,   обладающего   цельностью,   зрелостью,
всеохватностью, глубиной,  новизной. В этом отношении  образцами могут стать
Вергилий и Данте, в какой-то мере - Бодлер.

     Классика - это  зрелость, наиболее  полно  и  целостно  передающая  дух
эпохи,  но не ее ограниченность! Категорический  императив эстетики  Элиота:
"Освободиться... от ограниченностей своего времени и освободить  поэта... от
ограниченностей его эпохи". Развеять иллюзии - вот первейший долг поэта.

     Чтобы  понять   критику  Элиотом   "личностного  начала",  надо  хорошо
понимать, что  он под ним  подразумевал,  а  подразумевал он -  человеческие
фикции,  утопии,  эмоции, интересы,  иными  словами, поверхностное отношение
художника  к  миру,  "слишком  человеческое",  несовершенства   человеческой
природы вообще. "Деперсонализация"  - не умаление конкретной мудрости поэта,
но возвышение  над "средним", поверхностным, массовым. Высокая поэзия - суть
преодоление одномерности, заинтересованности, эмоциональности, самоупоения:

     Поэзия  не  свободное выражение эмоции, а бегство от  эмоции.  Это - не
выражение личности, а  бегство  от  личности. Но, конечно, тот,  кто наделен
личностью и эмоциями, понимает, что означает бегство от них.

450


     Отвергая в духе Ф. Г. Бредли антитезу субъект-объект, Элиот видел целью
искусства восстановление "непосредственного опыта", момента слияния субъекта
и объекта, эмоции  и стоящей за ней реальности. Поэтическое выражение должно
"вырастать"   из  предметной   реальности,   нести  ее  в  себе.   "Единство
восприимчивости"  художника  -  это  его  способность  добраться  до  глубин
изображаемого  бытия, обнаружить праначало, "лежащее  в основе чувственного,
интеллектуального,   нравственного   опыта  поэта".  Таким  единством   были
наделены, например, английские поэты-метафизики.

     Фактически  Элиот  требовал  от поэта  того же, что  Фрейд  или Юнг  от
психоаналитика   -   погружения  в  глубины  бессознательного  и   бытийного
одновременно,  в  глубь сущностей и времен. Он даже считал поэта старше, чем
другие люди.

     Элиот дал переопределение глубинного - auditory imagination: "То, что я
называю "слуховым воображением", - это  чувство слога и  ритма, проникающего
гораздо  глубже  сознательных  уровней  мышления и чувства, придающего  силу
каждому   слову;  оно  опускается   до  самого   примитивного  и   забытого,
возвращается к истокам...".

     Элиотовская  "деперсонализация"  - не  что иное, как суперсимволизация,
юнговская  архетипизация,  сознательная  мифологизация  творчества.  Поэт  -
"медиум,  а  не  личность,  в  котором   впечатления  и  знания   сочетаются
прихотливым и неожиданным образом".

     Это   суждение   созвучно  мыслям  его   современницы  Вулф  о  природе
творчества. Родственно оно  и главному  творческому принципу  сюрреализма  -
требованию   "автоматического  письма".  Элиот  осознал   опасность  крайних
суждений и  вскоре переключил  внимание с регистрирующей функции сознания на
организующую.  В эссе  "Метафизические  поэты"  он  уже  пишет: "Когда  поэт
полностью  готов к  своему  труду,  его  ум  постоянно  схватывает  общность
разрозненного опыта и сплавляет его воедино".

     Таким образом, его отличие от Вулф в понимании задачи писателя  состоит
в том, что она видит ее в фиксации  отдельных разрозненных  "моментов бытия"
(moments of being)  или "моментов  видения" (moments of vision), в то  время
как Элиот - в организации, "формовке" путаного, разрозненного и прихотливого
материала.

     Элиот требовал от поэта  быть  философом, психологом, мудрецом - искать
сущности,  смыслы, непреходящие  начала.  Критически относясь к деятельности
профессиональных философов, он возлагал надежды на "метафизических" поэтов -
философским абстракциям предпочитал поэтическую "логику воображения",

451

     поэтическую  интуицию,  поэтический  синтез чувства с мыслью,  формы  с
глубиной    содержания.   Поэзия    -   это   дисциплина,   сила   традиции,
преемственность, воссоздание ценностей. Задача поэта  - не инвентаризировать
памятники  ушедших эпох,  но  активно воздействовать на прошлое, открывать в
нем новое и вечное, осознавать бессмертие.

