между ног и оперся на нее руками.
     - Трудный орешек, - сказал он хмуро. - Теперь я понимаю, друзья  мои,
почему они не вышли на помощь трем нашим звездолетам, когда мы появились в
Персее. Боюсь, у  них  мания  изоляционизма,  как  это  формулировалось  в
старину.
     - Бессмертие на планетах, - озабочено высказался Лусин. - Смертные  в
космосе. Интересно.
     - Важно пока одно - они нам друзья, а не враги, - вставил и я слово.
     - Это и прежде было ясно, - возразил Ромеро.
     Он готов был затеять новый спор, но я отказался от спора.
     - Что-то мне в галактах не нравится,  -  призналась  Мэри,  когда  мы
остались одни. - Красивы  они  божественно.  И  умны,  и  обходительны,  и
благородны, одеты так нарядно, что глаз не отвести. Тебе  понравилась  его
туника? По-моему она не окрашенная, а самосветящаяся...
     - Ты собиралась говорить, что не нравится в них, а вместо  этого  все
хвалишь.
     - Не все. В их присутствии я ощущаю  стеснение,  почти  неприязнь.  А
ведь этот галакт, Тигран, смотрел на меня так, что если бы земной  мужчина
посмотрел с таким восхищением, я бы почувствовала себя польщенной.
     - Смотрел он на тебя отвратительно, - подтвердил я. - Если бы  земной
мужчина посмотрел на тебя так, я завязал бы ссору.
     Мэра обняла меня за шею.
     - Как хорошо, что у людей - примитив. Один мужчина и одна женщина.  И
оба - прямые, без вправо и влево закрученных.
     - Право- и левосконструированных, - поправил я.
     - Все равно. Один ты - и этого достаточно!
     - Нужна еще ты - тогда, пожалуй, хватит.
     Так мы обменивались шутками,  и  за  шутками  таилась  снедавшая  нас
озабоченность.
     Были  бы  мы  просто  людьми,  непреднамеренно   повстречавшимися   с
галактами, вероятно, ничего, кроме радости, такая встреча не  вызвала.  Но
мы добивались от галактов действий на общую пользу - задача была непроста.
     И, лежа в ванной, я размышлял лишь об этом. Никогда я еще не принимал
столь отличной ванны. Это была, конечно, вода - но превосходно выделанная.
Она нежила и пьянила, успокаивала и радовала. Если бы  мне  сообщили,  что
для ванн галакты употребляют особый сорт легчайшего вина или полувоздушный
нектар, я поверил бы, не колеблясь, хотя, повторяю, это была вода и не что
другое.
     Замечательная вода, думал я, все более  тревожась,  надо  при  случае
проверить ее насыщенность радиацией.
     Из ванны я вышел взбодренный. Мэри уже лежала в постели.
     - Знаешь, - сказала она, - если привыкнуть к их жизни, то  и  вправду
покажутся страшными лишения дальних странствий. Как по-твоему?
     - Хорошая ванна, -  ответил  я.  -  Да,  конечно,  лишения  некоторых
устрашают.
     В  нашей  спальне  стояло  большое  зеркало.  Нажатием   кнопки   оно
превращалось в веселящий  экран,  подобие  стереотеатра,  нажатием  другой
становилось изображением звездного неба.
     Сперва мы с Мэри полюбовались картинами на экране: это  были  пейзажи
населенных планет,  благоустроенных,  роскошных,  величественных,  галакты
заранее приглашали нас  порадоваться  культуре  их  быта,  восхититься  их
умением жить.
     Потом  я  перевел  изображение  на   звездную   сферу.   В   зеркале,
превратившемся в полусферу, густо пылали  светила  Персея,  а  среди  них,
крохотный, красновато поблескивал наш звездолет: "Волопас" покорно  плелся
в кильватере корабля галактов, освещавшего его своими прожекторами...
     И хоть я знал, что  до  "Волопаса"  сотни  тысяч,  если  не  миллионы
километров, все равно он  казался  рядом,  так  точно  выхватывал  его  из
темноты лазерный осветитель галактов.
     Мэри окликнула меня:
     - Эли, о чем ты так напряженно думаешь?
     Я ответил со вздохом:
     - Я понимаю, Мэри, все это вздор. Никак не могу отделаться от  мысли,
что на "Волопас" сейчас нацелены таинственные  биологические  орудия...  И
какой-то галакт сидит в эту минуту у пульта, готовит  нажать  на  пусковую
кнопку...



