здеваться над ним.
     - Обошлось без раскрытия человеческих секретов, зловред!  Не  кажется
ли тебе, что на  нашей  стороне  сражаются  силы,  помогущественней  ваших
кораблей?
     Моя насмешка привела его в себя. Он надменно втянул голову в плечи.
     - На вашей стороне, человек? - Он ткнул рукой в Оранжевую. - Если  бы
ты знал, куда  нас  несет,  ты  предпочел  бы  гибель  под  гравитационным
обстрелом. В Империи Великого разрушителя нет места  грозней,  чем  Третья
планета.
     - Третья планета? - вскричал я. У меня заметалось  сердце.  -  Третья
планета, Орлан?
     Он отвернулся.
     Невидимые гибкие руки схватили меня за плечи, повернули,  подтолкнули
к выходу.
     Взбешенный,  я  попытался  вырваться.  Но  сейчас  у  меня  не   было
индивидуального поля, которым я некогда сразил напавшего невидимку.
     В коридоре я погрозил кулаком Орлану, схоронившемуся  в  командирском
зале.
     - Третья планета! - повторил я, ликуя и тревожась. - Третья планета.



                                    4

     На полусферах экрана золотело небо.
     Я  сказал  "небо"  и   почувствовал,   до   чего   это   слово   мало
соответствовало тому, что разворачивалось перед нами.  Небо  -  нечто  над
головой, пространство со звездами, планетами, спутниками.
     Здесь небо было над головой  и  под  ногами,  оно  казалось  пологом,
светло-золотым, пустым - одна исполинская Оранжевая  и  кружащаяся  вокруг
Оранжевой одинокая планета.
     - Время поднимать восстание, - заявил Камагин, когда стало ясно,  что
"Волопас" идет к планете.
     - Никаких восстаний! -  возразил  Осима.  -  Без  древней  романтики,
Эдуард.
     Камагин носился с мыслью о захвате корабля  с  момента,  как  исчезли
вражеские крейсера.  Он  доказывал  -  мысленно,  конечно,  -  что  конвой
перебить легко, а на планете мы, вне сомнения, найдем защитников и друзей.
     Все в этом отчаянно смелом плане мне не нравилось. Я не  был  уверен,
что мы, практически безоружные, одолеем охрану, последнее  столкновение  с
невидимкой показывало, что врагов больше, чем представляется глазу. И я не
знал, что делать с бездействующим кораблем: он был теперь не  больше,  чем
крохотным небесным телом, плетущимся в пространстве по воле неведомых сил.
И мы понятия не имели, что нас ждет  на  Третьей  планете:  предупреждение
Орлана прозвучало для нас очень грозно.
     - Но разве вы не услышали во сне, что  на  Третьей  планете  какие-то
неполадки? - спорил Камагин. - И разве до сих пор эти неполадки не шли нам
на пользу? Разве механизмы планеты  не  погасили  гравитационный  залп  по
"Волопасу"?
     - Я узнал во сне также и то, что новый Надсмотрщик  быстро  навел  на
планете желанный порядок,  -  возразил  я.  -  Пока  я  командую,  Эдуард,
восстаний ради восстаний не будет. Выражаясь термином вашего  времени,  мы
играем слишком крупную игру, чтоб азартно рисковать.
     Перед посадкой звездолета  на  планету  состоялся  новый  разговор  с
Орланом. Он появился в парке, где я прогуливался с Астром.
     - Адмирал Эли, - обратился ко мне Орлан,  -  корабль  причаливает  на
неудачном месте. Тяготение на планете зависит от широты, мы высаживаемся в
зоне большой гравитации. Нужно поскорее переместиться  к  Станции  Мировой
Метрики, там легче. На планете  нет  средств  передвижения,  ее  запрещают
посещать. Со Станцией нам не удалось связаться.  Ты  должен  позаботиться,
чтоб пленники двигались с максимальной быстротой.
     - Как атмосфера и температура  на  планете?  Нужно  ли  облачаться  в
скафандры? Как с водой и пищей?
     -  Скафандры  оставите  на  корабле.  Атмосфера   и   температура   -
приемлемые. Воду и пищу погрузите на свои авиетки. Есть еще вопросы?
     - Да. Что это за планета? Почему мы  высаживаемся  на  ней?  Что  нас
ждет?
     - На эти вопросы я не отвечу, - сказал он холодно. Лицо его светилось
неприятным синеватым блеском. - Все?
     - Последний вопрос. Ты так сейчас  говорил,  Орлан,  словно  искренне
заботишься о нашем благополучии. Вместе с тем ты - враг,  жаждущий  нашего
уничтожения. Как совместить это противоречие?
