одну  кучу?  С  последующим  превращением  их  всех   в   разлетающуюся
туманность!
     - Это станет гибелью Галактики, - ответила Ольга. - В ней больше  ста
миллиардов звезд, половина сосредоточена в ядре. Если ядро  взорвется,  от
других звезд, в том числе и от нашего  Солнца  и  от  Персея  демиургов  и
галактов, ничего не останется, кроме пыли.
     - Зато разумные наблюдатели  на  других  галактиках  обрадуются,  что
зафиксировали появление еще одного квазара, - утешил я их.
     - Я начинаю думать, что мы поступили опрометчиво,  ворвавшись  в  эту
кипящую  звездную  кашу,  -  продолжала  Ольга.  -  Олег,   мне   кажется,
сверхсветовые скорости здесь опасны.
     Теперь я перехожу к событию, показавшему, что беспокойство Ольги было
оправданно. Мы опять вчетвером  сидели  в  командирском  зале.  Осима  вел
корабль, Ольга  производила  расчеты,  мы  с  Олегом  тихо  разговаривали.
Внезапно Ольга с удивлением сказала:
     - У меня получается, что  нас  несет  к  гибели.  Наверно,  я  где-то
ошиблась!
     Я сказал великодушно:
     - Ты почти никогда не ошибаешься, Ольга, но в данном случае  наврала.
Ничем не вызванная гибель двух звездолетов все-таки  менее  вероятна,  чем
арифметическая погрешность при расчетах.  Переставь  где-нибудь  минус  на
плюс.
     - Я проверю еще раз, - сказала она.
     В этот момент раздались сигналы  Большой  тревоги:  заревели  сирены,
заквакали пусковые реле боевых аннигиляторов, замигали аварийные лампы. На
табло засветилась зловещая  надпись:  "Генераторы  пространства  -  первая
готовность!" Я схватился за переговорную трубку, но меня опередил Олег.
     - Голос, что случилось? - крикнул он.
     Мы услышали, что кучку беспорядочно метущихся  звезд,  среди  которых
пробирались корабли, вдруг, словно судорога, охватило единое движение. Они
все летят в свой геометрический центр, а в нем в данный  момент  находимся
мы. Звезды рушатся одна на другую и при  взрыве  неминуемо  захватят  нас.
Единственный выход - в канале новосотворенного пространства  вынестись  из
звездной кучки.
     - Мы делаем расчеты, - информировал Голос.
     - Сомневаюсь в удаче, - спокойно оценила положение Ольга.  -  Запасов
всей эскадры не хватит на прокладку туннеля наружу.
     Я вызвал лабораторию. На малом экране высветился Эллон.
     - Эллон, - сказал я. -  Мы  попали  в  опасную  передрягу.  Возможно,
только гравитационная улитка может спасти звездолеты. Свяжись с Голосом.
     Он ответил с мрачной веселостью:
     - Улитка вышибла в ад целую планету, выбросить два звездолета  проще.
Пусть только ваш парящий любимец признается, что не способен  прокладывать
курс меж звезд, и я выправлю ошибку.
     Через  минуту  Голос  сообщил,  что  аннигиляция  активного  вещества
избавления  от  звездного  взрыва  не  даст  и  единственная   надежда   -
выскальзывание по гравитационной улитке.
     На звездных экранах зажглось около сотни светил  размером  с  Венеру.
Они увеличивались, зловеще  накаливались.  Я  вспомнил,  что  в  юности  в
Плеядах вот так же со стесненным сердцем следил, как со  всех  направлений
звездной сферы на нас рушились  недобрые  огни.  Но  те  огни,  маленькие,
пронзительно-зеленые - космические крейсеры разрушителей, - были пылинками
в сравнении с гигантами, охватывавшими нас отовсюду. Сто солнц  падало  на
нас!  Они  вскоре  и  стали  размером  с  Солнце  -  ослепительно   белые,
голубоватые,  радужные,  мутно-багровые,  темно-вишневые...  Обе  звездные
полусферы превратились в исступленно пылающие костры. Было ясно,  что  еще
до  того,  как  звезды  начнут  сталкиваться  и  взрываться,  оба  корабля
превратятся в облачко пара. Я вызвал Голос.
     - Рано, Эли, - ответил он. - Мы с Эллоном поджидаем удобного момента.
