ой
возможны согласие и, как следствие, общественная стабильность. (До  1995
г. в Аспонике не  было  принято  ни  одного  закона,  защищающего  права
вампиров).
   Франсуаз  гибко  поднялась,  делая  знак  кому-то,  кто  должен   был
находиться где-то в глубине зала и кого там, как я прекрасно  видел,  не
было.
   - Вы извините нас, шериф, - мягко  произнесла  она.  -  Но  нам  надо
поговорить. Кое с кем. Мы сейчас вернемся.
   Я последовал за своей партнершей, про себя решив не спускать  глаз  с
нашего столика. Как знать - вдруг шериф примется есть из моей тарелки.
   Оттащив меня на  достаточное,  по  ее  мнению,  расстояние,  Франсуаз
приблизила ко мне лицо и зло зашипела:
   - Майкл, чего ты напустился на этого шерифа?
   - Я не согласен с его взглядами, Френки, - с достоинством ответил  я,
- и не вижу причины, почему я не могу высказать это свое несогласие.
   - Когда работа будет закончена, - ласково пообещала она, -  я  устрою
вам публичные дебаты в Витой башне магов. А пока заткнись.
   - Что-то важное? - заинтересованно спросил шериф.
   Он не встал при нашем приближении, хотя по крайней мере один  из  нас
походил на даму.
   - Ничего особенного. - Я пододвинул Франсуаз  стул.  -  Это  была  ее
сестра - они любовницы.
   Франсуаз вспыхнула от ярости.
   Я  с  удовлетворением  кивнул  головой.   Девушке   теперь   придется
сдерживаться до самого конца ужина-ведь именно она  настаивала  на  том,
чтобы вести себя прилично.
   Шериф поперхнулся.
   - Сперва это шокирует, - заметил я. - Но,  в  конце  концов,  это  же
нельзя назвать кровосмешением, верно?
 
*** 
 
   - Даже не знаю, какое наказание тебе придумать, - в ярости  процедила
Франсуаз, устраиваясь на переднем сиденье.
   - Вот как? - лениво осведомился я.
   - Сказать, что я сплю со своей сестрой! Как  мне  теперь  смотреть  в
глаза этому человеку? Я потрепал ее по щеке.
   - Ты первая начала, кэнди. Девушка зашипела:
   - Вовсе нет. Я же говорила не правду. Я удивился.
   - Значит ли это, - спросил я, - что ты и твоя сестра...
   - Майкл, не будь нахалом, - сказала  Франсуаз.  -  По  крайней  мере,
больше, чем обычно.
   Она скрестила руки на груди и обиженно отвернулась,  потом  быстро  и
озорно взглянула на меня.
   - Итак? - спросил я.
   - Что же, - скромно ответила Франсуаз.  -  На  самом  деле  я  иногда
задумывалась об этом - не о том, чтобы спать со  своей  сестрой,  Майкл,
но...
   - О направленности? - подсказал я.
   - О направленности, - согласилась она.
   - И что? - спросил я с неподдельным интересом.
   Она по-особому улыбнулась и вздернула подбородок.
   - Ты еще не понял, что это комплимент?
   - Мне? - спросил я.
   - Разумеется. Я выбрала тебя не только среди всех мужчин, но и  среди
всех вообще.
   Поставив меня таким образом в тупик, девушка самодовольно  улыбнулась
и закинула ногу за ногу.
   - Я не в восторге от того,  что  мне  придется  работать  с  вами,  -
отрывисто произнес федеральный шериф.
   Он шел по полосе аэропорта быстро  и  не  оборачиваясь.  Наверное,  в
глубине его души теплилась надежда, что где-нибудь по пути  к  вертолету
мы от него отстанем.
   - А я не в восторге от ваших методов, - бросил я.
   Ночной аэропорт рассыпался вокруг тысячами огней. Далекие и  близкие,
они зажигались и  гасли,  водя  переливающийся  хоровод  вокруг  меня  и
Франсуаз.
   А над ними опрокинулся бархатный купол неба,  из-за  огней  на  земле
казавшийся еще темнее.
   - Ваш город вне моих полномочий. - Шерифу пришлось  говорить  громко,
ибо взрубающий воздух приземистый вертолет, вздрагивая, пел на  взлетной
полосе свою боевую песнь. - Но эти беглецы принадлежат мне. И мне  будет
проще, если вы не станете путаться у меня под ногами.
   - Если не хотите, чтобы вас вернули пасти овец, - любезно ответил  я,
- соблюдайте субординацию.
