прямотой.

     Полуцитатные  отрывки  высокого  лиризма   в  стиле  Шекспира   и   его
современников служат  исходными  точками  для  срыва  в визжащие  диссонансы
крайней, подчеркнуто современной вульгарности.

     В  публицистике  Элиота  какая-то  старческая  импотенция  мыслительной
формы... Если бы  мы не знали, что  Элиот - вождь  целого течения английской
интеллигенции, имеющий большое влияние также в Америке и во Франции, мы были
бы  склонны   скорей  представить  изучение   его  публицистических  писаний
исследователям расстройств речи и мысли...

     Но тот факт,  что эта кустарно-импотентная  публицистика воспринимается
буржуазной   публикой  и  притом   самой  "высоколобой"   и,  казалось   бы,
квалифицированной, как "руководство к действию", сам  по себе бросает  самый
яркий  свет  на  состояние  буржуазной  культуры.  Это не только  культурный
упадок, это какое-то жуткое перерождение мускулов и тканей, нарушающее самое
функционирование мыслительной способности.

     При  первом  резком  обострении  классовой борьбы, при  первом  подъеме
революционной активности масс все эти ручьи сольются в одно фашистское море.
Тогда в него вольется и "классицизм - католицизм - роялизм" Элиота и сыграет
в нем не последнюю роль, так как  именно  через него  приобщаются к  фашизму
наиболее "культурные" слои молодого поколения буржуазной интеллигенции.

     Все  эти  коммуно-шизофренические  тексты  имеют интересную возможность
"иного  прочтения":  заменив  "буржуазию" и  "империализм" на "большевизм" и
переобозначив  классы,  мы  получаем  довольно  точный  диагноз собственного
состояния  при условии  одновременной замены предмета  рассмотрения,  скажем
Элиота, - на пять тысяч поэтов нашей федерации.

     Даже после "ослабления" ошейника и поводков - такие вот "перлы":

     ...модернистские  идейно-эстетические позиции закрепощали  этот талант,
сужали и ограничивали возможности художника.

     Созидательных сил своего времени Элиот постичь не сумел.

     Он  изучал теорию  стиха,  но никогда  не  изучал общественную  теорию,
которая позволила  бы  ему  осознать  и сделать себя частью  творческих  сил
общества.

     Он  принадлежал  к  художникам, которые не  сумели понять  исторической
перспективы.

     В  Комсомольске-на-Амуре  постигли,  изучили,  осознали, сумели;  поэт,
синтезировавший в себе мировую культуру - нет...

     Он стал ретроградом в политике, в философии, в эстетике, и при всем том
он  остался  большим поэтом, который при  всех своих попытках уйти  от прозы
жизни,  не мог скрыть своей озабоченности судьбой  человека в буржуазном (?)
мире...   Сквозь  толщу   ретроградных  взглядов  Элиота  в  его  творчество
пробиваются "голоса людские"  и вопят  о  поруганной в  буржуазном мире  (?)
человечности...

     Что ж, и на том спасибо...

     Элиота  преследует  мания неминуемой катастрофы, которая особенно полно
выражена в поэмах "Бесплодная земля" и "Полые люди". Эти поэмы при  том, что
заложенные  в них  идеи пессимизма и неверия в силы человека неприемлемы для
нас, являются выдающимися произведениями мировой поэзии, отражающими  упадок
и деградацию современной буржуазной цивилизации.

     "Выдающимися произведениями" - да уж, смелость беспредельная...


407

     Элиот не случаен. Он символ роста интеллектуального начала  в искусстве
-  его  философичности,  экзистенциальности, глубины.  Нельзя  забывать  его
предшественников и современников, формировавших культуру эпохи, оксфордцев и
апокалипсистов,   имажистов  и  бывших   георгианцев,  авторов   "Мэверикс",
"Группы", "Движения": Т.  Хьюма, Э. Паунда, Д. Лоуренса, У. Одена, У. Йитса,
Д. Энрайта,  Ф. Ларкина,  Р. Грейвза. Симптоматично, что поэзия "Движения" и
макрейкеров развивалась в русле Элиота, а не Дилана Томаса, и что сам Элиот,
как поэт  и критик,  вел свою родословную от С.  Джонсона,  Д.  Драйдена, С.
Колриджа и М. Арнольда, а не от Мильтона.