     Все источники энергии переключили на генератор  метрики,  "Змееносец"
шел в кильватере "Козерога". Камагин прислал  мне  шутливое  приободрение:
"Адмирал, в мое время говорили: на миру и смерть красна. У нас  она  будет
светла!" Шутка показалась мне мрачной. А затем мы увидели, как два  солнца
вырвались из общей массы и помчались навстречу одно другому и на линии  их
движения оказались звездолеты.  Даже  того  утешения,  что  перед  смертью
удастся полюбоваться вселенским пожаром, не было.  Оба  светила  взорвутся
раньше, чем остальные подоспеют в общее месиво, а до их взрыва испаримся и
мы, если не выскользнем по искривлению пространства.
     - Включение! - услышал я тройную команду, в ней смешались  мелодичный
даже в такую минуту Голос, выкрик Эллона, приказ Олега.
     Страшная боль свела судорогой мое  тело.  Мельком,  каким-то  боковым
взглядом, я увидел, как бьются в своих креслах Осима  и  Ольга,  как  Олег
схватился рукой за горло, будто разрывая удушающие  петли.  А  картина  на
экране была так фантастически непредвиденна, что я на  какое-то  мгновение
забыл о боли.
     Летящие солнца столкнулись, но взрыва не было! Одно проходило  сквозь
другое. Они мчались друг  в  друге,  не  смешиваясь,  не  растворяясь,  не
разжигаясь от страшного удара. Они даже не  изменили  шарообразной  формы.
Одно было ощетинено протуберанцами, протуберанцы показались мне  огненными
змеями на голове какого-то космического арана. Другое летело в  короне,  в
светлом  венце,  в  призрачно-нежном  гало.  И  ни  один  протуберанец  не
изменился, когда солнце проносилось сквозь солнце, они так  же  прихотливо
извивались, исторгались, вспыхивали, тускнели. И гало второго солнца  лишь
немного  потускнело  от  яркости  первого  светила,  но  не  исчезло,   не
истерлось, оно было такое же нежное, такое же призрачно-светлое.
     Солнце прошло сквозь солнце, и теперь они  разбегались.  Столкновение
совершилось  -  и  его  не  было.  Взрыв,  неизбежный,  неотвратимый,   не
произошел. Мы были в царстве фантомов. Не было  другой  реальности,  кроме
судорог и боли в каждой клетке и жилке!
     Я кинулся к Олегу. Он с трудом просипел:
     - К Эллону! Об Ольге и Осиме я позабочусь.
     Я выскочил в коридор и  упал.  Ноги  меня  не  слушались.  Я  не  мог
заставить   их   двигаться   последовательно.   Они   начинали    движение
одновременно, я заносил вперед левую, тут же поднималась и правая.  Так  я
несколько раз падал, прежде чем сообразил,  что  шагать  уже  не  могу,  а
способен только перепархивать, как  демиурги.  Я  запрыгал  к  лаборатории
обеими ногами, но еще не  дошел  до  нее,  как  восстановилась  нормальная
походка.
     Лаборатория выглядела как после землетрясения.  Движущиеся  механизмы
сорвались со своих мест, только стенды покоились, где их поставили.  Эллон
распластался около генератора метрики и судорожно дергал руками и  ногами.
Около на коленях стояла Ирина, с плачем звала его, тормошила  и  целовала.
Она повернула ко мне залитое слезами лицо.
     - Помогите! Он умрет! Я этого не переживу!
     Общими усилиями мы подняли Эллона и усадили  в  кресло.  Ирина  опять
опустилась на колени:
     - Ты жив! Ты жив! Я люблю тебя! Ты мой единственный!
     Эллон с усилием поднял веки. У него были мутные глаза.
     - Ирина, - простонал он. - Ирина, я жив?
     Она еще страстней целовала его.
     - Да, да, да! Ты жив, и я люблю тебя! Обними меня, Эллон!
     Он приподнялся. Он с трудом стоял на ногах.
     - Обними! - требовала Ирина, прижимаясь к нему. - Обними, Эллон!
     На этот раз он посмотрел на нее осмысленным взглядом.
     - Обними? - повторил он с недоумением. - Тебя обнять? Зачем?
     Закрыв лицо ладонями, она зарыдала. Я взял ее под руку.
     - Ирина, Эллон не может тебя понять.
     Она вырвалась:
     - Что вам надо от меня? Вы злой человек! Вы сами никого не понимаете!
     - Не до тебя, Ирина! Прекрати  истерику!  Эллон,  что  произошло?  Ты
включил генератор метрики?
     Он говорил еще с трудом:
     - Адмирал, я не успел ничего сделать.  Меня  вдруг  стало  крутить  и
бросило на пол. - Он с прежним недоумением посмотрел на  Ирину.  -  Что  с
тобой? Ты что-нибудь повредила?
