т. Из этого я исхожу во  всех  своих рассуждениях о  ней,  и  нет у меня
желания  красть  у  читателя время, произнося далее хвалебные речи: она меня
удивила, восхитила и ужаснула  - большего трудно требовать, вот, собственно,
и все.

     Г-н Олдингтон воспринял г-на Джойса как пророка хаоса  и  посетовал  на
поток дадаизма,  который,  как узрело его провидящее око,  забьет, словно от
удара волшебного  посоха. Конечно,  неуместно судить  о том,  какое  влияние
может оказать книга г-на Джойса. Ведь великая книга может  повлиять дурно, а
книга посредственная в ином случае может  оказаться весьма  полезной. Каждое
следующее  поколение  само отвечает  за собственную душу;  гений  ответствен
перед равными  себе - не перед  собранием невежественных  и развязных фатов.
Олдингтон  находит,  что эта  книга  есть некий  призыв  к хаосу и выраженье
чувств порочных,  предвзятых,  что  она  -  искажение  действительности.  "Я
утверждаю, говорит он, что когда г-н Джойс, обладающий  талантами чудесными,
направляет их  на то,  чтобы вызвать у нас отвращение  к  роду людскому,  он
занимается  делом  неправым  и клевещет на человечество". Это,  комментирует
Элиот, напоминает мнение учтивого Теккерея о Свифте: "С точки зрения морали,
полагаю, это  ужасно,  бесстыдно, недостойно, богохульно: и как бы огромен и
велик ни был этот  Декан, говорю  я,  мы обязаны  его освистать". (И это - о
путешествии  в страну гуингнмов,  представляющемся мне одним  из  величайших
триумфов, коих когда-либо достигала душа человеческая!).

254


     Но  можно ли оклеветать человечество? Что значит клевета  на него? Будь
Улисс "клеветой",  не оказался бы он подделкой, бессмысленным  обманом? Смог
бы обратить на себя внимание Олдингтона?

     Все  это - философские вопросы, тогда как  в отношении  Джойса проблему
следует ставить  иным  образом: в  какой  степени  он  имеет  дело  с  живым
материалом и  как он с ним обходится - как художник, не как законодатель или
проповедник.

     Именно  в  этом  смысле  огромное  значение  приобретает  использование
Джойсом параллели с Одиссеем. Она имеет ценность научного открытия. Никто до
него не строил роман на таком фундаменте: нужды в этом раньше не было.

     Не столь  важно, как называть Улисса  - романом или  эпической  поэмой.
Если  это  не роман, то лишь потому, что  романная форма больше не работает;
ибо роман не  был формой, он был просто выражением века, не утратившего  еще
собственных форм настолько,  чтобы появилась нужда  вводить  его  в какие-то
рамки.

     Роман  кончился  вместе  с  Флобером и  Джеймсом, Джойс  (как и  Льюис)
"опережая"   свое   время,   сознательно   или    бессознательно,    ощутили
неудовлетворенность  романной  формой,  отсюда   большая  бесформенность  их
романов по сравнению с  романами дюжины  умных писателей,  не отдающих  себе
отчета в том, что она отживает свое. Отсюда определение таланта Джойса г-ном
Ол-дингтоном - "великий неорганизованный талант", [что, впрочем неправильно:
никто и никогда столь скрупулезно не "организовывал" материал, как Джойс].

     Используя  миф, постоянно выдерживая параллель между  современностью  и
античностью, Джойс прибегает к методу,  которым следовало бы воспользоваться
и другим. И они при этом были бы подражателями не более, чем ученый, который
применяет   открытия   Эйнштейна   для   осуществления   своих  собственных,
независимых, дальнейших изысканий. Просто это  способ взять под контроль,  -
упорядочить,  придать  форму  и  значение  необозримой  панораме  пустоты  и
анархии, каковой является современная история. Это метод, черты которого уже
были угаданы г-ном Йитсом и необходимость которого Йитс осознал  - первым из
современников. Это метод, будущее которого обещает быть благоприятным.

