ие  в  ослабевшем
времени.
     В этот миг я понял, что поймал его. Я перевел взгляд на  Эллона,  тот
чуть-чуть приподнял руку - он был готов. Оан тоже понял, что раскрыт.  Два
нижних глаза  остались  прежними  -  добренькие,  приветливо  сияющие.  Но
пронзительным верхним донес до нас  свое  состояние.  Воистину,  это  было
недоброе око!..
     - Раньше ты говорил, что ты и твои товарищи  -  беглецы,  -  спокойно
констатировал я. - Но оказывается, вы - экспериментаторы. Вы собирались  в
принципе овладеть тем изгибом временного потока. Я правильно оцениваю ваши
действия, Оан?
     Он попытался спасти потерянное лицо:
     - Правильно. Мы  проверяли,  можно  ли  выскользнуть  в  прошлое  или
будущее. По прямому ходу времени прошлое  невозвратимо.  Граница  будущего
сдавлена очень низким потолком  -  реальным  настоящим.  Граница  прошлого
упирается в непреодолимый пол - все то же реальное настоящее. Выходы лежат
только в обводах времени, а не в  прямом  его  течении,  здесь  мы  всегда
пребываем в "сейчас". Вот эти обводы из настоящего в будущее  и  прошедшее
мы и искали. Осуществляются они лишь в  коллапсарах.  В  них  лучшие  печи
природы для разогрева и искривления времени.
     - И после всего, о чем ты нам рассказал, Оан, ты  будешь  по-прежнему
утверждать, что ты и твои погибшие товарищи - араны?
     Он не ответил. С ним совершалась разительная перемена. Он уходил.  Он
еще оставался и уже исчезал. Он был и переставал быть. Он  превращался  из
тела в тень. Он проваливался в какое-то свое  чертово  инобытие,  оставляя
нам в наличности лишь силуэт.
     - Эллон! Эллон! - отчаянно закричал я.
     Эллон не хотел испытывать на нас крепость  защитных  полей,  но  надо
было  действовать  быстро,  -  нас  всех  поразбросало,  когда  заработали
аппараты Эллона. Я вскочил и кинулся к пропадающему Оану. Мы столкнулись с
Ромеро, я снова упал. Осима с Олегом барахтались на полу. Грация и  Орлана
отнесло в угол. Но Оан остался. Он был схвачен намертво в миг,  когда  уже
на три четверти исчез.
     Теперь он висел над нами, распялив двенадцать  ног,  разметав  черные
руковолосы. Два нижних глаза,  широко  открытые,  больше  не  видели  нас,
верхний  потерял  пронзительность,  он  казался  обычным  глазом,   только
полуослепшим. Между волосами в момент исчезновения проскочила  искра,  она
остановилась на полуразряде, не доискрив свой  короткий  век.  Бегство  из
нашего времени не удалось, Оан был остановлен в последней  сиюмгновенности
своего здешнего бытия - зафиксирован прочно и навечно.
     - Прекрасно, Эллон! - Я быстро подошел к оцепенелому врагу, но тут же
ударился о невидимое препятствие.
     - Боюсь, ты забыл, адмирал, что некогда восседал в клетке, похожей на
эту и, кажется, не очень там веселился, - сказал Эллон.
     Не  могу  сказать,  чтобы  напоминание  и  сопровождающий  его  хохот
показались мне приятными. В любую другую минуту я дал  бы  понять  Эллону,
что он демиург, а не разрушитель и должен держаться тактичней. Но сейчас я
готов был простить Эллону прегрешения  и  покрупней.  Я  провел  рукой  по
силовой сетке.
     - Я был в своей прозрачной теснице живой, Эллон.  Я  ходил,  говорил,
слышал, спал, видел пророческие сны - и смеялся в них над вами... Живой ли
Оан? Достаточно ли прочна силовая стена, если он вдруг очнется?
     -  Он  не  должен  очнуться,  Эли.  Наша  удача,  что  ускользал   он
постепенно, а не сразу. Он выбросил из сиюминутности лишь  свою  жизненную
энергию, а  телесный  костяк  не  успел  увести.  Я  зафиксировал  Оана  в
последний момент существования. Теперь миг превратился в вечность. И  если
Оан каким-то чудом оживет, прозрачные эти стены ему не разорвать.
     Я вспомнил расчет Ольги. Оптические изображения  и  вправду  обладали
такой малой вещественностью, что их стирали с  экранов  мгновенно  -  один
поворот выключателя! Чтобы истребить фантомов на  Третьей  планете,  Андре
понадобилось вызвать  в  них  колебательные  движения  энергии.  Если  наш
пленник фантом, то он стал жертвой своего совершенства. Но фантом ли он?