     Центральное место в английской поэзии первой половины XX века бесспорно
принадлежит  Томасу  Стерну  Элиоту, в  творчестве  которого с  максимальным
напряжением   и  трагизмом  отразились  исторические   катаклизмы   времени:
человеческая   опустошенность,  тревога,   бездушность  цивилизации,  гибель
личности - все это,  осмысленное и выраженное поэтом в широком  философском,
историческом и культурном контексте.

     Духовная  и  творческая  эволюция  Элиота  сложна  и  неоднозначна:  от
убежденного атеизма до безоговорочного приятия  англо-католической доктрины,
от  увлечения  эстетизмом и  символизмом,  а  затем  традициями  барокко  до
неоклассицизма.  Но  на  всех  этапах  эволюции  Элиота,  вопреки  постоянно
меняющемуся  многообразию  подходов,  решений, оценок,  средств поэтического
выражения,  его  творчество  отличает тенденция  к  философскому  осмыслению
основных  категорий   бытия,   фундаментальных  проблем  истории,  культуры,
религии.  Неизменно широк и культурный диапазон его  поэзии:  стихи насыщены
аллюзиями,  ассоциациями,  реминисценциями, относящимися  к  самым различным
пластам   многовековой   человеческой   цивилизации.    Причем   весь   этот
многообразный  и  разнородный  материал  органично вплетается в  поэтическую
ткань произведений.

     Элиоту  присуще   обостренное  ощущение  зыбкости  и  уязвимости  всего
созданного  разумом   и   трудом   человека,   "бесплодности"   цивилизации,
опустошенности населяющих ее  "полых людей". Отсюда боль и тревога за судьбы
цивилизации, за  судьбы культуры  и -  шире - за судьбы всего  человечества,
которое, по убеждению  Элиота, обречено на гибель,  если  погибнет культура.
Отсюда же - уже на уровне образности - апокалипсические картины опустошения,
ужаса,  смерти,  пророческие  интонации  (порою прямо  моделирующие  мрачные
предсказания Екклесиаста), столь характерные для его крупных произведений.

     Элиот более всего ценил в художнике "чувство своей эпохи". Он не  верил
в прогресс  и  считал  подлинным историзмом тот,  что  позволяет за "суетой,
политическими     программами    и    платформами,    научным    прогрессом,
филантропическими начинаниями и ничего  не  улучшающими революциями"  видеть
изначальные  и  извечные  формы  борьбы  добра  и  зла.  Потому  он  и  стал
традиционалистом,  что  понимал  поверхностность  изменений  и  незыблемость
глубин  - в жизни и  искусстве: "По прошествии некоторого времени становится
ясно, что новый способ писания влечет за собой не разрушение,  а  творческую
реконструкцию".  Первична  неизменность,   изменения  вторичны,  согласие  и
порядок  приоритетны по  отношению  к  борьбе -  таков главный акцент первой
программной книги Священный лес.

     Огромное влияние на элиотовскую  концепцию порядка  и  традиции оказала
философия Ф. Г. Брэдли, в  чем-то  подобная концепции всеединства  Владимира
Соловьева.

     Если Абсолют должен быть  теоретически  гармоничным,  его  элементы  не
должны  сталкиваться.  То есть борьба не должна  быть просто борьбой. Должно
существовать некоторое единство, которому борьба подчинена, и целое,  внутри
которого она больше не борьба.

     Эстетика Элиота действительно во многом напоминает соло-вьевскую: поиск
единства,  гармонии,  ощущение  цельности  культуры.   Традиция  -  средство
сопряжения   разнородных  элементов,   приведение   разнообразных   начал  в
"синхронное единство", отыскание равновесия между частями единого целого.

