л Ш. Бодлер: "Поэзия - это самое реальное, то, что вполне верно
только в другом мире".

     Сновиденческая  поэтика Кафки отнюдь не сюрреалистична: его образы, как
у Босха,  осязаемы,  пластичны,  определенны. Символы  его  зримы,  телесны,
тактильны.  Не  случайно  его уподобляют "малым голландцам"  или французским
миниатюристам: "Брейгель слова, Домье мысли"...

     Кафка   трансцендентален,  но   нет   большей   реальности,   чем   эта
запредельность. Кафка фантастичен,  но  трудно назвать больший реализм, даже
провиденциализм.

     Роже Гароди придумал для  этого новый термин  - "реализм  без берегов",
но, я полагаю, здесь более к месту - реализм глубины.

     Кафка, как и все великие творцы  мифов, видит и строит мир в образах  и
символах, воспринимает и показывает соответствия между вещами, объединяет  в
неразделимое  целое   опыт,   мечту,  вымысел,   даже   магию   и   в   этом
сверхвпечатлении  и наложении смыслов воскрешает  для  каждого  из нас облик
обыденных  вещей,  скрытое  сновидение, философские  и  религиозные  идеи  и
стремления выйти за пределы всего этого.

     Символ потому и является высшей  правдой, что играет в  искусстве почти
ту же  роль, что  закон  в  науке,  с  той разницей, что  закон  чаще  всего
однозначен, а символ - бесконечен по содержанию. "Все сочинено, но ничего не
выдумано"  -  в  равной  мере   верховный  принцип  науки  и  символического
искусства.  Трудно найти писателя, к  которому  эта формула относилась  бы в
большей степени, чем к Кафке. Все абсурдно и потому реально. Все  невозможно
и  потому  жизненно. Все парадоксально  и потому  единственно верно. Это  не
красные слова: чешское КГБ запретило в 1983-м празднование столетнего юбилея
со  дня  рождения  Кафки  -  не  лучшее  ли  свидетельство  страха перед его
жизненностью и правдой?..

     Впрочем, провидческие сны Кафки оказались лишь пасторалями по сравнению
с чудовищной  правдой и жизненностью иных процессов  и замков  -  застенками
Лубянки в ее московском или пражском вариантах...

710

     Творчество  Кафки  - творение  мифов  нового времени.  Творение  вполне
осознанное, даже дискурсивное. Он  много размышлял о сущности мифов и пришел
к выводу, что главная их идея - владение, завоевание, покорение. И - странно
- победитель в сказке - всегда самое чистое, неискушенное существо.

     Существуют только  кровавые  волшебные сказки. Всякая волшебная  сказка
происходит из глубин крови  и  страха. Это решительно  все виды  сказок. Они
отличаются только внешне.

     Романы  Кафки   -  мифы   поиска.  Замок,   например,  содержит   явные
реминисценции рыцарских поисков св. Грааля, странных приключений Дон Кихота,
беньяновских Путешествий пилигрима. Здесь  везде герой вожделеет не обладать
вещью, но  обрести духовную субстанцию,  преобразовать  мечту.  Здесь  герой
должен преодолеть многочисленные преграды, найти выходы из лабиринтов жизни,
преодолеть  ее чердаки и подвалы. Землемер  К.,  если  хотите, странствующий
рыцарь,  отличающийся  от  своих  предтеч  поражением  в  своих поисках.  Те
преодолевали все преграды, этот тонет во всех лужах. Те - победители, этот -
поверженный.  Сам  Кафка  со  свойственной  ему интеллигентностью  и  тактом
интерпретирует это поражение словами "нельзя овладеть неуловимым"...

     Да,  Кафка  - мифотворец,  но  необычный. Где в мифе герой, победитель,
триумфатор,  там  у Кафки - растоптанный, попавший под  колеса, раздавленный
жизнью. Для  такого исключительного человека как Франк (так  Милена Есенская
называла  его  в  письмах к Максу Броду) необходимы исключительные  условия,
чтобы не зачахла его тонкая духовная организация.

     Милена Есенская:

     Для него  жизнь является  чем-то совершенно иным, чем для  всех  других
людей; деньги, биржа, пункт для обмена валюты, даже пишущая машинка - вещи в
его  глазах  абсолютно  мистические (и они действительно таковы,  только мы,
другие, этого не видим), они для него самые удивительные загадки. Нет у него
убежища, нет крыши над  головой. Поэтому он целиком во власти того, от  чего
мы защищены. Он - как голый среди одетых.