     Элиоту  принадлежит   глубочайшая   идея   индивидуализации   традиции,
обогащения традиции новыми прочтениями, ценностями, перспективами.

     Ни один поэт, ни один художник не  обретает свое значение изолированно.
Значимость поэта возможно оценить  лишь  в  его  соотнесенности с поэтами  и
художниками прошлого.

     Элиота   страшила   романтическая  сентиментальность,  эмоциональность,
поверхностность, конкретность  -  вот почему он требовал универсализации,  в
известном смысле интеллектуализации творчества.

     Поэт  интересен  или замечателен  отнюдь  не  его  эмоциями, рожденными
частными событиями его жизни.

     Вся поэзия,  можно сказать, начинается с эмоций, пережитых  человеком в
его   отношениях  с  ему  подобными,   друг   с   другом,  с   божественными
установлениями и  всем  окружающим миром... Но  даже  на  самом  примитивном
уровне выражения функции поэзии никогда не сводятся к тому, чтобы вызвать те
же самые эмоции в аудитории.

     Задача поэта - "превратить частные и глубоко личные переживания в нечто
более  значительное и отстраненное, в нечто универсальное и  надличностное".
Другими словами,  речь идет не о  деперсонализации творчества,  а  о желании
проникнуть в сокровенную суть вещей,  "приникнуть к основным силам, движущим
человеческой  природой". Речь  идет  не о  бесстрастности,  "объективности",
рассудочности, а о сокровенности, не о сужении эмоциональной сферы  поэта, а
о  максимальном ее расширении для увеличения объема "материала для  поэзии".
По выражению одного из  поэтов, интеллект самого Элиота "пылал белым огнем",
наполняя его поэзию невиданным прежде напряжением, новаторством*.

     *  Не  случайно  Нобелевская  премия (1948 г.)  присуждена  Элиоту  "за
приоритетное новаторство в становлении современной поэзии".


     Рассуждения об интеллектуализации творческого акта Элиотом не учитывают
широты его эстетических взглядов. "Поэт не знает,


452

     что он хочет сказать, - писал Элиот в Трех голосах поэзии. - Он угнетен
бременем, от которого  должен разрешиться, чтобы испытать  облегчение.  Или,
иначе  говоря, он одержим демоном,  против которого  бессилен, потому что  в
первоначальном явлении он  не имеет ни лица, ни  имени, ничего; и  слова, из
которых  он  создает  поэму, есть форма изгнания  этого  духа". Чем  все это
отличается от романтического вдохновения или от дуэнде Лорки?

     Любопытно,  что  в  то  время,  когда  "передовые"  и   "прогрессивные"
требовали "разрушения цивилизации",  "реакционный" обскурант  Элиот развивал
ценности элитарной культуры. Лоуренс громил  "насквозь прогнившую культуру",
Элиот  видел в  ней спасение  от погромщиков. Наши доказывали единственность
своего ущербного соцреализма, Элиот считал, что "обновление поэзии, подобное
тому, свидетелями которого мы  стали в нашем столетии, не может быть целиком
и полностью заслугой какой-то группы поэтов...".

     Цель критики, считал Элиот, суть толкование текстов и воспитание вкуса.
Самая  жизнеспособная  критика - самокритика искусного  и опытного писателя,
чье дарование бесспорно. Но есть критика-искусство и  критика-знание. Критик
должен обладать чрезвычайно развитым чувством факта,  и этот дар незаурядный
и нечастый. Чувство факта вырабатывается медленно  -  оно  сродни  жизненной
мудрости.

     Ведь овладеть нужно многими совокупностями различной значимости фактов,
и  постигнутые  нами факты  высшей  значимости, знание, умение  осуществлять
контроль соприкасаются с фантазией, уводящей в небесные сферы.

