Разве  ты,
Орлан, не выбрал  меня  в  качестве  своего  доверенного,  когда  замыслил
переход на нашу сторону? Разве не сделал меня восприемником своих  решений
Главный Мозг  на  Третьей  планете?  Я  неоднократно  служил  одновременно
передающей антенной и приемником для тех, с  кем  сталкивала  нас  судьба.
Рамиры постарались завоевать меня. Им это удалось. Я  завоеван.  Поверьте,
мне горько говорить об этом. Но правде надо  смотреть  в  глаза,  если  не
хочешь терпеть поражение за поражением.
     - Что сегодня Оан? - спросил я дальше. - Труп предателя, заплатившего
жизнью за предательство? Такой ответ очевиден, но он наивен. Рамиры  могли
бы и спасти своего агента, если бы постарались. Они не  старались.  И  вот
Оан висит в консерваторе. Не просто висит - продолжает службу. Он нынче  -
датчик связи с рамирами. Как осуществляется связь, не знаю, но он передает
дальше сведения, поставляемые его агентом. Агент - я. Мой мозг  схвачен  и
мобилизован, мои мысли прочитываются, мои  желания  расшифровываются,  мои
намерения угадываются.
     Здесь я сделал остановку. Мэри не сводила с меня отчаянных глаз,  мне
трудно было оборачиваться в ее сторону. И на Ромеро трудно было  смотреть:
он был очень уж хмур. И Осима смущал меня:  капитан  не  верил  ни  одному
слову, это было ясно написано на его лице. Я смотрел на Грация  и  Орлана:
галакт страдал за меня, Орлан понимал меня, мне  становилось  легче  и  от
сострадания  и  от  понимания.  Я  перешел  к  тому,  как  узнал  о  своей
неприглядной  роли.  Нет,  было   непросто   разобраться   в   дьявольском
хитросплетении пут, каким ухватили меня. Все началось с того,  что  я  сам
удивился, почему меня так тянет в консерватор,  для  чего  разговариваю  с
мертвецами. Я не склонен к  монологам,  тут  было  что-то  противное  моей
натуре, что-то навязанное. А когда  погиб  "Змееносец",  стало  ясно,  что
кто-то  явился  для  рамиров  поставщиком  секретной  информации.  Простой
перебор членов экипажа исключал всех,  кроме  меня.  Консерватор  -  самое
экранированное помещение звездолета. Оану проще наладить связь с тем,  кто
посещает консерватор, чем с тем, кто  находится  за  его  стенами.  Так  и
выяснилось, что поставщиком информации являюсь я!
     - Я высказал все, что знаю о себе, и облегчил душу, - закончил я. - Я
должен был предвидеть последствия своего общения с мертвецом, загадочность
которого очевидна. Я поступал опрометчиво, - и это одно в  наших  условиях
является преступлением. Но я требую казни для себя не  только  в  качестве
кары за проступок,  а  и  для  гарантии  общего  спасения.  Рамиры  прочно
настроились на мой мозг. Хочу я или не хочу, они будут через меня получать
информацию о наших планах. В момент, когда  мы  предпримем  новую  попытку
вырваться, это опасно.
     Я сел. Общая растерянность терзала меня - не потому,  что  мне  нужна
была защита, нет, но и уходить из жизни в безмолвии зала я просто не  мог.
Олег спросил, согласны ли со мной, возражают ли,  -  все  молчали.  Ромеро
что-то тихо говорил Мэри.
     - Итак, кто хочет слова? - снова спросил Олег.
     Внезапно взорвался Осима. Самооговоры адмирала - чепуха!  У  адмирала
расстроены нервы, он долго крепился, но сдал, пусть  жена  поухаживает  за
адмиралом, больше ничего не нужно.
     И опять поднялся Ромеро:
     - Я уже сказал, что здоровье Эли - великолепно. И он  познакомил  нас
со слишком важными данными, чтобы мы могли от них отмахнуться. Я настаиваю
на обсуждении.
     - Тогда начинайте его, - предложил Олег.
     - Хорошо, начну я. В том, что сказал адмирал, есть  нечто,  с  чем  я
могу согласиться, и нечто, против чего буду  протестовать.  Я  соглашаюсь,
что Оан - не просто  мертвец,  а  хитро  специализированный  датчик  связи
рамиров. И я поддерживаю  адмирала,  что  на  корабле  имеются  поставщики
информации для них и что одним из них является сам адмирал.
     - Иначе говоря,  вы  полностью  поддерживаете  формулу  обвинения?  -
уточнил Олег.
