тью  нападал  на   ускорителей.   Ускорители   -   мятежники.   Они
ненавистники - себя, и жизни, и всего мира. В  них  -  зерно  уничтожения,
вырастающее в ядовитый плод гибели.
     Потом  Верховный  отвергатель  конца  пропел  гимн  существованию  на
планете. Я не силен в философии, но согласен с Лусином,  что  мироощущение
отвергателей исчерпывается  восторгом  прозябания.  Существование  во  имя
существования - такова эта философия.
     -  Ах,  радуйтесь  пыли,  упивайтесь  мраком!  -  вещал   со   своего
двенадцатиногого подергивающегося амвона Верховный  отвергатель  конца.  -
Ибо восхитительна удушающая пыль! Ибо  вдохновенна  глухая  тьма!  Не  ищи
благ, вечные блага  отупляют  обоняние,  и  вкус,  и  зрение.  Стремись  к
недостаткам, вечные недостатки безмерно обостряют сладость  любого  блага!
Тьма, окружающая тебя, порождает наслаждение искоркой света. Ты создан для
существования. Существуй, существуй. И пусть густеет мрак и плотнеет пыль!
Вдохновенна, великолепна, божественна тягота! Прекрасна, прекрасна  борьба
за существование, так существуй во имя борьбы за  существование.  Чем  уже
возможности, чем  губительней  окружающее,  тем  сладостней  час,  минута,
секунда бытия! Чем меньше поводов наслаждаться, тем острей наслаждение  по
всякому поводу. Ах, уйти во мрак, ликуя, что способен  ощущать  мрак!  Ах,
задыхаться от пыли, мучительно жаждать чистого воздуха -  и  наслаждаться,
что способен так страстно жаждать! Бежать, бежать  от  мстительных  молний
яростной Матери-Накопительницы. Бежать от хищных тварей океана и ликовать,
что способен бежать, что  не  станешь,  не  станешь,  не  станешь  фокусом
электрического разряда, добычей хищника! И, почуяв  зловоние,  ликуй,  что
отличаешь дурной аромат  от  хорошего.  Окунись  в  зловоние,  окунись,  в
отвратительности его откроешь способность радоваться доброму  запаху,  без
зловония нет сладости благовония. О, как прекрасны тяготы и страхи, муки и
лишения! Они неизбывности существования,  они  самоусилители  утверждения!
Славьте тяготы! Наслаждайтесь мукой! Осуществляйте  высочайшее  в  себе  -
способность всеполно унизиться. Так низко припасть, чтобы Жестокие боги не
видели, не ощущали, не знали тебя! Гордись своим бытием, оно  -  наперекор
всему. Самое высшее в  жизни  -  жить!  Самое  святое  в  существовании  -
существовать. Так существуй! Живи, живи! В борьбе со всем, против всего. О
Мать-Накопительница молний, рази! Мы устоим! Мы устоим!
     - Какая страшная философия, Эли! - снова прошептал Лусин.
     - Он говорит не то, что  ты  рассказывал  об  отвергателях  конца,  -
обратился я мыслью к Оану.
     Он ответил мне из мозга в мозг:
     - Верховный отвергатель убеждает не жаждать конца. Это только одна из
наших задач. Другая - найти  разумный  выход  из  нынешней  безысходности.
Заметь, что Оор нигде не  утверждает,  что  ликование  прозябанием  должно
длиться вечно. Но для  нынешнего  поколения  оно  неизбежно.  Освобождение
может прийти только для наших потомков.
     Объяснение было не из ясных, но я  не  стал  требовать  уточнений.  В
пещере разыгралась новая сцена. Длинная речь Оора шла под  рев  и  клекот,
судорожные дергания тел, судорожные всплески сияния, ошалелое размахивание
руковолосами. А после речи, закончившейся все тем же  истерическим  воплем
"Существовать! Существовать!", Оор возгласил:
     - Сейчас, о братья  низкие  из  нижайших,  приступим  к  обращению  в
праведники пленного ускорителя, жалкого и преступного самосожженца!
     В  пещере  снова  заметалось  лихорадочное  сияние,  тысячи   голосов
проклекотали, провизжали, провыли:
     -  Вознести  на  позорную  высоту!  Унизить  возвышением!   Наказать!
Наказать!
