ы  судите
меня по массе моего вещества, по создаваемому мной ничтожному притяжению к
другим вещественным телам - и презрительно отворачиваетесь. Не прогадайте,
близорукие. Судите меня по силе связей, вещественных и духовных,  которыми
я связан со всем миром. И тогда с удивлением убедитесь, что я,  маленький,
равновелик Вселенной. И что в каждом из нас - вся Вселенная, ибо каждый  -
понимание Вселенной, ее собственное самопонимание. Ибо я - жизнь, и каждый
из нас - жизнь! А жизнь из всех удивительностей природы -  самая  огромная
удивительность. Нет, не в мертвой материи  природа  воссоздает  себя,  она
лишь дальше и шире разбрасывает себя в мертвом веществе, только  отдельные
скопления ее вроде вас достигают разума.  Но  в  любом  живом  индивидууме
Вселенная  воссоздает  всю  себя:  мы  -  образ  ее  целостности,   мы   -
самопознание ее во всей ее широте, во всей ее глубине! Придется,  придется
вам с этим посчитаться!
     Я сделал новую передышку и опять заговорил:
     - Подумайте и вот над чем еще. Вы, сколько  понимаю,  -  устойчивость
мира, его сохранение, его защита от  катастрофы  в  горниле  разыгравшихся
стихий. Вы - инерция мира, вечное равновесие его законов. А мы -  развитие
мира, прорыв его  инерция.  Мы,  жизнь,  -  будущее  мира!  Мы,  жизнь,  -
революционное начало в косной природе. Мы, жизнь, - пока крохотная сила во
Вселенной, ничтожное  поле  среди  тысяч  иных  полей.  Но  и  единственно
растущая сила,  растущая,  а  не  просто  сохраняющаяся.  Мы  возникли  на
периферии Галактики и движемся к ее центру. Мы бурно  расширяемся,  быстро
умножаемся. У нас иной масштаб  времени,  наша  секунда  равноценна  вашим
тысячелетиям. Мы,  жизнь,  взрыв  в  косной  материи!  Вселенная  заражена
жизнью, Вселенная меняет свой облик! Говорю вам, мы - будущее мира. Хотите
или не хотите, вам придется  с  этим  считаться!  Поле  жизни  неотвратимо
подчиняет себе все остальные поля мертвой природы, покоряет все ее стихии.
Не пора ли нам объединиться - древнему разуму устойчивости с молодой мощью
жизненного порыва! Даже если я и мои  товарищи  погибнем,  не  добредя  до
нашего времени, жизнь не погибнет с нашим  исчезновением.  Мы  лишь  атомы
живого поля Вселенной, не больше. Вы добиваетесь гармонии,  стабилизируете
ее, но жизнь - высочайшая из гармоний природы, а скоро станет и величайшей
ее стихией, стихией гармонии против слепых стихий.  Если  не  станет  нас,
обитателей  маленького  звездолета,  вы  не  избавитесь  от  нас.  К   вам
возвратятся наши потомки, вооруженные лучше, знающие больше. Жизнь  быстро
распространяется на Вселенную, живой разум  покоряет  вещество,  разрывает
инерцию однообразного, всегда равного самому себе существования,  в  конце
которого - катастрофа в ядре. Но мы взамен всеобщности однообразия  вносим
в природу новый организующий принцип - нарастание своеобразий, всеобщность
неодинаковостей. Ибо нас, звездных братьев, объединяет  одно  общее  -  мы
своеобразны, мы разумны, мы добры друг к другу!
     Я подошел к Оану, долго всматривался в него.
     - Теперь исчезай, Оан, - сказал я. - Твоя миссия закончена. Я уверен,
ты можешь присутствовать, можешь не быть. Так исчезни!  Я  человек  -  уже
могущественный и еще  не  совершенный.  Я  молодость  мира,  его  порыв  в
неизвестное, а не инертная мудрость вечного самосохранения. Я не  научился
все понимать мгновенно и полностью, хотя и стараюсь. Мне нужно рассуждать,
мне нужны знаки и сигналы. Исчезни! Это будет мне знаком, что я понят.
     В консерваторе зазвучал призыв ко мне:
     - Адмирала Эли - в командирский зал! Адмирала Эли  -  в  командирский
зал!
     Я вышел из консерватора.