     - Противоречия нет. Мне не дали приказа жаждать вашего уничтожения. Я
обязан доставить вас на  Марганцевую  планету.  Если  что-нибудь  помешает
этому, я должен вас всех уничтожить, но на волю не выпускать.
     Так, по крайней мере - ясно. Я с тяжелым чувством смотрел, как  Орлан
уносился широкими скачками. Вокруг нас плелась невидимая паутина, мы,  как
мухи, бились в ее тенетах.
     Астр сказал сердито:
     - Ты разговариваешь с этой образиной, как с человеком. Я бы плюнул на
него, а не улыбался ему, как ты.
     Я обнял малыша. Он рос вдали  от  своего  естественного  окружения  и
многие понятия, усваиваемые другими с детства, должен был  завоевывать,  а
не принимать разжеванными.
     - Знаешь, в чем главная сила людей?  В  технической  мощи?  В  уровне
материального  благополучия?  Нет,  сынок,  этим   не   покорить   других.
Завоевательная сила людей в том, что  они  даже  к  нечеловекам  относятся
по-человечески.
     В нем шла борьба. Он хотел мне верить, но его маленький  личный  опыт
вступал в противоречие с огромным опытом человечества, втиснутым в краткую
формулу: "По-человечески".
     - Ты сказал, отец, - покорить других,  завоевательная  сила...  Разве
люди - завоеватели и покорители? Такие слова я слышал лишь о  зловредах  и
помню, как ты возмущался ими в споре с Великим разрушителем.
     Я засмеялся.
     - Люди и покорители, и  завоеватели,  но  в  ином  смысле,  чем  наши
противники. Мы покоряем души, завоевываем  сердца  -  такова  историческая
миссия человечества во Вселенной.



                                    5

     Это была металлическая планета, голая металлическая пустыня, нигде не
камуфлированная псевдорастениями и псевдореками, как на Никелевой. И в  ее
атмосфере не плавали псевдотучи, на ее блестящую поверхность -  где  сплав
золота со свинцом, где просто чистое  золото  и  просто  чистый  свинец  -
никогда не проливалась не то что вода, но даже и жидкие растворы солей.
     А над нестерпимо сверкающей золотом и свинцом равниной  раскидывалось
нестерпимо сияющее золотое небо, и в небе  пылала  красно-золотая  звезда,
раз в пять меньше - по видимому диаметру - нашего Солнца, столь же  яркая,
совсем не по-солнечному жестокая.
     Я  упал,  спускаясь   по   трапу.   Сила,   много   превышающая   мое
сопротивление, потащила меня, как крюком.
     На меня свалился Петри, на Петри - Осима. Я пытался  приподняться  на
руках и не сумел. Петри помог мне встать. К  нам,  помогая  себе  тростью,
подобрался Ромеро.  Он  всегда  был  бледнее  любого  из  нас,  но  сейчас
природная бледность превратилась в синеву.
     - Тройная перегрузка, если не в четыре раза, - прохрипел  он,  силясь
улыбнуться, даже это было здесь  трудно.  -  Боюсь,  друг  мой,  предстоят
непосильные испытания.
     Легче других было Камагину. В его времена космонавтов тренировали при
больших  перегрузках,  они  не  были   избалованы   гравитаторами,   везде
создававшими привычные человеку условия. Камагин тоже побледнел, по  дышал
свободней; думаю, у него не так шумело в ушах и не с таким усилием  билось
сердце. Но и он сказал сумрачно:
     - Мир, Эли, - повеситься!..
     Ангелов и крылатое хозяйство Лусина выгрузили раньше людей -  и  всем
было тяжело. Драконы превратились в ящеров и  довольно  проворно  ползали,
помогая себе крыльями, как веслами на воде.
     Даже могучий Громовержец примирился с судьбой пресмыкающегося,  а  не
летающего.  Пегасы  отчаянно  боролись  с  силой   притяжения,   некоторые
взлетали, но тут же падали.
     Ангелам, более легким, удавалось подняться выше,  но  полет  требовал
таких усилий, что они вскоре свалились, совершенно измученные.
     Труб с громом пронесся над нами, но после минут пять  вытирал  пот  с
лица и говорил, словно ворочал гири  языком.  Меня  терзали  шумы  -  визг
пегасов, раздраженные крики ангелов, шум крови в ушах, тяжкий стук сердца.
     Я увидел вдали Орлана и попросил  Петри  помочь  добраться  до  него.