     - Что будем делать с этим чучелом, Эли? - спросил Олег.
     Я показал на стену,  противоположную  той,  где  возвышался  саркофаг
Лусина:
     - Поставим предателя сюда. Пусть убийца с раскаянием глядит  на  свою
жертву.
     Олег вздохнул:
     - Допрос не дал всего, на что надеялись. Мы так и не  дознались,  чем
разгневали рамиров и как  восстановить  повреждения?  И  самое  главное  -
ничего не узнали о боевом луче рамиров.
     - Зато мы узнали, что и  рамиры  не  беспредельно  могущественны.  Их
лазутчик признал, что они  экспериментировали  со  временем  в  антивзрыве
коллапсара, отыскивая приемы его  использования.  Рамиры  что-то  ищут,  -
значит, не все у них есть, не всем они овладели. Разве это не утешительно?
     Ромеро иронически усмехнулся:
     - Вы так радуетесь, Эли, будто и впрямь поверили, что они совершенные
боги, и сейчас испытываете облегчение, обнаружив, что заблуждались.
     Я и вправду радовался, только не оттого, что верил  в  божественность
рамиров.  Черта  мне  было  в  их  божественности!  Но  в  безмерность  их
могущества я начинал верить, как уже поверил в их жестокость. Допрос  Оана
свидетельствовал,  что  не  все  в  их  власти,  -  иначе  зачем  бы   ему
понадобилось так трусливо удирать? Они в техническом развитии ушли  вперед
нас на порядок, от силы на два, - это еще не  такое  превосходство,  чтобы
отступать перед ними!
     - Одного результата мы, во всяком случае, добились, друзья. Среди нас
был соглядатай врагов, мы его  обезвредили.  Если  борьба  с  рамирами  не
утихнет, они лишатся важного преимущества!



                                    3

     На несколько дней главным занятием на корабле стало  паломничество  в
консерватор. Мэри приходила туда со мной, прилетел  Труб,  примчался  Гиг,
даже Бродяга, преодолевая хворь, так и не покинувшую его со смерти Лусина,
приполз и просунул голову в  помещение.  Гиг  погрозил  силуэту  предателя
костлявой рукой, Труб в ярости  бросался  на  темницу  -  смешно  называть
темницей прозрачную клетку, - пытался прорвать ее когтями, но отлетал, как
незадолго перед этим я. Ангел заплакал от  возмущения  и  бессилия,  слезы
капали на седые бакенбарды, смачивали  крылья.  Гиг  от  сочувствия  Трубу
бешено затрещал костями, Бродяга задумчиво сказал:
     - Ты уверен, что он мертв, Эли? Он  изменился,  но  в  этом  странном
мире, где так обычны телесные трансформации...
     - Он безжизнен. Если отсутствие жизни есть смерть, то Оан - мертвец.
     Когда перемещение тесницы Оана на отведенное ей место было закончено,
Эллон объявил:
     - Адмирал, я пленил время. Я выключил его. Паук, которого ты, на наше
горе, привел на корабль, теперь вне времени. Мы постареем,  умрем,  тысячи
раз возродимся в потомках, а он вечно будет пребывать тем же. А  теперь  я
займусь делом поважней. Время неподвижное, навечно законсервированное, мне
удалось создать.  Попробую  поработать  над  динамизацией  времени!  Такой
проблемой еще не занимался ни  один  демиург!  И  люди  не  занимались,  -
добавил он почти вежливо.
     - Как тебя понять?
     Он широко осклабился.  Мы  все  были  угнетены  катастрофой  -  Эллон
радовался.  Для  него  смысл   существования   заключался   в   инженерных
разработках. Он нашел  новую  тему  для  исследования,  предвкушал  важное
открытие, - как же не радоваться?
     - Постараюсь создать микроколлапсар и посмотрю, как он трансформирует
время. Не волнуйся, все пока на атомном уровне. Это не  то  макровремя,  в
котором мы живем. А когда генератор микровремени  заработает,  мы  покажем
невеждам рамирам,  что  далеко  им  до  нас.  Они  выискивали  космические
коллапсары, а я сотворю его в лаборатории. - Закончил  он  по  обыкновению
хохотом.


     Я часто прихожу в консерватор, здесь мне свободней размышлять. Помню,
как впервые остался один на один с врагом, распяленном на силовом каркасе.