     Разумеется, приумножение критических  монографий и эссе грозит породить
превратную склонность к чтению о произведениях искусства вместо знакомства с
самими   произведениями;  грозит  распространением  готовых   мнений  вместо
воспитания  вкуса. Но факты неспособны портить  вкус; самое худшее, что  они
могут за собой  повлечь, - привести к гипертрофии одной склонности, скажем к
истории,  к древностям, к литературным  биографиям, посеяв  иллюзию, что эта
склонность  помогает  воспитывать  вкус  вообще.  Поистине  же  портят  вкус
распространители готовых мнений либо фантастических идей...

     Главную задачу критики Элиот видел в развитии художественного вкуса  за
счет  бесстрастной  интерпретации,   глубокого,  лучше  сказать  -  мудрого,
интеллектуального   анализа.  Критика  -  это  самообновление  и  импульс  к
обновлению  искусства.   Задача   критика   -  обнаружить   новые  измерения
художественного    произведения,    изменить    общепризнанное    понимание,
реорганизовать прошлое:

453


     Время  от   времени,   каждые  сто  лет   или  около  того,   возникает
необходимость  в  появлении критика,  который  бы пересмотрел  прошлое нашей
литературы  и расставил бы поэтов и поэтические произведения в ином порядке.
Суть такой задачи не революция, а реорганизация*.

     *   "Новая   критика"   самого   Элиота  точно  соответствовала   этому
утверждению.


     Размышления  о поэзии влияют на самосознание  поэтов и позволяют глубже
постичь   природу    поэтического   творчества.   Критика   есть   "развитие
самосознания", ассоциированное с идеей ценности. Критик  не  вразумляет,  не
интерпретирует,  не комментирует  -  критик ловит  энтелехию,  ищет  монаду,
развивает вкус.

     Критика  необходима  для  поэзии,  так  как  определяет  и  формулирует
необходимые для ее реорганизации  пути, предугадываемые самим  поэтами  лишь
интуитивно.

     Элиот  считал,  что "каждое произведение  имеет  не только  собственную
жизнь,  но  и  жизнь,  обнаруженную  в  нем другими":  самоценность  великих
творений обогащается ценностями, вкладываемыми в них новыми поколениями.

     Масштаб  художника Элиот определял не  степенью его деперсонализации, а
интенсивностью   художественного   процесса,    напряженностью   поэтической
структуры стиха, оригинальностью угла  зрения: "Четко определенный взгляд на
жизнь - вот что придает достоинство зрелому поэту".

     Показательно,  что  при анализе творчества  Данте, Шекспира,  Марвелла,
Донна и  других  художников  слова  Элиот  видел  главное  его достоинство в
свободном выражении личности, человечности, напряженности чувств и мыслей.

     Мы часто чувствуем у Шекспира, что драматическое действие на сцене есть
символ  и  тень какого-то более  значительного явления  из  области  чувств,
причем более реальных, нежели наши.

454


     Элиот никогда не догматизировал собственную эстетику: ни когда требовал
деперсонализации, ни когда  искал "объективный  коррелят", ни когда отвергал
биографию  и  психологию поэта,  требуя лишь скрупулезного  анализа  текста,
поэтико-языкового  результата творчества. Элиот  не страшился  противоречий,
пересмотров  и самоотказов.  Открыв "новую критику",  дав  совершенно  новый
подход к  анализу текста, приведший к  поразительным по глубине результатам,
он заговорил  о пагубности  собственного влияния.  Не  это  ли  самый верный
показатель масштаба?

     Элиот  никогда не  воспринимал ни  свою,  ни  чужие  поэтические теории
догматически.  Со  временем  он  пересмотрел  свое  отношение  к личностному
началу, термины impersonal  poetry,  dissociation of sensibility,  objective
correlative  * исчезли из его обихода. Теория "деперсонализированной" поэзии
не исчерпывает его подхода  к поэзии,  но составляет одну  из важных  граней
этого подхода. Безличность  понималась Элиотом широко: и как объективистская
бесстрастность,  и  как  способ   воплощения   и  духа  времени  и  всеобщих
универсальных  чувств  и законов  человеческого  бытия,  но  никогда  -  как
обезличенность.

     *  Деперсонализация  поэзии,   распад   чувствительности,   объективный
коррелят (англ.).







