елегации, переговорил об этом со Сталиным, в результате чего могу  заявить,
что мы согласны увеличить поставки зерна в Великобританию  до  1  млн  т  из
урожая 1947 г., то есть в период с сентября с. г. по  сентябрь  1948  г.,  в
следующий годовой период - до 1,5 млн т и затем - до 2  млн  т.  "Мы  хотели
предложить большее количество, - добавил я, - однако  мы  не  можем  назвать
больше того, что будет возможным поставить, так как мы хотим быть  хозяевами
своего слова и выполнить свое  обещание  полностью".  При  этом,  сказал  я,
сделанные мной ранее предложения об изменении условий кредитного  Соглашения
1941 г., разумеется, остаются в силе.
   На следующей встрече, 7 июля,  Вильсон  сообщил,  что  им  получен  ответ
Лондона на мое заявление от 5 июля:  Британское  правительство  рассчитывало
получить 2 млн. т зерна из урожая 1947  г.,  но  он  считает,  полагая,  что
Лондон того же мнения, что  названное  мной  количество  зерна  "может  быть
принято за базу для переговоров в надежде на то, что Советская  сторона  еще
раз продумает этот вопрос и  сможет  увеличить  эту  цифру".  Затем  Вильсон
изложил условия пересмотра Соглашения 1941 г.
   Я еще раз напомнил Вильсону,  что  "пересмотр  кредита  военного  времени
является неизбежным  и  его  следует  рассматривать  независимо  от  сделок,
которые будут совершаться сторонами.  Нельзя  между  этими  двумя  вопросами
устанавливать связь".
   Слушая  Вильсона  и  отвечая  ему,  я  чувствовал,  что  тот  чего-то  не
договаривает. Видимо, подумал я, он опять запросил Лондон и  ждет  очередной
инструкции.
   И действительно, на следующий же день мои предположения  оправдались.  На
встрече 10 июля  Вильсон  заявил,  что  получил  инструкции  от  Британского
правительства сообщить г-ну Микояну, что  Британское  правительство  приняло
окончательное решение - сократить процент наличных платежей по новым  ссудам
с 40% до нуля, то есть все  новые  ссуды  предоставить  на  базе  кредита  с
погашением его в течение 15 лет. Что касается погашения уже  предоставленных
ссуд, то в этом отношении Британская сторона ни на какие  уступки  пойти  не
может, за исключением  уже  сделанного  предложения  о  снижении  процентной
ставки".
   Я, выразив признательность за  шаг  вперед,  сказал,  что  лично  принять
предложение Британской стороны не могу, однако  переданное  г-ном  Вильсоном
решение Британского правительства сообщу Советскому  правительству.  Вильсон
тут же напомнил, что  Британская  сторона  ожидает,  что  Советская  сторона
найдет возможным увеличить количество зерна. "Одной из черт г-на Вильсона, -
шутя сказал я, - является характерное для всех британцев упрямство".
   Вильсон  возразил,  что  ему,  наоборот,  кажется,  что   он   "проявляет
исключительную уступчивость и гибкость".
   Однако шутки шутками, а переговоры наши принимали явно затяжной характер,
а в части основного финансового вопроса они просто зашли в  тупик.  Поэтому,
чтобы выйти из этого тупика и достигнуть соглашения, мной на следующей нашей
встрече,  12  июля,  было  сделано  компромиссное  предложение,  которое  я,
конечно, согласовал  со  Сталиным.  Разногласия,  как  известно,  сказал  я,
касаются пролонгации срока погашения предоставленных ссуд на  сумму  38  млн
фунтов стерлингов. Советская сторона желает  продлить  срок  погашения  этих
ссуд на 15 лет, а Британская сторона хочет оставить прежние сроки  погашения
этой суммы.
   Поэтому, продолжал я, предлагается как компромисс срок погашения половины
указанной суммы продлить на 15 лет, а срок погашения  другой  половины  этой
суммы оставить прежним.
   Вильсон  явно  обрадовался  и  сказал,  что   находит   мое   предложение
"гениальным", но Британское  правительство  не  может  пойти  на  какие-либо
изменения в сроке погашения предоставленных ссуд. Он  добавил,  что  "нельзя
считать компромиссом, когда  одна  сторона  сделала  уступку  наполовину,  а
другая сторона - только на четверть".
