знал также, как мало осталось среди людей тех, кто отдает
себе отчет в происходящем; его долг, дело,  которому  он  посвятил  свою
жизнь, требуют от истинных  людей  сплотиться,  но  не  ссориться  между
собой.
   Эльмериху еще раз подумалось, как это скверно -  иметь  союзника,  на
которого нельзя положиться.
   - Были сообщения для меня?
   Он не стал закрывать за собой застекленную дверь  слишком  резко,  но
она все равно звякнула за его спиной,  дрогнув  темной  надписью  "Отдел
нравов". Когда-нибудь стекло вывалится и разобьется,  подумал  Эльмерих;
он был недоволен.
   - Баллистики  прислали  отчет,  о  перестрелке  в  клубе  "Сан  бич",
заместитель окружного прокурора звонил и просил вас зайти к нему  завтра
в десять часов.
   Вот  еще,  не  хватало  только   заместителя   окружного   прокурора.
Самоуверенный  выскочка,  интеллигентские  очки  в  толстой  оправе,  на
костюме ни пылинки, ни морщинки.
   Словно он по утрам ложится в нем под давильный пресс.
   Заместитель прокурора был одним  из  тех,  кто  очень  дорожил  своей
карьерой и потому слишком буквально понимал слово "закон".
   Он  отпускал  преступников,  потому  что  ему   всегда   не   хватало
доказательств. Он лебезил перед прессой и не нарушал инструкций.
   Он постоянно помнил о правах наркоторговцев, грабителей,  проституток
и предпочитал забывать, что честные эльфы тоже имеют эти права.
   Из-за таких, как он, страна Эльфов перестала быть гордой  и  великой.
Из-за них порядочным людям приходится прятаться; сегодня  у  нас  нельзя
даже открыто сказать правду, чтобы тебя не затаскали по судам.
   Эльмерих думал обо всем этом, идя по узкому проходу между столами, за
которыми работали детективы. В который раз  этот  проход  показался  ему
чересчур узким. Он просил, чтобы его отделу  выделили  новое  помещение,
более просторное, но его никто не слушал.
   Система, призванная защищать людей, защищала только себя.
   Эльмерих поймал себя на том,  что  чересчур  раздражен;  в  последнее
время с ним такое бывало.
   Он понимал, что причина этого в одиночестве; он не мог положиться  ни
на кого из тех,  кто  его  окружал.  Ни  на  своих  детективов,  которые
тряслись над своей карьерой и прикрывались словами  о  правах  человека,
вместо того чтобы защищать закон. Ни  на  своих  начальников,  заплывших
жиром и погрязших  в  политической  игре.  Даже  те,  кто  понимал,  что
происходит, те, кто пытался что-то сделать, -  и  они  оказывались  либо
чересчур  глупы,  либо  чересчур  самоуверенны,  как  комендант   тюрьмы
Сокорро.
   Мартин Эльмерих был не женат.
   - Раза три звонил какой-то тип, -  продолжал  де