Я не мог бы объяснить,  почему  мне  надо  было  усесться  против  Оана  и
разговаривать с ним вслух, и твердить ему о своей горечи, своей  ненависти
к нему и о том, что нас можно уничтожить, но нельзя  заставить  отступить,
мы все равно пойдем вперед!
     - Итак, ты погиб, Оан, - говорил я. - Ты наконец погиб, предатель!  В
древней книге сказано: все мы творим волю пославшего нас. Ты  творил  волю
своих жестоких господ, возможно, ты один из них, только  напяливший  чужую
личину, от тебя  можно  ждать  любого  облика.  Нет,  ничего  от  тебя  не
дождаться теперь, ты вне  времени,  вне  жизни,  даже  вне  облика,  ты  -
захваченный  в  миге  исчезновения  силуэт,  материализованная  память   о
наказанном предателе - вот ты кто!
     У меня перехватывало дыхание от  горечи,  я  отдыхал,  молчал,  снова
говорил:
     - Творим волю пославшего нас... Мы тоже творим волю пославших нас. Мы
- люди и звездные друзья людей. И нас послали  издалека  в  ваши  Гибнущие
миры, чтобы узнать, как живут здесь разумные  существа,  помочь  им,  если
нуждаются в помощи, сделать их своими  друзьями,  поучиться  у  них,  если
будет чему. Тебе этого не понять. Ты не знаешь, что такое любовь живого  к
живому. Ты - ненависть и пренебрежение. Но  ненависть  заслуживает  только
ненависти. Ненависть не породит любви, как собака не  порождает  рыб,  как
рыбе не породить орла. Так виси, ненавистный, вечно виси!
     Так я говорил с  мертвецом,  облегчая  душу,  а  потом  направился  в
командирский зал. Олег с Осимой и Ольгой, оставив звездолет  на  автоматы,
разрабатывали план сохранения спасшихся кораблей.
     Олег сказал мне:
     - Эли, "Овен" не годится даже в грузовики. Ольга считает,  что  нужно
разместить экипаж "Овна" на "Змееносце" и  "Козероге",  снять  все  важные
механизмы, перегрузить запасы, а звездолет аннигилировать.
     - И  вызвать  новый  удар,  направленный  уже  против  "Змееносца"  и
"Козерога". Или ты забыл, что жестокие господа Гибнущих миров  не  выносят
аннигиляции материальных тел?
     - Тогда взорвем его. Взрывы они выносят. Наши погибшие корабли о  том
свидетельствуют. Теперь самое настоятельное, Эли. Надо  восстановить  МУМ.
Займись этим с Эллоном.
     - Эллон собирается менять течение  времени  в  микропроцессах,  чтобы
разобраться в явлении, которое Оан называл раком времени.
     Осима внезапно рассердился. Энергичный капитан изнывал  от  безделья.
Он знал свое дело отлично - смело вел  корабли  в  неизведанные  просторы,
отважно бросался в бой, когда-то без жалоб переносил муки плена. Он был из
тех, кто охотно взваливает на себя тяготы соседа, но никогда  не  отягчает
своими. В беде и в часы  торжества  я  видел  его  неизменно  собранным  и
упругим, как сжатая пружина, - о лучшем капитане для своего корабля  я  не
мог и  мечтать.  И  раньше  он  не  грубил  мне,  даже  когда,  усталый  и
растерянный, сам я не церемонился. Сейчас  он  грубил.  Если  бы  он  знал
древние ругательства, как знал их - из любви к забавным словосочетаниям  -
Ромеро, он  ругался  бы  той  руганью,  которую  Павел  почему-то  называл
площадной, хотя сам я никак не могу взять в  толк,  почему  ругань  должна
зависеть от места, где ругаются, а не от одного настроения ругателя.
     - Адмирал, не довольно ли глупостей? Больное время, рыхлое, дырчатое,
пузырчатое! Вы должны представить план, как выйти  из  затруднений,  а  мы
будем его осуществлять. Не узнаю вас, адмирал! Раньше вы быстрей создавали
проекты действий и энергичней проводили их в жизнь!
     Я невольно опустил голову, чтобы не видеть  гневного  взгляда  Осимы.
Все мы переменились, не один я, но могло ли это служить оправданием?  Олег
молчанием давал понять, что тоже мной недоволен.
     -  Вы  правы,  друзья,  самая  настоятельная  задача  -  восстановить
управление кораблями. Пока  вы  будете  заниматься  эвакуацией  "Овна",  я
постараюсь что-нибудь сделать с мыслящими машинами.