   Беседа наша затянулась, и в результате мы констатировали, что "переговоры
по финансовому вопросу зашли в тупик".
   После этой беседы Вильсон вновь прибегнул к своему  излюбленному  приему:
он написал мне письмо, в котором повторил все то, что им уже было сказано на
встрече 12 июля, и, кроме того, внес разумное предложение:  "пока  сторонами
рассматривается финансовый вопрос, продолжить обсуждение других вопросов".
   При создавшейся ситуации я понимал, что  обсуждение  финансового  вопроса
придется отложить до получения ответа  из  Лондона  на  наше  предложение  о
компромиссе, но все же счел нужным еще раз заявить Вильсону о  том,  что  он
должен знать, что изложенное  12  июля  компромиссное  предложение  является
окончательным.
   В последующих наших встречах (15, 16, 19 и 21 июля)  обсуждались  вопросы
торгового соглашения. Основным спорным вопросом на  них  оказался  вопрос  о
цене на зерно. Предлагаемая Вильсоном цена 88 долларов за тонну была для нас
совершенно неприемлема. Мы хотели получать 107 долларов за тонну.
   На беседе 21 июля вопрос этот достиг наибольшего накала.  Когда,  отвечая
Вильсону, я подтвердил, что  названная  мной  цена  является  окончательной,
Вильсон, после некоторого колебания, поднялся и, заявив, что  он  "сожалеет,
что так получается", простился и ушел.
   Я уже достаточно хорошо изучил Вильсона и не сомневался  в  том,  что  он
через некоторое время опять проявит инициативу о следующей нашей встрече.  И
вновь не ошибся.
   23 июля Вильсон попросил встретиться без экспертов с тем, чтобы,  как  он
выразился, "свободно поговорить о  создавшемся  в  переговорах  положении  и
посмотреть, есть ли возможность найти какую-либо базу для выхода из  тупика,
возникшего на беседе в понедельник, 21 июля, из-за разногласий по вопросу  о
цене на пшеницу". Я сказал, что готов немного  снизить  цену  и  назвал  103
доллара за тонну. Вильсон со своей стороны поднял цену до 92 долларов, затем
- до 96 долларов, но и с ней я не согласился.
   Получилось так, что в этот  день,  23  июля,  самолет  за  Вильсоном  уже
прилетел в Москву. Вильсон,  правда,  объяснил,  что  присылка  самолета  не
связана с тупиком, возникшим на встрече  в  понедельник.  Однако  он  должен
вылететь в Лондон.
   На следующий день, 24  июля,  мы  встречались  трижды.  Последняя  беседа
проходила с 12 до 1 часа 25  июля.  Вильсон  проинформировал  меня,  что  им
получена телеграмма из Лондона,  указывающая  на  то,  что  при  создавшейся
ситуации "нет ни малейших перспектив на соглашение, если  цена  на  пшеницу,
названная г-ном Микояном, не будет снижена до 96 долларов".
   Далее в телеграмме говорилось, что "финансовые уступки по Соглашению 1941
г., на  которые  Британское  правительство  уже  дало  согласие  пойти  ради
заключения  общего  торгового  соглашения,  снимаются  и  обязательства   по
Соглашению от 1941 г. остаются в силе".
   Выслушав это, я заявил, что условия кредита  по  Соглашению  1941  г.  не
останутся  в  силе,  "их  изменит  сама  жизнь",  что  настаиваю  на   своем
компромиссном предложении и подтверждаю это сейчас. "Если Британская сторона
не согласна принять наше справедливое предложение, -  сказал  я,  -  это  ее
дело. Приходится только сожалеть".
   Так закончился  второй  раунд  наших  переговоров.  Английская  делегация
отбыла в Лондон. Наступил новый длительный перерыв  в  переговорах,  который
продолжался более четырех месяцев - с 25 июля по 5  декабря  1947  г.  Я  не
сомневался, что и на  этот  раз  Англия  будет  стремиться  к  возобновлению
переговоров и что в конечном  счете  мы  все  же  сумеем  добиться  принятия
англичанами наших справедливых требований  об  изменении  условий  погашения
кредита военного времени. Я по-прежнему исходил из того, что Англия не менее
нас заинтересована в заключении торгового соглашения. Кроме  того,  полагал,
что Англия не могла остаться равнодушной  к  нашему  заявлению  о  том,  что
начиная с 30 апреля 1947 г. очередные платежи по кредиту будут производиться
в размере 50% подлежащих к уплате сумм.