                                    8

     Мы долго шли курсом на Пламенную, одну из тех "неактивных" звезд, что
во время блужданий  "Пожирателя  пространства"  отчаянно  взывала  к  нам:
"Выбрасывайтесь вблизи меня, здесь кривизна непрочна".
     Звезда была как звезда - гигант класса В, поздняя  структура,  белая,
огромной абсолютной светимости - десять тысяч  солнц  в  одном  солнце.  И
вокруг нее вращалось четырнадцать планет, разных по величине, неодинаковых
по   климату,   но   однообразно    благоустроенных,    с    совершенством
оборудованных...
     За орбитами же обитаемых планет вращались астероиды с  диаметрами  от
ста до восьмисот километров. Их  были  тысячи,  они  составляли  замкнутую
сферу - защитным пологом прикрывали планеты от вторжения извне.
     Тигран, сопровождавший нас в прогулках по звездолету, сообщил, что мы
причаливаем к одному из астероидов.
     - Еще одна космическая дезинфекция? - поинтересовался Ромеро.
     - Не только дезинфекция. - Тигран тонко  улыбнулся.  -  Мне  поручено
ознакомить вас с нашей космической защитой.
     - Есть ли названия у астероидов? - спросила Мэри.
     -  Все  космические  форты  первого  класса  имеют   название.   Этот
называется "Необходимый-3".
     Меня удивило странное название,  но  Ромеро  разъяснил,  что  галакты
толкуют человеческие слова чаще по  прямому,  чем  по  общеустановившемуся
значению. "Необходимый", в данном случае, означает  не  "непременный"  или
"нужный", а "тот, который не обойти", или, иначе, "необъезжаемый".
     Высадка на астероиде для экипажа "Волопаса" труда  не  составила,  но
для нашего звездолета являлась операцией длительной.
     Не только люди, но и галакты часами сидели в специальных  помещениях,
вырастая  от  крохотных  внутрикорабельных  куколок  до  нормальных,   для
внешнего пользования, размеров.
     Мне эти часы изменения размеров тела показались утомительно  пустыми,
тем более  что  процесс  выращивания  в  обычного  человека  совершался  в
темноте. Но Мэри восприняла их по-иному.
     - Я сейчас вообразила, что какой-нибудь час  увеличила  свой  рост  в
восемьсот раз, - я ужаснулась!
     Я напряг воображение, но страха не получилось, рост был  быстрый,  но
нечувствительный - для меня, во всяком случае.
     Ромеро непрерывно ощупывал немасштабно меняющиеся искусственные зубы,
а Лусин шумно вздыхал, проверяя, не начали  ли  его  синтетические  легкие
распирать по-старому грудную клетку. Им, наверно, было не по  себе,  когда
все становилось опять "по себе", но я только проголодался - и  как  раз  в
масштабе увеличившегося размера.
     На астероиде нас уже поджидали в скафандрах высадившиеся ранее Осима,
Труб, Орлан и Гиг.
     Церемония знакомства галактов с нашими звездными друзьями  показалась
мне поучительной. Осиму они приветствовали с тем радушием, что перед  этим
нас,  Трубу  тоже  достались  приветливые  улыбки,  но   в   обращении   с
разрушителями появилась вежливая отчужденность.
     Тысячелетия страха и недоброжелательства по мановению руки не стереть
из памяти.
     Восторженный Гиг не заметил  холодка,  но  умный  Орлан  почувствовал
отстраненность галактов. И если при знакомстве  он  вытянул  вверх  голову
почти на метр - сколько позволил гибкий скафандр,  то  когда  они  отошли,
захлопнул ее в плечи по брови  -  знак  высшего  привета  сменился  знаком
высшего недоумения. Я посоветовал ему не  расстраиваться,  инерция  велика
под любыми звездами. Он вежливо согласился.
     Для  облета  астероида  нам  предложили  забавное  сооружение,  вроде
летающего кита, скорее живое существо, чем машину. Всех нас  в  салоне  не
покидало ощущение, что находимся не в помещении, а в чреве.
     Мэри со смехом сказала:
     - А эта летающая конструкция не переварит нас? Я боюсь, что сейчас по
стенкам обильно польется желудочный сок.
     По стенкам разлился  не  желудочный  сок,  а  мягкое  сияние.  Стенки
постепенно становились прозрачными.