     Психология (как таковая, вне зависимости от того, относимся ли мы к ней
серьезно или нет),  этнология и Золотая  ветвь вместе  сделали возможным то,
что было невозможным

255

     еще несколько лет назад.  Теперь,  вместо метода повествовательного, мы
можем  пользоваться  методом  мифологическим. И  я  вполне серьезно  считаю,
заключает Элиот, что это шаг к тому, чтобы сделать современный мир доступным
для искусства, шаг к порядку и форме, к которым стремится  Олдингтон. И лишь
те, кто тайно и  без посторонней  помощи  достигли  самодисциплины  в  мире,
который мало чем этому споспешествует,  могут оказаться  способными и дальше
развивать это направление.




КЛЮЧИ? ДАНЫ!

     Я  знаю, что это произведение не больше, чем игра, в которую  я  играл,
руководствуясь собственными правилами.
     Д. Джойс

     Поразительное ощущение - жить вместе с книгой. В 1922 г.  когда я начал
"Работу  в движении",  я в общем-то не жил нормальной жизнью. Это  требовало
огромных затрат энергии, гораздо больших, чем "Улисс". Начиная с 1922 г. моя
книга была для меня большей  реальностью,  чем  сама  реальность.  Все  было
незначительно по сравнению с ней. Все, что  лежало за пределами  книги, было
непереносимо трудно: даже такие мелочи, как бритье по уграм.
     Д. Джойс

     Я требую от читателя, чтобы он посвятил мне всю свою жизнь.
     Д. Джойс

     - Зачем  вы приехали ко мне, ведь в вашей стране мои книги запрещены? -
сказал Джойс Вс. Вишневскому.

     - Мы издаем вас с 1925 года, - ответил тот.

     Правда-ложь:  издаем, да  не даем;  издаем, да  запрещаем;  издаем,  да
поносим... Шестьдесят семь лет - столько времени он шел к нашему читателю...

     Я  знаю,   что  это  нечто  титаническое:  вся  человеческая  культура,
преломленная   сознанием   гения.   Роман-миф,   роман-сон,    роман-история
человечества.  Необходима  высокая  культура,  дабы  освоить хотя  бы  малую
толику. Необходимы  сотни,  тысячи  часов,  вся  жизнь, чтобы  осознать  эту
аутотелическую эпопею, этот чудовищный шедевр, фантасмогорию бытия.

     -  Вам трудно читать? А мне трудно было писать... Исследователи  правы:
роман написан кровью...

     Жак  Меркантон, помогавший Джойсу  работать над корректурой  Поминок  и
часто встречавшийся  с ним в  конце работы над последним романом, вспоминал,
что Джойс много размышлял  об оправданности  цены,  уплаченной  им  за  этот
роман,  - подорванном здоровье, долгих годах каторжного труда, слепоте.  Все
ушло  безвозвратно  -  остался  лишь   магический   текст,   смысл  которого
растворялся в его звучании, журчании, распеве.

     К  концу  работы над Поминками Джойс полностью  обессилел: "Но я должен
кончить.  Невозможно, чтобы после более чем пятнадцатилетней работы над этой
книгой, я избежал повторений".

     Первые страницы самой удивительной книги на свете появились весной 1923
г., хотя замысел, как и других творений  Джойса, созревал на протяжении всей
работы над текстом. Канва дублинской баллады о надравшемся Тиме, проломившем
себе череп при падении с лестницы и ожившем  во  время собственных  поминок,
легла в основу философии истории и жизни, сформулированной Джамбатистой Вико
и обработанной Фридрихом Ницше в  виде  идеи вечного возвращения. С присущей
ему  иронией Джойс облек философию вечного круговорота в ерническую  форму в
духе  взятой  за  первооснову баллады. Жизнь  и смерть, круговорот природы и
эволюция, движение жизни и мировых идей, все это в гротескной и сатирической
форме - таковы главные темы Поминок.

     Поэтическое произведение в идеале таково,  что  целиком доступно только
автору, говорил В.  Брюсов. Поэзию творят, а  не объясняют. Поэзию  не  надо
объяснять  -  объяснения  могут испортить поэзию, как они портят живопись  и
музыку. Объяснение не есть понимание.





СВИДЕТЕЛЬ - Д.ДЖОЙС

     Я вполне мог бы написать историю в традиционной манере. Рецепт известен
всякому романисту. Не составит труда придерживаться принятой хронологической
схемы, понятной любому  романисту,  любому  критику. Я же пытаюсь  по-новому
рассказать  историю обычной семьи. Время, река, город  и есть истинные герои
книги. И вместе с тем материал остается прежним, доступным каждому прозаику:
мужчина  и  женщина, рождение,  детство, ночь, сон, брак, молитва, смерть. В
этом нет  ничего  парадоксального.  Однако  в отличие  от других  я  пытаюсь
выстроить множе-


257

     ство планов повествования, которые подчинены единой  эстетической цели.
Вы когда-нибудь читали Лоренса Стерна?