     Над толпой шаром взлетел один из аранов. От страха он сложил все ноги
и плотно прижал руковолосы к голове. Его вытолкнули  из  толпы  в  углу  и
стали проворно перебрасывать на середину. Около Оора опрокинулся на  спину
второй  аран,  образовав  еще  один  двенадцатиногий  постамент.  Пленника
вознесли рядом с Оором. Пленник судорожно пульсировал сиянием и объемом  -
тело то  погасало,  что  разгоралось,  то  раздувалось,  то  опадало.  При
волнении все араны не  удерживаются  от  резких  телодвижений  и  световой
смятенной пульсации.
     Оор начал торжественный допрос пленного ускорителя:
     - Уул, вы замыслили?
     - Да, великий Оор, замыслили.
     - Самосожжение?
     - Да, великий Оор, самосожжение.
     - Публичное?
     - Да, великий Оор, публичное.
     - Завтра, во время Темных Солнц?
     - Завтра, во время Пыльных солнц.
     - Темных или Пыльных, презренный Уул?
     - Пыльных Солнц, великий Оор, Пыльных! Я не осмелился бы лгать тебе.
     - Ты способен, жалкий ускоритель конца, скрыть точное время, чтобы мы
не явились на ваше отвратительное празднество.
     - Я счастлив открыть вам точное время, чтобы и вы приняли  участие  в
нашем восхитительном празднестве.
     - Скольких несчастных вы завтра подвергнете ужасной каре?
     - Сто три счастливца сподобятся завтра великолепного венца.
     - Сто три охваченных ужасом уничтожения? Ты не  врешь,  презреннейший
из презренных?
     -  Сто  три  исполненных  восторга  смерти,  сто  три   ликующих   от
предвкушения конца! Я не лгу, величайший из великих!
     - Но ты, нижайший, не собирался сам быть среди  ликующих  обреченных?
Ты отказываешь себе в наслаждении гибелью? Не потому ли, отвратительнейший
Уул, что до тебя дошло сознание мнимости наслаждения небытием?
     -   Нет,   достойнейший   Оор,   я   всех   полнее   сознаю   радость
самоистребления. Но мне пока отказывают  в  восторге  небытия.  Я  еще  не
сподобился награды. Я должен доставить на костер еще тридцать  удостоенных
блаженства  самоубийства,  прежде  чем  буду  награжден   разрешением   на
собственную смерть. Я по званию хвататель второго  ранга,  о  мудрый  Оор,
любимейший сын Отца-Аккумулятора и Матери-Накопительницы.
     - Мы поймали тебя, когда ты  разбойнически  опутывал  своими  хищными
волосами бедного Яала, чтобы утащить его в темницу казнимых!
     - Вы схватили меня,  когда  я  дружески  обнимал  ласковыми  волосами
хилого Яала, чтобы отвести его перед лицо мудрейших, которые разъяснили бы
ему, сколько он потерял, оставаясь в несчастных живых,  когда  мог  сотни,
тысячи раз великолепно  самоуничтожиться.  И  он  уже  склонился  душой  к
радостной гибели, когда вы исторгли его из моих нежных рук для продолжения
унылого существования.
     - О негоднейший  из  негодяев,  ты  отрицаешь  блаженство  тусклости,
восторг  самопотерь,  радость  самосохранения?  Подумай,  в  какую   ересь
впадаешь, безрассудный Уул!
     - Я возношусь в истинное понимание, святейший из заблуждающихся!..
     - Твои речи отвергают твое лжепонимание.
     - Вы не дали мне проискрить речь. Вы допрашиваете меня.
     - Мы  не  боимся  твоих  речей.  Искри.  Исчерпывай  свое  ублюдочное
электрическое   поле,   коварный    дар    недоброго    Отца-Аккумулятора.
Отвратительная яркость твоих  откровений  сама  раскроет  таящуюся  в  них
глубину заблуждений. Сверкай! Истина в сумраке, а не в свете!
     Пленник вдохновенно засиял яркой речью. Оан быстро переводил ее,  нам
оставалось  лишь  любоваться  неистовыми  прыжками  Уула  на   его   живом
пьедестале и исступленным сиянием его тела.  Пленник  каждому  утверждению
Оора противопоставлял свое, но странно противопоставлял,  мне  все  больше
казалось,  что  говорят  они,  в  сущности,  одно  и  то  же,  им   только
воображается, будто они разнодумающие. Два конца  одной  палки,  сказал  я
себе.
     Истина в свете, а не в тьме, надрывался вспышками  света  пленник  на
постаменте. Истина сверкает, а не таится. Жестокие  боги  сгущают  сумрак.