     Мы проносились над  поверхностью  астероида.  Мне  редко  встречалось
столь мрачное зрелище. Далекое солнце - с детский кулачок - светило, но не
грело.   Сумрачно-пепельный   свет   призрачно   освещал   угрюмые   пики,
вздымавшиеся над воистину бездонными пропастями - астероид был скомпонован
из нескольких кусков, пригнали их один к другому хоть и прочно, но грубо.
     А на скалах лежал плотный слой застывшей в снег атмосферы  -  тяжелые
газы, растворенные в окаменевшей воде.
     В гигантской, светлой пещере, куда нас  ввели,  размещалось  озеро  -
очень странное озеро, даже при первом взгляде открывалась его необычность.
Странность  начиналась  с  того,  что  озеро  было  прикрыто   куполом   -
прозрачным, толстостенным, такой, даже по виду, прочности, что ни  лазером
его не прожечь, ни снарядом не взорвать.
     А под куполом кипела жидкая  масса,  белая,  как  молоко,  неистовая.
Озеро клокотало, в нем  взметывались  протуберанцы,  тоже  вначале  белые,
потом желтеющие, - оно, как живое, набрасывалось на  купол,  заливало  его
изнутри, пыталось проломать,  росло,  вспучивалось  и,  словно  обессилев,
опадало и сжималось - только желтеющие языки вырывались из его массы.
     А  через  некоторое  время  все  повторялось  -   рост,   распухание,
заполнение купола, яростная попытка взорвать его...
     - Что это? - спросил я Тиграна.
     Он сказал очень торжественно, на минуту даже  улыбка  исчезла  с  его
лица:
     - Перед вами самое  мощное  в  нашем  звездном  районе  биологическое
орудие. Две тысячи орудий почти такой же мощи прикрывают планеты Пламенной
от нападения извне.
     Несколько минут мы молча созерцали беснующееся озеро.
     Оно все больше казалось мне  живым  существом,  запертым  в  каменной
клетке.  И  теперь,  когда  мы  знали,  что  это  такое,  оно  производило
впечатление  уже  не  странного,  а  грозного.  Труб  возбужденно  поводил
крыльями, Орлан вытянул вверх  голову,  словно  почтительно  приветствовал
страшное орудие, даже весельчак Гиг перестал беззаботно распахивать на все
рот, как клещи.
     "Здоровенная биологичка!" - шепотком грохотнул он.
     Из объяснений Тиграна стало ясно, что озеро и вправду живое  существо
и притом огромное - жидкое ядро каменного  астероида.  Нам  показали  лишь
ничтожную его часть, крохотный глазок,  прикрытый  защитным  куполом,  все
остальное скрыто во многокилометровой глубине.
     И хоть существо это, биологическое  орудие,  лишено  разума  в  нашем
смысле, нечто вроде исполинского тупого животного, характер его капризен и
своенравен. Его приходится не только хорошо кормить - еда  доставляется  с
внутренних планет - но и ублажать согреваниями, специальными облучениями и
щекочущими электрическими разрядами.
     Бушевание озера свидетельствует не больше чем о спокойствии  ядра,  а
когда ядро злится, начинается  такая  буря,  что  астероид  трясется,  как
припадочный.
     Продуктом  жизнедеятельности  ядра   является   радиация,   мгновенно
уничтожающая все живое.
     Купола, подобные этому, имеются в разных местах астероида. Откуда  бы
ли атаковал вражеский корабль, на оси его движения всегда окажется один из
таких куполов. В нужный момент пещера раскрывается, защитный колпак меняет
молекулярную структуру, поток убийственной радиации выносится наружу  -  и
все живое на вражеском корабле превращается в горсточку праха.
     Аннигиляторы Танева выглядели изящнее, чем эти  колонии  взбесившихся
клеток за прозрачным колпаком. И  огромные  сами  по  себе,  они  казались
крошками рядом с этим чудовищным живым ядром.
     Цивилизация  галактов  пошла   иными   техническими   дорогами,   чем
человеческая. Но отказать галактам в изобретательности я не мог.  Защитить
себя они сумели.
     Ромеро спросил Тиграна:
     - С течением времени невыпущенная радиация накапливается  в  закрытом
объеме ядра. Не отражается ли это на его жизнедеятельности?