     Она сумела взять себя в руки, даже улыбнулась, только  голос  ее  был
нетверд.
     - У меня все в порядке, Эллон. Я буду прибирать лабораторию.
     Она отошла. Эллон  повторил,  что  упал  в  момент,  когда  собирался
запустить оба корабля в улитку. Я вспомнил, что ничего не знаю о  Мэри,  и
послал вызов. Мэри  чувствовала  себя  неважно,  но  постепенно  отходила.
Приступ боли застал ее, когда  она  собиралась  в  свою  лабораторию,  она
сумела дотащиться до кровати.
     - Не тревожься обо мне, Эли. Занимайся делами.
     Теперь надо было спешить в рубку. В ней все было без изменений.  Я  в
изнеможении прислонился к стене. Меня поддержал Граций. Галакт был бледен,
но на ногах тверд. Я пробормотал через силу:
     - Голос, Граций, какие это были чудовищные фантомы!
     До меня как бы издалека донесся Голос:
     - Эли, то не были фантомы. Солнце неслось на солнце не в мираже, а  в
действительности.
     - И они столкнулись? И не произошло взрыва? И  солнце  прошло  сквозь
солнце? Граций, ты что-нибудь понимаешь? Мы попали  в  мир,  где  отменены
законы физики! Даже тяготение упразднено!
     Граций выглядел не менее растерянным, чем я. Голос продолжал:
     - Во мне внезапно разорвалась цепь времени. Я был в прошлом и будущем
одновременно, но не было настоящего. Меня выбросили из моего "сейчас". Это
была ужасная мука, Эли. Время во мне как бы кровоточило. И из  прошлого  я
не мог воздействовать на будущее, ибо не было "сейчас", через которое  шли
все воздействия.
     У меня раскалывалась голова от неспособности что-либо  понять.  В  ту
минуту я был способен только на простые  действия  -  кого-то  спасать,  с
кем-то драться, на кого-то кричать...
     - Голос, я спрашиваю тебя о  столкнувшихся  солнцах,  а  не  о  твоем
самочувствии!
     - Не было столкновения, Эли!  Между  летящими  светилами  разорвалась
связующая их нить времени. В этот  разрыв  угодили  и  мы,  и  наше  время
разорвалось тоже... Солнце налетело на солнце не в их "сейчас".  Вероятно,
одно  пребывало  в  прошлом,  а  другое  вынеслось  в  будущее.  Они  лишь
пронеслись через место столкновения, но в разных временах - вот почему  не
было взрыва.
     Хоть и с усилием, но я начал понимать.
     - Ты говоришь чудовищные вещи, Голос. Я способен допустить, что  Юлий
Цезарь и Аттила ходили по одной земле, ставили ногу на одни камни,  но  не
могли столкнуться, потому что их  разделяли  века.  Но  чтобы  само  время
разорвалось!..
     - Это единственное объяснение.
     Я возвратился в командирский  зал.  Олег  и  Осима  чувствовали  себя
слабыми, но двигались без усилий. Осима снова вел "Козерог".
     С подавленным чувством смотрели мы  вскоре  на  вычисленный  машинами
итог. Даже в горячечном бреду нельзя было заранее вообразить себе то,  что
казалось таким простым на ленте расчетов. Звезды реально неслись  одна  на
другую,  но  в  миг,  когда  взаимное  их  тяготение  достигло   какого-то
граничного предела, у них нарушилось течение времени.  Время  разорвалось,
перестало  быть  синхронным.  Разрыв   составлял   микромикросекунды   для
микрочастиц, секунды для нас,  тысячелетия  для  солнц.  Эти  вневременные
секунды едва не прикончили нас, - еще надо будет  разбираться,  почему  мы
уцелели. И почему время нормально одинаково для любых частиц и космических
масс, а величина разрыва его так зависит от массы, мне тоже неясно. Но для
микрочастиц было достаточно и микромикросекунд,  чтобы  не  столкнуться  в
одновременности. А для светил сдвиг во времени в тысячелетия  гарантировал
свободный  проход  через  то  место,  где  они,  не  будь  такого  сдвига,
столкнулись бы и взорвались. Все было ясно. Это была непостижимая ясность.