   Он  вполголоса  выругался,  проклиная  основу  нашей  конституционной
свободы - верховную эльфийскую бюрократию.
   Франсуаз неодобрительно посмотрела на  меня,  но  я  лишь  улыбнулся.
Поскольку шериф располагал сведениями, которые нас интересовали,  и  был
слишком высокого  о  себе  мнения,  чтобы  поделиться  ими  добровольно,
существовал только один способ заставить его  разговориться.  Он  должен
был поверить, что этого хочет он, а не мы.
   - Буйство настигает этих  выродков  как  болезнь,  -  сообщил  шериф,
занимая место в вертолете. - Очагами. Достаточно одному из них или  двум
порвать удила, как они тут же принимаются сбиваться в стаи. Те, кто  уже
попробовал крови, начинают убивать гораздо больше людей,  чем  нужно  им
самим, - и угощают кровью своих сородичей.
   Вертолет  оторвался  от  земли  и  стал   подниматься,   навинчиваясь
лопастями на небесную спираль.
   - Кончается тем, что  мне  приходится  закапывать  целые  деревни,  -
продолжал шериф. - Будь наше правительство таким же богатым,  как  ваше,
мы поступали бы с выродками так, как следует поступать. Сажали бы  их  в
одиночные камеры и не давали даже разговаривать.
   - Нельзя осуждать человека до того, как он совершит  преступление,  -
возразила Франсуаз.
   - Можно, если он опасен, - возразил шериф.
   - Наверное, именно по этой причине ваше  правительство  не  настолько
богато, - предположил я. - Из-за такого отношения к людям.
   Шериф что-то сказал, я не расслышал из-за шума летящего вертолета. Но
мне показалось, будто он произнес "мировой эльфийский империализм".
   - Как все началось на этот раз? - осведомилась Франсуаз.
   - Так, как это обычно бывает.  Банда  выродков  нахлебалась  крови  и
пошла вразнос. Одного из них мы взяли  почти  сразу  же;  держим  его  в
особой тюрьме, в пустыне - там, где его родичи не смогут его освободить.
Мы летим туда.
   -  По-вашему,  он  может  быть  нам  полезен?  -  не   без   сомнения
поинтересовался я.
   - Мне нет дела до того, полезен он вам или нет, - отвечал шериф. -  Я
говорю с ним по несколько раз в день - и каждый раз он рассказывает  мне
что-то новое.
   - Лучше настройте телевизор на образовательный канал,  -  посоветовал
я. Шериф не ответил.
 
*** 
 
   Алые волны рассвета ласкали розовые кудри облаков.  Черные  тени  гор
ложились  на  пустыню  и  ползли  по  желтым  камням,  чтобы  к  полудню
исчезнуть, но вскоре появиться снова.
   Прозрачное  небо  подрагивало   над   нашими   головами,   тревожимое
вертолетными  винтами.  И  вот  яркий  луч  солнца,  торжествующий  крик
восходящего дня вырвался из-за гряды гор Василисков  и  пронзил  воздух,
осветив каменистую пустыню, по которой торопливым  жуком  бежала  черная
тень вертолета.
   - Ваша тюрьма на самом деле находится далеко, шериф, - сказал я.
   - Это особая тюрьма.
   Далеко, почти на горизонте, показались какие-то то  ли  горы,  то  ли
строения.
   - Это и есть она? - спросила Франсуаз.
   - Тюрьма Сокорро, мадемуазель Дюпон. Отсюда не сбегал никто,  начиная
с 1895 года.
   Стая строений приближалась.  Главное  здание  было  приземистым;  две
сторожевые будки возвышались на плоской крыше, в  них  виднелись  темные
силуэты охранников.
   Высокий забор из  колючей  проволоки  окружал  территорию.  Тюремного
двора не было, ибо не  было  среди  заключенных  тех,  кому  позволялось
видеть  солнечный  свет;  имелась  лишь   круглая   бетонная   площадка,
предназначенная для вертолетов.
   Наш вертолет бился лопастями о воздух, снижаясь.  Четверо  охранников
выходили из караульного помещения, держа  наготове  штурмовые  винтовки.
Федеральный шериф распахнул дверцу и, пригибаясь, пошел им навстречу.
   - Я попал в концлагерь или просто  очень  похоже?  -  осведомился  я,
выпрыгивая на холодный бетон.
   - Когда  интересы  общества  ставятся  выше,  чем  права  граждан,  -
ответила Франсуаз, - страна превращается в  большую  тюрьму,  в  которой
правят военные. Так бывает везде.