     И все же. Если Улисс  - то, до чего при большом усилии можно подняться,
то Поминки малодоступны.  Но если гений посвятил акмэ недоступности,  значит
она необходима. Зачем альпинисты покоряют недоступные вершины?

     Моя версия эзотерики Поминок: будучи новатором, глубоко осознавшим факт
неповторимости шедевра, необходимости художественного поиска  в неизведанных
местах, Джойс не мог  остановиться на стилистике и модернизме Улисса, должен
был двигаться дальше, дальше, дальше! Исчерпав резервы жизни и языка,  Джойс
умер своевременно: после Поминок, этой гигантской поэмы в прозе, некуда было
двигаться,  предел был  достигнут, превзойти его  было  невозможно. Никогда!
Никому! Поминки - фи-налистское произведение мировой литературы, все ресурсы
сгущенности смысла, насыщенности  языка исчерпаны раз и навсегда. Это говорю
я,  категорический  противник  завершенности,  конца. Но уникальность Джойса
(как, собственно, любого  гениального творца) в исчерпанности, в прохождении
пути  до  тупика  своей  пещеры,  в выжимании  собственной губки  (дара)  до
последней капли...

     Шедевр  литературной эксцентрики, скажут  потом. Языковая контаминация.
Космический эпос. Самый  загадочный  роман в мировой литературе. Новый миф о
воскрешении.  Новая  книга  из  Келлса. Протест  против хаоса и  дисгармонии
бытия.  Книга-музыка. Не  читать, а ощущать  смысл  в  гадательной форме. Не
читать, а расшифровывать. Величайшая мистификация со времен макферсоновского
Оссиана. Новое измерение в литературе.

     "Джойс возродил  мифологию, осовременил ее,  наполнил субъективизмом  -
человеческим реализмом, и тем самым внес порядок в хаос жизни".

     Он добился  в  литературе  того же, что Шенберг в  музыке: элитарности,
виртуозности, беспредметности, эзотеричности, предназначенной для одиночек.

     Можно только восхищаться внезапным контрастом ассоциаций, столкновением
образов  и  размножением  ассоциативных  связей. Взамен  простому  изложению
приходит  развитие   мысли   (неудачное   слово!)  по  принципу  сиюминутной
ассоциации  -  реакция  читателя  не  поспевает  за  ней...  Поминки  -  это
представление о попытке  понимания мира, где каждой фразой  делается попытка
охватить весь космос.

258

     Действительно  ли он потерпел  сокрушительное  поражение, как  того  бы
хотелось нашим, или, наоборот, создал  невиданный  шедевр, создал совершенно
новый язык, стоящий над всеми языками?

     Когда  я  пишу  о  ночи,  я  просто не могу,  я чувствую,  что не  могу
употреблять слова в  их  обычных связях.  Употребленные таким образом они не
выражают   все  стадии   состояния   в  ночное  время,  -   сознание,  затем
полусознание, и затем - бессознательное состояние. Я нашел, что этого нельзя
сделать,  употребляя  слова  в  их  обычных  взаимоотношениях  и  связях.  С
наступлением  утра,  конечно,  все  снова  проясняется...  Я  возвращу им их
английский язык. Я разрушил его не навсегда.

     Ему действительно пришлось создавать "язык сна": без  малого  50  тысяч
неологизмов, употребленных только по одному разу. Целый огромный словарь...

     Почему Джойс много  внимания  уделял снам? Он понял,  что  сны  - вести
оттуда, что  они  художественны  и архаичны,  что  в снах человек  предстает
нагим,  без  покрова  культуры.  Сны  переносят  человека в  иные миры  -  в
вечность, рай, ад,  собственные глубины. Но  сны  - не  только причудливость
образов, но и специфика языка.