     Вечером к нам с Мэри заглянул Ромеро. Он  чувствовал  себя  не  лучше
других. Он сказал, что только на Мизаре не сказался  разрыв  времени,  пес
бодр. Гиг тоже почти не сдал, а Труб заболел. Ромеро  назвал  происшествие
драмой в древнем стиле. Писатели  старых  эпох  охотно  живописали  ужасы,
возникавшие от расстройства течения времени. Он называл много имен,  среди
них я запомнил Гамлета и Агасфера,  Мельмота  и  какою-то  Янки  у  короля
Артура.  Исторические  изыскания  Ромеро   меня   мало   тронули.   Разрыв
психологического времени - а только о нем шла речь у древних - приводил  к
страданиям души. Мы же столкнулись с физической аварией времени - и от нее
трещали наши кости и поскрипывал сверхпрочный корпус корабля!
     - Почему ты такой  хмурый?  -  спросила  Мэри,  когда  Ромеро,  легко
постукивая тростью по  полу,  удалился  к  себе.  -  Ведь  все  окончилось
благополучно.
     - Благополучно окончилось только начало. А каково продолжение?  Я  со
страхом жду завтрашнего дня.
     Завтрашний день прошел благополучно. И еще несколько дней минули  без
происшествий, если не считать происшествием зрелище  беспорядочно  снующих
светил. А затем опять зазвучала Большая тревога, и каждый поспешил на свое
боевое место. На  экранах  обрисовалась  знакомая  картина:  звездный  рой
вокруг и все звезды посыпались на нас. Осима испуганно закричал,  что  это
тот же звездный рой, где  мы  уже  побывали.  Олег  потребовал  от  Голоса
справки. Голос передал, что звездное окружение - то самое!
     - Мы мчимся в наше прошлое!  -  Олег,  побледнев,  влился  глазами  в
горошинки, быстро выраставшие в солнца.
     - Мы мчимся в наше будущее, - поправила Ольга. - Но это  будущее  уже
было в прошлом.
     Я переводил взгляд с нее на Олега, с  Олега  на  Осиму.  Я  отчетливо
ощущал, как во мне ум заходит за разум. Полет в будущее, которое  является
прошлым, означал, что мы угодили в такое искривление времени, где  нет  ни
начала, ни конца и где каждое мгновение является одновременно и прошлым  и
будущим. До сих пор похожие ситуации служили темой фантастических романов,
но никто и  не  подозревал,  что  завихрение  времени  может  обнаружиться
реально.
     - Мы в кольце времени, Олег, - сказал я.  -  И,  судя  по  тому,  что
прошлое настало очень быстро, диаметр  кольца  невелик.  Мы  будем  теперь
безостановочно гоняться за собой, как пес  за  собственным  хвостом.  Твои
намерения, Олег?
     Олег не потерял решительности:
     - Постараемся не  попадать  в  то  будущее,  которое  является  нашим
прошлым. Эллон, готовить включение генераторов  метрики!  Голос,  дать  на
включение команду до повторного разрыва времени!
     Теперь оставалось только ждать. Снова обжигающе засверкали на экранах
сто разрастающихся солнц. Снова два бешеных светила  вырвались  из  роя  и
исступленно понеслись одно на другое. Я весь  сжался,  готовясь  к  новому
удару по нервам и тканям, которого на этот раз, может быть, и  не  перенес
бы. Но летящие одно на другое солнца  стали  тускнеть  и  закатываться.  И
больше не было компактного звездного роя, была прежняя звездная сумятица и
толкотня, - может быть, лишь немного погуще и посумбурней.
     Мы вырвались из опасного промежутка между  сшибающимися  светилами  в
обычную звездную сутолоку ядра.
     - Разрыв времени был не просто  разрывом,  -  с  облегчением  сказала
Ольга. - Он еще означал и выброс в прошлое. Ведь  только  из  прошлого  мы
могли мчаться в будущее, которое уже было.
     Я переадресовал ее  соображения  Голосу.  Тот  первый  открыл  разрыв
времени. Они могли поспорить  вдосталь  и  выдать  что-либо  важное.  Меня
больше беспокоило, что скольжение по гравитационной  улитке  не  выбросило
нас за пределы  ядра,  а  подтолкнуло  вглубь.  Этот  факт  мне  показался
тревожным.



                                    8

     Трубу было совсем плохо, мы с Мэри посетили его.
     Старый ангел лежал на мягкой софе, свесив  на  пол  огромные  крылья.
Лицо  Труба,  постаревшее,  морщинистое,  было  серым,   как   его   сивые
бакенбарды. По привычке он расчесывал их кривыми когтями, но так медленно,
так слабо, что Мэри не удержалась  от  слез.  Ангелу  прописали  все  виды
лечения и все роды лекарств, но было ясно, что дни его сочтены. Он  и  сам
знал, что смерть приближается.