Выгрузка продолжалась, и я со страхам думал о Мэри и Астре. Орлан  вытянул
голову не так высоко, как раньше, и опустил ниже обычного. Ему  тоже  было
не легко.
     - Нельзя ли оставить  самых  слабых?  -  попросил  я.  -  На  корабле
действуют гравитаторы...
     - Все выгружаются! - отрезал он.
     Я попробовал спорить, но он отошел. И порхание его  лишилось  обычной
живости и бесстрастное синеватое лицо стало еще  синее.  Я  возвратился  к
товарищам.
     В это время на трапе показался Астр с рюкзаком на спине, за  ним  шла
Мэри. Петри криком предупредил малыша, чтоб он не бежал, но  Астр  слишком
поздно услышал крик.
     Он камнем полетел на  грунт,  и  если  бы  Петри  не  ухватил  его  в
последнюю минуту, Астр расшибся бы насмерть. Мы с Мэри  подоспели  к  нему
одновременно, Астр задыхался, из носа шла кровь, лицо было  белее,  чем  у
Ромеро.
     Я поспешно снял с Астра рюкзак.  В  нем,  как  я  узнал  потом,  были
склянки с жизнетворными бактериями, питающимися золотом и свинцом.
     - Мужайся, сынок! - сказал я. - Бери пример с Эдуарда. Здесь страшная
тяжесть, а храбрый воин, наш космонавт, прогуливается, как  в  корабельном
парке.
     - Я постараюсь, отец. - Голос Астра не слушался, из глаз  не  исчезал
испуг, но жаловаться он не стал. - Что сумеет Эдуард, то и я.
     Петри, поддерживая Астра за плечи, увел  его  от  трапа.  Астр  почти
догнал в росте маленького космонавта, почти не уступал ему в мужестве,  но
силы их были не равны, сам он этого не понимал, но я знал.
     - Какой ужас, Эли! - прошептала Мэри.
     У нее побелели глаза, не одни белки, но и радужная оболочка. Я  и  не
подозревал раньше, что черные глаза могут белеть.
     - Успокойся! - сказал я. - Труднее всего первые  минуты,  а  их  Астр
вынес. Понемногу привыкнем к тяжести. Но если бы не Петри, ваше стремление
сеять всюду жизнь могло бы стоить жизни нашему Астру.
     - Я боюсь за тебя. После такой голодовки!..
     - У меня было время забыть о голодовке.
     Когда сошел последний человек, корабельные автоматы  стали  выгружать
авиетки и припасы и какие-то  длинные  ящики  с  имуществом  разрушителей.
Петри погрузил в авиетку и рюкзак.
     Ни  одна  из  авиеток   не   сумела   взлететь.   Форсируя   мощности
гравитаторов, они лишь  ползли  неповоротливей  драконов  и  брали  меньше
половины обычного груза.
     Ящики разрушителей передвигались сами - низко летели над  грунтом  на
гравитационной подушке, как на катках.
     - Наденьте защитные очки, друзья! - посоветовал Петри.
     В защитных очках не так слепило от скал планеты  и  свирепой  звезды,
накалявшей ее. И нестерпимый золотой  блеск  неба  смягчался,  хотя  и  не
становился приятным.
     Больше всего  меня  угнетало  небо  -  яростно  золотое,  однотонное,
непроницаемо сияющее.
     Ко мне подошел Осима:
     - Какие будут приказы, адмирал?
     - Приказы отдает Орлан, разве вы не  знаете,  Осима?  -  сказал  я  с
горечью. - Какой я адмирал! Не хочу больше  слушать  этого  обращения!  Не
хочу!
     Мэри сжала мой локоть:
     - Возьми себя в руки, Эли!
     Ответ Ромеро на мой выкрик прозвучал суровей:
     - Не ожидал такого малодушия, дорогой друг. Мы свободно выбрали вас в
руководители - и вы останетесь руководителем, куда нас ни  бросит  судьба.
Итак, какие будут приказы, адмирал? Какие призывы?
     У меня путались мысли, тяжело шумело в ушах. Проклятая  планета  была
слишком массивна. И хоть я уже не падал, ноги и руки были тяжелы для меня,
голова камнем давила на плечи. Я всегда радовался своему телу, оно было  -
я, здесь оно превратилось в нечто внешнее, стало мне непомерно.
     От меня ожидали приказа быть бодрыми, я не мог отдать такого приказа:
во мне самом не было бодрости.