   После обстоятельного доклада Сталину с участием узкого состава  Политбюро
о сложившемся положении на  англо-советских  торговых  переговорах  со  мной
согласились, что  целесообразно  проявить  инициативу  с  нашей  стороны  по
дипломатической линии. Заместитель министра  иностранных  дел  Вышинский  29
июля 1947 г. направил английскому послу  Петерсону  соответствующее  письмо,
подготовленное нами в МВТ.
   Однако оказалось, что в тот же  день,  29  июля,  утром  нашему  послу  в
Лондоне Зарубину была вручена памятная  записка  по  поводу  англо-советских
торговых переговоров, а 31  июля  было  получено  письмо  английского  посла
Петерсона.
   Последнее письмо  Лондона  содержало  требование  об  уплате  всей  суммы
очередного платежа по кредиту.  Это  требование  было,  конечно,  юридически
обоснованным, поскольку Соглашение 1941 г. не было изменено. И с этим нельзя
было не считаться. Но выполнение этого требования  можно  было  поставить  в
зависимость от выполнения англичанами обязательств по поставкам,  в  которых
мы были заинтересованы. В связи с этим нашему послу Зарубину  было  поручено
сделать 14 августа 1947  г.  следующее  категорическое  заявление  Вильсону:
"Советское правительство готово, как уже было заявлено  раньше,  возобновить
переговоры и внести платеж на 31 июля с.г. в остающейся части,  если  Англия
со своей стороны готова пойти  на  уступки  и  согласиться,  чтобы  половина
остающейся суммы уже предоставленного кредита была пролонгирована на 15 лет.
При этом Советское правительство предупреждает, что  переговоры  могут  дать
успешные  результаты   в   том   случае,   если   параллельно   с   твердыми
обязательствами   по   поставкам   товаров   Советским   Союзом   Британское
правительство возьмет на себя также твердые обязательства по поставкам в тех
размерах, которые были заявлены Советской стороной во  время  переговоров  в
Москве".
   Как мы и ожидали,  это  заявление  вызвало  пространное  письмо  министра
торговли Криппса с изложением уже  известных  нам  позиций  и  с  выражением
явного желания возобновить переговоры.
   Об этом письме Криппса я доложил Сталину. Сказал ему, что  именно  теперь
настало время прямо сказать англичанам, что мы  не  просим  от  них  больших
уступок, чем они предоставили Франции, и что, отказывая нам в этом, они,  по
существу, допускают в отношении нас дискриминацию. Сталин согласился.
   15 сентября 1947 г. я писал Криппсу: "Получил  Ваше  письмо  об  условиях
возобновления англо-советских  торговых  переговоров,  прерванных  несколько
времени тому назад. Следует считать плодом недоразумения утверждение в Вашем
письме, что якобы наши условия возобновления переговоров  означают  для  Вас
ведение их под какой-то  угрозой.  Достаточно  сказать,  что  в  свое  время
Британское  правительство  согласилось  в  принципе  пересмотреть  кредитное
Соглашение, не  усматривая  в  этом  никакой  угрозы  с  нашей  стороны  для
возобновления прерванных тогда торговых переговоров.
   Теперь, когда стоит вопрос о возобновлении дважды прерванных переговоров,
Советская сторона не требует больших уступок, чем те, что Великобритания уже
предоставила Франции в конце прошлого года при  пролонгации  долга  военного
времени. Ввиду такого положения упорное нежелание Британской  стороны  пойти
навстречу нашим обоснованным предложениям о пересмотре кредитного Соглашения
имеет характер дискриминации в отношении Советского Союза, с чем мы не можем
примириться".
   Таким образом, в моем ответе Криппсу, как говорится, все  точки  над  "i"
были поставлены. Осталось ждать реакции англичан.
   Через 20 дней, 6 октября  1947  г.,  поверенный  в  делах  Великобритании
Робертс попросил его принять. Робертс сказал, что  Вильсон  назначен  теперь
министром торговли, и шутя добавил, что "переговоры  в  Москве,  как  видно,
способствуют повышению  в  должности  и  не  исключено,  что,  если  стороны
достигнут согласия, г-н Вильсон сделается премьером". Затем Робертс  сказал,
что целью его визита, по указанию правительства, является изучение почвы для
возобновления переговоров.