     Он был "нагим  среди  одетых" потому,  что относился к  жизни и ближним
совсем иначе, чем другие:

     Болезнь  легких - всего  лишь  распространившаяся нравственная боль.  Я
болен около четырех или пяти лет, со времени моих двух помолвок.

711

     Он был "нагим среди одетых" потому, что иначе понимал миссию человека в
мире:

     Большинство людей живет,  не сознавая  своей ответственности, и в этом,
мне кажется, причина наших бед... Отказ от своей миссии - грех. Непонимание,
нетерпение, небрежность - вот в чем грех.

     Кафка не  искал  темнот  жизни -  они сами находили его.  Он хотел жить
полноценной  жизнью,  страждал  любви,  питал  надежды: "Никогда  не  терять
надежды. Тебе кажется  уже,  что твоим  возможностям  пришел  конец,  но вот
появляются новые силы. Именно это и есть жизнь...".

     Мне  так хочется объяснить чувство счастья, которое время  от  времени,
вот  как  раз  сейчас,  возникает  во  мне.  Это  нечто  игристое,   целиком
наполняющее  меня  легкой приятной  дрожью  и внушающее  мне  способности, в
отсутствии которых я с  полной уверенностью могу  убедиться в любой  момент,
хоть и сейчас.

     Испытавший много страданий,  он любил жизнь, наслаждался ею,  радовался
счастью  других.  По  свидетельству Макса  Брода, накануне  смерти,  утратив
способность  глотать,  он  наслаждался  ароматом  и  видом  принесенных  ему
клубники  и вишни, "как наслаждался с удвоенной интенсивностью  в  последние
дни вообще всем".

     Ему  хотелось, чтобы  при  нем пили воду (и пиво) долгими глотками, что
ему самому было недоступно; он радовался наслаждению других.

     Он  говорил:   "У  меня   нет  литературных   интересов,  я  состою  из
литературы".  Искусство  было для  него  "делом  всей  личности":  "Все  мое
существо  нацелено  на  литературу...  если  я  от  литературы  когда-нибудь
откажусь,  то  просто  перестану  жить".  Одиночество,  холостяцкая   жизнь,
неприкаянность,  душевные  мучения  -  все  это  было   платой   за  свободу
творчества.  Много сказано  о  неповторимости  Кафки-художника,  значительно
меньше - о подвижничестве Кафки-человека, перерабатывающего собственную боль
в произведения искусства.

     Искусство  для него - гигантское усилие,  сверхсамоуглубление, молитва,
взрыв света.

     Огромен мир, существующий в  моей голове. Как же освободиться  самому и
освободить этот мир, не взорвавшись? Но лучше уж тысячу  раз взорваться, чем
отгонять его или

712

     похоронить в себе. Ибо  именно для его освобождения я здесь и нахожусь,
у меня в этом ни малейшего сомнения.

     Цель художника - преодолеть привычное, взволновать мир, "дабы заставить
его  войти  в  истинное,  чистое,  неизменное".  Художник  -  выразитель   и
проявитель   огромного,  невидимого,  невыразимого   мира,  который   многие
чувствуют, но не способны представить.

     Суметь продолжить вовне внутреннее движение  -  это великое  счастье...
Такое  выражение  впечатлений  и  чувств  в  действительности  является лишь
боязливым  прощупыванием мира. Взор еще затуманен сном... Искусство - всегда
дело,  затрагивающее личность  всю  целиком.  Поэтому  оно  в глубине  своей
трагично.

     Сегодня  мне хочется извлечь из себя всю свою тревогу, и  эту  тревогу,
исходящую из самой глубины моего существа, ввести в глубь бумаги или описать
ее так, чтобы я мог полностью ввести себя в написанное...

     У  Кафки  -  обостренное  сознание  ответственности писателя:  на  него
возложена  пророческая  миссия, но  он  - пророк  бессильный,  следовательно
виновный.

     Это полномочие.  По своей натуре  я не могу взять на себя ничего иного,
кроме, полномочия, которое, однако, никто на меня не возлагал.

     На самом деле Кафка - антипророк: он не вещает истины миру,  а берет на
себя  его тяжесть, не указует пути, а  предупреждает о  безднах. "Его Бог не
просветляет, а покрывает мир мраком".

