На нем было напечатано:  "Андре
Шерстюк.  Гармония  звездных  сфер.  Симфония  для  звука,  света,  тепла,
давления и тяжести. Часть первая - Круговорот миров. Часть вторая - Люди и
небожители. Часть третья - Вечное как жизнь".
     Аллан хмыкнул и повеселел.
     - Здесь еще одного компонента не хватает: запаха,  -  пророкотал  он,
посмеиваясь. - Вот бы смердящее аллегро и благоухающее адажио! Чтоб полнее
впечатление, как, по-вашему?
     - Успех! - сказал Лусин. - Все потрясены. Равнодушных нет. А?
     - Не "а", а "ч". Чепуха, - поправил я. -  На  вторую  часть  осталась
лишь треть зала.
     - Новизна. Понимают не сразу.
     - Занимайся лучше своими диковинными новыми формами, а не музыкой,  -
посоветовал я. -  Твоего  бога  Гора  с  головой  сокола,  может,  удастся
приспособить на дальних планетах для защиты от летучих  мышей,  а  на  что
пригодится новое творение Андре?



                                    4

     После неистовой первой части вторая показалась  спокойной.  Возможно,
впрочем, что мы  пообтерпелись.  Главным  в  ней  был  свет  -  клубящаяся
зеленовато-желтая тьма,  красные  вспышки,  змеящиеся  фиолетовые  полосы,
искры и стрелы, рушащиеся с потолка, как при полярных сияниях,  потом  все
постепенно затянуло розовым теплым туманом,  в  нем  хотелось  понежиться,
чувства и мысль засыпали.
     Все это происходило  под  мелодичное  звучание  электронных  голосов,
тяжесть и давление то мерно нарастали, то исчезали, холод налетал  не  так
пронзительно, как раньше, сменявшая его шара не так обжигала.
     В общем, эта часть мне понравилась. Ее  можно  было  терпеть,  а  для
произведений Андре это уже немало.
     Зато в третьей части нам снова досталось. "Вечное  как  жизнь"  могло
вогнать в гроб любого. Андре, видимо, хотелось доказать, что  жизнь  штука
непростая, и он достиг цели. Нас обжигало, леденило,  оглушало,  ослепляло
минут двадцать, если не больше.
     Симфония окончилась, а в зале все сидели, опоминаясь. У некоторых был
до того измученный вид, что я расхохотался. Аллан шумно ликовал. Так с ним
всегда. Необычное сперва озадачивает его, потом приводит в восторг.
     - Крепкая симфония! -  орал  он.  -  Обрушить  этакий  концертище  на
существа с Альфы Центавра или Сириуса -  там  они  не  очень  костисты,  -
останется мокрое пятно! Нет, здОрово!
     По пустеющему залу разнесся голос: друзей автора симфонии  просили  к
восточному выходу. Аллан помчался, обгоняя  выходящих,  мы  с  Лусином  не
торопились. Я знал, что Андре меня дождется.
     У  восточного  выхода  быстро  скопилась  кучка  приятелей.  Я  устал
пожимать  руки.  Хорошенькая  Жанна  Успенская,  жена  Андре,  сияла.  Она
неумеренно торжествует, если Андре что-нибудь удается, и надо сказать,  ей
часто приходится торжествовать.
     В данном случае, впрочем, она могла бы радоваться и не столь открыто.
     Она громко сказала:
     - Ты изменился, Эли! Просто не верится, такой ты загорелый и  добрый.
Послушай, ты не влюбился?
     Я знал, почему она говорит громко, и мне это не  понравилось.  К  нам
приближались Леонид Мрава с Ольгой Трондайк.
     Грозный Леонид на этот  раз  казался  почти  веселым,  а  Ольга,  как
всегда, была уравновешенна и светла. Она, конечно, поняла намек Жанны,  но
и виду не подала, а Леонид с такой силой тряхнул мою руку,  что  я  охнул.
Этот великан - они с Алланом вымахнули до двух метров тридцати - вбил себе
в башку, что я стою у него на дороге. Боюсь, Ольга поддерживает в нем  это
заблуждение. Это тем удивительней, что, не в пример  Жанне,  Ольга  совсем
лишена кокетства.
     - Я рада, что вижу тебя, Эли, - сказала Ольга. - Ты, кажется,  улетал
на Марс?
     - А чего я не видал на Марсе? - буркнул я. - Мы  монтировали  седьмое
