ои  настойчивые
возражения, в июле 1948 г. все  же  провел  назначение  Крутикова,  даже  не
побеседовав с ним. Через семь месяцев  он  был  вынужден  освободить  его  с
переводом на меньшую работу.

   В 1949 г., в феврале месяце, после моего возвращения из Китая, когда я  9
дней  был  в  партизанском  штабе  Мао  Цзэдуна,  в  горах,  вел  ежедневные
переговоры с утра до поздней ночи в  присутствии  Лю  Шаоци,  Чжу  Дэ,  Чжоу
Эньлая, Жень Биши, Дэн Сяопина, я вылетел во Владивосток.  Вдруг  звонок  из
Москвы по ВЧ на квартиру начальника  Управления  МГБ  Гвишиани  (Сталин  сам
определил в Москве, чтобы в Хабаровске я ночевал на квартире Гоглидзе, а  во
Владивостоке - у Гвишиани, как  места,  наиболее  надежных  с  точки  зрения
безопасности: оба были руководителями госбезопасности).
   Позвонил Поскребышев: "Здесь сидят  все  члены  Политбюро,  передают  вам
привет, поздравляют с успешно проведенной работой в Китае. (Члены  Политбюро
собирались каждый день, читали мои шифровки, и Сталин посылал мне каждый раз
соответствующие указания.) Все ждут, когда вы приедете".
   Я сказал, что настолько устал, что решил ехать в Москву  из  Владивостока
поездом: хотелось выспаться, немножко почитать литературу, так как во  время
поездки лишен был этой возможности. В ответ на это Поскребышев передал,  что
Сталин  и  члены  Политбюро  считают,  что  такая  долгая  задержка  в  пути
нежелательна, и предлагают мне вылететь завтра  на  самолете.  Я  был  очень
огорчен этим решением. Но надо было его выполнять. Сказал только,  что  мною
уже намечено в Хабаровске краевое совещание  руководящих  работников  рыбной
промышленности Тихоокеанского бассейна, которое нельзя отменить, теперь  уже
поздно. Поэтому послезавтра проведу совещание в Хабаровске  и  на  следующий
день вылечу в Москву.
   Прибыл в  Москву.  Сталин,  видимо,  был  доволен  моей  поездкой,  много
расспрашивал. Я рассказывал о встречах, о личных впечатлениях, об обстановке
в Китае и т.д. После беседы Сталин несколько неожиданно, без всякой связи  с
темой разговора говорит: "Не думаешь ли ты, что настало  время,  когда  тебя
можно освободить от работы во Внешторге?" Когда я  согласился,  он  спросил:
"Кого ты предложишь вместо себя?" Я назвал кандидатуру Меньшикова. Это  было
принято, и 4 марта 1949 г. Меньшиков был назначен министром.
   Это неожиданное предложение Сталина я принял без всякой обиды,  поскольку
уже более 10 лет был наркомом и министром, аппарат Внешторга работал хорошо,
и работа без меня могла пойти без ущерба для дела. Наблюдение и  руководство
вопросами внешней торговли, по предложению Сталина, все же было оставлено за
мной как заместителем Председателя Совета Министров СССР.
   Но Меньшиков недолго пробыл министром.
   В конце лета 1951 г. вместе с женой мы отдыхали в Сухуми. Раз, иногда два
раза в неделю я заезжал к Сталину, который отдыхал в Новом Афоне. В  это  же
время в Мюссерах отдыхал Маленков, а в Сочи - Булганин.
   Как-то сидели у Сталина  за  ужином  все  названные  товарищи.  Были  еще
Поскребышев и Власик - начальник охраны. Как обычно, шла  беседа  на  разные
темы. Проходила она в спокойном, уравновешенном тоне, не так, как  иногда  -
остро, неприятно. Все шло хорошо. Около 4 часов утра подали на стол бананы.
   Надо сказать, что Сталин очень любил бананы.  После  войны  он  предложил
импортировать бананы для некоторых больших  городов  Советского  Союза.  Эта
задача была возложена на меня  как  министра  внешней  торговли.  Хотя  были
большие трудности по доставке небольших партий бананов,  особенно  в  зимних
условиях, в Москву, Ленинград,  Киев  и  другие  города,  но  доставка  была
налажена.
   За границей использовались соответствующие иностранные компании, особенно
шведские и австрийские. Все шло удачно, не было случаев  порчи  бананов  или
каких-либо  других  недоразумений  с  их  доставкой  и  хранением.   Бананы,
поступавшие к нам по импорту, отправлялись Сталину. Он к  ним  претензий  не
предъявлял. У меня в доме бананов не бывало.
   На стол подали крупные бананы, на вид хорошие,  но  зеленые,  видимо,  не
очень спелые. Сталин взял банан, попробовал и говорит мне: "Попробуй бананы,
скажи свое мнение о их качестве, нравятся они тебе или нет?" Я  взял  банан,
попробовал. На вкус он напоминал картошку, для  употребления  совершенно  не
годился.