                                    13

     В командирском зале собрались все  друзья  -  Олег,  Осима,  Камагин,
Ольга, Орлан. Олег показал на звездные экраны:
     - Эли, ты знаешь, где мы?
     Картина была так знакома, что я в восторге закричал:
     - Мы в Гибнущих мирах!
     - На окраине скопления, - подтвердил Олег. - На  выходе  из  Гибнущих
миров в открытый космос. Старый и новый  пейзаж  в  рейсографе  сошлись  с
абсолютной точностью. Мы возвратились точно в то место, какое в свое время
покинули.
     Я вопросительно посмотрел на Ольгу:
     - В свое время покинули... А в какое время возвратились?
     - Тоже в свое. То,  какое  течет  в  нашем  мире  с  нулевой  фазовой
скоростью. Мы снова существуем в одномерном и однонаправленном  времени  -
струящемся всегда от прошлого к будущему.
     - Ты меня не  поняла,  Ольга.  Свое  время.  Но  какое?  Прошлое  или
будущее? Мы пришли раньше себя, покинувших это скопление, или позже себя?
     - Мы возвратились позже на один земной год. Наши  блуждания  в  ядре,
наше бегство по кольцу обратного времени заняли всего год  по  хронометрам
корабля.
     Беседу прервало сообщение Грация. Галакт докладывал, что  анализаторы
обнаружили два оставленных нами грузовых звездолета. Они пока  далеко,  но
нет сомнения,  что  оба  корабля  невредимы  и  что  очистка  пространства
продолжается.
     - Мы постарели на год, а Гибнущие  миры  помолодели  на  столетие,  -
сказал Олег. -  В  систему  Трех  Пыльных  Солнц  возвращается  утраченная
прозрачность и яркость.
     В командирский зал ворвался возбужденный Ромеро. Он был так бледен  и
расстроен, что мы, прервав разговоры, обернулись разом к нему.
     - Олег! Эли! - Он говорил с  трудом,  настолько  был  потрясен.  -  Я
заглянул в консерватор, чтобы проверить, как наши мертвецы вынесли переход
по кольцу фазового времени. И вот я увидел... Там чудо, друзья!
     Я прервал его:
     - Чудес нет. Вы хотите сказать, что Оан исчез?
     - Да, именно это! Саркофаг не поврежден, запирающие поля сохранились,
но даже и следа Оана нет. Если это не чудо, Эли...
     Я взял его за руку и усадил в свободное кресло.
     - Успокойтесь, Павел. Ни один из законов природы не  нарушен.  Просто
нам подан знак, что  мы  замкнули  еще  одно  кольцо,  но  не  времени,  а
взаимопонимания:  от  знакомства  -  через  неприязнь,  взаимную   борьбу,
взаимную заинтересованность - к дружелюбию!




                              Сергей СНЕГОВ

                            ВТОРЖЕНИЕ В ПЕРСЕЙ




                    ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. В ЗВЕЗДНЫХ ТЕСНИНАХ


                    Вестник беззвучный восстал и войну многослезную будит.
                    С башенной брови, о Кирн, вспыхнул дозорный костер...
                    Что же, мужайся! Взнуздать торопись ветровеющих коней!
                    Грудью о грудь на коне встретить хочу я врагов,
                    Близится пыль их копыт. До ворот они быстро доскачут,
                    Если очей моих бог не обуял слепотой...
                                        Феогнид из Мегары (VI век до н.э.)


                                    1

     Все повторилось, все стало другим.
     В прошлый раз я летел на Ору с  чувством  первооткрывателя.  Звездный
мир, вспыхивавший на полусферах стереоэкрана, был первозданно ярок. Сейчас
мы мчались проторенной дорогой, десятки кораблей впереди, десятки кораблей
позади. Хорошо известные звезды неслись навстречу и погасали в отдалении -
нового не было ничего. Я торопился на Ору. Я больше не хотел быть звездным
туристом.
     Сейчас  я  был  воином   величайшей   армии,   когда-либо   собранной
человечеством, - и опаздывал на призывной пункт!
     - Не понимаю тебя, - сказала Мэри, хмуря широкие  брови.  Я  как  раз
сетовал на задержку: пятьдесят кораблей,  готовых  в  поход,  почти  месяц
томились на Плутоне из-за обнаруженной на одном неисправности. - Без  тебя
в Персей не уйдут - зачем нервничать? И неужели  красота  мира  становится
меньше, если ты раз уже любовался ею?
     - Она перестает быть  неожиданной,  -  пробормотал  я.  Мы  сидели  в
обсервационном  зале,  я  мрачно  взирал  на   Альдебаран,   он   все   не
увеличивался.
     В  Мэри  что-то  общее  с  Верой,  хотя  внешне   они   несхожи.   Та
прямолинейная, сухая логика, что зовется женской, у них, во всяком случае,
одинакова.
     - Красота - это совершенство,  то  есть  максимум  того,  что  всегда
ожидается и всегда желается,  -  сказала  Мэри  голосом  МУМ.  -  Желаемая
ожиданная неожиданность - согласись, это нелепо, Эли.
     - Согласись и ты, Вера... - начал я запальчиво и в ужасе запнулся.
     Мэри рассмеялась.
     - Я видела твою сестру лишь на стереоэкранах, - сказала она. - Но  ты
уже не в первый раз называешь меня Верой.  И  ошибаешься  ты,  лишь  когда
неправ и собираешься оправдываться. Разве не так?
     Я поцеловал Мэри. Поцелуи,  кажется,  единственное  занятие,  что  не
требует ни обоснований, ни оправданий.
     Мэри все же пожаловалась:
     - Я думала, ты будешь мне  гидом  на  первой  моей  звездной  дороге.
Когда-то поездки молодоженов назывались свадебными путешествиями.  У  меня
впечатление, что наше свадебное путешествие тебе наскучило.
     Пришлось ее разуверять. Я стал вспоминать все, что знаю  о  светилах,
рассказал о полете в Плеяды и Персей.
     - Звездная бездна со всех сторон, и мы куда-то падаем в ней, - сказал
я с невольным волнением. - Это нужно почувствовать, Мэри: звездная  бездна
- и ты в ней все падаешь, падаешь, падаешь...
     - Звездная бездна, и ты в ней  падаешь,  падаешь,  -  повторила  Мэри
тихо.
     Она склонила лицо, я не видел ее глаз.



