темных глазах старой женщины; я бы сказал, что это
была надежда, если бы надежда не умерла в ней уже очень давно.
   - Пока он еще не может вам написать, - произнесла Франсуаз. - И,  как
вы понимаете, ему лучше пока не возвращаться  сюда.  До  тех  пор,  пока
тюрьма Сокорро не будет закрыта.
   - Закрыта? - спросила женщина.
   - Вы дадите показания перед правительственной комиссией? - спросил я.
- Расскажете о том, что здесь происходило?
   - Да, - ответила она.
   Я положил руку ей на плечо. Потом я развернулся и пошел прочь.
 
*** 
 
   - Она будет говорить правду, даже если эти  фашисты  приставят  к  ее
голове дуло автомата, - сказал я, возвращаясь к нашему джипу. -  Ей  уже
нечего терять в этой жизни. Но есть что защищать.
   - Это меня и тревожит, - отозвалась Франсуаз.
   - Думаешь, этой женщине угрожает опасность?
   - Если она исчезнет, власти этого даже  не  заметят.  Особенно,  если
кто-нибудь посоветует им это сделать.
   - Значит, мы должны ее защитить, - сказал я.
   - Как? - Франсуаз посмотрела на меня сердитыми глазами. - В округе не
менее двадцати десятков деревень, и в каждой из  них  жителям  есть  что
рассказать. Местным воякам достаточно провести рейды в две  или  три  из
них, чтобы запугать остальных. Как ты собираешься защищать здесь  людей?
Введешь войска?
   Я прислушался. Издалека доносился металлический лязг.
   - Ты сама ответила на мой вопрос, - сказал я и потрепал  Франсуаз  по
подбородку. - И если  уж  ты  взгромоздила  свою  хорошенькую  попку  на
водительское сиденье, то трогай скорее.
   - Зачем? - с недоумением спросила Франсуаз.
   - Через две минуты мы должны быть на развилке. Я устроился  поудобнее
в ожидании тряски, и Франсуаз не разочаровала меня.
   - И что? - спросила девушка, заглушая мотор там, где я ей  указал.  -
Все эти люди оказались в опасности, как только мы сюда приехали.
   - Нет, - ответил я. - Комендант Илора не станет пытаться убить никого
из них.
   - И почему же, позволь тебя спросить?
   - Он постарается убить нас, - улыбнулся я.
   Франсуаз повернула голову в  ту  сторону,  откуда  доносился  шум,  с
каждой секундой становившийся все громче.
   Будь я гюэтом, я бы назвал выражение ее лица угрожающим.
   - Бронетранспортер? - спросила она. Я кивнул.
   - Как ты и сказала, едут в деревню, чтобы напугать  всех  крестьян  в
округе. А мы покажем, что это мы угрожаем местным порядкам, а не  мирные
жители.
   - Ты предлагаешь напасть на бронетранспортер? - спросила Франсуаз.
   - Еще как предлагаю. Она расплылась в улыбке:
   - Вот за что ты мне нравишься.
   Я перевернул страницу и, пробежав глазами заголовки,  остановился  на
статье "Колебание цен на Гриффин-бирже".
   Я успел прочитать ее до самой середины и споткнулся на том,  что  мне
пришлось переводить валюту в эльфийские деньги.
   Лязганье и грохот, с которым колеса ATV перебирали шипованные изнутри
полосы гусениц, изрядно отвлекали меня, но все же мне удалось  добраться
до второго столбца.
   Металлический скрежет прекратился, а  шум  мотора  стал  еще  громче.
Бронетранспортер остановился; наверное, причина этого  состояла  в  том,
что мой джип стоял поперек дороги.
   Я поудобнее устроился на водительском сиденье, перевернул страницу  и
снова погрузился в чтение.
   Парень в бронетранспортере  оказался  перед  трудной  проблемой:  что
делать, если в твоей машине не предусмотрен гудок.
   Он конечно же мог объехать мою машину, окунув свой ATV на пару  футов
в придорожную грязь. Но я знал, что он этого не сделает.
   Люди подобны собакам - их реакции всегда одинаковы.
   Люк бронетранспортера с лязгом открылся,  и  оттуда  появилось  лицо,
давно не знавшее мыла.
   - Эй, придурок! - крикнул водитель. - Убери тачку с дороги.
   Поскольку обращение "придурок" никак не могло относиться ко мне, я не
стал обращать внимания на водителя.
   - Эй ты! - закричал водитель. - Ты, в джипе! Я к тебе обращаюсь.