     Человечество  становится серой, бесформенной и поэтому безликой массой,
если оно отрешается от закона, который дает ему формы.  Но тогда нет  больше
ни  возвышенного,  ни  низменного.   Жизнь  низводится  до  уровня  простого
существования; нет ни  драмы,  ни  борьбы, остается всего  лишь  изнашивание
материи, вырождение.

     Говорят,  что Кафка - ночной художник. Так ли  это?  Правда ли,  что он
служил дьяволу?  Я  люблю признание  Лорки  об  искусстве,  требующем  беса,
дуэнде.  Большинство  великих  художников   чувствовали,  испытали  на  себе
бесовское воздействие искусства. Говорил об этом и Кафка - но говорил не как
Лорка о бесе Пасторы Па-вон, а именно как о "служении дьяволу":

713

     Творчество - сладкая, чудесная награда, но за что? Этой ночью мне стало
ясно... что это награда за служение дьяволу. Это нисхождение к темным силам,
это  высвобождение  связанных  в  своем естественном  состоянии  духов,  эти
сомнительные объятия  и  все  остальное, что оседает вниз и чего  не  видишь
наверху,  когда  при  солнечном  свете  пишешь  свои  истории.  Может  быть,
существует и иное творчество - я знаю только это; ночью, когда страх не дает
мне спать, я знаю только это. И дьявольское в нем я вижу очень ясно.

     Кафка потому был равнодушен  к  своим творениям, что признавал лишь сам
процесс творчества: "Я уважаю лишь те мгновения, в которые их создавал".

     Беспамятство  людей  -  вот  что необходимо  для  спокойной  совести  и
крепкого сна...

     Ф. Кафка:

     Кто точно  знает,  в  чем состоит  долг?  Никто! Поэтому  у всех  у нас
нечиста совесть, и мы пытаемся убежать  от  нее, заснуть как можно скорее...
Может быть, моя бессонница - лишь страх перед этим  посетителем,  которому я
обязан жизнью... Может быть, бессонница - острое сознание греха, страх перед
возможностью внезапного суда? Может быть, сама по  себе бессонница уже грех?
Может быть,  она  является  бунтом  против  природы?  Грех -  источник  всех
болезней. Из-за греха мы смертны.

     Мне кажется, что величайшим заблуждением в  понимании  Кафки-писателя и
Кафки-человека является "погруженность в ничто", "страх и трепет".  Человек,
сотканный  из  нервов,  открытый   всем  шорохам  и  дуновениям,  невероятно
чувствительный к  насилию и страданию, но обладавший чистой  душой и великим
даром, он  являл собой величайшего из когда-либо  живших  святых,  в котором
безусловная  и  огромная вера уживалась  с отсутствием каких бы  то  ни было
иллюзий. Он много перестрадал, но и познал великое  счастье, великую любовь,
а  своим  творчеством-молитвой  превзошел  самых  выдающихся  подвижников  и
аскетов, душевная  чистота  которых была  запятнана религиозным  и жизненным
утопизмом.

     Неистовый  бого- и  правдоискатель, он никогда  и нигде не говорил, что
человеку нет спасения, что путь к Абсолюту навечно закрыт, а жизнь запутанна
и  темна - отнюдь,  как никто взыскующий истины, он стремится  к  чистоте  и
Богу, в отличие от других, сознавая, сколь труден путь...

714

     Наше  искусство -  ослепленность истиной; только  свет на отшатнувшемся
перекошенном лице - правда; больше ничто.

     При  всей  кажущейся  безнадежности  им  написанного,  он  никогда   не
утрачивал надежды и говорил об этом совершенно ясно и недвусмысленно:

     Будь  я  посторонним человеком, наблюдавшим за мной и  за течением моей
жизни, я должен  был  бы сказать,  что все должно окончиться безрезультатно,
растратиться   в    беспрестанных   сомнениях,   изобретательных    лишь   в
самоистязаниях. Но, как лицо заинтересованное, я - живу надеждой.

     Невротизм, неспособность к  действию  не  эквивалентны  безнадежности и
бессилию.  Кафка  был лишен  способности выбирать, но  обладал замечательной
стойкостью,  моральной силой,  способностью в  одиночку противостоять "всему
миру".