искусственное солнце на Плутоне, слыхала о таком?
     - Конечно. Желто-красный карлик нормальной плотности, мощность восемь
тысяч альбертов. Я недавно вычислила, что  этой  мощности  не  хватит  для
нормального функционирования. Ты не ознакомился с моей запиской, Эли?
     - Нет. От твоих записок у меня голова болит - так они учены!
     Ольга  не  обиделась  и  не  огорчилась.  Она   слушала,   ровная   и
розовощекая. Уверен, она и не вдумывалась в содержание моих  слов,  с  нее
достаточно, что я говорю. Она слушает один мой голос.
     Жанна воскликнула, встряхивая локонами,  они  у  нее  длинные  и  так
светлы, что издали кажутся седыми:
     - Ты не ответил на мой вопрос, Эли!
     - Да, - сказал я. - Влюбился. И  знаешь  в  кого?  В  тебя.  Я  долго
скрывал, но больше нет сил. Что ты теперь собираешься делать?
     - Переживу, Эли. А может, расскажу Андре, пусть он знает, каковы  его
друзья.
     Она повернулась ко мне спиной. Жанна так хочет  всем  нравиться,  что
сердится, когда над этим подшучивают.
     - У Аллана интересное сообщение, - сказал я, чтоб перевести  разговор
на другое. - Аллан, повтори-ка, что ты говорил нам о новых открытиях.
     И снова, как перед тем и мы с Лусином, никто не  отнесся  серьезно  к
новостям Аллана! Его выслушали равнодушно, словно он делился пустяками,  а
не самой важной информацией, когда-либо полученной человечеством.
     Сегодня, вспоминая те дни, я стараюсь и не могу понять,  почему  нами
владело  тогда   такое   непростительное   легкомыслие.   Оно   было   тем
непостижимей, что Леонид и Ольга, капитаны дальних звездолетов, уже и в то
время слыли опытными астронавтами. Кто-кто, а они должны были  сообразить,
ч_т_о_   означает  открытие  в  звездных  мирах,  на  наших  галактических
трассах, существ, равных нам по разуму и могуществу. Леонид  поступил  еще
легкомысленней, чем я. Он попросту отмахнулся от Аллана.
     Наше маленькое  искусственное  солнце  на  Плутоне  интересовало  его
больше.
     - Удивляюсь вашему консерватизму, - сказал он.  -  Сперва  монтируете
огромный спутник, потом разжигаете, пока он  не  превратится  в  крохотное
светило, и тратите на это несколько лет, как два столетия назад наши деды.
А зачем? Звездный Плуг за сутки работы зажжет десяток искусственных  солнц
всех запроектированных размеров и температур.  Не  нужно  ни  монтажа,  ли
разогрева, короче, ничего, кроме приказа:  зажечь  и  доставить  на  место
солнце!
     - Совершенно  верно!  -  подхватил  Аллан,  мигом  забывший  о  своих
странных новостях. Он обрадовался, что хвалят Звездный Плуг, и  захохотал.
Он безмерно гордится своим кораблем. - Для нас это сущий пустяк -  скатать
аккуратненькое солнышко и подбросить его нуждающейся  в  теплоте  и  свете
планетке.
     - Хорошо! - сказал Лусин. - Очень. Даже  -  очень,  очень!  Зажечь  и
доставить! Замечательно. А?
     - Великолепно!  -  сказал  я.  -  Много  лучше  пожаров,  которые  ты
разжигаешь в животах бедных драконов. Кстати, почему,  в  самом  деле,  не
используют для создания малых солнц Звездные Плуги?
     Ольга сказала рассудительно, иначе она говорить не умеет:
     - Создание солнц с помощью Звездных Плугов, вероятно, было бы  проще.
Но их запуск в окрестностях нашей  системы  грозит  нарушением  равновесия
космического пространства.  Не  хотите  же  вы,  чтоб  Сириус  налетел  на
Процион, а Проксима Центавра ударилась о Солнце?
     Леонид сказал:
     -  Реальность  такого  катастрофического  нарушения   равновесия   не
доказана...
     - Никто не доказал и обратного, - возразила Ольга.  -  Решение  может
дать опыт, неудачный же опыт - непоправим.
     Из концертного зала вышли Андре с Павлом Ромеро.
     Появление Павла было так неожиданно, что я в восторге побежал  к  ним
навстречу.