                                    2

     Ора открылась не одна,  их  были  сотни  -  каждый  из  галактических
крейсеров, сконцентрированных у Оры, сверкал, как маленькая планетка.
     Нас встретило так много друзей, что я устал  обниматься,  хлопать  по
плечу и жать руки. Рядом с Верой стоял Ромеро  -  как  обычно,  изящный  и
холодно-подтянутый. Он ограничился тем, что крепко пожал мне руку.
     Тут  же  произошла  сценка,  в  сущности  пустяковая,   но   порядком
попортившая мне настроение.
     С Мэри Ромеро разговаривал по-иному, чем со мной. Даже  незнакомый  с
Ромеро человек явственно различил бы иронию.
     -  Вас  можно  поздравить,  дорогая  Мэри?   Насколько   я   понимаю,
осуществились ваши заветные мечты?
     Если раньше я опасался, что Мэри влюблена в  Ромеро,  то  сейчас  мне
показалась, что она его ненавидит, так раздраженно заблестели ее глаза.
     - На этот раз, к удивлению, вы угадали, Павел. Самые заветные из моих
мечтаний!
     Он почтительно  развел  руками,  церемонно  склонил  голову,  -  так,
наверно, в древности выражали поздравления.
     - Что это значит? -  спросила  Вера.  Она  с  недоумением  переводила
взгляд с меня на Мэри и с Мэри на Ромеро. - Случилось  что-нибудь  важное,
брат?
     - Для меня - важное! - я взял Мэри за  руку.  -  Познакомься  с  моей
женой, Вера.
     Я всегда удивлялся быстроте, с какой женщины сближаются.
     У  мужчин  мгновенное  взаимное  понимание  не  развито,  мы   раньше
обмениваемся  приветствиями,  часы,  а  то  и   недели,   присматриваемся,
принюхиваемся и ощупываемся, прежде чем смутно начинаем соображать, кто мы
такие и чего нам друг от друга надо. Условности поведения у  нас  сильнее,
чем у женщин, мужчины и доныне жертвы этикета. Я бы на  месте  Веры  часок
потолковал с Мэри, потом взял ее дружески под руку.
     Вера же просто шагнула к Мэри, а та бросилась к ней в объятия.
     - Наконец-то, Эли! - возгласила Вера, отпуская Мэри. - И ты, кажется,
сделал удачный выбор, брат.
     - Не очень удачный! - возразил я. - Справочная предрекла  нам  развод
на третьем месяце брачной жизни. Правда, уже идет четвертый...
     Вера увлекла Мэри в сторону, а я поступил в  безраздельное  обладание
приятелей.
     Пополневшая Ольга сердечно пожелала мне счастья, Леонид добавил своих
поздравлений,  Аллан  похвастался,  что  никогда  не  изменит   корпорации
холостяков, а Лусин, глядя с нежностью, словно  я  был  вывешенным  в  его
институте крылатым человекобыком, вдруг проговорил:
     - Хочешь, подарю? Изумительный дракон! Летай с Мэри. Райское счастье.
     - На огнедышащих драконах летать только в  ад,  а  это  я  погожу,  -
сказал я.
     Прилетевший Труб увеличил общую сумятицу. Я выбрался из его  крылатых
объятий  основательно  помятый.  Прошло  не  меньше   часа,   прежде   чем
установился упорядоченный разговор, взамен сплошного смеха и выкриков.
     Я спросил Ромеро:
     - Вы не сердитесь на меня, Павел? Я имею  в  виду  мой  совет  насчет
Оры...
     - Я благодарен вам, Эли, - сказал он без обычной  напыщенности.  -  Я
был слепец, должен это с прискорбием признать.  Наше  примирение  с  Верой
было так неожиданно быстро...
     Я не удержался от насмешки:
     - Не верю в неожиданности, особенно счастливые. Хорошая неожиданность
требует  солидной  организаторской  подготовки.  Этой,  как  вы   помните,
предшествовала наша добрая ссора в лесу.
     - Неожиданности здесь у вас будут, - предрек он уверенно. -  И  очень
скоро, любезный друг.