     Ромеро коснулся сложного пункта. Выпускать  накапливающуюся  радиацию
запрещено, нельзя наполнять мировые просторы губительными  потоками.  Ядро
поглощает собственные выделения, и клетки его  от  самоотравления  гибнут.
Происходит  одновременно  распад  старых  и  синтез  новых  клеток,  бури,
порождающие протуберанцы, - выражение этих реакций.
     Периодически ядро слабеет и гаснет, затем синтез одолевает  распад  и
разгорается новый бурный процесс.
     - А если враг подберется в момент угнетения ядра?
     - Периоды спада и подъема у разных астероидов неодновременны. В любой
момент половина ядер активна. Кстати, периодическое  затухание  необходимо
для саморегуляции ядра. Если  бы  оно  свободно  выделяло  свою  радиацию,
вещество его распухало бы так, что разнесло  астероид.  Чем  быстрее  ядро
гаснет, тем оно надежнее.
     - Ваши космические корабли снабжены биологическими орудиями?
     Было ясно видно, что Тиграну не хочется отвечать. Но галакты не умеют
лгать. Если не удается отмолчаться, они говорят правду.
     - Биологические орудия на звездолетах имеются, но меньшей мощности.
     Ничего интересного, кроме живого ядра, на астероиде больше не было.
     Нас провели в жилые помещения и предложили отдохнуть.
     Галакты удалились, а мы собрались в салоне и обменялись мнениями.
     Ромеро высказал недоумение, что, обладая абсолютным оружием,  галакты
не добились перелома в войне.
     - Согласитесь, дорогой Орлан, что ваши корабли  вооружены  слабее.  И
ваши гравитационные удары, и их биологическая радиация распространяются со
скоростью  света.  Но  гравитационная  волна  ослабевает   пропорционально
квадрату  расстояния,  а  пучок  биологической  радиации  практически   не
рассеивается. На дальних дистанциях крейсер галактов всегда  возьмет  верх
над крейсером разрушителей.
     Орлан ответил с таким подчеркнутым бесстрастием, что оно могло  сойти
за насмешку:
     - Ты забываешь, Ромеро, что наш крейсер может  увернуться  от  узкого
луча, а корабль галакта  обязательно  попадет,  пусть  в  ослабленную,  но
опасную  гравитационную  волну.  Прицельность   биологических   орудий   в
маневренном бою невелика. Другое дело прорываться внутрь планетных  систем
- тут звездолетам достается от убийственного обстрела.
     Гиг, жизнерадостно захохотав, возгласил:
     - При прошлом  Великом  попробовали  прорваться  -  ужас,  что  было!
Мертвые корабля слонялись в межзвездном просторе - испаренные головоглазы,
силуэты невидимок, выжженные на стенах!.. Великолепное уничтожение!
     Ромеро продолжал спорить:
     - Но если маневренный бой, по-вашему, проницательный Орлан, и не даст
перевеса галактам, то почему им не обрушиться на ваши планетные  базы,  на
ту же Третью планету? Ее вы не сведете в сторону, а траекторию луча  можно
рассчитать с точностью до километра. Рано или поздно, но вас испепелила бы
смертоносная радиация - и  разрушители,  сами  разрушенные,  перестали  бы
сеять зло во Вселенной!
     - Для того чтоб предотвратить эту опасность, нами и были  воздвигнуты
шесть Станций Метрики, Ромеро.
     И Орлан рассказал, как протекала  последняя  открытая  схватка  между
галактами и разрушителями. Галакты ударили по одной из Станций Метрики  из
биологических орудий, но Станция свернула в своем  районе  пространство  и
после  раскручивания  изверженных  лучей  обрушила  их  назад  на  планеты
галактов. С той поры галакты, где бы они ни находились в Персее, полностью
отказалась от борьбы за власть в звездном скоплении.
     Рассказ Орлана возобновил во мне тревожные мысли.
     - Ты уговаривал нас, Орлан, обратиться  к  галактам  за  помощью.  Но
оказывается, их биологические орудия в бою неэффективны.
     Орлан ответил, словно давно ожидал этого вопроса:
     - Смотря какой бой, Эли. В районе  прорыва  человеческих  звездолетов
наши корабли будут ограничены в маневре. А если, спасаясь от биологических
лучей, они кинутся кто куда, то ведь вас это тоже устроит, не так ли?