   Федеральный шериф  поднес  руку  к  голове,  отдавая  честь.  Четверо
военных, вышедшие  ему  навстречу,  остановились;  один  из  них  шагнул
вперед, опуская дуло штурмовой винтовки, и его пальцы тоже  метнулись  к
черному козырьку.
   - Разве  не  глупо  отдавать  честь,  прикладывая  руку  к  шляпе?  -
проговорил я, подавая девушке руку.
   Франсуаз  прекрасно  может  выпрыгнуть  и  сама,  но   она   полагает
необходимым, чтобы я за ней ухаживал.
   - Прикладывать руку к брови,  как  это  делают  хобгоблины,  ты  тоже
находишь глупым, - заметила она.
   - Ты права, - согласился я. - Вообще, девушка может отдать свою честь
только один раз; и как это военные ухитряются  раздавать  ее  направо  и
налево?
   Кончики губ Франсуаз изогнулись в усмешке.
   Федеральный шериф произносил слова быстро и отрывисто, чтобы не  дать
крутящимся лопастям вертолета подхватить их и унести прочь.
   - Я должен еще раз допросить арестованного, полковник. Люди  со  мной
представляют Высокий анклав Дроу.
   На военной форме человека, к которому он обращался,  не  было  знаков
различия; их не имел ни один из четверых,  вышедших  из  низкого  здания
тюрьмы.
   - Тюрьма такая маленькая? - спросила Франсуаз.
   - Камеры находятся  в  подвальном  этаже,  -  пояснил  шериф.  -  Они
вырублены в скале.
   - Кто-то здесь начитался "Графа Монте-Кристо", - пробормотал я.
   Комендант коротко кивнул головой.  Высокий  воротник  его  форменного
кителя темно-зеленого цвета на мгновение отвернулся, и я увидел, что  за
складками первого воротника скрывается второй - белый и гладкий.
   Комендант тюрьмы был священником.
   - Идемте, - приказал он.
   Он повернулся и пошел  обратно,  к  низкой  двери  в  каменной  стене
приземистого здания, которая, как оказалось, вновь была заперта изнутри.
   Шериф направился следом за комендантом,  не  говоря  ни  слова;  трое
солдат, которые так и не  опустили  свои  штурмовые  винтовки,  остались
стоять на месте.
   Они пришли в движение, только когда я и  Франсуаз  прошли  мимо  них.
Четко,  почти  по-парадному  развернувшись,  они  вновь   взяли   оружие
наизготовку и замкнули шествие.
   - Шериф был  прав,  когда  говорил,  что  у  них  особая  полицейская
система, - заметил я.
   - Наша мне нравится больше, - сказал а Франсуаз.
   Комендант остановился перед массивной железной дверью; теперь  я  мог
рассмотреть, что она глубоко уходит в пазы, вырезанные в камне стены. Ее
невозможно было выбить, и почти  невозможно  открыть  иначе,  кроме  как
изнутри.
   Я даже сомневался, что ее можно взорвать.
   - Они даже не потребовали у нас документы,  -  вполголоса  произнесла
Франсуаз, обращаясь ко мне.
   - Какой смысл спрашивать пропуск у людей, которых ведут в тюрьму  под
дулами автоматов? - заметил я в ответ
   Вертолет не прекращал движения, рассекая лопастями воздух и все же не
трогаясь с места Комендант  стоял,  расправив  плечи  и  подняв  голову;
наконец что-то в глубине стены щелкнуло, и  дверь  начала  откатываться,
исчезая в каменной толще.
   - Камера, скрытая в стене, - негромко пояснил я. - Они не доверяют ни
пропускам,  ни  системам  безопасности.  Дверь  открывается  только  для
командующих офицеров.
   - Только для коменданта, - поправил шериф.
   Дверь перестала двигаться, открывая узкий проход; только один человек
мог протиснуться в него; комендант тюрьмы вошел первым.
   - А если он упадет за углом и  сломает  ногу  -  охранники  останутся
запертыми внутри? - поинтересовался я.
   - Это лучше, чем позволить сбежать тем, кого здесь держат, -  отвечал
шериф.
   Потолок коридора был низким, и мне приходилось наклонять голову. Я не
мог определить, где находятся источники света, но короткий  туннель  был
озарен приглушенным красноватым сиянием.
   Франсуаз коротко усмехнулась и ткнула меня в бок. Я  понял,  что  она
имеет в виду.
   Из каменного здания тюрьмы вел только один проход, строго  охраняемый
вооруженными солдатами. Однако именно это было  самым  слабым  местом  в
системе безопасности тюрьмы Сокорро.