     Языкотворчество, деформация и экстраполяция языка - последний важнейший
аспект  романа  и  первый по своей роли  в его судьбе. Если перечислять  все
такие  аспекты,  то  надо  будет  сказать:  "Поминки по Финнегану"  -  роман
словотворческий,  мифологический  и комический.  И  главным  для  восприятия
оказывается именно  первое,  ибо  оно возводится автором  в  такую небывалую
степень,  что  приводит  к  прямой  невозможности чтения и  понимания книги.
"Поминки по Финнегану" нельзя читать из-за непонятности языка" - это первое,
что все знают об  этой  книге,  и  это отвечает действительности. В основном
язык все же английский; но в каждой фразе и каждой строке - слова, которых в
английском нет. Обычно их нет и ни в каком другом  языке,  это  - неологизмы
Джойса. Их тысячи и десятки  тысяч: если  во всем "Улиссе"  менее  30 тысяч,
слов, то в "Поминках" 49200 только таких,  что употреблены единственный раз.
О смысле некоторых слов и намеков можно догадаться; зная языки, имея  мощную
эрудицию  и  изобретательный  ум,  можно  понять  больше...   процентов  30;
зарывшись, не жалея часов, в специальную литературу, перевалим за 60...

259

     Джойс говорил Жаку Меркантону:

     Разве  это моя  причуда,  когда я пользуюсь сорока языками, которых  не
знаю, чтобы  выразить состояние сна. Разве это  антиязык,  когда я заставляю
двух  мужчин говорить  по-китайски и  по-японски  в  кабаке "Феникс  Парк" в
Дублине?  Это  логический  и  объективный  способ  для  выражения  глубокого
несогласия, абсурда и неизгладимого антагонизма бытия.

     Это были не только языковые эксперименты  -  это была попытка выявления
скрытых,  ускользающих смыслов, поиск  музыки  речи.  Джойс  часто  объяснял
друзьям  упущенные значения  слов,  а  отдельные фразы модулировал  на манер
пения: "Каждый англичанин помнит эту  песню и поймет, что это означает" или:
"Нет на  свете  ирландца,  который  бы не  засмеялся при  этом  намеке".  Ж.
Меркантон, вспоминая часы, проведенные с Джойсом, и рассказывая о его чтении
Поминок, писал: когда он подошел к фрагменту, где было много еврейских слов,
которые  должны были придать повествованию торжественный,  набожный  тон, то
его интонация  приобрела  мягкость, как при пении  псалма:  "Хотелось бы мне
услышать, как эту фразу  прочтет раввин". При этой мысли лицо его просияло и
на нем проступило выражение меланхолической веселости...

     Джойс  стремился  показать,  что обыкновенный  человек  тоже может быть
героем и что современная  жизнь столь  же неизведанна и опасна, как и жизнь,
изображенная в  древнегреческом  эпосе.  Но  он делает  это  юмористическими
средствами,  и мы смеемся,  читая "Улисса".  Когда  Блум, этот  новый Улисс,
попадает в комические ситуации, то же  самое  происходит и с языком, которым
написан  роман.  Слова ведут себя  необычно. Джойс имитирует  или пародирует
другие   произведения.   Одна  очень  длинная   глава   написана   в   форме
фантастической пьесы,  другая -  монолог без знаков препинания,  а в третьей
делается  попытка имитации  музыкальной пьесы. Это  кажется  сложным,  но на
самом  деле забавно, свежо  и ново. Джойс, как и подобает великому писателю,
шел  на  большой  риск,  однако  его  роман  имел  большой  успех, как самое
оригинальное произведение нашего века.

     Правда ли это? -

     Слово было  принесено на алтарь загадочного "Я" этого человека, и когда
огонь  алтаря  погас,  не  осталось   ничего,  кроме  груды  искалеченных  и
разорванных букв...

260

     Или вправду это  была грандиозная мистификация - шутка  над критиками и
читателями,  шутка, потребовавшая  долгих лет самоотвержения  и  каторжного,
галерного труда? А,  быть может, это действительно шутка -  но над нами, над
абсурдом нашего бытия?

     Когда Джойс только начинал писать  Поминки по Финне  г а н у, он сказал
Сутеру: "Я чувствую  себя инженером,  который прокладывает туннель в скале с
двух сторон. Если  мои вычисления  правильны, мы встретимся посередине. Если
же нет...".

     Так что же - да? Как  там у Элиота? "Поминки  коренным образом изменили
эстетический  облик эпохи, разделив литературу  на  два класса:  до  и после
Джойса".