     - И не думаю!
     - Но  столько  точек  соприкосновения  с  тем,  что  доложил  научный
руководитель!..
     - Точек расхождения больше. Назову главнейшие.  Труп  Оана  -  датчик
связи, но вряд ли единственный. Рамиры не могли не учитывать, что мы можем
уничтожить Оана, - скажем, сжечь его и  вымести  прах.  Пока  Оан  был  на
корабле, он, вероятно, насадил  и  иные  подслушивающие,  подсматривающие,
угадывающие устройства, -  вряд  ли  мы  найдем  их  все.  Теперь  второе.
Сомневаюсь, чтобы  адмирал  был  единственным  источником  информации  для
рамиров. Соображения те же -  он  может  умереть,  сойти  с  ума.  Адмирал
считает, что продублировал собою Оана. Но кто даст гарантию, что любой  из
нас не дублирует адмирала? Он, конечно, самый ценный поставщик информации,
но много на себя берет, воображая, что единственный.
     -  Вы  еще  мрачнее  смотрите  на  положение   вещей,   чем   научный
руководитель, - заметил Олег.
     - Вы скоро увидите, что это не так. Адмирал никакой не шпион! Хотя бы
уже потому, что стал им не добровольно, а шпион, замечу вам, -  профессия,
а не несчастная случайность. Любой из нас, возможно, такой же  шпион,  как
Эли. Всех казнить? Таким образом, преступление не  доказано,  и  кара,  за
которую мы проголосовали, бессмысленна. Не за что наказывать нашего  друга
Эли! Не могу не сказать и того, что кроме нелепости наказания есть  и  еще
важнейшая причина, почему мы должны  с  негодованием  отвести  предложение
адмирала. Могу я остановиться на этом?
     - Конечно, Ромеро!
     Зал молчал, когда говорил  я,  зашумел,  когда  Ромеро  излагал  свои
контраргументы, и снова погрузился в молчание,  чуть  Ромеро  заговорил  о
"важнейшей причине". Я хочу сделать пояснение.  До  сих  пор  я  диктовал,
сейчас даю запись. Я мог бы и не приводить похвалы в свой адрес, но  делаю
это потому, что из речи Ромеро  последовали  важные  практические  выводы.
Ромеро говорил, обращаясь ко мне:
     - Адмирал, я знаю вас с детства - и не перестаю  удивляться  вам.  Вы
обычны и  необычайны  одновременно.  Тайна  ваша  в  том,  что  всегда  вы
соответствуете обстоятельствам. В  средней  обстановке  вы  среднейший  из
средних, не то чтобы приятель,  даже  проницательнейшая  из  академических
машин не выделит вас из массы подобных вам. Разве не произошло именно это,
когда набирали экспедицию на  Ору?  Но  стоит  запахнуть  грозой,  как  вы
меняетесь. Вы  как  бы  пробуждаетесь  от  ординарности,  выпрыгиваете  из
обычности. Вы, мне иногда кажется, просто рождены для великих  потрясений.
Мы порой теряемся в трудных  обстоятельствах,  чаще  энергично  боремся  с
ними, мужественно преодолеваем, мы все  в  себе  напрягаем,  чтобы  встать
вровень  с  ними,  а  вы  им  свой,  вы  всегда   на   уровне   высочайших
необычайностей, вы как бы созданы для них, а они для вас.  В  бурях  вы  -
буря.  Среди  неожиданностей   -   неожиданность.   В   мире   загадок   -
проницательнейший разведчик. Чем грозней противник, тем грозней и  вы,  вы
всегда соответствуете своему противнику. Друзья  мои,  друзья,  вспомните,
как недавно, истерзанные разрывом связи времен, мы  постепенно  впадали  в
безумие, теряли волю к сопротивлению.  И  единственный,  кто  не  поддался
губительному раку времени, кто яростно восстал против ослабления, был  он,
наш научный руководитель, наш адмирал, наш друг Эли.  Как  же  вы  посмели
потребовать, адмирал, чтобы мы сами,  собственным  решением,  собственными
руками погасили ваш мозг - величайшее из  наших  богатств,  оборвали  вашу
волю - надежнейшую из гарантий нашего вызволения из беды? Эли,  друг  мой,
как могла явиться в вашу светлую голову такая кощунственная мысль?