                                    9

     Вначале нам привиделось, что мы  причаливаем  к  планете,  населенной
одними  деревьями.  Вокруг  нее  вращались  две  луны,   на   дальней   мы
распростились  со  звездолетами.  Затем  раскрылась   сама   планета,   и,
недоумевающие, мы напрасно искали на ней  поселений  -  леса,  одни  леса,
невероятные, по человеческому пониманию, леса.
     - У меня глаза слепит от света деревьев, - сказала Мэри.
     Это было в момент, когда мы летели, едва не ложась на верхушки леса.
     Деревья были гораздо крупнее земных - иное до  полукилометра  как  мы
потом разглядели. И ветви у них не опускались вниз и  не  раскидывались  в
стороны, а взвивалась вверх. Эти деревья походили на  вопли,  рвущиеся  из
глубин планеты, сравнение выспренно, но более точного я не подберу. И  они
не были только окрашены в разные цвета, как наша скучная растительность, -
они  сами  сияли,  не  кроны,  а  костры   раскидывались   над   планетой,
разнообразно сверкающие огни - синие, красные, фиолетовые,  голубые,  всех
оттенков желтые и оранжевые...
     - Деревья ночь заменяют закатившуюся звезду, - разъяснил Тигран. -  А
разве ваши планеты освещаются не деревьями?
     Он вежливо  слушал  ответ,  но,  уверен,  наши  лампы  и  прожектора,
самосветящиеся стены и потолки показались ему диким варварством. В  каждой
комнате  у  галактов  стоит  небольшое   деревце   -   для   освещения   и
кондиционирования воздуха.
     Среди сплошного леса открылся просвет, аэробус устремился туда.
     На обширной площади нас ожидали жители. Не буду описывать встречи, ее
сотни раз показывали на стереоэкране.
     Упомяну лишь о нашем изумлении, когда мы разобрались,  что  встречают
нас не одни галакты. К  нам  теснились  ангелы,  шестикрылые  кузнечики  с
умными человеческими лицами, прекрасные вегажители - я  вздрогнул,  увидев
сияющих змей: мне почудилось, что среди них  Фиола.  Я  уже  опасался,  не
выпустили ли на нас свору фантомов, копирующих сохранившиеся у нас в мозгу
образы, но потом разглядел  множество  существ  до  того  диковинных,  что
никому и в голову не могло явиться примыслить их.
     И вся  эта  масса  напирала,  размахивала  руками  и  крыльями,  одни
взлетали над головами других, другие  восторженно  кружились,  прокладывая
вращением себе путь в толпе.
     А среди звездожителей шествовали галакты -  высокие,  улыбающиеся,  в
непостижимо ярких, самосветящихся одеждах.
     Мы переходили из рук в руки, из крыльев в крылья. И радостные люди, и
степенно-спокойный Орлан, и возбужденный Труб,  и  грохочущий  Гиг  -  все
получили свои порции ласки и привета.
     А когда  приутих  фейерверк  красок,  ослабела  вакханалия  звуков  и
успокоился водоворот движений, мы  полетели  куда-то  вниз  всей  обширной
площадью, и снова начался парк, а в парке появился город.
     Он был  похож  и  непохож  на  наши.  Казалось,  в  нем  были  улицы,
по-земному просторные и широкие, и по улицам двигались  жители,  такой  же
разнообразный народ, не одни галакты, и двигалась  каждый  по-своему,  кто
ногами, кто вращением,  кто  перелетами,  а  кто  перепархивал,  наподобие
Орлана.
     Но по бокам улиц вздымались не дома с  окнами  и  дверьми,  а  глухие
стены, изредка распахивающие зев туннелей. Над улицей  же  было  не  небо,
усеянное звездами, а кроны исполинских светящихся  деревьев  -  стволы  их
таились за стенами, а ветви сплетали кров над дорогой.
     В воздухе  плыли  ароматы,  то  нежные,  то  резкие,  то  томные,  то
пьянящие. И если бы от места к месту  не  менялось  сочетание  ароматов  и
каждое место не дышало своим запахом, я сказал бы, что благовоние источает
сам воздух. Чудесные эти запахи встретили  нас,  когда  мы  опустились  на
площади, и сопровождали весь путь.
     Источником благоуханий являлись те же светящиеся деревья.
     - Насмешливо  пахнет,  -  сказала  в  одном  месте  Мэри,  и  все  мы
засмеялись, так точно определила она аромат.
     Нас ввели в один из туннелей, и мы  очутились  в  зале.  О  том,  что
происходило