     Или же -  нет?.. Вот  Набоков посчитал  же  Поминки  бесформенной серой
массой    подложного   фольклора,   не   книгой,    а   остывшим   пудингом,
непрекращающимся храпом из соседней комнаты.

     Да и  надо  ли спорить,  являются ли Поминки недостижимым  шедевром или
провалом?  Они - величественная проба культуры и прекрасно, когда  ее делает
Джойс.

     - А что Вы теперь будете писать?

     - Вероятно, всемирную историю.

     Комментарий:  "Чисто джойсов шуткосерьезный ответ: явная шутка, но она,
как показало дальнейшее, вполне соответствовала будущему замыслу".


     Странною, уникальной  книга была уже в  зародыше.  Ибо зародыш  этот  -
употребим излюбленный Джойсов язык эмбриологии  - возник, как и положено при
зачатии, из слияния двух родительских элементов, которые вкупе являют  собой
фантастическую  пару:  "всемирная история" -  и шуточная балаганная баллада.
Всемирная  история по Джойсу обретает свои очертания и свой код в дублинской
балладе "Поминки по  Финнегану",  которую еще в детстве художника  певали  у
него дома. Радостной эту песенку  не назовешь. Баллада полна юмора  - однако
юмора черного, висельного и грубого. В ней поется о том, как горький пьяница
Тим Фин-неган, подсобник на стройке, с утра надравшись, грохнулся с лестницы
и  размозжил  череп. Друзья устроили поминки - по ирландскому обычаю, прежде
похорон,  - и на поминках вдрызг назюзюкались и буйно  передрались. Одна  из
присутствующих  дам  так  "приложила  в   рыло"  другую,  что  та   "полегла
враскорячку на полу": особенный юмор в том, что зва-

261

     ли  обеих  одинаково,  Бидди.  В  пылу  побоища  труп  обливают  добрым
ирландским  виски  -  и от  этого Тим  немедля воскрес.  Всю славную историю
сопровождает припев:  "Эх, была у  нас  потеха/ На поминках Финнегана!" - С.
Хоружий.

     Уже в самом  названии книги  - многозначность: wake -  по-английски  не
только "поминки", но и глагол "пробуждаться", "восставать  к жизни". Опуская
в названии "Finnegan's wake" апостроф, то есть меняя притяжательный падеж на
множественное число, Джойс  получает "Финнеганы пробуждаются", а Финнеганы -
все смертные, то есть - "жизнь идет", "жизнь в движении"...

     Языковые эксперименты не исчерпывают  Поминок -  они только декорация к
философии жизни, точнее - ее  мифологии, витальности, осмыслению на наиболее
глубоких уровнях бессознательного, еще доступных сознанию.

     Мари Жола:

     "Поминки  по Финнегану" - это акт любви к человечеству. Потому что  оно
само и является Финнеганами, которые все собираются пробудиться.

     Поминки по  Финнегану - это стихия мифа, подсознания,  "иных миров". "В
известном смысле героев тут вообще нет". А что есть? Изменчивый океан жизни,
разные  уровни  бытия,  различные  воплощения,  перетекающие  друг  в  друга
ипостаси, знаки, мифологемы, архетипы, коллективное бессознательное...

     Герои - не только люди, но они же - ландшафты, элементы пейзажа, земля,
река ("река жизни"), текучесть, быстроструйность...  "Анна Ливия Плюрабелль"
- гимн женщине-реке, таинственной стихии, возрождающей себя жизни. Шем и Шон
- враждующие, но неразлучные противоположности, активное и пассивное  начала
жизни, бунтарь и конформист,  художник и цензор, Каин и Авель, Джим и Станни
- Шем-Писака и Шон-Дубина...

     Образ Шема, начиная  с  описания  наружности, -  последний  автопортрет
Джойса, финал  первой и постоянной темы его  творчества, темы художника. Это
отнюдь  не  лестный  автопортрет и  не  мажорный  финал.  Шема  сопровождает
уничтожающий каламбур: Шем - подделка (англ. sham). Его образ - безжалостная
и  меткая  карикатура на себя, в нем  горькая,  ядовитая ирония над  собою и
своей  жизнью,   своей   одержимостью  писательством,  своими  слабостями  и
страхами... Немыслимый "закрытый" язык книги здесь даже чувству-

262

     ешь  оправданным: открытой речью автор не написал бы т