     По воле пересекшихся времен
     Мы встретились в нигде, ни до, ни после
     И зашагали призрачным дозором.
     Я начал: "Мне легко с тобой на диво,
     Но к дивному приводит только легкость.
     Скажи: что я забыл, чего не понял?"
     И он: "Я не хотел бы повторять
     Забытые тобой слова и мысли.
     Я ими отслужил: да будет так.
     И ты отслужишь. Так молись за мною,
     Чтоб и добро, и зло тебе простили.
     Злак прошлогодний съеден, и, насытясь,
     Зверь отпихнет порожнее ведро.
     Вчерашний смысл вчера утратил смысл,
     А завтрашний - откроет новый голос.
     Но так как ныне дух неукрощенный
     Легко находит путь между мирами,
     Уподобляющимися друг другу,

409

     То я найду умершие слова
     На улицах, с которыми простился,
     Покинув плоть на дальнем берегу.
     Забота наша, речь нас подвигала
     Избавить племя от косноязычья,
     Умы понудить к зренью и прозренью,
     И вот какими в старости дарами
     Венчается наш ежедневный труд.
     Во-первых, холод вянущего чувства,
     Разочарованность и беспросветность,
     Оскомина от мнимого плода
     Пред отпадением души от тела.
     Затем, бессильное негодованье
     При виде человеческих пороков
     И безнадежная ненужность смеха.
     И, в-третьих, повторенье через силу
     Себя и дел своих, и запоздалый
     Позор открывшихся причин; сознанье
     Что сделанное дурно и во вред
     Ты сам когда-то почитал за доблесть.
     И вот хвала язвит, а честь марает.
     Меж зол бредет терзающийся дух,
     Покуда в очистительном огне
     Ты не воскреснешь и найдешь свой ритм".

     Сам   Элиот,  будучи  средоточием  мировой  культуры,  отрицал  влияния
современности, понимал, что сделать следующий шаг - значит найти свой путь.

     Что бы ни происходило в американской поэзии между 1900 и 1914 годами, в
моей памяти от этой  эпохи  не сохранилось  ровным счетом ничего.  Я не могу
вспомнить  ни   одного   из  тогдашних  английских  поэтов,  который  как-то
способствовал бы моему формированию. Браунинг больше мешал, чем помогал идти
вперед; правда, он кое-что  сделал для разработки современного  поэтического
языка,  но  рано  остановился.  По  и Уитмена  в  ту пору воспринимали через
французские обработки.  И вопрос возникал все  тот  же: куда нам идти  после
Суин-берна? А ответ, казалось, был только один - некуда.

     В статье Американская литература Элиот писал:

     Наши симпатии,  если меня не подводит память, принадлежали  тем поэтам,
чьи  имена  называют, говоря  об английской поэзии  90-х годов; но все  они,
кроме  одного, были  уже в могиле. Исключение составлял  У.-Б. Йитс; он  был
моложе других,  отличался более  крепкой  и здоровой натурой и был не  столь
велеречив, как  поэты из  Клуба версификаторов,  среди  которых  прошла  его
юность. Но и Йитс тогда еще не нашел собственного поэтического языка; рас-

     цвет его  таланта  начался  поздно;  лишь к году  1917-му  он  предстал
великим  современным поэтом,  но к этому времени мы сами уже достигли такого
положения,  при  котором  Йитс  воспринимался  не как предшественник,  а как
старший  почитаемый современник. Поэты  90-х годов, помимо  новых интонаций,
пробивавшихся в некоторых стихотворениях Эрнеста Доусона, Джона Дэвидсона  и
Артура Саймон-са,  оставили нам в наследство убеждение,  что кое-чему  можно
научиться у  поэтов французского символизма,  большинство  из которых тоже к
тому времени умерло.

     Живая энциклопедия  культуры,  Элиот  воспринимал  ее как "органическое
единство", как цельность, определяющую значимость всех когда-либо написанных
и новых произведений, но и подверженную абсолютным влияниям - всего прошлого
на все  будущее  и всего  будущего  на все  прошлое.  Основополагающая мысль
Элиота-культуролога  и  состоит  в том, что прошлое изменяется  с появлением
каждого  нового  творца  -  потому-то приходится  каждый раз переписывать не
только мировую историю, но и историю культуры.


     Существующие  в настоящее время  памятники  культуры  составляют  некую
идеальную упорядоченность, которая изменяется  с появлением нового (подлинно
нового) произведения искусства, добавляемого к их совокупности. Существующая
упорядоченность завершена  в  себе, до тех  пор,  пока не  появляется  новое
произведение; для того же, чтобы упорядоченность сохранилась  вслед за  тем,
необходимо, чтобы  изменилась, хотя бы едва заметно,  вся эта наличествующая
совокупность; а тем самым по-новому определяются место и значение каждого из
произведений,  в  этой  совокупности и  взаимоотношения между ними, в чем  и
проявляет  себя  согласованность  между  старым  и новым. Тот, кто принимает
такое истолкование упорядоченности, такое понимание единства европейской или
английской  литературы,  не  сочтет  абсурдной  мысль,  что  прошлое  должно
изменяться под действием настоящего точно так же, как настоящее направляется
прошлым.