     Он, конечно, был оратором в старинном стиле - из тех, что витийствуют
под  аплодисменты  и  восторженные  выкрики.  Он  добился  своего  -   ему
аплодировали и кричали. На меня уже никто не обращал  внимания,  все  лица
были обращены к Ромеро. Он стоял, опираясь одной рукой на  трость,  другой
жестикулировал. Я, вероятно, и сам был бы покорен  и  красочной  позой,  и
горячей речью, если бы дело шло не обо мне. Я постарался низвести Ромеро с
горных высот психологии на унылую равнину практических забот:
     - Не знаю, Павел, отдаете ли  вы  себе  отчет,  что,  отказываясь  от
борьбы  с  невольными  агентами  врага,  вы  предаете  нас   всех   в   их
могущественные и безжалостные руки?
     - Нет, адмирал! Тысячу раз - нет!
     - Вы отрицаете, что рамиры - могущественны и безжалостны?
     - Что могущественные, соглашаюсь. Нелепо отрицать очевидность. Но что
безжалостные - отрицаю!
     Я с негодованием воскликнул:
     - И вы говорите все это после того, как мы видели, как они издеваются
над аранами? Разве не звучит  в  ваших  ушах  надрывный  вопль:  "Жестокие
боги!" И разве трупы Лусина и Труба, уничтоженный  "Телец",  разгромленная
эскадра не свидетельствуют, что они жестокие и что они нам враги?
     - Нет, нимало не свидетельствуют!
     - Кто-то из нас двоих и вправду сошел с ума! И надеюсь, что это не я.
Кто же они такие, если не жестокие и не враги?
     - Адмирал! Они равнодушны к нам.



                                    9

     Я бы погрешил против истины, если бы не признался, что был  потрясен.
Есть слова радостные и неприятные, пустые и  малозначащие,  легковесные  и
такие, что  тяжесть  их  ощущаешь  как  гирю.  Большинство  наших  слов  -
информирующие.   А   есть   слова-озаренья,   слова-молнии,   пронзительно
высветляющие тьму, слова-ключи, размыкающие тайные  двери  к  захороненной
истине.  Таким  озаряющим,  таким  ключевым  и  прозвучало  мне   словечко
"равнодушны". Для меня Ромеро мог дальше и не говорить. Я уверовал сразу и
окончательно.
     А Ромеро все говорил, распаляясь  от  собственного  красноречия.  Все
переворачивалось, все  становилось  с  головы  на  ноги:  в  грозный  мир,
окружавший нас, в нелепый и дикий мир возвращалась естественность.
     Гибель "Змееносца" навела и Ромеро на мысль, что у  рамиров  и  после
смерти Оана имеется свой информатор на "Козероге". Но потом он  усомнился,
нужны ли им агенты среди  нас.  Враги  ли  они?  И  он  вспомнил  предания
разрушителей и галактов, что могущественные рамиры  переселились  в  центр
Галактики, чтобы перестраивать ядро. Вот оно, это ужасное ядро, за стенами
корабля! Невообразимый хаос, непрерывно длящийся  вечный  взрыв  -  такова
грозная картина ядра. Что здесь перестраивать? Здесь может быть лишь  одна
надежда - не допустить до всеобщего  столкновения  звезд,  до  вселенского
коллапса, грозящего гибелью всей  Галактике.  Всемирное  тяготение,  такое
чудесное свойство материи в местах, где ее  мало,  становится  проклятием,
когда материя сгущена, как в ядре. Самые надежные лекарства превращаются в
яды, если их брать в больших количествах.
     - Я вообразил себе, что мы  на  много  порядков  могущественней,  чем
сейчас. И пришел к выводу, что поставил бы себе тогда  задачу  -  подальше
убирать от ядра все, что возможно вынести на периферию Галактики,  создать
дисгармонию, направленную как-то против процессов, ведущих к взрыву. Не  о
том ли сигнализирует выброс из ядра шарового скопления с миллионами звезд?
Не имеет ли к тому же отношения и распыление светил в  Гибнущих  мирах,  а
возможно, еще в тысячах скоплений, которые остались нам неизвестны? И если
при этом гибнут какие-то формы жизни - не останутся ли к этому  равнодушны
могущественные  чистильщики?  Вас  это  возмущает?  Но  вообразите   такую
ситуацию. Заражен гниением большой участок леса, болезнь  распространяется
на весь лес. Мы вышли бороться с  гнилью,  валим  деревья.  Станем  ли  мы
считаться с тем, что попутно уничтожим и какую-то часть  лесных  муравьев?
Мы равнодушны к ним, мы не желаем их гибели. Пусть они бегут, лишь  бы  не
мешали. Но если, разъяренные, что их жилища разворочены,  они  кинутся  на
нас, не передавим ли мы их? Нет ли здесь аналогии с тем, что мы  наблюдали
в Гибнущих мирах?