   Я обернулся к говорившему и произнес:
   - Надеюсь, вы не вкладывали деньги в иены? Они скоро упадут в цене.
   - Чего? - спросил солдат.
   - Я говорю о вложении капитала, - пояснил я, складывая газету.  -  Но
если вас это не интересует, давайте поговорим о вас.
   Водитель бронетранспортера замешкался;  по  всей  видимости,  в  этот
момент кто-то снизу спрашивал его, почему они не едут дальше.
   - Насколько я понял, вы направляетесь вон в ту деревню? - спросил  я,
поводя рукой.
   Механик-водитель оказался  плохим  переговорщиком,  поэтому  раздался
второй металлический удар, и рядом с первым люком открылся второй.
   Это напомнило мне детство и кукольный театр.
   - Сеньор, - произнес человек,  в  котором  я  без  труда  мог  узнать
командира ATV, если бы захотел это сделать. - Или вы уберете свой джип с
дороги, или нам придется его раздавить.
   - Мне жаль разочаровывать вас, - произнес я, - но вы никуда дальше не
поедете.
   По всей видимости, фраза оказалась удачной, ибо  он  не  нашелся  что
ответить.
   - Это ATV номер UT745-6G13, - продолжал я, - прикрепленный  к  охране
федеральной тюрьмы Сокорро.
   - Откуда вы это знаете? - спросил командир.
   -  В  вашу  обязанность  входит,  -  продолжал  я,  -  патрулирование
местности - на самом деле, конечно, это называется запугиванием  мирного
населения, но в ваших отчетах это проходит как патрулирование. Я прав?
   - Мы отлавливаем вампиров и прочих нелюдей, -  произнес  командир.  -
Кто вы такой, черт возьми?
   Я вынул из внутреннего кармана удостоверение сенатора и перекинул его
на ATV.
   Командир бронетранспортера просмотрел его и бросил мне обратно.
   - Правительственная комиссия? - спросил он. - Что вы здесь делаете?
   - Возвращайтесь в место расположения, -  сказал  я.  -  До  окончания
расследования. Считайте, что это приказ президента.
   По выражению его лица я понял, что приказ президента он предпочел  бы
получить от самого президента, а не от какого-то  чиновника,  посланного
сенатом.
   Тем не менее он не стал возражать чересчур громко,  хотя  и  произнес
что-то вроде "вонючие задницы".
   Не  знаю,  кого  он  имел  в  виду;  возможно,   кого-то   из   своих
родственников.
   Потом его физиономия скрылась, и следовало признать, что ландшафт  от
этого только выиграл.
   Механик-водитель  торчал  в  своей  дырке   еще   несколько   секунд,
собираясь, вероятно, сказать мне еще какую-нибудь  гадость,  но  сдался,
побежденный мощью моего интеллекта.
   Бронетранспортер  дал  задний  ход,   и   это   получилось   у   него
замечательно. Я засмотрелся на  эту  идиллическую  картину  и  не  сразу
заметил, как Франсуаз шумно уселась на сиденье рядом со мной.
   - Что может быть приятнее, Френки, - сказал я, указывая ей в  сторону
удаляющегося  бронетранспортера.  -  Солдаты,  возвращающиеся  с   войны
живыми.
   - Я бы назвала их падалыциками, а не солдатами. -  Она  зябко  повела
плечами
   Франсуаз кажется, что, когда она так  делает,  ее  можно  принять  за
ранимую натуру, а потому делает это частенько.
   - А я думала, мне опять придется тебя спасать.
   Я посмотрел на девушку долгим взглядом, исполненным терпения, которое
необходимо, когда имеешь дело с глупышками и нимфоманками.
   - Они должны были уехать, - произнес я.
   - Только потому, что ты им это сказал?
   - Это простейший психологический механизм, Френки.
   - Простейший психологический механизм  ты  обычно  демонстрируешь  по
вечерам. Так что ты говорил?
   Я взял на заметку, что следует повысить свою способность терпеть.
   -  Смотри,  -  объяснил  я.  -  В  ATV   обычно   умещается   человек
пятнадцать-двадцать. Это асгардская модель, а у них в  отделении  меньше
человек, чем у нас. Положим, там пятнадцать  человек.  Итак,  пятнадцать
человек едут на бронетранспортере и встречают человека на джипе.
   - Звучит как анекдот, - усмехнулась Франсуаз. - Майкл!