     Время  от  времени,  каждые сто  лет  или  что-нибудь в  этих  пределах
желательно, чтобы  появлялся  критик,  который бы  обозревал  прошлое  нашей
литературы и располагал  поэтов и их  произведения в  новом  порядке...  Эта
метафорическая фантазия представляет собой лишь  идеал, но Драйден,  Сэмюэль
Джонсон и Арнольд каждый по-своему выполнили эту задачу настолько, насколько
позволяет способность человеческая.


411

     Традиционализм Элиота гораздо шире консерватизма: его "упорядоченность"
отнюдь не подразумевает  незыблемости. Куль тура - вечное переосмысливание и
пересмотр, ибо  "художественные  открытия, сделанные некогда  и  обновлявшие
творческое  мышление,  со временем  ветшают",  но необходимо не  "разрушение
канонов  и  ликвидация  объективных  обязательств", но  -  обуздание  хаоса,
впитывание  канонов,  наличие  четких  границ,  но главное - вера. Гуманизм,
прогресс, революция расшатывают веру,  ведут к угасанию религиозного чувства
- поэтому принять жизнь без веры, значит, убить ее.

     Религиозное чувство Элиот истолковывает как  поэтическое. В чистом виде
оно  могло   проявиться  лишь   в   эпоху   средневековья.   О  преимуществе
средневекового  мировоззрения пишет он, сравнивая Шекспира и Данте: "Разница
между Шекспиром и Данте заключается в том, что за Данте стояла ясная система
мышления, ему  повезло... Так случилось, что во времена  Данте мышление было
упорядоченным, сильным и прекрасным". Идея  порядка,  занимающая центральное
место в системе взглядов Элиота, в средневековом сознании была тесно связана
с представлением о Божественном начале. И  потому неудивительно, что задолго
до  своего  "обращения"  в  англо-католичество  Элиот  отметил,  что  высшая
поэтическая мудрость "ведет к религиозному миропостижению и в нем одном лишь
может завершиться".

     Итак,   кризис,  переживаемый  современной  английской  поэзией,  Элиот
объясняет,  во-первых,  повсеместным исчезновением  религиозного чувства  и,
во-вторых,   утратой   поэтами  единства  мыслей   и   чувства,   совершенно
необходимого,  чтобы воспринимать  Опыт  в его целостности.  Показателен его
диагноз болезни нашего века. "Заболевание, каким поражена современная эпоха,
- пишет  он позднее в  статье "Социальное назначение критики",  - состоит не
просто  в неспособности принять на веру те  или иные представления о Боге  и
человеке, которые питали наши предки, но в неспособности испытывать к Богу и
человеку такое чувство, какое испытывали они".

     Главный симптом болезни,  поразившей литературу, Элиот  определяет  как
"dissociation of sensibility" (нарушение, разлад точного восприятия).

     У.  X. Оден в надгробном  слове об Элиоте назвал его резкости озорством
школьника,  а  главный  его  дар  определил,  как  неожиданность  и свежесть
взгляда. "Элиот-озорник иногда перебивал церковного старосту, чтобы заявить,
что Мильтон или Гете никуда не годятся".

412

     Процесс,  связанный с  крахом  целостности  и  единства  средневекового
мировидения, разладом мысли  и  чувства,  знания и веры,  по мнению  Элиота,
особенно  усилился  после  поэтов-метафизиков  XVII  века  (Донн,  Драйден и
другие),  которые  вместе   с   Шекспиром  оказались  последними  носителями
средневекового  сознания.  С Мильтона  в  английском  искусстве начался  его
распад.

