,  милый   Андре,   живой,   взбалмошный,
деятельный!.. И главное - могущественный! По крайней мере, четверть светил
Персея подвластны ему... Куда ты, Аллан?
     -  Минутку,  Эли,  одну  минутку!  -   крикнул   Аллан,   расталкивая
сопровождающую нас толпу.
     - Что с ним? - спросил я Ольгу в недоумении. - Чем я так испугал его?
     - Сейчас узнаешь, Эли, - ответила она. - Не испугал, а обрадовал.
     Аллан появился, когда мы входили в обсервационный зал. Он  держал  за
руку молодого человека.
     Юноша до того походил на Андре, что я замер. Это  был  Андре,  но  не
тот, постаревший, нервный,  какого  мы  оставили  на  Третьей  планете,  а
прежний Андре, друг моей юности, - статный, чарующе прекрасный, с теми  же
рыже-красными локонами по плечи...
     - Олег! - выговорил я с трудом. - Олег, ты?
     Юноша робко подошел ко мне. Я крепко обнял его.
     - Как ты очутился здесь? - спросил я.
     - Три года назад мне разрешили присоединиться  к  походу,  -  ответил
юноша. - Мама осталась на Оре, а я обещал, что немедленно сообщу ей,  если
что-нибудь разузнаю об отце.
     - Сегодня же пошлешь сообщение, что отец нашелся. Передадим депешу по
СВП вне очереди. А сам ты скоро увидишь  его:  соединенный  флот  идет  на
Оранжевую, где командует твой отец.
     В обсервационный зал набилось так много народу, что кресел на всех не
хватило, пришлось стоять. На полусферах экрана огни  звездолетов  забивали
блеск светил.
     Зеленые точки кораблей галактов перемешались с  красноватыми  точками
наших кораблей. Я навел умножитель  на  пару  из  одной  красной  и  одной
зеленой точки. Крейсер галактов в умножителе был огромен рядом с нашим.
     Я усмехнулся. Нам не приходилось сетовать: в небольших объемах  наших
кораблей таилась гигантская мощь. Рассеянные по  скоплению  остатки  флота
разрушителей могли бы многое рассказать о нашей мощи.
     - Кое-что сделано в Персее, - сказал  я  вслух.  -  Кое-что  сделано,
друзья!
     Мне ответил Олег. В его голосе слышалась грусть:
     -  Все  важное  уже  сделано  вами...  А  нам,   молодежи,   остается
доделывать.
     Сквозь сферу огней соединенного флота  людей  и  галактов  проступали
звезды скопления Хи Персея, а за ними  выплескивался  из  берегов  Млечный
Путь, величественный, звездный поток Вселенной.
     Нигде он так не прекрасен и не грандиозен, как в Персее, нигде так не
грозны пожирающие его ядро туманности.
     - Кое-что сделано, -  повторил  я.  -  И  того,  что  остается  здесь
сделать, хватит всем нам на века. Но тебе, Олег, мы поставим иную  задачу,
вне Персея, лишь вашему поколению она  по  плечу.  Вон  где-то  там,  -  я
показал на темные туманности, - обитает загадочный и могущественный  народ
- рамиры. Нужно узнать, кто они такие. Экспедиция в ядро Галактики  -  вот
задача, которую мы поручим поколению сегодняшних юношей, Олег!




                              Сергей СНЕГОВ

                          ГАЛАКТИЧЕСКАЯ РАЗВЕДКА




                     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗМЕЕДЕВУШКА С ВЕГИ


                                                Из Фраскатти в старый Рим
                                                Вышел Петр Астролог.
                                                Высоко чернел над ним
                                                Неба звездный полог.
                                                  Он глядел туда, во тьму,
                                                  Со своей равнины,
                                                  И мерещились ему
                                                  Странные картины.
                                                                 Н.Морозов

                                   Я человек: как бог я обречен
                                   Познать тоску всех страх и всех времен.
                                                                   И.Бунин