   Бардачок джипа термонепроницаем, чтобы хранить там холодную  воду.  Я
вынул бутылку и, отвинтив крышку, вылил ей немного за воротник.
   Сделав несколько глотков и не отпуская бутылки, я продолжал:
   - Человек в джипе приказывает  им  поворачивать  назад.  Что  сделают
солдаты в ATV?
   - Решат, что он спятил. Майкл, ты мне блузку намочил.
   - Ты рассуждаешь здраво, - кивнул я. - Но солдат не может  рассуждать
здраво.
   - Почему?
   - Рассуди сама. Ремесло солдата - убивать честных, порядочных парней,
которые отличаются от него лишь тем, что их поставили под ружье в другой
стране. Способен на это нормальный  человек?  К  счастью,  нет.  Военная
подготовка состоит в первую  очередь  в  том,  чтобы  приучить  человека
убивать, не раздумывая.
   - А разве солдаты не должны защищать свою страну?
   - Может, так и было раньше, - сказал я.  -  Но  сомневаюсь,  ибо  уже
тогда  каждый  по-своему   перекраивал   карту,   а,   значит,   понятие
патриотического долга граничило с софизмом. Сегодня в  более  или  менее
развитых странах армии существуют лишь затем,  чтобы  держать  в  страхе
свой народ. Если раньше бряцание оружием на  чужой  территории  называли
захватнической войной, то теперь это миротворческие операции.
   Франсуаз скривила кончики чувственных губ, как  будто  ей  предложили
заняться сексом в классической позе.
   - И если солдат убивает бездумно, то и  приказу  он  подчинится  тоже
бездумно?
   Я с гордостью посмотрел на свою ученицу.
   - А это значит, что  наш  сиволапый  приятель  сейчас  звонит  своему
командиру.
   Я положил два пальца на рукоятку настройки, хотя и  знал,  что  волна
выставлена точно.
   Усиленный приемник хрипел, как герой рекламы до того,  как  он  выпил
чудесное средство от кашля.
   - Потом отдашь мне бутылку, - напомнила Франсуаз.
   Радио закашлялось так, что я подумал, не случилось  ли  с  командиром
бронетранспортера острого приступа тошноты.
   Недаром он говорил о каком-то дурном запахе.
   "Я UT745-6G13, -  отрывисто  произнес  командир.  -  У  меня  срочное
донесение для коменданта".
   - Зачем он называет свой  номер?  -  удивилась  Франсуаз.  -  Это  же
единственный ATV, приписанный к федеральной тюрьме.
   - Так и есть, - согласился я. - Тюрьмам вообще не положено держать  в
страхе местное население. Вот почему, когда эта машина выйдет  из  игры,
людям в округе перестанет угрожать опасность налетов.
 
*** 
 
   Ортега Илора,  комендант  федеральной  тюрьмы  №546-бис  специального
назначения,  известной  так  же  как  тюрьма  Сокорро,  сидел  за  своим
письменным столом и размышлял.
   Стол его был металлическим и удобным в своей  простоте;  дотрагиваясь
до его поверхности,  комендант  ощущал  холодное  прикосновение  чего-то
спокойного и сверхземного; и  такое  же  чувство  охватывало  его  в  те
мгновения, когда он сжимал пальцы на  серебряном  крестике,  висевшем  у
него на шее.
   Однако было бы не совсем правильным  сказать,  что  Ортега  о  чем-то
думал; скорее комендант старался освободить свое сознание, очистив  себя
от мыслей, чувств, воспоминаний и отголосков, которые еще долго звучат в
человеческих ушах после того, как звуки, породившие их, давно смолкли  и
развеялись над пустыней.
   Ортега Илора вслушивался в голос, раздававшийся внутри его  существа;
этот голос появлялся там всякий  раз,  когда  смолкали  обманчивые  шумы
окружающего мира. Голос Господа.
   Телефон зазвонил на его  столе,  резко  ударив  по  натянутой  струне
сознания. Ортега Илора поднял глаза; голос Господа начал затихать в  его
душе, и Ортега ощутил почти физическую боль.
   Но он знал, что не может поддаваться слабости.
   Слова Создателя текли по его израненной душе,  залечивая  ее;  однако
долг Ортеги,  его  предназначение  состояло  в  служении  людям,  и  ему
следовало выполнять свой долг, сколь бы больно и сколь бы тяжело ему  ни
было.
   Ортега скорбел вместе со всеми, кого глубоко продавленной подписью на
официальной бумаге отправлял на мучительную смерть или долгие пытки.