   Узкий коридор не мог  позволить  персоналу  тюрьмы  в  случае  побега
воспользоваться своим  численным  преимуществом;  призванная  затруднить
пленникам путь к спасению, каменная тюрьма в то же время  открывала  для
них несколько перспективных тактических вариантов.
   Довольная тем, что так быстро нашла изъяны в знаменитой аспониканской
тюрьме, Франсуаз улыбнулась и пришла в прекрасное расположение духа.
   Комендант остановился снова. Перед его лицом  темнела  вторая  дверь,
тяжелая и глубоко погруженная в пазы, вырезанные в каменной стене.
   Лицо федерального шерифа оставалось невозмутимым. Гнетущая  атмосфера
каменной пещеры, в которой  лишь  узкий  лаз  вел  навстречу  солнечному
свету, ничуть не беспокоила его; он находил  естественными  и  массивные
металлические двери, и людей, безмолвно шествовавших за ним с  поднятыми
винтовками.
   Комендант хранил молчание. Он произнес не более двух-трех слов с того
момента, как дотронулся пальцами до краешка своего козырька.
   Вторая дверь стала открываться, и из расширявшейся щели забил  яркий,
неестественно-белый свет вмонтированных в потолок  плафонов.  Эта  дверь
была  еще  ниже,  чем  предыдущая;   коменданту   тюрьмы   потребовалось
нагнуться, чтобы войти в нее. За ним последовал федеральный шериф.
   - Вот так люди здесь приветствуют систему правосудия,  -  пробормотал
я.
   Помещение, в  котором  мы  теперь  находились,  оказалось  достаточно
большим; металлические панели обшивали стены,  без  сомнения,  каменные.
Три длинных плафона были вдавлены в высокий потолок.
   Четверо  солдат,  вооруженные  укороченными  штурмовыми   винтовками,
стояли по двое у каждой из стен. Комендант остановился у  дальней  стены
и, повернувшись к нам лицом, одернул полы своего  кителя.  Три  узенькие
складки, появившиеся на темно-зеленой форме, когда комендант  наклонялся
в узкой двери, исчезли, четвертая осталась.
   - Меры предосторожности, которые мы принимаем, - сказал комендант,  -
могут показаться вам излишними. Но только так мы можем быть уверены, что
ни один из наших заключенных не выберется на поверхность.
   Он поднял руку, дотронулся пальцами до  воротника.  Затем  расстегнул
верхнюю пуговицу кителя и сунул руку за пазуху.
   От моего  взгляда  не  укрылось,  что  по  лицу  федерального  шерифа
пробежала и исчезла  легкая  тень  презрения.  Я  понял,  что  комендант
собирается сделать нечто, чего шериф не понимает и не признает.
   Нечто, что он делает всякий раз, входя под своды тюрьмы.
   - Именем Господа, - произнес комендант.
   Теперь стало ясно, что именно вызывало неприятие федерального шерифа.
Он  был  полностью  согласен  с  комендантом  относительно  строгих  мер
безопасности, принимаемых в тюрьме  Сокорро,  а  также  того  обращения,
которому подвергались здесь заключенные.
   Но делать свою работу шериф предпочитал более весомыми инструментами,
нежели именем божества.
   Пальцы коменданта пауком выползли из-под темной  поверхности  кителя.
Мертвой хваткой сжимали они маленький голубоватый крестик,  висевший  на
серебряной цепочке.
   - Именем Господа, - повторил человек.
   Он поднес амулет к губам и поцеловал его. Шериф отвернулся,  хотя  во
всей комнате не было ни одного  предмета,  на  который  можно  было  еще
смотреть.
   - Господь всегда с нами в тяжелой борьбе, которую  мы  ведем  во  имя
чистоты человеческой расы, - произнес комендант.
   Он снова сложил руку, словно готовясь спрятать  амулет,  но  задержал
ее, глядя на нас.
   - Я всегда прячу крест, когда  выхожу  из-под  этих  стен,  -  сказал
комендант. - И вынимаю его, когда возвращаюсь обратно. Это помогает  мне
чувствовать.
   Его большой палец медленно провел  по  выпуклым  драгоценным  камням,
устилавшим крестовину амулета.
   - Господь дает нам великую силу, - сказал он. - В обмен на  преданное
служение ему. И наш долг не дать этой силе расплескаться.
   Шериф не двигался, но я видел, что его гложет нетерпение.
   Комендант повернулся, готовый положить ладонь на рукоятку  внутренней
двери; но вместо того чтобы сделать это, он поднял голову,  глядя  туда,
где не было видно ничего, кроме металла, тускло отблескивавшего в  белом
свете ламп.