     - Эли, разрыв времени не по мне, - шептал он горестно.  -  Ангелы  не
могут  существовать  одновременно  в  разных  временах.  Ты  ведь  знаешь,
адмирал, у нас дьявольски крепкий  организм,  мы  способны  вынести  любую
физическую  нагрузку.  Но   разновременность   нам   противопоказана.   Мы
принципиальные одновременники. Все остальное для нас - катастрофа.
     Мэри утешала Труба, я  не  мог.  Женщины,  не  раз  замечено,  готовы
восстать против очевиднейшей очевидности, если она противна их чувству.  Я
молча слушал, как она убеждала ангела, что курс  лечения  не  закончен,  а
когда закончится, Труб не встанет, а взлетит с постели.  Возможно,  она  и
сама  верила  своим  уверениям.  Труб  не  верил,  но  смотрел  на  нее  с
благодарностью. Вошел Ромеро и шепотом спросил, о чем я думаю. Я  думал  о
том, что разрыв времени почти не отразился на мертвых предметах, а на всех
живых, кроме  Мизара,  отозвался  тяжкими  потрясениями.  Ромеро  погладил
Мизара, прилегшего у его ног. Умная собака не сводила глаз  с  Труба.  Она
слышала, что я сказал о ней, но не откликнулась. Хотя благодаря  стараниям
Лусина она отлично разбирала человеческую речь, сама она по своей собачьей
деликатности не вмешивалась в разговоры.
     - Вы указали на важный факт, Эли. Вероятно, сдвиг времени по фазе или
разрыв его, как  считает  Голос,  был  в  нашем  корабельном  мирке  таким
крохотным, что предметы и реагировать на  него  не  успели.  За  период  в
одну-две секунды ничего ведь практически не меняется в мире вещей. Но  для
живой клетки, особенно нервной,  несуществование  в  течение  секунды  уже
подобно крохотной смерти. В  дальнейшем  нам  придется  считаться  с  этим
фактом.
     - Хуже всех пришлось Трубу. - Я, как и  Ромеро,  говорил  шепотом.  -
Удар по нервным клеткам привел к тяжелой болезни. Страдания души  породили
муки тела.
     - Труб, кажется, чувствует себя лучше. Смотрите, Эли, он задвигался.
     Но то было не оживление, а агония.  Тело  Труба  свела  судорога.  Он
приподнялся, тяжело забил крыльями. Он пытался что-то сказать,  но  вместо
речи из горла вырвался смутный клекот.  Я  опустился  на  колени  у  ложа,
прижался головой к огромной волосатой груди, несколько минут  слышал,  как
неровно, гулкими ударами, билось сердце, и как удары  слабели,  и  как  на
каком-то ударе, лишь едва-едва стукнув, оно вдруг замолкло. А тело старика
и после того, как  выключилось  сердце,  еще  дергалось  и  шевелилось  и,
медленно окаменевая, вытянулось на ложе. Крылья снова бессильно  упали  на
пол. Труба больше не было.
     - Все, Мэри! - сказал я, поднимаясь. - Все, все! Еще один друг  ушел.
Чья теперь очередь?
     Мэри плакала. Ромеро молча стоял у ложа, слезы текли по его щекам.  Я
с грустной нежностью вдруг увидел, что неизменная его трость теперь  нужна
ему не только для подражания древним, а чтобы не  пошатываться.  Гиг  стал
рядом с Ромеро и торжественно и  скорбно  загремел  костями.  Вечно  будет
звучать в моих ушах похоронный грохот его костей.
     Еще один прозрачный саркофаг добавился в консерваторе.
     Эту ночь я не спал и последующие ночи не спал. Ромеро говорит, что  в
старину бессонница была распространеннейшей болезнью и люди глотали разные
лекарства от нее. Но мало ли какие болезни не бывали в древности!  Болезни
- одно из тех наследий, которое мы не перетащили в свой  век.  Мне  всегда
казалось чудовищным, что люди не могут уснуть, когда надо спать, тем более
когда еще и хочется спать! Я останавливаюсь на поразившей меня  бессоннице
не для того, чтобы живописать свои страдания.  Я  перенес  смерть  Веры  и
Астра, гибель Аллана, Леонида, Лусина - это все были  не  меньшие  потери,
чем уход в небытие Труба. Я не  спал  оттого,  что  не  мог  справиться  с
мыслями. В часы дежурств и встреч слишком многое  мешало  сосредоточиться.
Для размышлений мне нужно одиночество.
     И я встава