   Он знал, что только страдания способны очистить  человечество  -  так
же, как они очистили его самого.
   И не было здесь места ни жалости, ни сочувствию, ни снисхождению.
   "Комендант Илора", - произнес он, и его плечи,  расправившиеся  было,
вновь грузно опустились, придавливая его к столу.
   Голос в  радиоприемнике  продолжал  трещать,  но  слова  были  вполне
разборчивы.
   "Это командир ATV UT745-6G13, -  произнес  голос.  -  Мы  только  что
получили приказ вернуться в место расположения".
   Голос Господа вновь зазвучал в  ушах  коменданта;  он  раздавался  не
только в те минуты, когда Ортега Илора был  погружен  в  себя,  но  и  в
мгновения  наивысшего  напряжения,   когда   почти   все   зависело   от
принимаемого решения.
   Пение ангелов.
   "Чей приказ?" - спросил комендант.
   Командир бронетранспортера  приказал  остановить  машину.  С  помощью
приборов  наблюдения  он  мог  видеть  джип,  по-прежнему  стоявший   на
каменистой дороге.
   Он видел, как к человеку, сидевшему за рулем  машины,  присоединилась
девушка, хотя так и не смог определить, откуда она появилась.
   "Этот человек назвался  чиновником  из  Гранда  Аспоника,  -  доложил
командир. - Показал удостоверение сенатской  комиссии.  Он  сказал,  что
проводится расследование".
   Я с важным видом посмотрел на Франсуаз.
   Сенатской комиссии?
   Ортега  Илора  хорошо  знал  сенатора  Матиаса,  который   возглавлял
комиссию.
   Слабый, малодушный человек, он  предпочитал  проводить  дни  в  залах
сената и всегда закрывал глаза на проблемы, стоявшие перед его народом.
   Однако Илора хотел быть справедливым к Матиасу, ибо даже такой низкий
человек заслуживал справедливости; этому научил Ортегу голос Господа,  и
за многие годы  комендант  не  раз  имел  случай  убедиться  в  глубокой
правильности такого отношения к людям.
   Сенатор  Матиас  почти  ничего  не  делал  для   своей   страны;   он
ограничивался лишь тем, что голосовал  за  те  законы  и  постановления,
которые и без того были одобрены большинством политиков Гранда Аспоника.
   Но у Матиаса имелось одно очень  важное  достоинство;  именно  оно  в
конечном счете помогало Ортеге выполнять свой долг здесь, в  далеком  от
столицы штате.
   Матиас никогда  не  вмешивался  в  его  работу,  предоставляя  полную
свободу действий.
   Полная свобода несла вместе с собой и весь груз  ответственности,  но
Ортега не имел права  бояться  ее;  ответственность  перед  учреждениями
государства была ничем по сравнению с той, которую он  нес  перед  своим
Создателем.
   Матиас не мог санкционировать проведение проверки в его тюрьме; в  то
же время никто, кроме него, не имел на это полномочий.
   Тогда что за человек находится сейчас в пустыне?
   Пение  ангелов  стало  громче;  сознание  Ортеги  прояснялось,  будто
успокоилась рябь на поверхности пруда и в прозрачной его воде  он  видел
образы прошлого и настоящего.
   Но не будущего.
   Эльф.
   Эльф, который был здесь, эльф, который разговаривал с ним.
   Эльф, пришедший вместе с тварью в обличье женщины, эльф, чья душа ему
более не принадлежит и служит лишь пищей для похотливой демоницы.
   "Я знаю этого человека", - произнес Ортега Илора.
   И он в самом деле знал  его;  знал  даже  не  потому,  что  они  были
знакомы, не потому, что в какой-то момент смотрели друг другу в глаза.
   Ортега хорошо знал таких людей, какие бы имена те  ни  носили  и  под
какими бы ни пытались укрыться личинами.
   Эти люди верят в то, чего не существует.
   Они полагают, что все могут жить в мире и согласии, хотя дольний  мир
- юдоль зла и скорби.
   Они считают, что жизнь создана для счастья  и  созидания,  тогда  как
Илора знал, что в ней нет места ничему, кроме служения и страданий.
   Они полагают, что каждый человек  имеет  право  на  то,  чтобы  стать
счастливым;  но  сам  Господь  изначально  милостивым  промыслом   своим
предопределил одним райское блаженство, а другим вечные муки.
   Господь создал богатых и бедных; Господь  послал  людям  страдания  в
наказание за их сладострастие, войны  за  их  тщеславие  и  унижение  за
гордыню.