Жестокие боги утягчают бытие. Слава Жестоким богам! Слава их  беспощадному
разуму! Слава творимому ими  страданию.  Какой  великий  порыв  в  деяниях
Жестоких богов! Они испытывают, а не карают. Они взывают к  нам:  способны
ли вы на смелое решение? Их священная цель - не  в  понуждении  к  унылому
бытию, а в отвержении его. Не смиряться, а восставать.  Осуществлять  себя
не в существовании, а в отрицании существования. Отрицай холод и  темноту,
вечную пыль и вечный голод, хищную воду и неласковую землю, темные  звезды
и сумрачные солнца! И высшее из отрицаний - отрицание себя,  восстание  на
собственную  жизнь!  Ах,   вот   она,   истиннейшая   из   необходимостей,
всецелостное избавление от всяких пут - самоуничтожение! Вот  она,  высшая
свобода,   -   освобождение   себя   от   себя!   О   благороднейшая    из
самостоятельностей  -  самоубийство!  Только  тот  достигает   совершенной
завершенности, кто совершает завершение жизни смертью!  Свобода,  свобода,
свобода -  в  свободе  от  существования!  Славьте  свободную  смерть!  Да
исполнится  воля  Жестоких  богов,  неотразимо  влекущих  нас  к   гибели!
Презренные жизнехвататели и жизневыскребатели, тусклые жизнеползуны, зову,
зову, зову вас к огненному самоосвобождению! Во имя смерти! Во имя смерти!
     Его истошный призыв потонул в общем вопле. На головах стоявших  рядом
взметнулись волосы, сотней злых рук они впились в тело и ноги Уула,  стали
рвать его. Бешенство  руковолосых  остановил  трижды  повторенный  возглас
Верховного отвергателя:
     - Во имя жизни! Во имя жизни!  Во  имя  жизни!  Оставить  презренного
смертепоклонника!
     Когда волнение немного стихло, Оор изрек суровый вердикт:
     - Ты жаждешь смерти - ты получишь жизнь.  Отвести  Уула  в  подземную
темницу, куда не доходит сияние  Пыльных  Солнц,  и  не  проникают  заряды
Отца-Аккумулятора,  и  не  слышен  громовый  голос   Матери-Накопительницы
молний. Пусть он станет нижайшим из  низких,  ничтожнейшим  из  ничтожных,
голоднейшим из голодных, тупейшим из тупых. И когда он возрадуется  своему
заключению, и придет в ликование от  мук  существования,  и  объявит  себя
отвергателем конца, только тогда вывести его наружу.
     Пленника увели. Оор соскочил с пьедестала. Толпа повалила к выходу. Я
сказал Оану:
     - Возвратимся к планетолету.
     Он спросил, не хотим ли мы предстать перед очи Верховного отвергателя
конца и объяснить, кто мы и как поможем  его  сторонникам.  Знакомиться  с
Оором я не захотел, стать его помощником - тем более.



                                    5

     По дороге, когда мы толкались в узком туннеле с  торопящимися  наружу
паукообразными, Лусин мысленно прошептал мне:
     - Какие несчастные, Эли! И обе  секты  несчастны  одинаково,  Что  за
страдания надо испытать, чтобы дойти до таких ужасных взглядов,  до  таких
отчаянных поступков.
     - Они все безумные! - сказал Ромеро. - Тяжкое существование  породило
изуверство. Обе секты, как справедливо назвал их  наш  друг  Лусин,  самые
настоящие изуверы, и, по чести сказать, я бы затруднился  установить,  кто
из них хуже.
     - Два конца одной палки, - повторил я свою мысль. - Им, конечно, надо
помочь,  но  всему  народу,  а  не  сектам.  Отвергатели  ничем  не  лучше
ускорителей. Я не обидел тебя, Оан?
     - Мы жаждем помощи, - ответил он. -  Если  вы  способны  помочь  всем
аранам, помогите.
     В планетолете мы связались с эскадрой. Ирина непрерывно передавала на
корабли все, что мы видели и что переводил Оан.
     - Обращаю внимание, Эли, что у нас мало данных об Отце-Аккумуляторе и
Матери-Накопительнице, а, судя по всему, они играют важную роль, -  сказал
Олег. -  Наше  мнение  -  вызволить  завтрашние  жертвы.  Самосожжения  не
допускать.
     - Это приказ, Олег?
     - Это совет.
     Я задумался - и надолго. Было  очевидное  противоречие  между  нашими
общими решениями и поступками. Только что мы постановили не вмешиваться  в
распри отвергателей и ускорителей и взяли  на  себя  лишь  одну  миссию  -
облегчить условия существования на планете. Но как  помешать  самосожжению
без борьбы с ускорителями?