   Я довольно жестко заявил,  что  единственной  базой  для  переговоров  мы
считаем наши предложения, на принятии которых мы настаиваем. "Кроме того,  -
добавил я, - теперь еще подлежит пересмотру вопрос о ценах, согласованных  с
г-ном Вильсоном, в связи с имевшими место с того времени изменениями  базиса
цен".
   Итак, визит Робертса был очередным зондажем. Теперь следовало ждать новых
предложений англичан. Важно  было  проявить  твердость  и  выдержку.  Однако
прошло полтора месяца, прежде чем 19 ноября 1947 г. посол  Петерсон  посетил
меня по просьбе Вильсона и заявил, что, если это удобно  для  меня,  Вильсон
хотел бы приехать в Москву на три-четыре дня, захватив  с  собой  пять-шесть
человек экспертов. Я ответил, что всегда рад встретиться с  г-ном  Вильсоном
для  обсуждения  торговых  переговоров,  однако,  поскольку  речь   идет   о
возобновлении прерванных переговоров,  я  доложу  Советскому  правительству,
после чего дам ответ.
   Рассказав об этом Сталину, я высказал и  свое  мнение  на  этот  счет,  с
которым он согласился. 21 ноября, пригласив Петерсона,  я  сказал,  что  мы,
конечно, рады принять г-на Вильсона и согласны на возобновление переговоров,
но мы не хотим, чтобы г-н Вильсон, приехав в Москву, снова вернулся в Лондон
без результатов. Чтобы поездка г-на Вильсона  в  Москву  была  успешной,  мы
хотим заранее знать, с чем  он  едет  сюда.  Затем  я  добавил,  что  теперь
переговоры не могут быть возобновлены с того  места,  на  котором  они  были
прерваны, и хотели бы знать  заранее,  что  нового  г-н  Вильсон  собирается
предложить.
   На этот раз англичанам потребовалось всего  восемь  дней,  чтобы  наконец
дать положительный ответ на наши предложения.
   Переговоры с Вильсоном возобновились 5 декабря 1947 г.
   Мы условились, что нам предстоит рассмотреть пять пунктов:

   1. Об изменении условий кредита, предоставленного по Соглашению 1941 г.
   2. О принятии Британским  правительством  обязательств  по  поставкам  из
Великобритании в СССР.
   3. О пересмотре цен.
   4. О балансировании взаимных поставок и объеме их.
   5.  Другие  вопросы,  вытекающие  из  того,  что   настоящие   переговоры
возобновились в декабре, то есть свыше четырех месяцев после их  прекращения
в июле месяце.

   Каждой нашей  беседе,  как  и  ранее,  предшествовала  совместная  работа
экспертов,  которые  согласовывали  детали,  редактировали  статьи   проекта
Соглашения.
   10 декабря 1947 г. состоялась наша последняя в этих переговорах беседа  с
Вильсоном. Если считать с начала переговоров (с 19 апреля 1947 г.), это была
наша 32-я беседа. Продолжалась она 3,5  часа.  Началась  в  2  часа  ночи  и
закончилась в половине шестого утра. Мы  заслушали  экспертов  по  отдельным
пунктам  Соглашения.  Обменялись  по  ним  мнениями.  Еще  раз  обстоятельно
обсудили цены на зерно и пришли к согласованному решению по  этому  вопросу.
Рассмотрели еще ряд вопросов, касающихся  Соглашения.  В  заключение  беседы
Вильсон сказал, что пришлет мне текст заявления,  которое  он  должен  будет
сделать в парламенте по результатам наших с ним переговоров. В этот же  день
Вильсон отбыл в Лондон.
   27 декабря 1947 г. подготовленный мной с Вильсоном протокол Соглашения по
торговым и финансовым  вопросам  между  Союзом  ССР  и  Великобританией  был
подписан мной как министром внешней торговли, а  с  английской  стороны  его
формально подписал посол Петерсон.
   Для нас основная выгода от Соглашения с Англией в 1947 г. была в том, что
существенно были изменены в нашу пользу  условия  кредита,  установленные  в
начале войны Соглашением 1941 г.: сроки оплаты 50% непогашенных к 1 мая 1947
г. ссуд переносились на последующие 15 лет; и основное -  процентная  ставка
по непогашенным на 1 мая 1947 г. ссудам и по  всем  дальнейшим  ссудам  была
снижена с 3% до 0,5% годовых. Помимо этого Соглашение 1947 г. устанавливало,
что в дальнейшем дебитовое сальдо по клирингу  (т.е.  превышение  британских
поставок над советскими) полностью покрывается за счет предоставляемого  нам
кредита.