     - Мы, очевидно, тоже относимся к галактическим муравьям?  -  спокойно
поинтересовался Олег.
     - В какой-то степени - да. Рамиры могли бы давно уничтожить и нас,  и
аранов, если бы мы были  их  реальными  врагами.  Мы  значим  для  рамиров
столько же, сколько муравьи для человека.  А  что  они  стараются  заранее
знать о наших намерениях, то ведь и мы постарались бы иметь  информацию  о
движении муравьев в расчищаемом лесу - ну  хотя  бы  для  того,  чтобы  не
губить их понапрасну. Говорю вам: рамирам плевать на нас! И лишь когда  мы
как-то  -  разрывом  ли  пространства,   нарушением   ли   гравитационного
равновесия - затрудняем их деятельность, они щелчком  сердито  отбрасывают
нас, а нам представляется, будто вспыхнула война и на нас  движутся  армии
безжалостных врагов! - Ромеро, говоривший до этого в  зал,  повернулся  ко
мне: - Убедил ли я вас, друг мой?
     - На три четверти, Павел.
     - А почему не полностью?
     - Очень уж неприглядную роль  отводите  нам.  Галактические  муравьи!
Если это и правда, то горькая.
     - Когда-то люди сочли очень горькой и ту правду, что Земля  вращается
вокруг  Солнца,  а  не  Солнце  вокруг  Земли.  И  многие  восприняли  как
оскорбление,  что  существуют  и  другие   разумные   цивилизации,   кроме
человечества. Величайшей ошибкой было считать  себя  всех  превосходящими.
Вспомните, Эли: по мере того как росли могущество  и  разум  человечества,
все больше рассеивалось ощущение исключительности человека  во  Вселенной.
Будем и дальше продолжать этот процесс самопознания!
     - Почему вы обращаетесь ко мне? Говорите для всего экипажа!
     - Спор идет о том, какую роль для рамиров играете  именно  вы,  а  не
другие. А я в самой постановке вопроса вижу все то же ваше высокомерие. Не
нужно  новой  трагедии  ошибок.  Мы  вообразили   себе   рамиров   слишком
человекоподобными, верней - существоподобными. А это не  доказано,  друзья
мои!
     Ромеро дальше сказал, что еще в двадцатом веке старой эры один  физик
разделил все живые существа на три класса:  цивилизации  первого  порядка,
которые  приспосабливаются  к  обстановке;  цивилизации  второго  порядка,
которые приспосабливают обстановку к себе; и цивилизации третьего порядка,
меняющие  самих  себя,  если  не  могут  или  не  хотят  изменить  внешней
обстановки. Все животные - первого порядка, это существа примитивные. Люди
и их звездные друзья - на класс выше: им под силу  делать  свое  окружение
удобным для себя. Но люди не становятся жароупорными, чтобы  спуститься  в
жерло вулкана, хладоустойчивыми,  чтобы  нагишом  прогуляться  в  космосе.
Рамиры, возможно, еще на класс выше. У них  нет  постоянного  облика,  они
могут создавать себе любой. Аран был не маской  рамиров  среди  аранов,  а
обыкновенным рамиром, напялившим араноподобие.  Сверхъестественного  здесь
нет, только высокое развитие цивилизации.
     - Когда-нибудь и наши потомки, друзья,  будут  свободно  менять  свой
облик. И телесное несходство демиурга  и  человека,  ангела  и  невидимки,
галакта и арана не будет непреодолимым препятствием даже для  их  взаимной
любви. Я верю в это!
     - Вот мы и завершили  обсуждение,  -  сказал  Олег.  -  Самообвинения
научного  руководителя  опровергнуты.  Но  удовлетворения  у   меня   нет.
Важнейшие практические вопросы темны. И самый первостепенный - как вывести
последний корабль из ядра?
     И Олег напомнил, что до сих пор мы искали прямых путей выхода, путей,
эффективных самих по себе. Само по себе здесь ничто не  эффективно.  Здесь
годится  лишь  то,  что  не  противодействует  рамирам.  А   что   им   не
противодействует? Какое наше действие не  вызовет  очередного  "щелчка  по
носу"?
     - Наш плен, между прочим, противоречит вашей теории  о  равнодушии  к
нам рамиров, - заметил Олег  Павлу.  -  Она  не  объясняет  насильственную
задержку  звездолета.  А  без   объяснения   этого   вырваться   на   волю
затруднительно. Все мы будем думать об этом, а тебя, Эли, попрошу особо. -
Он с грустной насмешкой улыбнулся. - Если ты их связной, то они могли бы и
подсказать тебе решение загадки!