     Я не буду касаться проблемы "Элиот и Мильтон", подробно рассмотренной в
моем Мильтоне, замечу только, что отношение Элиота  к творцу Потерянного Рая
совсем не  однозначно. Монархисту Элиоту чужд поэт, примкнувший  к Кромвелю,
католику   неприемлем  протестантизм  Мильтона,  но,  даже  ставя  его  ниже
"метафизических  поэтов",  даже  обвиняя в  "разладе", Элиот  считал, что не
следует взваливать на плечи поэта всю ответственность за пагубу его эпохи.

     Что  питало  антиромантический  пафос  Элиота? Дух  времени!  В  первой
четверти XX века  эмоциональность, сентиментализм, надуманные ужасы казались
анахронизмом.  Модернисты,  осознавшие  укорененность  новаций  в  традиции,
связывали свои искания с обновлением классицизма. В его сокровищнице черпали
энергию  и  стиль музыканты  (Стравинский,  Прокофьев,  Хинде-мит)  и  поэты
(Валери, Паунд, Элиот).

     Но  конкретное  проявление  "классицизма"  в творчестве  таких  крупных
поэтов, как Элиот и Валери, обеспечивали не только их известное сходство, но
и глубокие  различия.  Элиот в отличие  от Валери был  связан с той линией в
"неоклассицизме", которая восходит  к Моррасу, Бэббиту,  Хьюму. (Это явление
иного  плана,  нежели  музыкальная  "младоклассика").  Он сам признался, что
именно  им  обязан  тягой  к  противопоставлению   классицизма   романтизму.
Продолжая линию Мор-раса-Хьюма, Элиот выдвинул на  первый  план политическое
содержание этих  понятий.  Классицизм в искусстве  ассоциируется  в сознании
Элиота с признанием лежащей вовне власти,  с преклонением перед традицией  и
институтом монархии,  романтизм  же - с преклонением  перед человеком, перед
Внутренним  Голосом  художника. Этому голосу он дает имя (ему ненавистное) -
Либеральность.

     Неоклассицизм Элиота следует понимать  не как возврат к  метафизическим
поэтам, но как укорененный в традиции модернизм, как антитезу романтическому
волюнтаризму с его концепцией абсолютной свободы. Элиот был напуган разгулом
европейской политической свободы, чтобы поддерживать таковую в творчестве.

413

     Европейские   реалии  мировой   войны,   разгул   стихии,  прикрываемый
словоблудием,  искажение  правды  и  глубины  жизни  "воображением"  сделали
Старого Опоссума  врагом романтических теорий "поступай, как хочешь". Его не
устраивал и романтический принцип "вдохновение вывезет", ибо из собственного
опыта он знал, что творческий процесс невозможен без волевого усилия  поэта,
кропотливой работы, "критической деятельности художника".

     Творчество - это просеивание, сочетание  в разных комбинациях, удаление
лишнего,  исправление, опробование. И весь этот изнурительный труд в той  же
мере может быть назван работой критической, как и творческой.

     Вслед за Китсом  Элиот  требовал  от художника  открытости впечатлениям
бытия, отказа от готовых  решений, проникновения  в сущность описываемого  и
даже растворения в нем. Туманному "вдохновению"  он предпочитал  нечто вроде
"психоанализа": подъема бессознательного до уровня осознанного.

     Развивая   мысль  о   специфике   искусства,   романтики   подчеркивали
преобладание   идеального   над   реальным,    свободы   над   ограничением,
эмоциональной  стихии  над рассудком. Искусство они считали продуктом прежде
всего  эмоциональных  переживаний.   Элиот  выступает  против  односторонней
абсолютизации эмоционального  начала в искусстве и утверждает, что "поэзия -
это не излияние эмоций, а бегство от них, она не есть выражение личности, но
бегство от  нее".  Таков  был  вывод, к  которому  пришел Элиот... позже  он
выдвинет  принцип  "объективного коррелята" как средства  выражения эмоции в
безличностной поэзии. Полемизируя в  "Метафизических поэтах" со сторонниками
"поэзии сердца",  Элиот возражает им:  "Быть  хорошим поэтом - значит почаще
заглядывать не только в сердце. Нужно заглядывать и в кору  головного мозга,
в нервную систему, в пищеварительный тракт".

     Сентиментальности,  выспренности,  напыщенности  Элиот  противопоставил
глубокомыслие, совершенство, сложность, многообразие и долг перед языком.

     Поэтика Элиота неразрывно  связана  с  общим  строем  его  мышления,  с
напряжен