     Я  полагаю,  что  бесконечные сетования  и бегства Кафки  камуфлировали
страх потерять  источник творческой  силы  - сами  эти  внутренние  раздоры,
неопределенность отношений,  безнадежность. Определенности он бессознательно
предпочитал  шаткость  несбыточной  надежды,  "бесплодной,  как  надписи  на
надгробиях" (но на самом деле - для него плодотворной).

     Он чувствовал  то, что ему требовалось.  Уверенность  откуда-то издали,
некий  родник  сил,  не  вспугивающий его  восприимчивости  слишком  близким
соприкосновением...

     Говорят,  Кафка   мрачный  писатель.  Действительно,  в  его  понимании
одиночество, отчаяние  - не  временное, а  повседневное состояние  человека,
заброшенного в мир, где границы  между реальным и иллюзорным весьма  зыбки и
неопределенны. И все же, сколь ни глубока бездна  одиночества и страдания, в
которой пребывают  персонажи Кафки,  она  не бездонна.  У нее есть  предел -
надежда.  Надежда, что только сам человек  может  и  должен  разорвать  круг
безысходности и абсурдности происходящего. Только ты сам...

     Писательство  было  для  него не  только  единственным  призванием,  но
максималистской молитвой, плачем,  разверстой раной, самоистязанием, кличем,
обращенным к надмирному Богу, страданием, постижением последних основ Бытия.
Кстати, он  никогда и  никого  не  винил,  кроме  себя,  и  всегда  сохранял
глубочайшую  веру не только в Бога, но и  в силу Добра. "Не  жизнь отвергает
Кафка, - писал его душеприказчик. - Не с Богом ссорится он, лишь с собой".

715

     Характеризуя  друга,  Макс Брод отмечает  -  наряду  с  гениальностью -
непревзойденные чувство справедливости, любовь к правде, честность и чистоту
- в том числе, незамутненное видение мира: из всех  верующих он был наиболее
чужд  иллюзиям,  а  среди  всех,  видящих мир без иллюзий, как  он  есть, он
обладал  самой  непоколебимой  верой.  Сам  Кафка  характеризовал  это  так:
"Счастлив же только тогда, когда мне удается  поднять мир на высоты чистого,
истинного,  неизменного" - ответ всем  нашим шариковым, лаявшим: "Эта Кафка,
агент американского империализма".

     Вот еще слова Кафки, развеивающие туман мифологии:

     Легко  вообразить, что  каждого  окружает  уготованное ему  великолепие
жизни  во  всей  его  полноте, но  оно  скрыто  завесой,  глубоко  спрятано,
невидимо, недоступно.  Однако, оно не злое, не враждебное, не глухое. Позови
его заветным словом, окликни истинным именем, и оно придет к тебе. Вот тайна
волшебства - оно не творит, а взывает.

     Отличительная  черта  Кафки,  мало  свойственная  людям,  -  высочайшая
самокритичность, доходящая порой  до  самоуничижения. В  вечном стремлении к
истине  и чистоте  он  рассматривал собственные  недостатки через  микроскоп
сознания, никогда не прощая себе ни порока,  ни лжи, ни самообмана. Глубокая
вера   была   для  него   не   служением,  а   самоочищением,  может   быть,
самоотречением: "Человек  не  может жить, не испытывая постоянного доверия к
чему-то  незыблемому"  -  в  эту  формулу  веры  он  вкладывал   собственное
содержание  -  абсолютную  честность  перед  собой,  следование  собственной
самости, своему видению человеческого существования.

     Люди делятся на пессимистов и оптимистов  не по отношению к миру,  а по
степени  обостренности  его  восприятия. Оптимисты  -  люди  бесчувственные,
черствые, не знающие душевной боли. Все, что оставляло других безразличными,
разбивало душу Кафки. Его  конфликт с отцом - восстание слабого,  маленького
человека против  могущественного  бога.  Когда  Кафка  узрел  в  отце  яркое
отражение   бездушного  общества,   идол   рухнул,  придавив  несчастного...
Отношения  Кафки с  отцом - модель его  отношений с миром: любовь  и трепет,
бунт против несправедливости  и страх неминуемого поражения. Отношения Кафки
с   отцом  -  символ   подавления   личности  общественностью,   стадностью,
массовостью.