     Вера с Мэри, по-прежнему обнявшись, подошли к нам. Вера сказала:
     - Нам нужно наедине поговорить о походе в Персей. Может быть, сделаем
это не откладывая?
     Я удивился, почему о походе в Персей мне  нужно  беседовать  с  Верой
наедине, но Вера не захотела разъяснять.
     - У меня обязанности гида, Вера. Мэри впервые на Оре.
     - Тогда приходи после прогулки в мой номер.
     Вера  ушла  с  Ромеро,  за  ними  Леонид  с  Ольгой,  Осима,   Аллан,
Спыхальский - у каждого были дела на планете.
     Лишь  Лусин  с  Трубом  не  оставляли  нас.  Лусин  объявил,  что  не
успокоится, пока не продемонстрирует зверинца, вывезенного с Земли.  Мы  с
Мэри не стали огорчать Лусина и пошли к его питомцам.
     Пегасов одних было не  меньше  сотни  -  черные,  оранжевые,  желтые,
зеленые, красные с белыми искрами, белые с искрами  красными  -  в  общем,
всех  поэтических  красок,  воинственно  ржущие,  непрерывно   взлетающие,
непрерывно садящиеся...
     Труб, скрестив на груди крылья, с насмешливой  неприязнью  следил  за
сутолокой у летающих лошадей.
     - Неразумный народец, - проворчал он  на  вопрос,  как  ему  нравятся
пегасы. - Не умеют ни читать, ни писать. Я уже не упоминаю  о  том,  чтобы
говорить по-человечески.
     В первый год пребывания на Земле Труб справился с  азбукой,  а  перед
отлетом на Ору  сдал  экзамен  за  начальную  школу,  а  там  интегральное
исчисление и элементарная теория вещества, включая и ряды  Нгоро.  На  Оре
Труб  устроил  для  своих  сородичей  училища.  У   ангелов   обнаружились
недюжинные способности к технике.
     Особенно они увлекаются электрическими аппаратами.
     - Это же только лошади, хотя и с крыльями, - сказал я.
     - Тем непростительней их тупость.
     Я подмигнул Мэри. Было забавно, что один из любимцев  Лусина  поносит
других его любимцев. Лусин от ангела, однако,  легко  сносил  то,  что  не
потерпел бы от человека.
     - Расист, - сказал он и так ухмыльнулся,  будто  ангел  не  ругал,  а
превозносил пегасов. - Культ высших существ. Детская болезнь развития.
     В отделениях за конюшней  пегасов  нас  заинтересовал  один  крылатый
огнедышащий дракон.
     Он был такой огромный, что походил скорее на кита, чем на дракона. Он
лежал, пламенно-рыжий, в толстенной броне,  из  ноздрей  клубился  дым,  а
когда он выдыхал пламя, проносился гул.
     Полуприкрыв тяжелыми веками зеленые глаза, крылатое чудовище надменно
посматривало на нас. Казалось невероятным, что эта махина может  парить  в
воздухе.
     - У него корона! - воскликнула Мэри.
     - Разрядник! - с гордостью  объявил  Лусин.  -  Испепеляет  молниями.
Хорош, а?
     На голове дракона и вправду возвышалась корона - три золоченых  рога.
С рогов срывались искры, красноватое  сияние  озаряло  голову  чудища.  На
молнии, испепеляющие врага, искорки похожи не были.
     - Проверь! - сказал Лусин. - Кинь камень. Или другое.
     - А почему сам не кидаешь камней? Твое создание, ты и проверяй.
     - Жалко, - признался он, улыбаясь. - Не могу.
     На прибранной Оре  найти  камешек  не  просто.  Я  метнул  в  дракона
карманный нож.
     Дракон рывком повернул голову, глаза остро блеснули,  туловище  хищно
изогнулось, а молния, вырвавшаяся с короны, ударила в ножик, когда тот еще
летел, - ножик бурно вспыхнул, превращаясь в плазму. И  тотчас  же  вторая
молния, еще мощней, разрядилась прямо мне в грудь.
     Если бы жители Оры  не  защищались  индивидуальными  полями,  все  мы