СТРУКТУРА ПОЭЗИИ

     Слова - возможно,  самый трудный для  искусства материал, ибо ими  надо
пользоваться  так,  чтобы  передать и зримую  красоту и красоту  звучания, а
кроме того, выразить в грамматически оформленном предложении какую-то мысль.
     Т. С. Элиот

     Я буду рассказывать сказку, в  которую верю  как в быль; сказка  звуков
пройдет: пусть для вас  она - сказка;  а для меня она - истина; дикую истину
звука я буду рассказывать...
     А. Белый

     Всех  поэтов  заботит  не  только  содержание,  но  и  форма,  техника,
структура, внутреннее устройство, механика, просодия стиха, но в наше время,
пожалуй, только двое - Томас Стернз Элиот и Андрей Белый были равно велики в
поэзии и  ее теории,  первый -  как творец  новой критики  и структурализма,
второй - как автор теории фигур, аналитик ритмической организации и акустики
стиха, соотнесения звука и смысла,  вскрытия образа в слове, звуке  и ритме.
Полное единение формы и содержания в символе -  вот чему оба они учили и что
сами осуществляли в  музыке  поэзии.  Оба постоянно  размышляли над  тайнами
стихосложения, в  поисках секретов поэтической технологии, тайн поэтического
ремесла обращаясь к опыту величайших стихотворцев.

455

     В конце Вечная красота будет плодотворна, писал Владимир Соловьев.  Это
- самый глубокий, самый эзотерический мотив  Четырех квартетов  Элиота  и...
четырех симфоний Белого, интимный смысл лирики обоих.

     Я   не  случайно   вспомнил   Соловьева,   которому   принадлежит  идея
философского    синтеза,    "всеединства",   многополюсности,   во    многом
тождественная философии стихосложения Элиота.

     Всеобщему распаду  и хаосу (а именно так  был понят переломный характер
нашей   эпохи  Элиотом  и   многими   художниками   Запада)   Элиот   упорно
противопоставляет  идею  единства,  примирения  враждующих  сил, уничтожения
противоположностей. "Ощущая весь  мир  как хаос, художник  начинает видеть в
поэтической форме как  таковой единственно  устойчивый  аспект существования
вещей".

     Поэты-новаторы,  взломавшие  поэтическую  традицию,  Элиот и  Белый  не
просто   отталкивались  от   традиции,  но   испытывали   огромную   тягу  к
"упорядоченности",  измерению,  проникновению  в нутро  поэзии,  переложению
невидимого и сокровенного на язык строгого расчета.

     В их стиховедении такая же россыпь открытий в сфере теории стиха, как в
их стихосложении - поэтических новаций.

     Такой подход [к  форме] в высшей степени характерен для зрелого Элиота,
исчерпавшего  возможности   динамической  фрагментарности,  почувствовавшего
опасность    перенасыщения   произведения    островыразительными   приемами,
повернувшего  в   конце   20-х   годов  в  сторону  нового   стиля,  который
предусматривал   сложную   гармонию    и   строгость   форм,    в    сторону
"неоклассицизма". Тяга к "упорядоченности" всегда  жила в нем, ее следствием
явилось  стремление  противопоставить  собранность  стиха  той  максимальной
разорванности, которую он ощутил  у ярых пропагандистов  свободного стиха  -
Лоуэлла,  Лоуренса.  Отсюда   его  отрицательное  отношение  к  прозо-поэмам
Олдингтона. Отсюда  и вывод, которым он  завершил  полемику с верлибристами:
"Ни один стих не свободен для того, кто хочет сделать хорошую вещь".

456


     Ни Белый, ни Элиот не  были "формалистами": если  форма превалирует, то
гармония исчезает. В эссе о Паунде Элиот писал:

     Некоторые думают, что им нравится форма из-за содержания или содержание
из-за  формы.  У совершенного поэта  они всегда  соответствуют друг другу  и
предстают как некое единство, иначе говоря, они всегда одно и то же.

     И Белого, и Элиота  в стихосложении больше всего волнует музыка поэзии:
не случайно  Элиот  пишет статью  с таким  названием, а Белый  -  знаменитые
Симфонии:

     Мои юношеские "Симфонии" начались за роялью в сложении мелодиек: образы
пришли  как  иллюстрации  к звукам - из  музыки  Грига  вылупилась "Северная
Симфония". Сюжет,  образ, слово  здесь  уступают звуку и  ритму,  становятся
иллюстрациями  к ним.  Ведущую роль  играет  музыка, ведомую  -  литература:
Жан-Поль Рихтер, Достоевский, Ницше, Ибсен...