                                    5

     Раньше я все же тряхнул руку Андре, потом угодил в объятия Павла.
     Ромеро после разлуки не здоровается, а обнимается,  он  говорит,  что
этот обычай раньше существовал во  всех  цивилизованных  племенах.  Хорошо
еще,  что  он  не  целуется,  -  был,  кажется,  и  такой  странный  обряд
приветствования.
     - Это вы, Эли! - сказал он важно. - Ясно вижу, что это вы!
     Они стояли передо мною, плечо к плечу, улыбающиеся,  довольные,  а  я
жадно их рассматривал.
     Оба были невысокие, всего метр девяносто один каждый  -  меньше,  чем
Лусин и я, - широкоплечие, молодые: Андре пятьдесят семь лет, он  ровесник
мне и Лусину, Ромеро на пять лет старше. На этом  сходство  заканчивается,
все остальное, от облика до привычек, вкусов и поступков, у них не  только
различно, но и противоположно. Ромеро ни на кого не походит,  кроме  себя,
его усы и бородка-эспаньолка мало напоминают окладистые бороды  и  усы  на
портретах доисторических королей, хотя он утверждает, что скопировал их не
то с римского цезаря, не то с  американского  президента,  -  в  общем,  с
какого-то из владык древних республик.  И  он  всюду  для  забавы  таскает
трость. Он и обнимал меня, не выпуская трости.
     Но если Ромеро ни на кого не похож, то Андре долго не бывает  похожим
на самого себя. При каждой встрече Андре иной и неожиданный. Если бы он не
был гениален, я бы сказал, что он тщеславен.
     В школе он менял волосы чаще, чем костюмы.  На  пятом  курсе  второго
круга он удалил доставшиеся ему от природы каштановые кудри и вывел черные
и прямые волосы, а на третьем круге растительность на голове менялась  год
от года: гладкие волосы  сменились  локонами,  за  ними  появились  пучки,
похожие на кочки, потом он был сияюще лыс, затем снова  завел  волосы,  на
этот раз короткие и колючие,  как  проволока.  "На  твоей  прическе  можно
принимать передачу с Фомальгаута", - говорили мы, но  шутки  на  Андре  не
действуют.
     Цвет волос тоже менялся: кудри были  золотые,  потом  превратились  в
вороные, а проволокоподобная поросль обжигала  малиново-красным,  так  что
голова пылала на свету, как головешка, - Андре считал, что такое сверкание
ему к лицу.
     На этот раз у Андре были мягкие каштановые кудри, такие  же  длинные,
как у Жанны. Во всяком случае, это красивее, чем малиновая проволока.
     - Ты загорел, Эли! - сказал Андре то же, что Жанна. - Неужели  солнцА
на Плутоне так пламенны?
     - Это результат концерта, - возразил я. - Твоя симфония чуть меня  не
испепелила. А один старичок хватался за сердце.
     - Тебе не нравится? Нет, правда, тебе не нравится, Эли?
     - Как может вздор нравиться?
     - Та же мысль, что и я высказывал, - подхватил  Ромеро.  -  И  те  же
слова, дорогой Андре, - вздор ваша симфония!
     Жанна обняла Андре и показала мне язык.
     - Не огорчайся, милый. Полчаса  назад  Эли  басом  объяснялся  мне  в
любви! "Я у твоих ног. Что ты  собираешься  делать?"  Как  можно  серьезно
относиться к Эли?
     Мы хохотали, даже Ольга улыбнулась. Андре продолжал огорчаться.  Этот
чудак надеялся восхитить мир своей адской музыкой.
     - Я могу объяснить, _ч_т_о_ не понравилось в концерте, - сказал я.  -
Но на это нужно время, Андре.
     Он ответил:
     - Давайте присядем в парке и побеседуем.
     - Лучше походим по парку, - предложил Павел.  -  В  старину  философы
любили  беседовать,  прогуливаясь.  Почему  бы  нам   не   воспользоваться
некоторыми их обычаями?
     - Без ходьбы философия у древних не шла, - подтвердил  Леонид.  -  Их
поэтому называли ходоками.
     - Перипатетиками, то есть прогуливающимися, любезный Мрава. Могу  вас
уверить, что ходоки, или иначе жалобщики, не имели отношения к философам.
     Леонид промолчал. С Павлом спорить бесполезно. Он знает  о  древности
все. К тому же никто из нас-де представлял себе,  чем  именно  различались
профессии жалобщиков и прогуливающихся. В старину было много  удивительных
ремесел. Я с детства не люблю вникать в их оттенки.