     Я обвел глазами товарищей. Камагин один не  смотрел  в  мою  сторону,
остальные подбадривали меня взглядами. Камагин, несомненно, и  сейчас  был
убежден, что все пошло бы по-иному, если бы мы  подняли  бунт  и  перебили
охрану.
     Труб с шумом залетел опять и опустился возле меня.
     - Трудновато, - оказал он. - Ничего, не погибнем.
     Неподалеку Лусин помогал идти пошатывающемуся  Андре.  Астр  пошел  к
ним, с трудом отрывая ноги от грунта,  он  тоже  пошатывался,  но  уже  не
падал.
     - Хорошо, я обяжу вас приказом и обращусь к вам с призывом - и все  в
одном предложении, - сказал я. - Предложение такое: пусть каждый  выполнит
и вынесет то, что выполню и вынесу я сам.
     К нам неуклюже подпорхнул Орлан с телохранителями:
     - Кто пойдет первым в колонне?
     - Я пойду первым, - сказал я.
     Мы двинулись в непонятную дорогу - цепочка  головоглазов,  окружившая
кольцом колонну. Орлан с телохранителями внутри цепочки,  за  ними  я,  за
мной Мэри с Ромеро, Осима, Петри и Камагин, а дальше другие пленники.
     Крылатые ящеры и авиетки с грузами завершали шествие. Орлан временами
оборачивался, нетерпеливый крик: "Скорей! Скорей!" подхлестывал  нас,  как
плетью.
     С тех пор прошло много лет, давно нет Орлана, скоро и меня не  будет,
но крик этот "Скорей!" доносится ко мне не стертым  голосом  воспоминания,
он возникает живой, властный, грубый, и я опять, как в те дни бесконечного
пути к Станции, испытываю ярость и отчаяние.
     Тысячи новых событий и чувств нарождаются ежесекундно - старые  вечно
живут.
     - Скорей! - кричал Орлан, увеличивая размах прыжков.
     Я старался не глядеть  на  угнетающий  блеск  пустыни  со  свинцовыми
скалами, вспучившимися на золотой  подстилке.  Вначале  я  поднимал  вверх
лицо, чтоб ориентироваться по Оранжевой, медленно катившейся  по  золотому
небу, но небо было еще томительней, чем планета.  Я  шел,  ощущая,  что  и
стоять здесь тяжко, а  двигаться  десятикратно  тяжелее,  стокилограммовые
тумбы ног почти не сгибались.
     Петри открыл, что надо не  ходить,  а  скользить,  и  вскоре  все  мы
двигались, словно на лыжах. Но и скользя по гладкому металлу, мы не  могли
угнаться  за  неутомимо  ползущими  головоглазами  -  на  них   одних   не
действовала плохо тяжесть - и за неуклюже скачущим Орланом.
     - Скорей! - кричал он все яростней,  и  каждый  выкрик  сопровождался
гравитационными оплеухами охраны.
     Нас подгоняли бесцеремонно, свирепо. А когда мы огрызались, понукания
усиливались.
     За моей спиной постепенно  погасали  звуки  -  стоны  и  ругательства
людей, шелест крыльев ангелов, охи драконов и злой визг пегасов. Огромное,
ожесточенное, ненавидящее молчание  простиралось  позади  -  мы  презирали
врагов молчанием, молчанием восставали против них.
     И как это ни странно, с течением времени идти становилось не труднее,
а легче, мы втягивались в движение...
     Зато когда Орлан скомандовал первый привал, все повалились, где шли.
     Всех моих сил хватило лишь на то, чтоб приплестись к месту, где  села
Мэри. Она хрипло дышала, глаза ее запали. Она прошептала:
     - Ничего, Эли, я держусь. Но Астру плохо.
     Астр приблизился вместе с Трубом.  Могучий  ангел  в  дороге  пытался
нести Астра, но тот не разрешил Трубу даже поддерживать себя.
     - Я вынесу все, что вынесешь ты, - прошептал Астр  на  мои  упреки  и
бессильно опустился рядом с Мэри.
     Он  был  так  измучен,  что  говорил,  не  открывая  глаз.  Губы  его
почернели, щеки ввалились. Астр переоценивал свои силы. Я строго сказал:
     - Ты не только мой сын, но  и  член  экипажа  "Волопаса".  Ты  обязан
подчиняться моим приказам.
     - Я подчиняюсь, - прошептал он и с трудом приподнял веки.
     У него были мутные глаза.
     - На следующем переходе примешь помощь Труба.
     Все  остальное  время  отдыха  мы  пролежали  без  движения   и   без
разговоров, даже мыслями не обменивались.
     В середине второго перехода закатилась Оранжевая.