     Элиот  всегда  исходил  из  равновесия  и  единства звука и содержания:
"Музыка поэзии не есть нечто, существующее отдельно от смысла". Ему был чужд
принцип Эдгара  По,  воодушевлявший Стефана  Малларме,  -  принцип, согласно
которому "стихотворение  не  говорит нечто, оно само есть  нечто".  "Следует
быть  осторожным,  говоря,  что  содержание  становится  менее значимым",  -
реагирует  поэт-интеллектуал.  Элитарность  -  да! Но  элитарные идеи прежде
элитарных форм. Но все ли так просто?

     Как поэты, и Белый, и Элиот  понимают сложность отношений между смыслом
и звучанием, содержанием и мастерством.

     Признавая  в целом  значимость  содержания,  Элиот в лекции  "От По  до
Валери" развивает мысль о различной степени его значимости на разных уровнях
восприятия.  Так, поначалу  внимание слушателя направлено  на  содержание. С
развитием  языкового сознания  (the  consciousness  of  language)  возникает
уровень  восприятия, на котором  читатель испытывает  интерес и к содержанию
как  таковому,  и  к  способу  его  передачи,  воплощения,  т.  е.  начинает
осознавать  стиль.  На третьей  стадии  содержание отходит  на  задний план,
теперь оно уже не цель стихотворения, а необходимое средство его реализации.
Речь идет о читательском восприятии, но, надо полагать, и  поэт проходит эти
этапы в процессе творчества.

     Как и имажисты,  Элиот  чувствовал внутренний разлад между материалом и
формой  и  способность  формы уничтожить  содержание:  "Возможно,  все,  что
материал  делает,  это  повторяет  "не  так!  не  так!"  перед лицом  каждой
неудачной попытки формальной организации".  Проблема мастерства в том, чтобы
придать углубленному содержанию техническое совершенство.

457

     Передать  потомству свой  родной язык более развитым, более утонченным,
более  отточенным,  чем  он был до того, как ты начал  писать на  нем, - вот
высшее достижение, на которое способен поэт как поэт.

     Неистребимая  искренность  слова  во   все  времена  отличает  хорошего
писателя  от  плохого,  а в решающие  моменты  отличает  великого  поэта  от
незначительного.

     Тот, кто действительно любит поэзию, знает, обязан знать все ее уровни.
Противоречие  между техникой  и  выражаемым чувством  -  различия  неизбежно
грубые  и  причудливые  -  не   будут  пугать  нас,  мы  сможем  оценить  их
достоинство,  мы  сможем  понять и  учесть  схождение пиков, смешение темы и
значений, формы и содержания на любом уровне.

     Различая звуковой,  образный и смысловой  уровни  слова, Элиот вслед за
Паундом  на первое место ставил конкретность и точность  поэтического слова,
"сок  смысла", скрытое могущество  языка,  энергию  действия.  Слово  должно
обладать не только силой звука, но быть весомым, зримым, сочным: "Необходимо
создавать целый мир из  него, сжимая  и  сжимая слово, пока оно не  выпустит
весь сок того смысла, присутствия которого в нем мы никогда не подозревали".

     ...слова,
     Из сил выбиваясь, надламываются под ношей,
     От перегрузки соскальзывают и оползают,
     От неточности загнивают и гибнут.


     Комментируя слова Лоуренса о том, что поэзия требует абсолютной прямоты
выражения, Элиот писал:

     Это то самое, к чему  я так  долго стремился: творить  поэзию,  которая
была  бы  поэтичной по  существу  своему, без  всякой  внешней  поэтичности,
поэзию, обнаженную до  костей, настолько  прозрачную,  чтобы  при  чтении мы
обращали внимание  не  на самые  стихи, а  лишь на то, на что они указывают.
Стать  выше  поэзии, как  Бетховен  в своих поздних  произведениях стремился
стать выше музыки.

     Поэзия  не  должна быть  риторством, ибо  поэт - не оратор: "Чрезмерное
внимание к звучанию  слов при их  выборе не может не нанести ущер