                                    6

     Мы двигались шеренгой под руки - Жанна, Ольга, Андре,  Павел,  Лусин,
я, Леонид, Аллан.
     Я начал с того, что  художественное  произведение  должно  доставлять
наслаждение, а не выматывать душу. А после  симфонии  Андре  надо  принять
освежающий радиационный душ  для  восстановления  сил.  Кое-что  и  в  ней
неплохо - некоторые мелодии и цветовые эффекты,  холод  под  перегрузку  и
жара под невесомость, но все  это  в  таких  дозах,  так  утрировано,  что
наслаждение превращается в страдание.
     - Мне нравятся лишь музыка  и  цвета,  -  заметил  Ромеро.  -  Должен
признаться, друзья, что ваши  модные  перегрузки,  невесомости,  давление,
жару и прочее душа моя не приемлет.
     - Запаха не хватает! - повторил Аллан высказанную раньше мысль. -  И,
знаете, - электрических уколов! Под грохот  и  вспышки,  ледяной  ветер  и
перегрузки эдакие ядовитые мураши, будто кто-то  быстро-быстро  перебирает
когтями по телу. - Он захохотал.
     Лусин проговорил с уважением:
     - Мураши - хорошо!
     - Не слушай их! - сказала Жанна. - Они тебя не  любят.  Одна  я  тебя
понимаю. Я  вынесла  твою  симфонию  от  начала  до  конца  и  только  раз
вскрикнула от страха.
     -  Нет,  вы  меня  любите!  -  энергично  сказал  Андре.  -   Но   вы
заблуждаетесь, и вам надо всыпать. Сейчас я это проделаю!
     А затем он произнес речь. Это было блестяще и вдохновенно, как и все,
что делает Андре. Его слово в защиту симфонии понравилось мне куда  больше
симфонии.
     По его мнению, мы слишком люди и  это  плохо.  В  нашу  эпоху,  когда
открыто  множество  разнообразных  по   форме   и   образу   существования
цивилизаций, человеку стыдно выдавать свой жизненный мирок за  единственно
приемлемый.  Его  земные  обычаи  годятся  лишь  для   него,   нечего   их
распространять за пределы Солнечной системы.
     Но разве человек не ощущает единство жизни во Вселенной, разве тысячи
нитей не роднят его с диковинными существами иных миров? Это  не  общность
деталей и внешности, нет, общность живого разума. Вот об этом, о  единстве
разумных существ Вселенной и трактует симфония.
     - Моя музыка - не земная, она космическая, она раскрывает философскую
схожесть всего живого. И если многое в симфонии для  человека  трудно,  не
беда, может, именно это придется по вкусу иным мыслящим существам. Кое-что
вам понравилось, что-то понравится обитателям Веги, нечто третье  порадует
пришельцев с Фомальгаута, четвертое придется по  вкусу  жителям  Плеяд,  -
труд мой удался, если он затронет души разных существ. Моя симфония -  это
множество рук, протянутых друзьям во Вселенной. Не требуйте же,  чтоб  все
эти руки пожимали  одну  вашу,  не  жадничайте  -  гармония  Вселенной  не
исчерпывается той, что совершается в ваших душах!
     Аллан в восторге подбросил шляпу вверх:
     - Первая в мире симфония для видящих, слышащих, осязающих, ходящих  и
летающих! Нечто впечатляющее для  глаз,  ушей,  лап,  жабр,  кожи,  брони,
хобота и присосков!
     Ромеро насмешливо улыбался:
     - Вы своим созданием строго указали бедному человеку на его  скромное
местечко во Вселенной, но сам-то человек  может  не  примириться  с  ролью
чего-то среднего между остромыслящей ящерицей и глуповатым ангелом. Вы  не
подумали об этом, Андре?
     Андре ждал, _ч_т_о_ скажу я.
     Мне не хотелось его огорчать, но и отмалчиваться я не мог.
     - Твои намерения прекрасны, Андре, но неосуществимы. Мне кажется,  не
существует произведений искусства, воздействующих на все разумные существа
Вселенной. Человеческое - человеку.  А  мыслящим  рыбам  -  нечто  особое,
может, вовсе чуждое нашему пониманию.
     Не помню случая, чтоб Андре уступил противнику сразу.  Он  непременно
поищет неожиданные  ходы,  изобретет  запутанные  варианты,  те  потребуют
проверок - лишь бы не признавать поражения.
     - Пусть звездожители сами разрешат наш спор! Продолжим  дискуссию  на
Оре!
     Наступило замешательство. Мне было трудно смотреть на Андре.
     - Разве ты не знаешь, - сказала Ольга с упреком, - что Эли не летит с
нами на Ору?