     Впоследствии мы наблюдали ее уход часто, и он перестал волновать,  но
в тот раз мрачная пышность заката нас потрясла.
     Когда светило коснулось горизонта, в  однотонно  золотом  небе  вдруг
забушевали краски. По небу, как цвета побежалости по раскаленному металлу,
пронеслись все мыслимые тона. Небо из золотого стало слепяще  оранжевым  -
звезда сама пропала на созданном ею фоне, - затем красным,  темно-красным,
зеленым и голубым, а под конец все поглотила сумрачная фиолетовость.
     И на единой звезды  не  загорелось  на  менявшем  краски,  постепенно
гаснувшем небе! Оно становилось черным, только черным, ни малейшая искорка
не нарушила зловещей черноты.
     И это было так удивительно и страшно, что, несмотря на истерзанность,
мы возбужденно обменивались мыслями и словами.
     - Ни одного луча наружу, ни одного луча к нам,  полностью  выпали  из
Вселенной! - воскликнул не то голосом, не  то  мыслью  Ромеро.  -  Даже  в
древних преисподних было больше проходов в мир.
     - Очевидно, об этом и говорил Альберт, что звезда Оранжевая  выпадает
из пространства, - донеслась удивленная мысль Камагина.
     Ему не верилось, что мы замкнуты в пространственной улитке,  пока  он
своими глазами не убедился в отсутствии звезд.
     Петри больше интересовали деловые вопросы.
     - Интересно, что происходит во внешнем мире,  когда  мирок  Оранжевой
превращается вот в атакую "вещь в себе"? А  ведь  что-то  происходит.  Как
по-вашему, адмирал?
     -  Не  знаю,  -  ответил  я  без  охоты.  Все   мои   душевные   силы
сконцентрировались на том, чтоб не сбиться с шага, я один  не  вмешался  в
обмен мнениями. - Будем живы - узнаем.
     В  темноте  разгорались  перископы  головоглазов.  Вскоре  они   одни
освещали планету - цепочка сумрачных огней, то медленно усиливающихся,  то
тускнеющих, то  повелительно  вспыхивающих.  Временами  изменения  яркости
наступали сразу у многих - будто ветер раздувал и гасил факелы.
     - Скорей! Скорей! - понукал голос Орлана.
     Он назначил второй привал. Авиетки с припасами переползали от ряда  к
ряду, и мы подкрепились.
     После еды снова раздалась команда:
     - Собираться! Скорей!
     Мы опять шли, обессиленные, по черной холодной  планете,  под  черным
холодным небом, освещенные, как  раздуваемыми  ветром  факелами,  неровным
светом  перископов,  и  нас  подгонял  яростный,  как  удар  бича,  окрик:
"Скорей!"



                                    6

     Ночь длилась бесконечно, и какую-то часть ночи мы спали, а  остальное
время двигались, озаряемые призрачным сиянием перископов.
     Утро застало нас на привале. Небо из черного стало фиолетовым,  потом
голубым и зеленым, краски на восходе менялись так же пышно, как на закате,
а когда выкатилось небольшое, с апельсин, злое светило, все  вверху  снова
стало однотонно золотым, все вокруг - до боли металлическим.
     Астр лежал между мной и Мэри. Я потряс его за  плечо,  он  с  усилием
открыл глаза, попытался встать, но не  сумел  и  опять  закрыл  глаза.  Он
посинел весь, уже не одним лицом, а грудью, руками, шеей... Он  прошептал,
и я скорее угадал, чем услышал:
     - Мама, ты заразила планету жизнью?
     Она поспешно сказала:
     - Да, миленький. Пока ты спал, я привила жизнь планете. Не тревожься.
     Авиетка с припасами подошла к нам, я попытался покормить Астра, но он
отказался от еды, он не хотел есть, а если бы и захотел,  то  не  смог  бы
жевать.
     - Мы скоро потеряем сына, - сказал я Мэри.
     Я слышал свой  голос  словно  со  стороны  -  деревянный,  безучастно
спокойный.
     Мэри поглядела на меня, но ничего не сказала. Все эти ночные часы она
мужественно шла за мной, я не слышал от нее ни  слова  жалобы,  ни  стона,
теперь же, при свете встающей жестокой звезды, видел, во что  обошлась  ей
ночь. Если Астр весь посинел, то она вся была черная.
     Я отозвал Ромеро. Мы несчастные существа, современные люди, сказал я.
Мы победили  болезни,  нас  опекают  могущественные  машины.  Но  лишенные
механических помощников, мы  беспом