   Лжецы верят, что можно уничтожить  страдания,  войны,  унижения;  они
борются с голодом, болезнями и катастрофами, не понимая,  что  это  суть
проявления Божественной воли.
   Они говорят, что борются со злом, но на самом деле уничтожают Бога.
   "Убейте его", - приказал комендант.
   "Убейте его. - Приказ глухо отдался в наушниках  командира.  -  Потом
войдите в деревню и не оставьте там камня на камне. Никто из жителей  не
должен спастись; им предназначено погибнуть во Славу Его и  в  назидание
остальным".
   "Аминь", - произнес командир.
   Солнце стояло в зените.
   Оно было так далеко в  вышине  над  человеческим  миром,  как  только
возможно для них обоих, и видело все, что происходит под ним, и касалось
всего своими лучами.
   Изломанная линия гор виднелась на горизонте, вокруг нас  простиралась
каменистая пустыня, и  не  было  на  ней  ничего,  что  могло  задержать
скользящий взгляд,  и  сама  дорога  растекалась  и  таяла,  сливаясь  с
камнями.
   -  Майкл,  -  спросила  Франсуаз,   -   а   каким   оружием   оснащен
бронетранспортер?
   Я приложил руку козырьком к глазам, наблюдая за бронированным  жуком,
нарушавшим однотонность пустыни.
   - Ты имеешь в виду, достаточного для такого расстояния? - спросил я.
   - Не из простого же любопытства спрашиваю!
   - Не знаю, - небрежно ответил я. - На  него  обычно  навешивают  пару
ракет.
   "Это должно выглядеть как несчастный  случай,  сеньор?"  -  отрывисто
спросил командир. "Это лишнее".
   - Пару ракет? - переспросила Франсуаз.
   "Приказ - уничтожить цель", - произнес командир.
   - Вот видишь, Френки, - сказал я, - как все удачно получилось. Теперь
мы отвлекли их внимание на себя.
   - Получить в нос неуправляемой ракетой -  по-твоему,  это  удачно?  Я
развернул газету.
   Ортега Илора отключил радиосвязь. Все кончено; еще  один  бой  против
тех, кто слишком верит в людей и не верит в Бога.
   Против лжецов, которые хуже убийц, ибо поражают не тело человеческое,
но его  душу,  приучая  уважать  себя,  сочувствовать  другим,  свободно
выбирать свою дорогу в жизни.
   Все было кончено; но Ортега знал, что бой этот вечен.
   Как вечно стремление человека ощущать себя не тварью, но творцом,  не
смиренным рабом Божиим, но Человеком.
   - 600 метров - расстояние  до  цели.  Наводчик  поворачивал  короткий
ствол пушки.
   - Наверное, им там будет жарко, - произнес я.
   Огненный столб вырвался из каменной земли в том месте, где только что
темнел жук-бронетранспортер.
   Массивную металлическую коробку подбросило в воздух,  точно  это  был
спичечный коробок. БТР начал заваливаться на бок, когда прогремел второй
взрыв.
   На  сей  раз  огонь  полностью  скрыл  под   собой   боевую   машину.
Внутренности транспортера наполнились струями жидкого пламени, в которых
гнулись металлические обломки.
   Серые  глаза  Франсуаз  вспыхнули,  отражая  алые  отблески.  Девушка
презрительным движением вогнала в дистанционный пульт полосу антенны.
   - Это и  называется  братской  могилой,  -  усмехнулась  она.  -  Или
братским крематорием.
   Теперь бронетранспортер стоял на боку, объятый пламенем.  Его  задняя
часть  была  жестоко  разворочена,  как  бумажная  коробка,  разорванная
нетерпеливыми детьми. Взяв полевой бинокль, я мог  бы  рассмотреть,  что
находится внутри; там не осталось ничего, кроме огня.
   Отсек управления оставался целым снаружи, но  это  единственное,  что
сохранилось от боевой машины. Я мог  расслышать,  как  трещат  и  рвутся
снаряды внутри металлического корпуса, детонируя от высокой  температуры
и взрывной волны.
   - Полыхнуло, как фейерверк, -  заметила  Франсуаз,  разворачивая  наш
джип и направляясь в  сторону  города.  -  А  я  всего  лишь  прикрепила
взрывчатку к задним дверцам.
   - В каждой из них по топливному баку, - пояснил я, прикрывая глаза. -
Еще один - в центре транспортера, между отсеками управлен