     Не вступаем ли мы на путь, приводящий прямехонько в объятия одной  из
сект? Освобождение самосожженцев превратит ускорителей в наших  врагов,  -
нужно ли идти на это?
     - Эли, что с тобой? - мысленно воскликнул  Лусин.  -  Неужели  ты  не
хочешь спасти несчастных?
     - Обращаю ваше внимание,  дорогой  друг,  на  то,  свободные  ли  они
самоубийцы, или насильственно казнимые, они - жертвы, - заметил Ромеро.  -
И это - главное!
     Я обратился к Оану:
     - Твои сторонники собираются завтра спасти обреченных. Удастся ли это
им?
     - Нет. Мы неоднократно делали подобные  нападения.  Они  ни  разу  не
удавались. Мы просто не можем бездействовать, когда наших братьев  казнят.
Завтрашнее нападение - акт отчаяния.
     После такого разъяснения колебаться было нельзя.  Но  я  все  не  мог
принудить себя к решению. Мэри с удивлением сказала:
     - Я раньше не замечала в тебе трусости, Эли.
     - И нерешительности, - добавил Ромеро. -  Борьба  всегда  была  вашей
стихией, Эли.
     - Будем действовать по обстановке, - сказал я. - Быть  равнодушным  к
чужому несчастью мы себе не разрешим.
     До меня донесся голос слушавшем наши  разговоры  Камагина.  Маленький
космонавт поддерживал только крутые решения:
     - Наши звездолеты всегда готовы прийти на  помощь.  Если  командующий
позволит,  я  подведу  своего  "Змееносца"  на   дистанцию   максимального
сближения с планетой.
     Олег разрешил вывести "Змееносца" из общего строя эскадры.
     - Радуйся, - сказал я Лусину. - Все будет по-твоему.
     -  Я  буду  радоваться  завтра,  когда  собственными   руками   сведу
осужденных с эшафота!
     Если бы он знал, что ждет его завтра!
     Друзья ушли отдыхать в каюты. Оан тускло фосфоресцировал на пригорке,
ему на родной планете было лучше, чем на  борту  планетолета.  Я  вышел  к
океану. Он накатывался на берег - где рядом, где в отдалении  тяжко  ухали
подъеденные скалы. Мне  хотелось  ступить  на  океан,  пройтись  по  нему:
анализаторы установили, что плотность жидкости почти  с  плотность  ртути,
даже железо не смогло бы потонуть в таком океане, не то  что  я  в  легком
скафандре. Но жидкая среда была агрессивна,  я  побоялся  рисковать  перед
завтрашним испытанием. Вдоль берега перебегали мерцающие  силуэты  морских
зверей. Я  бросил  в  темную  жидкость  два  куска  стали.  Первый  достиг
поверхности и вспыхнул, наверх вырвался столб пламени, на пламя  метнулись
морские хищники и мигом заглотали его. А второй кусок  какой-то  мерцающий
хищник захватил  еще  в  воздухе.  Сталь  ярко  засветилась  в  его  теле,
раскалилась, расплавилась, растеклась и  растворилась  -  и  через  минуту
опять ничего не было, кроме темного океана  и  фосфоресцирующего  хищника,
жаждущего новой подачки, и других хищников, ошалело заскакавших  вокруг  в
надежде урвать такой же кус.
     Ночь Темных Солнц переходила в день Пыльных Солнц.
     Я никогда не  видел  зрелища  безотрадней,  чем  рассвет  на  планете
Арания. Черная мгла преобразовывалась в мглу  желтую.  Из  черного  океана
выкатились три оранжевых шара и торопливо поползли наверх.  Океан  уползал
от суши, оставляя кромку изуродованного берега и вал выброшенных  осадков.
Морские звери погружались на глубину, - это все были твари ночного бдения.
     Ночью  Арания  казалась  таинственней,  ей  можно  было  примысливать
всякое, в  том  числе  и  красоту.  В  пыльном  свете  дня  она  предстала
уродливой. Ко мне приблизился Граций.
     - Неустроенная планета, Эли. Если бы  ее  перенесли  в  Персей,  даже
галактам понадобились бы тысячелетия, чтобы создать  на  ней  элементарные
удобства.
     - Элементарные удобства галактов превзошли бы, Граций,  самые  смелые
мечты аранов о рае.
     Вслед за Грацием из планетолета вышел Орлан, за ним - Ромеро и Лусин.
Мэри  и  Ирину  пришлось  вызывать,  они  прихорашивались  в   скафандрах,
укладывая змееволосы в каком-то особом порядке.