                                    1

     Для меня эта история началась  с  того,  что  на  второй  день  после
возвращения на Землю, во время  прогулки  над  кратерами  Килиманджаро,  я
повстречал Лусина верхом на огнедышащем драконе.
     Я не люблю летать на драконах. В них что-то  от  древнего  театра.  А
неповоротливых пегасов я попросту не терплю. Для полетов на Землю  я  беру
обычную авиетку - так и надежней и  удобней.  Но  Лусин  без  драконов  не
мыслит передвижения. В школе, когда эти неповоротливые чудища лишь входили
в моду, Лусин вскарабкался  на  учебном  драконе  на  Джомолунгму.  Дракон
вскоре подох, хоть был в  кислородной  маске,  а  Лусину  запретили  месяц
появляться в конюшне. С той поры  прошло  сорок  три  года,  но  Лусин  не
поумнел.
     Он твердит, что в нем играет душа  его  предков,  обожествлявших  эти
странные существа, по-моему, же - он оригинальничает. Андре Шерстюк да  он
готов вывернуться наизнанку, лишь бы чем-нибудь поразить, - такой  уж  это
народ!
     И когда с Индийского океана понесся крылатый змей, окутанный дымом  и
пламенем, я сразу понял, что на нем Лусин. Лусин выкрикнул  приветствие  и
приземлился на обрыве кратера Кибо. Я покружился в  воздухе,  рассматривая
его зверя, потом тоже сел. Лусин побежал ко мне, мы сердечно  пожали  друг
другу руки. Мы не виделись два года. Лусин наслаждался моим удивлением.
     Дракон был крупный, метров на десять. Он  бессильно  распластался  на
камнях,  устало  закрыл  выпуклые   зеленые   глава,   его   худые   бока,
бронированные оранжевой чешуей, вздувались и западали, крылья подрагивали.
Над головой зверя клубился дым, при  выдохе  из  пасти  вырывалось  пламя.
Огнедышащие драконы были мне внове.
     - Последняя модель, - сказал  Лусин.  -  Два  года  выводил.  Инфовцы
хвалят. Хорош, нет?
     Лусин  работает  в  Институте  Новых  Форм  -  ИНФе  -  и  не  устает
хвастаться, что у них создают живые новообразования, до каких  природа  не
доберется и за миллиард лет.
     Кое-что, например, говорящие дельфины, у  них  и  вправду  получалось
неплохо. Дымящий, как вулкан, змей не показался мне красивым.
     Правда, летает он красиво,  этого  не  буду  отрицать.  И  пегасы,  и
драконы в воздухе чувствуют себя хорошо. Лусин объяснял,  что  при  работе
мышц у них развивается антигравитационное поле, отчего они  теряют  добрых
девять десятых веса.  Но  мне  все  равно  странно  глядеть,  когда  такие
массивные животные  легко  устремляются  вверх.  Драконы  обычно  довольно
медлительны. А у этого мне не понравился дым, хотя Лусин сказал, что и дым
и пламя созданы у них лишь для красоты, вроде как оперенье у павлина: и не
жжет, и не пачкает.
     - Вся эта бутафория ни к чему. Если, конечно, вы не  задумали  пугать
им детишек.
     Лусин любовно похлопал дракона по одной из его лягушачьих ног.
     - Эффектен. Повезем на Ору. Пусть смотрят.
     Меня раздражает, когда говорят об Оре.  Половина  моих  друзей  летит
туда, а мне не повезло. Меня бесит не их удача, конечно,  а  те,  что  они