     Олег закрыл совещание, и я подошел к Мэри. Она смотрела на меня,  как
на вернувшегося из могилы. Я провел рукой по ее  волосам,  она  улыбнулась
бледной улыбкой. Глаза ее были полны слез.
     - Не надо, - сказал  я.  -  Павел  блистательно  доказал,  что  я  не
изменник. Эту ночь мы будем спать спокойно. Благодари Павла.
     Ромеро церемонно поднял трость:
     - Что вы искренне верите в собственную измену, непостижимый  Эли,  мы
все видели. Сомневаюсь, чтобы ваша жена была так наивна.
     - Ах, я уже не знаю, во что верила, а  во  что  нет,  -  сказала  она
устало. - Я привыкла к тому, что  Эли  способен  на  все...  Действия  его
временами так противоречат всему, чего ждешь... Я думала о том,  смогу  ли
заставить себя быть живой, если с виновностью Эли согласятся.
     Я попросил Ольгу задержаться. Когда мы остались одни, я сказал:
     - Теперь ты понимаешь, что я не мог впустить тебя  перед  совещанием?
Спрашивай, Ольга.
     - Расскажи, как это случилось. Ирина перед испытанием пришла на  обед
страшно взволнованная. Я отнесла ее возбуждение  за  счет  слабости  после
болезни, она так легко раздражалась, так часто плакала...
     - Разве Олег не говорил, о чем просил Ирину Эллон?
     Олег рассказал Ольге все, что знал, она хотела знать больше. Но я мог
только повторить его рассказ. Ольга заплакала, когда я упомянул, что Ирина
попросила не проклинать ее. Я  с  нежностью  глядел  на  маленькую  голову
Ольги, на ее седые вьющиеся волосы. Судьба многим одарила эту  женщину:  и
громкой славой, какой не доставалось ни одной  другой  женщине,  и  горем,
которого хватило бы, чтобы разорвать любое сердце.
     - Как ты думаешь: она погибла?
     На это я не мог  ответить.  Выброшенные  в  прошлое  не  возвращались
живыми. Это  мы  видели  на  примере  Мизара  и  Эллона.  Но  из  будущего
возвращение совершалось: вспомним Оана, выскользнувшего из будущего  прямо
на наш звездолет,  того  же  Мизара,  того  же  Эллона  -  он  ведь  живым
промелькнул  мимо  нас,  низвергаясь  из  будущего  в  прошлое.  Ирина  не
вернулась, но это не значит, что она мертва. О физике прошлого  мы  что-то
знали, но что мы знаем о будущем?
     - Олег говорит то же, что и ты. Но  я  боюсь,  что  он  просто  хочет
утешить меня.
     - Олегу важней утешить себя. Он любит Ирину. И потом,  что  значит  -
утешить? Ты не только капитан  галактических  кораблей,  но  и  знаменитый
астрофизик. Мы должны спрашивать у тебя, что произошло с Ириной, а не ты у
нас.
     - У меня просьба к тебе и Олегу. После гибели "Овна"  я  могу  только
дублировать Осиму. Но у него такой прекрасный дублер,  как  Эдуард.  Я  бы
хотела заняться механизмами  времени.  Я  считаю  своим  долгом  закончить
работы, которые начала моя дочь. Любое  расстройство  стабилизатора  может
ввергнуть нас в новое безумие.
     Я догадывался, что она мечтает еще и  о  том,  как  найти  безопасные
выходы в будущее и дознаться, что совершилось с Ириной.
     - В моей поддержке не сомневайся. Думаю, и Олег не воспротивится.



                                    10

     Исчезнувший Голос заменил Граций. Мы немного поспорили, не  нужно  ли
возвратиться к прежней  схеме  звездолетовождения:  анализаторы  -  МУМ  -
командир корабля. Схема ни разу  не  отказывала  в  спокойных  космических
областях. И Осиме, и Камагину такая практика казалась удобней. Мы с Олегом
не согласились с ними. МУМ - механический  рассудок,  она  беспомощна  вне
причинной связи. Грозный  опыт  показал,  что  нарушение  течения  времени
выводит из строя рассудок. Причинная связь - эквивалент  нормальной  связи
времен, а нормального-то времени как раз  и  нет  в  ядре!  Над  рассудком
должен стоять разум, мыслящий целостно.
     - Граций отлично справится с  прежней  функцией  Голоса,  -  объяснил
капитанам Олег