   - Дежурный офицер, - сказал он. Это был больше не  голос  священника,
плавный и мягкий. Теперь комендант говорил коротко и жестко.
   - Что происходит? - спросил он. Голос динамика был  глухим  и  звенел
металлом, но все же я без труда различал слова.
   - Все в порядке, сеньор комендант. Заключенные спокойны.
   Комендант повернулся, крупные капли пота  сверкали  на  его  лбу  под
зачесанными назад волосами. Глаза сузились, рот  приоткрылся,  а  пальцы
крепко сжались на перекрестье амулета.
   - Опасность, - сказал он. - Господь предупреждает меня  об  опасности
Удвойте стражу. Подайте электрический ток на внутренние переборки.
   - Да, сеньор комендант.
   Человек с крестиком в руке  тяжело  дышал  Он  встретился  глазами  с
федеральным шерифом и поспешно отвел их.
   Откровенный скептицизм шерифа мешал коменданту.
   - Где-то  здесь,  -  проговорил  тот.  -  Совсем  близко.  Кто-то  из
заключенных готовится к бунту.
   - Кто бы он ни был, - в голосе шерифа звучало  больше  резкости,  чем
обычно, - это не мой подопечный. Пропустите  нас  внутрь,  комендант,  и
разбирайтесь со своим побегом.
   - Хорошо.
   Тонкая струйка пота бежала по щеке коменданта, когда он  проворачивал
ручку металлической двери.  Вооруженные  солдаты  смотрели  на  действия
своего командира бесстрастно, почти безучастно.
   Я понял, что они лоботомированы.
   Комендант шагнул внутрь и внезапно остановился снова. Из  уст  шерифа
неожиданно вырвалось короткое проклятие. Он не верил ни в  предчувствия,
ни в слово Божие, ни в инкрустированный крестик  на  золотой  цепочке  -
только в крепкие стены и электрический ток.
   - Это не заключенные, - прошептал комендант. - Стража.
   Солдаты развернулись, направляя на нас дула штурмовых винтовок.
   Комендант захлопнул внутреннюю дверь, тяжелая рукоятка скрипнула.
   - Комендант, - произнес шериф.
   Однако человек без знаков различия на форме уже  не  слушал  его.  Он
поднес к губам маленький крестик и поцеловал его.
   - Один из вас троих, - глухо произнес он. - Это один из вас.
   Солдаты сделали шаг вперед, сжимая кольцо.
   Я усмехнулся и сложил руки на груди.
   - Иегова болтает с вами по прямой линии, не так ли? - осведомился я.
   Брови коменданта были  нахмурены.  Сгорбившись,  он  шевелил  губами,
повторяя слова молитвы.
   Солдаты не двигались; они ждали приказа. Однако было  очевидно,  что,
если один из нас или шериф попробует двинуться, охранники более не будут
ничего ждать.
   - Комендант! - сердито окликнул военного федеральный шериф.
   Тот не ответил.
   Его глаза были широко раскрыты, были видны желтоватые белки в красных
прожилках.
   - Один из вас троих, - едва слышно проговорил он. - И сейчас я узнаю,
кто это.
   - Связь заедает? - участливо осведомился я. - Однако пока вы думаете,
я расскажу кое-что о вас.
   Комендант  резко  выпрямился,  словно  его  хлестнули  по  спине.  Он
сверкнул на меня глазами и проговорил, кривя рот:
   - Вы ничего не  знаете  обо  мне.  Это  секретный  объект.  Данные  о
персонале хранятся в тайне.
   - Ортега  Илора,  -  неторопливо  произнес  я.  -  Родились  в  семье
крестьянина в небольшой деревне в тридцати милях от Вилья-Эрмоса.
   Шериф с удивлением посмотрел на меня.
   - В одиннадцать лет вы начали учиться  у  святого  отца  Карлоса.  Вы
хотели стать священником, но стали им только много  лет  спустя,  уже  в
сорок два года. Я прав?
   Комендант попятился.
   Его лицо побледнело, а губы задвигались.
   - Вы не можете этого знать, - в ужасе прошептал он. - Откуда вам  это
известно?
   - Когда вам было семнадцать, - продолжал я, - ваш отец начал  слышать
голоса и понял, что в него вселяется дьявол.
 
Аспониканская деревня недалеко от залива Кампече Тридцать четыре года назад 
 
   "Нравится ли тебе жизнь, которую ты ведешь?" Маркос Илора замер, сж