     Из командирского зала я прошел к дракону. Бродяга устало покоился  на
полу. На его спине Труб и Гиг увлеченно сражались в дурачка. Этой игре  их
обучил Лусин, он пытался и мне привить любовь к картежным баталиям,  но  я
так и не постиг игры, хотя Лусин уверял, что правила ее  просты.  Ангел  и
невидимка состязались на толчки, проигравший получал затрещину.  Я  как-то
видел финал одной игры. Гиг, продув партию, получил такой удар крылом, что
рухнул наземь, едва не порастеряв  кости.  Затрещины,  отпускаемые  Гигом,
были послабей, зато он выигрывал чаще. Невидимкам  не  может  не  везти  в
игре, объяснял мне Гиг, ибо игра - сражение, а разве  есть  лучшие  воины,
чем невидимки?
     - Эли, садись с нами! -  предложил  Труб,  важно  расчесывая  когтями
пышные бакенбарды. - Втроем тоже можно играть.
     - Не хочу быть дураком - даже в игре.
     - Если не любишь дурачка, сразимся в покер! Тебя увлечет эта игра!  -
воскликнул Гиг. - Там тоже есть операция надевания  на  себя  невидимости,
как мы делаем перед боем. Называется - блеф!  Чудная  штука  -  блефовать.
Отличный военный маневр.
     Но и от покера я отказался.
     - Друзья, мне нужно поговорить с Бродягой наедине.
     Труб безропотно взмахнул крыльями и полетел к выходу. Он так свыкся с
нами,  что  с  ним  можно  не  разводить  манерностей.  Невидимки  гораздо
обидчивей. Гиг был недоволен. Я дружески толкнул его кулаком в  плечо.  Он
повеселел и удалился без обиды.
     - Бродяга, как чувствуешь себя? - спросил я.
     Он скосил на меня насмешливый глаз. С каждым днем ему труднее двигать
гибкой когда-то шеей. И он уже не извергал пламени, только жиденький дымок
струился из пасти. За небольшое время от  старта  в  Персее  дракон  успел
пройти все стадии дряхления - из летающего превратился  в  ползающего,  из
ползающего в лежащего. Скоро он станет бездыханным, с болью подумал я.
     - Как чувствую себя? - просипел он, ему отказывал  теперь  и  прежний
громкий, с шепелявостью, голос. - Мог бы и  хуже.  Слишком  большое  тело.
Тело придавливает меня, Эли.
     - Не создать  ли  тебе  невесомость?  Ты  сможешь  свободно  реять  в
воздухе.
     - Молодости ты мне не вернешь?
     - Вернуть молодость не в наших силах.
     - А зачем мне невесомость без молодости? Разве парящий  старик  лучше
лежащего? Движения - вот чего мне не хватает!  Всю  жизнь  я  тосковал  по
движению.
     - Даже когда стал драконом?
     - Нет, это была  пора,  когда  я  насыщался,  упивался,  переполнялся
движением. Моя телесная жизнь была короткая, но такая, что не отдам за год
драконьего существования тысячелетия  прежней  жизни.  Спасибо,  Эли,  что
подарил мне эту радость.
     - Ты говоришь, будто прощаешься...
     - До моего конца уже близко. Я бы лишь хотел  перед  смертью  увидеть
ваше вызволение из беды.
     -  Ты  можешь  не  только  увидеть,  но  и  помочь  вызволению.  Тебе
показывали  на  экране  допрос   Оана?   Шпион   признался,   что   рамиры
экспериментируют со временем. Значит, есть что-то, чего и  они  не  умеют!
Они не всесильны  и  не  всезнающи.  Просто  космическая  цивилизация,  на
несколько миллионов лет обогнавшая нас  в  развитии,  отнюдь  не  боги!  С
рамирами можно побороться. Мы сунулись  в  борьбу  неподготовленными,  нас
наказали. Но мы не отступили, да и некуда отступать: корабли недвижимы...
     - Воля твоя, Эли...
     - Вспомни, как  тебе  подчинялись  звезды  и  планеты.  Подчини  себе
звездолеты! Оживи корабли!
     - Оживить корабли?..  Мне,  недвижимому?  Эли,  ты  обратился  не  по
адресу!
     - Да, ты одряхлел. Но телом, а не разумом! Твой могучий ум ясен,  как
и на Третьей планете. Замени наши МУМ, Мозг! Сконцентрируй на себе приводы
от анализаторов и исполнительных механизмов.
     - Ты забыл о моем громоздком теле!..
     - Мы избавим тебя от него! Мы возвратим тебя в прежнее  состояние.  Я
знаю, ты ненавидел ту свою жизнь. Но раньше она была  жизнью  несвободного
тюремщика. А я предлагаю роль освободителя, спасителя друзей, которые  так
нуждаются в твоей помощи.