превращают интереснейшую встречу с обитателями иных  миров  в  примитивную
выставку игрушек. Каких только изделий не тащат на Ору!
     -  Чепуха!  Никто  там  не  взглянет  на  твое   ископаемое.   Каждый
звездожитель сам по себе удивительней всех ваших диковинок. Думаю,  машины
заинтересуют их куда больше.
     - Машины - да! Звери - тоже да. Все - да!
     - И ты - да! - передразнил я. - Вот уж образец человека пятого  века:
рыжеволосый,  рыжеглазый,  рост  метр  девяносто  два,   возраст   -   под
шестьдесят, одинок. Как бы там в тебя не влюбилась  мыслящая  жаба.  И  на
драконе не удерешь!
     Лусин улыбнулся и покачал головой:
     - Завидуешь, Эли. Древнее чувство. До драконов. Понимаю.  Сам  бы  на
твоем месте.
     Лусин  говорит  словно  иероглифами.  Мы  привыкли  к  его  речи,  но
незнакомые не всегда его понимают.  Он,  впрочем,  не  любит  толковать  с
незнакомыми.
     Его укор расстроил меня, я с возмущением отвернулся.
     Лусин положил мне руку на плечо.
     - Спроси - как? - попросил он печально. - Интересно.
     Я кивнул, чтоб не огорчать Лусина равнодушием. Из рассказа  я  понял,
что в легких у дракона синтезируются горючие вещества и что самому дракону
от этого тоже ни холодно, ни жарко.
     Лусин  работает   над   темой:   "Материализация   чудовищ   древнего
фольклора", огнедышащий дракон - четвертая его модель,  следующие  за  ней
формы - крылатые ассирийские львы и пресмыкающиеся египетские сфинксы.
     - Хочу бога  Гора  с  головой  сокола,  -  сказал  Лусин.  -  Еще  не
утверждено. Надеюсь.
     Я вспомнил, что  Андре  везет  на  Ору  сочиненную  им  симфонию  под
названием "Гармония  звездных  сфер"  и  что  первое  исполнение  симфонии
состоится сегодня вечером в Каире. Я с сомнением  отношусь  к  музыкальным
способностям Андре, но лучше уж музыка, чем дымящие змеи.
     Лусин вскочил.
     - Не знал. Летим в Каир. Я впереди. До ракетной станции.
     - Сам наслаждайся ядовитыми парами своего урода, - сказал я. - А я по
старинке: раз, два, три - и ста километров нет!
     Мне удалось обогнать Лусина минут на двадцать.  Пока  он  выжимал  ив
своего  оранжевого  тихохода  последние  километры,  я  договорился,  чтоб
дракона покормили в "Стойле пегасов".
     На каждой ракетной станции теперь имеются конюшни  крылатых  коней  -
специально для туристов. Просьбу мою встретили  без  энтузиазма,  особенно
когда узнали, что змей огнедышащий. Задиристые  пегасы  ненавидят  смирных
драконов и, чуть  их  заметят,  сейчас  же  яростно  обрушиваются  сверху.
Конечно, ни копыта, ни зубы ничего не могут поделать с чешуей, но вздорные
лошади упрямо атакуют до изнеможения.
     Не понимаю, что побудило  когда-то  греков  избрать  для  поэтических
полетов этих все-таки быстро устающих в воздухе животных. Я  предпочел  бы
устремляться  в  художественные  высоты  на  кондорах  и  грифах,   -   те
поднимаются выше и отлично парят над Землей.
     Я помахал рукой медленно приближающемуся Лусину.
     - Торопись, а то опоздаем! Можешь  оставить  своего  вулканоподобного
детеныша здесь. Пегасов к нему обещали не подпускать.