716

     В школе, как и дома, с тех пор как я помню себя, все было направлено на
стирание индивидуальности... С моей  индивидуальностью  никто  не  считался.
Значит, нужно было либо  в силу своей  индивидуальности возненавидеть  того,
кто ее  подавлял, либо считать,  что этой индивидуальности  нет  вообще.  Но
когда  я старался не  проявлять какую-нибудь из моих индивидуальных черт, то
начинал ненавидеть себя и свою судьбу, считая себя скверным и проклятым.

     Феномен  Кафки - это  явление  подавления  личности всем  существующим:
отцом, школой, национальностью, ненавистной службой, жизнью, историей...

     Я изучаю право. Это  значит, что  в  течение  нескольких месяцев  перед
экзаменами  я, серьезно  истощая  свои  нервы,  духовно  питаюсь  древесными
опилками, которые к довершению всего уже разжевали для меня тысячи челюстей.

     Кафка отнюдь  не  случайно  чувствовал  себя Йозефом К.: представителем
закона и подсудимым. "Чего вы хотите, ведь я представитель закона. Поэтому я
не могу освободиться от зла".

     Все  забыть.  Открыть окна. Вынести  все из комнаты. Ветер  продует ее.
Будешь видеть лишь пустоту, искать по всем углам и не найдешь себя.

     Исключительность и неповторимость творчества Кафки - в исключительности
и неповторимости  его внутреннего мира,  в  особой чувствительности ко лжи и
боли, в ярко выраженном нонконформизме.

     По вечерам  я читал книжки, полные  увлекательных историй. Я  не  хотел
спать. Тогда  выключали  свет и  я оказывался  в  темноте.  В чем дело?  Мне
отвечали: все ложатся спать, значит и ты должен лечь спать. Я не  мог спать,
почему  я должен  делать  то  же,  что  и все  другие,  но я верил,  что это
необходимо.

     Феномен   Кафки:   крайний   нонконформизм  плюс   огромная  внутренняя
дисциплина.  Все  его  конфликты   -  в  неразрешимости  этой  антиномии,  в
подчинении принципиально неподчиняющегося.  Здесь  следует искать истоки его
отношений и с миром, и с собственным отцом.

     Феномен  Кафки:  болезненная  впечатлительность   плюс  дикая  грубость
окружающего мира, сверхчувствительность плюс невыносимая боль.

717

     Унылое, безотрадное детство, тревожная юность,  страхи  зрелости -  все
это он  носил  внутри себя. Дело даже не  в  "семейных тайнах" или предельно
черством  отце  -  дело  в  ажурном  складе  души,   разрываемой  от  легких
прикосновений.  Несчастливых детей  на  свете  очень много, но  мало  детей,
потрясенных своим несчастьем, испытывающих  ужас от  обыденного - скажем, от
постоянных разговорах своих отцов о деньгах в конце месяца.

     Отрицательная  роль  отца  в  судьбе  Кафки  бесспорна:  она  во многом
напоминает роль отца  Достоевского. Не  тирань первый "никчемного  сына", не
переживи  второй  убийство  отца  крестьянами,  воспринятое   через  "Эдипов
комплекс", вполне  возможно,  не было бы ни Процесса,  ни Бесов,  ни Братьев
Карамазовых.

     Подросток не случайно стал любимой книгой Кафки  -  ведь  ее герой тоже
пытается  разгадать  тайну  силы  отца,  и  тайна  эта  -  в  его  роковой и
губительной  власти  над сыном, от  которой он не способен избавиться. Кафка
страдал "комплексом  сдавливания" всю  жизнь, его Письмо к  отцу и отдельные
фрагменты  дневников  должны  быть  положены  в  основу педагогики,  в  круг
обязательного  чтения  родителей. Только  одна пронзительная  фраза - ключ к
бесконечному количеству исковерканных родителями судеб  "родимых  чад": ...я
могу в  любой  момент  доказать, что мое  воспитание  было направлено на то,
чтобы сделать из меня другого человека, а не того, каким я стал".

     В характере Кафки странно то, что он в общем-то хотел, чтобы отец понял
его и примирился с детскостью его чтения, а позже - с занятиями литературой,
чтобы ее не выбрасывали за пределы  общества взрослых,  поскольку только она
нерушима и с самого  детства  нерасторжима с сущностью  и особенностью бытия
Кафки.  Отец  был  человеком  властным,   для  него   выгода  ограничивалась
ценностями  непосредственного  действия;  отец означал