безусловно  были  бы  ослеплены  вспышкой,  а  сам  я  так  же  безусловно
разлетелся бы плазменным облачком.
     - Может сразу три молнии, - восторженно  пояснил  Лусин.  -  По  трем
направлениям. Имя - Громовержец.
     - Не хотел бы  я  схватиться  с  Громовержцем  в  воздухе,  -  сказал
потрясенный ангел.
     Мне кажется, что Труб не так испугался, как позавидовал  Громовержцу:
ангелы возятся с приборами, изготовленными  людьми,  а  дракон  производит
электричество самостоятельно.
     Дракон  успокаивался  -  приподнявшееся  тело  опадало,  над  короной
плясали синеватые огни Эльма, тяжелые веки прикрывали  потухавшие  зеленые
глаза.
     - Громовержец так громовержец, - сказал я. - Существо  эффектное.  Но
зачем нам в Персее Громовержцы с пегасами?
     - Пригодятся, Эли.
     Я тогда и понятия не имел, как жестоко Лусин будет прав!
     Мы с Мэри вышли наружу, оставив Лусина с его созданиями и Трубом.
     Был вечер, искусственное солнце погасало.
     - Одни! - воскликнул я. - На Оре - и одни, Мэри!
     Мэри упрекнула меня:
     - До сих пор ты больше стремился к своим друзьям, чем  к  одиночеству
со мной.
     Я рассмеялся. Нигде мне не бывает так хорошо, как на Оре!
     - Ты, кажется, приревновала меня к Лусину и Трубу? Пойдем,  я  покажу
тебе Ору.
     Мы долго гуляли по проспектам планеты, заходили в опустевшие звездные
гостиницы.
     Я рассказывал Мэри, как  познакомился  с  альтаирцами,  вегажителями,
ангелами. Прошедшее нахлынуло на меня,  призраки,  живые,  как  во  плоти,
двигались рядом.  Я  вспомнил  и  об  Андре.  Здесь  он  совершал  великие
открытия, а я зубоскалил, придирался к мелким ошибкам.
     Пока он жил среди нас, мы недооценивали его, я больше других был этим
грешен.
     Внезапно я увидел слезы в глазах Мэри.
     - Я чем-то расстроил тебя?
     Она быстро взглянула на меня и спросила почти враждебно:
     - Ты не замечаешь во мне перемен?
     - Каких?
     - Разных... Ты не находишь, что я подурнела?
     Я смотрел на нее во все глаза. Она никогда еще не была  так  красива.
Она отвернулась, когда я сказал ей об этом, долго молчала,  Погасшее  было
солнце разгорелось в луну - на Оре по графику было полнолуние.
     - Ты странный  человек,  Эли,  -  заговорила  она  потом.  -  Почему,
собственно, ты в меня влюбился?
     - Это-то просто. Ты - Мэри. Единственная и неповторимая.
     -  Каждый  человек  единствен  и  неповторим,   двойников   нет.   Ты
по-настоящему любишь только двоих в мире. У тебя дрожит  голос  и  блестят
глаза, когда ты вспоминаешь их.
     - Ты говоришь об Андре?
     - И о Фиоле!
     - Не надо, Мэри! - я взял ее под руку. Она отстранилась. Я  попытался
обратить размолвку в шутку.  -  Они  очень  мне  близки,  Андре  и  Фиола,
правильно, я волнуюсь, когда говорю о них. Но если бы мы с  тобой  были  в
разлуке, как бы я волновался, вспоминая о тебе! Я вот сейчас подумал,  что
мы могли бы очутиться врозь, и у меня задрожали коленки.
     - Но голос у тебя не дрожит, - возразила она печально. - Ты  говоришь
о дрожи в коленках очень спокойным голосом, Эли. Ладно, тебе пора к  Вере.
Обещай отнестись серьезно к тому, что она сообщит.
     - Ты знаешь, о чем она собирается говорить?
     - Вчера скажет об этом лучше, чем я.
     - Везде загадки! Ромеро грозит неожиданностями, Вера может беседовать
только наедине, ты тоже на что-то намекаешь. Сказала бы уж прямо!
     - Вера скажет, - повторила Мэри.



                                    3

     - Ты, конечно, удивлен, что