                                    2

     Первым, кого мы повстречали в Каире, был Аллан Круз, тоже из школьных
товарищей. Он прилетел часа за два до нас и  шел  с  чемоданом  из  Палаты
Звездных Маршрутов.
     В чемодане у него, как всегда, книги. Аллан  обожает  это  старье.  В
этом отношении он схож с Павлом Ромеро - тот тоже не отрывается  от  книг.
Павлу они требуются по роду занятий, Аллан же возится с ними  для  забавы.
Острее  ощущаешь  современность,  когда  поглядишь  рассыпающиеся  журналы
двадцатого века, говорит он, посмеиваясь.
     Он  или  сердится,  или  хохочет,  гнев  и  радость  не  крайние,   а
соседствующие состояния его психики. Если он не возмущен, то ликует  -  от
одного того, что не возмущен.
     Узнав, куда мы идем, он остановился.
     - Да зачем  была  мниться  в  Каир?  Включили  бы  концертный  зал  и
наслаждались музыкой издалека.
     Я потянул его за рукав. Я не люблю, когда люди ни с того, ни  с  сего
замирают на полушаге.
     - Симфонию Андре надо слушать в специальных помещениях. Его музыка не
удовольствие, а тяжелая физическая работа.
     Аллан пошел с нами. - Мне  надо  поговорить  с  Андре,  -  сказал  он
грозно.  -  Я  расправлюсь  с  ним  на  концерте.  Последняя  модель   его
портативных дешифраторов никуда не годится.
     - Умерь шаг и не махай  чемоданом  перед  моим  носом.  У  тебя  там,
наверно, килограммов пятьдесят?
     - Шестьдесят три. Послушайте, какой  конфуз  приключился  с  нами  на
Проционе из-за легкомыслия Андре.
     О конфузе на Проционе мы уже слыхали. Все на Земле и  планетах  знали
об этом происшествии.  Экспедиция  Аллана  испытывала  облегченную  модель
Звездного Плуга. В окрестностях Солнечной системы разгоняться запрещено, и
одиннадцать с половиной светолет пути они  проделали  за  тридцать  девять
ходовых суток. В созвездии Малого Пса тоже усердствовать не пришлось,  там
они обгоняли свет всего в сто раз.
     Зато именно в этом созвездии, а планетной системе Проциона, они,  так
и не узнав сами, совершили, наконец,  предсказанное  пять  столетий  назад
открытие - обнаружили мыслящие мхи. На второй из трех планет  Проциона  не
хватало света и тепла и скалы покрывал рыжий  мох.  Астронавты  ходили  по
мхам, изучали их приборами, но нашли лишь, что от растений исходят  слабые
магнитные волны.
     А когда  экспедиция  возвратилась  на  Землю,  Большая  Академическая
машина расшифровала, что записанные излучения -  речь.  Удалось  разобрать
предложения: "Кто вы такие? Откуда? Как  вы  развили  в  себе  способность
передвижения?"
     Неподвижные мхи больше всего поразило человеческое искусство ходьбы.
     - Во всем виноват дурацкий ДП-2! - гремел  Аллан  на  всю  улицу.  Он
всегда говорит очень громко. - Он, конечно, лучше  наручных  дешифраторов,
те годятся лишь для бесед с собаками и птицами. Например, на  Поллуксе,  в
Близнецах, мы неплохо потолковали с высокоорганизованными рыбами. Забавные
нереиды генерировали ультразвуковые волны, мы  научились  переводить  свои
слова в такие же волны. Впрочем, вы об этом знаете по  передачам.  Но  для
трудных случаев прибор Андре не годится. Удивительно беспомощная машина, а
выдана за последний крик техники!
     Аллан  вдруг  оборвал  речь  и  снова  остановился.   Я   хотел   еще
нетерпеливей дернуть его за рукав, но меня поразило выражение его лица.
     - Совсем забыл, братцы! - сказал он и оглянулся, как  бы  боясь,  что
кто-то  подслушает.  -  В  Палате  Звездных  Маршрутов  сегодня   получено
удивительное сообщение. Толком никто ничего не знает, а в общих  чертах  -
открыты новые разумные существа. Что-то вроде настоящих людей. И,  похоже,
в их обществах  свирепствуют  междоусобные  войны  куда  посерьезней,  чем
древние человеческие.
     Сейчас мне странно и удивительно то безразличие, с каким  мы  слушали
Аллана. Вся история человечества переламывалась - теперь это ясно  каждому
школьнику.
     А мы с Лусином даже не поинтересовались, кто  доставил  информацию  и
чем  именно  новооткрытые  существа  похожи  на  людей.  Я  лишь  высказал
предположение, что они обитают далеко от ближайших звезд: в  нашем  районе
Галактики ни о чем похожем на них еще и слыхано не было.
     - Не знаю, - ответил  Аллан.  -  Большая  Академическая  второй  день
обсчитывает полученную информацию. Завтра-послезавтра нас всех ознакомят с
результатами обработки.
     - Подождем до завтра, - сказал я. - А если и до  послезавтра,  так  я
тоже стерплю.
     Лусин был того же мнения.  Концерт  Андре  занимал  его  больше,  чем
информация о последних открытиях. В эти месяцы перед совещанием на Оре  мы
только и слышали, что о новых разумных существах, обнаруживаемых звездными
экспедициями. Мы как бы потеряли ощущение необычности. Удивительное  стало
обычным.
     - Толпа! - сказал Лусин, ткнув вперед  пальцем.  -  Мест  не  хватит.
Поторопимся.
     Мы прибавили шагу. Огромный Аллан вынесся вперед. Он и в школе  ходил
быстрее всех, в его шаге метр и две десятых.
     Я крикнул:
     - Захвати для нас с Лусином два местечка рядом с собой!
     В концертный зал вливалось два потока людей. Западные  двери  были  к
нам ближе, и мы направились туда.
     Аллан проник в  голову  потока,  под  прикрытием  его  широкой  спины
двигался Лусин, за Лусином я. У дверей  случилась  неприятность,  порядком
попортившая мне настроение. Какая-то худощавая  некрасивая  девушка  резко
отодвинулась от пробивающего себе дорогу Аллана, и на нее налетел я. Она с
негодованием обернулась. У нее была тонкая высокая  шея  и  темные  глаза.
Возможно, впрочем, что они потемнели от гнева.
     - Грубиян! - сказала она. Голос у нее был мелодичный,  низкого  тона.
Лицо ее портили широкие брови, такие же черные, как ее глаза.
     - Вас тоже не обучали вежливости! - огрызнулся я, но она, похоже,  не
услышала. В первый момент я так растерялся от ее грубости, что  промолчал,
а когда сообразил, как отвечать, мы уже были впереди.
     В  зале,  сидя  между  Лусином  и  Алланом,  я  раза  два  вставал  и
осматривался, отыскивая эту худощавую девушку. Но  среди  двадцати  восьми
тысяч  человек,  заполнивших  концертное  помещение,  обнаружить  ее  было
непросто.
     Могу сказать одно: в те минуты перед концертом возмущение на ее  лице
растревожило меня больше, чем загадочное сообщение Аллана.