                                    7

     Андре так огорчился, что мне его  стало  жаль.  Он  глядел  на  меня,
словно не верил.
     - Ничего тут не поделаешь, - сказал я. - Вы  отправитесь  знакомиться
со звездожителями, а я, завершив командировочные дела на Земле, возвращусь
монтировать искусственные солнца в небесах далеких планет.
     - Заупокойный тон не  идет  твоей  насмешливой  роже,  когда  ты  это
поймешь? - воскликнул Андре. - Я хочу знать,  почему  все  так  неожиданно
повернулось?
     Я объяснил, что неожиданного нет ничего. При  отборе  претендентов  у
меня не оказалось тех преимуществ, какими блистали мои друзья.
     Без Ольги, Аллана и Леонида дальние поездки невозможны - они инженеры
и командиры космических кораблей Андре тоже необходим: мало кто  сравнится
с  ним  в  умении  расшифровывать  незнакомую  речь.  И  Лусин  нужен:  он
познакомится с иными формами жизни,  некоторые  из  них  попытается  потом
воспроизвести искусственно. Тем более потребуется знаток  старины  Ромеро.
Кто знает, не повторяют ли иные обычаи и законы новооткрытых обществ того,
что уже некогда цвело и увяло на Земле? Ну, а кому там нужен я?
     - В жизни не встречал большего глупца, чем ты! - закричал Андре. -  Я
спрашиваю о другом: добивался ли ты, чтоб тебя зачислили в экспедицию? Что
ты сделал для этого?
     Я  терпеливо  разъяснил  Андре,  что  еще  год  назад  записался   на
отборочный  конкурс.  Большая  Государственная  машина  три  месяца  назад
приступила к обработке данных. Всего нас было около шестидесяти  миллионов
человек, но после первой же отбраковки по возрасту и здоровью осталось три
с четвертью миллиона.
     - Ты был среди прошедших первую отбраковку?
     - Да. Легче от этого мне не стало. Машина последовательно сужала круг
отобранных. В конце концов осталось  сто  тысяч  человек,  удовлетворявших
всем условиям конкурса, и среди них снова был я. И тогда  бросила  жребий.
Мне выпала пустышка.
     Некоторое время мы шли молча. Андре хмурился. Я догадывался,  что  он
выискивает возможности возобновить мое ходатайство. Я был  спокоен.  Таких
возможностей не существовало.
     - Мы сделаем так, - сказал  Андре.  -  Эли  поедет  вместо  меня.  Он
отлично меня заменит.
     Одна Жанна обрадовалась, что Андре остается. Мы хором  ругали  Андре.
Наше возмущение было тем сильнее, что мы знали,  как  нелегко  переубедить
этого человека, когда он вобьет что-нибудь себе в голову.
     - Без Эли не поеду! - твердил Андре. - Еще в школе  мы  мечтали,  что
первое путешествие в иные  созвездия  совершим  вместе.  Поймите,  мне  не
хочется расставаться с ним!
     - Правильно, миленький! - быстро говорила Жанна. - И со мной не  надо
расставаться. Я тоже не хочу с тобой расставаться. Не слушай их!
     Андре и без ее советов не слушал нас, мы кричали  и  перебивали  друг
друга. Потом в спор вступила молчавшая до того Ольга:
     - В твоих действиях нет логики, Андре. Если Эли поедет  вместо  тебя,
вам все равно придется разлучаться.
     Андре зачастую в спешке хватается за первый попавшийся  аргумент,  не
соображая, что тот повернется против него. Ошеломленный, он  уставился  на
Ольгу. Этим воспользовался Ромеро.
     - У меня возник один проект, - объявил он. - Я  попрошу  Веру  помочь
Эли.
     Мне не хотелось, чтоб он обращался к Вере, но все  замахали  на  меня
руками.
     - Через пять минут я лечу в Столицу, - сказал Павел. - Сейчас десять.
В одиннадцать вы узнаете, Эли, благосклонна ли к вам судьба.
     Он завершил эти напыщенные слова таким же напыщенным поднятием руки и
удалился. Ромеро умница и добряк, но говорит и  ходит,  как  древнеримский
император.
     Андре пригласил нас к  себе  в  гостиницу.  Лусин  вспомнил  о  своем
драконе:  бедного  дракона,  вероятно,  обижали  пегасы.  Леонид  и  Ольга
торопились на галактическую базу, у Аллана тоже нашлись неотложные дела.
     - Хотелось поругать тебя за  дешифраторы,  но  придется  отложить,  -
сказал он с сожалением.
     Андре взял меня под руку.
     - Погуляем еще и пойдем ко мне. Нет, я так рад,  так  рад,  что  вижу
тебя, Эли!



                                    8