     - Мэри,  -  сказал  я.  -  Женского  в  тебе  больше,  чем  нормально
человеческого.  К  чему  эти  ухищрения,  милая?  Первая  же   встреча   с
ускорителями  заставит  ваши  волосы  встать  дыбом,  а  уличная  толкотня
превратит изящную прическу в частокол царапающих рук.
     Мне было особенно смешно, что они пытаются уложить волосы при  помощи
волос же - иных орудий захвата больше не было. Мэри весело возразила:
     - Тебе  не  приходило  в  голову,  что  женственность  и  есть  самое
нормально человеческое среди всего человеческого?
     Автоматы окружили корабль защитным  силовым  забором.  Мы  компактной
группкой побежали через лесок к городу.
     Собственно, города не было. Реально имелась цепочка холмов с лазами в
пещеры - в них-то и обитали араны. Там, на  глубине,  были  оборудованы  и
мастерские, и помещения для ночных сборищ. А между холмами вились  дороги,
убитые до того, что стали глаже древних земных асфальтовых шоссе. Из лазов
выползали  бесчисленные  паукообразные  и  проворно  неслись  на  обширную
котловину между четырьмя холмами - лобное место Арании. Мы  присоединились
к общему потоку. По мере приближения к лобной площади усиливались толчея и
возбуждение. Все  больше  становилось  дико  взлетающих  тел,  восторженно
размахивающих  руковолос,  все  ярче   сверкали   искры,   срывавшиеся   с
наэлектризованных голов, все  громче  были  гомон,  вопли,  писк  и  треск
разрядов.  На  поисковиков  никто  не  обращал   внимания.   Скафандры   в
совершенстве камуфлировали нас под ординарный облик.
     На площади возвышалась плаха, до удивительности похожая на  старинные
человеческие электропечи.
     - Сейчас появится партия осуществляющих  конец,  -  просигналил  Оан,
когда мы заняли местечко недалеко от плахи.  -  Их  приведут  под  охраной
оберегателей  конца,  таких  же   ускорителей,   но   плотней   заряженных
электричеством.  Ускорители  захватили  все  лазы   к   Отцу-Аккумулятору,
вооружение их мощней оружия наших. Поэтому нам и не  удается  побеждать  в
схватках. Кто пользуется расположением Отца-Аккумулятора, тот властвует.
     Наше внимание привлек аран, поднявшийся над  всеми.  Как  и  Оору  на
ночном сборище, пьедесталом ему служили араны, но не один, а четверо: трое
поддерживали частоколом руковолос опрокинутого верх брюхом  четвертого,  а
уже на вытянутых  ногах  четвертого  возбужденно  приплясывал  вознесшийся
аран.
     -  Уох,  Верховный  ускоритель  конца,  великий  осуществитель,  -  с
отвращением произнес Оан. - Если бы вы  уничтожили  это  чучело,  которому
поклоняются все ускорители, борьба с ними стала бы легче.
     Уох, удобно устроившись на двухэтажном пьедестале, проискрил в толпу:
     - Славьте Жестоких богов! Осуществляем конец!
     В ответ грянул миллионоискровый вопль:
     - Осуществляем! Осуществляем! Слава Жестоким богам!
     Из верхнего лаза холма - за спиной Верховного ускорителя - показалась
партия осуществляющих. Они спускались по четыре в ряд, с боков возбужденно
подпрыгивали оберегатели, рассеивая в пыльном воздухе  тучи  искр,  голова
каждого конвоира походила на пылающий костер - столько  вырывалось  наружу
разрядов. Толпа вся затряслась, как  одно  исполинское,  из  тысяч  тушек,
тело.
     - Осуществляем! Осуществляем!
     Когда колонна обреченных уже опустилась до уровня  поляны,  из  лазов
соседнего холма внезапно вырвался сноп искр и отряд  отвергателей  кинулся
на конвой. Фанатичное ликование  мигом  превратилось  в  ярость  сражения.
Оберегатели свирепо отбивались от  напавших,  толпа  кинулась  на  подмогу
своим. В колонне осуществляющих тоже не было  единства.  Удирали  на  волю
лишь немногие, а большинство отбивалось от тех, кто  их  освобождал.  Один
обреченный, вырываясь из руковолос отвергателей, жалобно искрил:
     - Хочу конца! Осуществления! Осуществления!
     Силы, как и предсказывал  Оан,  оказались  не  равны.  Если  кому  из
обреченных и удалось спастись, то зато  колонну  осуществителей  с  лихвой
пополнили сами спасатели, попавшие в плен.  Мимо  нашей  группы  промчался
беглец из колонны, з