     - Лусин мог бы это сделать. Лусин мертв.
     - Это сделает Эллон. Демиурги когда-то отделили  твой  юный  мозг  от
тела галакта, они сумеют и сейчас совершить такую операцию.
     - Эллон убьет меня.
     - Операцию сделают под контролем Орлана. Орлану ты веришь?
     - Орлану верю. Я хочу, чтобы и ты присутствовал  на  операции.  -  До
меня донесся слабый вздох. Даже дымку больше не выбрасывала пасть дракона.
- Тогда торопись! Жизнь вытекает из меня, Эли...
     Я пошел к Орлану.



                                    4

     У Орлана  восседал  на  диване  величественной  статуей  Граций.  Они
удивление уставились на меня. Было хорошо, что  я  застал  их  вместе:  не
придется дважды повторять одно и то же.
     - Операция освобождения мозга  от  тела  вполне  возможна,  -  сказал
Орлан.  -  За  тысячелетия  мы  так  отработали  технику  вывода  мозга  в
самостоятельное существование...
     Граций покачал головой:
     - Опять живой мозг приспособят для дела, которое так хорошо выполняли
ваши механизмы, Эли!..
     - Механизмы вышли из строя. Граций, ты должен  гордиться,  что  разум
естественного происхождения докажет, что он выше мертвой машины!
     - Идемте к Эллону, - сказал Орлан.
     Эллон налаживал гравитационный конденсатор: на  его  обкладках  Эллон
собирался получить поле,  эквивалентное  в  микромасштабе  гравитационному
полю коллапсара. Я сказал, что надо отвлечься для срочной операции.
     -  Здоровье  дракона  ухудшилось.  Мы  потеряем  его  мозг,  если  не
освободим его от прикованности к одряхлевшему телу.
     - Потеря небольшая, адмирал.
     - Я настаиваю на операции.
     - Не буду!  -  Эллон  сверкнул  сумрачными  глазами  и  повернулся  к
гравитационному конденсатору.
     Его остановил властный окрик Орлана:
     - Эллон, я тебя не отпускал!
     Эллон замер. Туловище готовилось взлететь в прыжке от нас,  а  голова
медленно выворачивалась к нам. Эллон хмуро произнес:
     - Разве я должен спрашивать у тебя разрешения уйти, Орлан?
     Орлан презрительно игнорировал вопрос.
     - Тебя обучали операциям такого рода, не правда ли? Ты ведь  в  школе
готовился на разрушителя Четвертой Имперской категории?  Или  я  ошибаюсь,
Эллон?
     - Мало ли к чему мы готовились  до  Освобождения!  Сейчас  я  главный
инженер эскадры звездолетов. Не хочу выполнять неприятные мне просьбы.
     - Просьбы - да. Но это приказ, Эллон!
     Эллон  впился   неистовыми   глазами   в   синевато-фосфоресцирующее,
замкнутое лицо Орлана. Я уже говорил, что не понимал взаимоотношения  двух
демиургов. Орлан робел перед Эллоном, временами казалось, что Орлан  перед
ним заискивает. Теперь я видел, что тут раскрывается обратная сторона  его
дружбы с людьми. Мы отменили все ранги, только личные способности  служили
мерой достоинства. Орлан стремился показать, что всей  душой  поддерживает
новые порядки, но перехлестывал: у него ведь не было всосанного с  молоком
матери чувства равенства.  Он  становился,  став  демиургом,  разрушителем
наизнанку - добровольно унижал  себя,  как  бы  расплачиваясь  за  прежнее
возвышение. А сейчас у обоих вдруг упали усвоенные с трудом  новые  приемы
обхождения. Перед высокомерным  разрушителем  Первой  Имперской  категории
непроизвольно   сгибался   жалкий   четырехкатегорный   служака.    Эллон,
растерянный, негодующий, еще попытался противиться:
     - Не понимаю тебя, Орлан...
     - Когда будет операция, Эллон?
     Эллон с грохотом вхлопнул голову в плечи. На иной протест он  уже  не
осмеливался.
     - Буду готовить питательные растворы...
     Он склонил гибкую  фигуру  в  покорном  поклоне.  В  полном  молчании
прозвучал железный голос Орлана:
     - Контролировать операцию буду я, Эллон!
     Орлан унесся неслышными шагами, и пока он еще был в помещении,  Эллон
не распрямлял спины. Граций шагал шире меня, но и ему понадобилось  больше
минуты, чтобы нагнать демиург