                                    3

     - Андре! - сказал Лусин. - Вот чудак!
     Андре и на концерте не  удержался  от  озорства.  Вместо  того  чтобы
показаться на стереоэкране и оттуда улыбнуться публике, он вышел на сцену.
     Человек казался крохотным  на  пустой  площадке.  Он  произнес  речь:
что-то о Земле и звездах, небожителях и людях, полетах и катастрофах - все
это отражено в его космической симфонии.
     Мне так это надоело, что я крикнул:  "Хватит  болтовни!"  Если  бы  я
знал, что усилители  настроены  на  все  звуки  в  зале,  я  бы  вел  себя
поосторожней. Мой голос оглушительно отразился от потолка, в ответ понесся
такой же громовый хохот.
     Андре, не смутившись, весело воскликнул:
     - Будем считать ваши нетерпеливые крики увертюрой к симфонии.
     После этого он исчез, и грянула музыка звездных сфер.
     Прежде всего, мы провалились. Мы недвижно сидели в своих креслах,  от
неожиданности вцепившись в ручки, и вместе с  тем  ошалело  неслись  вниз.
Состояние невесомости наступило так внезапно, что у меня защемило  сердце.
Думаю, другие зрители чувствовали себя не лучше.
     А потом  зазвучала  тонкая  мелодия,  в  воздухе  поплыли  клубящиеся
разноцветные  облака  и   возвратилась   тяжесть.   Мелодия   усиливалась,
электронный оргАн гремел во  все  свои  двадцать  четыре  тысячи  голосов,
цветовые  облачка  пронизало  неистово  пляшущее  сияние,  все  пропало  в
кружащемся многокрасочном дожде искр, не было видно ни стен,  ни  потолка,
ни дальних  соседей,  а  ближние  вдруг  превратились  в  какие-то  факелы
холодного света. И тут свет стал теплеть, мелодия убыстрилась, увеличилась
тяжесть, в воздухе волнами  пронеслась  жара.  Я  уже  собирался  сбросить
пиджак, как зал  озаряла  синяя  молния,  все  кругом  запылало  зловещими
фиолетовыми пламенами и нестерпимо ударил ледяной ветер. Никто не успел ни
отвернуться, ни защитить лицо руками. Оледенение разразилось под  свист  и
жужжание электронных голосов. Перегрузка быстро увеличивалась,  легким  не
хватало кислорода. Снова взревели трубы, запели струны, зазвенели  медь  и
серебро, в фиолетовой  тьме  зажглись  оранжевые  языки.  Ледяное  дыхание
сменилось волнами теплоты, перегрузка падала, превращаясь  в  невесомость.
Воздух, ароматный и звучный, сам лился в горло, голова кружилась от тонких
звуков, нежных красок, теплоты и легкости в теле.
     Так  повторялось  три  раза  -  багровая  шара  под  грохот  труб   и
невесомость,  стремительно  нарастающий,  пронзительно  синий  холод   под
перегрузку,  почти  удушье,  мелодичное  розовато-оранжевое   возрождение,
овеянное теплотой.
     А потом в  последний  раз  ударил  мороз,  промчалась  жара,  и,  уже
по-обычному, солнечно вспыхнул потолок концертного зала.
     Первая часть симфонии кончилась.
     Со всех сторон неслись восклицания и  смех.  Кто-то  кряхтел,  кто-то
оттирал застуженные щеки, кто-то зычно орал: "А ну,  автора  сюда!  А  ну,
автора!" Большинство торопилось к выходу.
     - Он с ума спятил! - негодовал Аллан. - Даже от Андре не ожидал такой
нелепицы! Зачем вы меня сюда притащили?
     Лусин молча наблюдал за взволнованными зрителями, а я возразил:
     - Никто тебя не тянул, ты  сам  пришел.  И  что  тебя  ожидает,  знал
отлично. Я предупреждал, что музыку Андре могут вынести лишь здоровяки.
     - Я здоровяк, но я мне нестерпимо! Неужели и во  второй  части  такой
же-страх?
     Я протянул ему пригласительный билет.