   Выгоды, полученные нами от этих изменений условий кредита,  установленных
Соглашением 1941 г., составили 10,5 млн фунтов  стерлингов.  Кроме  того,  в
результате достигнутых в ходе переговоров 1947 г. соглашений о скидках с цен
на товары, поставленные по Соглашению 1941 г.,  а  также  об  урегулировании
претензий военного времени, были получены нами выгоды в общей сумме 47,8 млн
фунтов стерлингов. Таким образом, всего  в  результате  Соглашения  1947  г.
выигрыш советской стороны составил 58,3 млн фунтов стерлингов.
   Надо сказать,  что  в  последующем  Вильсон  старался  почти  каждый  год
побывать в Москве. В Англии он выступал в общем с позиций дружбы в отношении
Советского Союза. Он говорил, что Англия должна стать  мостом  между  США  и
СССР. Когда в 1961 г. мой сын Серго вернулся из Лондона  после  двухмесячной
работы на советской выставке, он  рассказал  мне,  что  Вильсон  уделил  ему
подчеркнуто большое внимание, приглашал на ланч в Палату общин, познакомил с
тогдашним лидером  лейбористской  партии  Гэйтскеллом  и  другими  "теневыми
министрами". Приезжая в Москву в качестве уже премьер-министра, он добивался
встреч со мной как старым  знакомым,  даже  приезжал  ко  мне  на  дачу.  Он
продолжал встречаться со мной, и когда я вышел  на  пенсию,  что  окружением
Брежнева уже не одобрялось. Он публично - в  теле-  и  газетных  интервью  -
называл меня своим учителем в деле ведения переговоров.
   Я всегда соглашался на встречи с Гарольдом  Вильсоном.  Делал  я  это  не
только из вежливости и из дружеских чувств к нему. Мне было интересно с  ним
беседовать: он много знал из того, что происходило не только в лейбористской
партии, но и у консерваторов, и в западных державах, и был со мной  искренен
в обсуждаемых вопросах. В ответ я высказывал ему  свою  оценку  и  правдивую
информацию об СССР, о нашей внешней и экономической политике.
   Судя по всему, Вильсон оставался довольным нашими встречами и беседами.
   24 января 1968 г. Вильсон в последний день своего визита в Москву устроил
завтрак в посольстве Великобритании, объявив о его начале в 13 часов. Однако
его переговоры с Косыгиным затянулись до 3 часов дня.
   Выступая на завтраке, Вильсон говорил с обычным английским юмором:  "Наши
переговоры, как и завтрак,  запоздали  по  следующей  причине:  г-н  Косыгин
думал, что премьер Великобритании не  умеет  вести  длительные  политические
споры, а я доказал, что умею, и поэтому мы  опоздали  на  завтрак.  В  таких
спорах,  -  сказал  Вильсон,  -  я  являюсь  учеником  г-на  Микояна,  здесь
присутствующего. 20 лет тому назад мы с ним вели  переговоры  и  успешно  их
закончили в 6 часов утра. Я его считаю своим учителем в ведении  переговоров
и считаю своим  достижением  то,  что  сегодня  переговоры  с  Косыгиным  мы
окончили вместо часу в 3 часа дня".

   Может быть, чтобы поднять свой престиж в Лондоне (до  того  как  он  стал
премьером, когда у власти еще были консерваторы), в Москве Вильсон добивался
встреч с Хрущевым, со мной как старым знакомым. Я несколько раз его принимал
в Москве, давал в честь его завтрак, вел беседы, принимал на даче, как я уже
сказал.
   Впоследствии,  когда  Вильсон  возвращался   в   Англию,   он,   конечно,
информировал английское правительство и общественность о встречах с Хрущевым
и со мной. Однажды он допустил при этом некоторые искажения.
   В статье о беседах со мной он написал, будто  от  меня  он  услышал,  что
Сталин плохо относился к русским. Я этого не мог говорить, ибо это  была  бы
неправда. Когда в следующий раз он был у меня, я спросил его: "Как можно это
вообще писать? Ведь этого не было и не  могло  быть".  Он,  не  ожидая  моей
прямой