   "Почему так?" - спрашивает он. Я ответил: "Трудно сказать, почему. Причин
здесь может быть много. Возможно, поступили  в  торговую  сеть  прежде,  чем
созрели окончательно, возможно, хранились неправильно или был нарушен  режим
перевозки. Скорее всего, неправильно  была  организована  доставка  бананов.
Отправлять через море их нужно недозрелыми, но все же не совсем незрелыми".
   Сталин тогда спрашивает: "Почему  мог  иметь  место  такой  случай?  Ведь
сколько лет мы получали бананы, никогда этого не было".  Я  ответил,  что  в
практической работе такой случай может быть из-за  недостаточного  контроля.
Этот случай нужно выяснить и в дальнейшем устранить причины его  повторения.
"Такое объяснение меня не убеждает, - сказал Сталин. - Почему же,  когда  ты
был министром, таких случаев не было, а когда министром стал Меньшиков,  это
случилось? Значит, министр работает  плохо".  Я  стал  защищать  Меньшикова:
"Товарищ Сталин, министр не может нести ответственность за каждую  отдельную
операцию. Для этого дела у него подобраны соответствующие люди, знающие свое
дело. Министр может быть в курсе крупных  операций  и  отвечать  за  них.  В
данном же случае нельзя Меньшикова обвинять. Это может с каждым случиться".
   Это Сталина опять не убедило. "Нет, - говорит он, - ты не прав. Меньшиков
отвечает за все". Я тогда сказал: "Давайте лучше хорошо проверим  это  дело,
найдем виновных". Я знал, что без поиска виновных он не успокоится. "Хорошо,
- согласился Сталин. - Организуй проверку  и  сообщи  результаты".  Разговор
проходил в нормальном тоне, спокойно.
   Мы разошлись. В 5 часов утра я был в Сухуми. Конечно, не  было  смысла  в
это время звонить в Москву и давать указание о  проверке.  Считая,  что  это
дело не экстренное, я решил поспать, а днем позвонить. Проснувшись около  12
часов, позвонил Власову в Москву (он был моим заместителем в Бюро Совмина по
торговле и пищевой промышленности) и поручил ему разобраться с этим  фактом.
Сказал, что прошу провести срочную объективную проверку всего дела, выяснить
причины недоброкачественности бананов и, установив виновников, наметить меры
к недопущению повторения таких  случаев.  Власов  мне  и  говорит:  "Анастас
Иванович, я уже знаю об этом деле. Мне звонил Берия, как только я пришел  на
работу. Я уже вызвал к себе работников Минвнешторга, которые имеют отношение
к этому делу. Выясним все обстоятельства дела, разберемся".
   Я был удивлен, почему Берия вмешался в это дело, откуда он знает об этом.
Решил позвонить самому Берия: "В чем дело, почему ты  занимаешься  проверкой
"бананового дела"?" Берия  отвечает:  "Я  не  хочу  этим  делом  заниматься,
поскольку никакого отношения к нему не имею, но Сталин мне позвонил около  6
часов утра и поручил строго-настрого  расследовать  это  дело.  Я,  конечно,
перепоручил его твоему заместителю, которому проще ознакомиться с вопросом".
Я рассказал, что Сталин  мне  поручил  проверку  этого  дела.  "Но  если  он
перепоручил его тебе, то ты им  и  занимайся  и  сообщи  Сталину  результаты
проверки. Я заниматься этим делом больше не буду". Действительно, я не  стал
звонить Сталину и не  спрашивал  Власова  о  результатах  проверки  -  решил
отстраниться от этого дела совсем.
   Через несколько дней у меня и у Маленкова кончался  отпуск  и  мы  должны
были возвратиться в Москву. Я позвонил Маленкову, сказал,  что  собираюсь  к
Сталину, не хочет ли он вместе со мной заехать к нему. Он согласился.
   Было около 2 часов дня. Сталин в это время пил чай. Я тоже сел  за  стол.
Сталин стал расхаживать  по  комнате  с  трубкой  во  рту.  Я  не  стал  ему
напоминать  о  "банановом  деле",  а  он  и  не  расспрашивал  меня.   Потом
неожиданно, обращаясь ко мне,  сказал:  "Видимо,  выдвижение  Меньшикова  на
должность министра было ошибкой - он  не  соответствует  своему  назначению,
работает плохо. Импорт бананов - небольшое дело, а он его организовал плохо,
и это показывает истинное лицо руководителя министерства. Лучше выдвинуть на
должность  министра  Кумыкина.  Приедешь  в   Москву,   подготовишь   проект
соответствующего решения, поговоришь с Кумыкиным и  Меньшиковым  и  пришлешь
мне этот проект". Я запротестовал: "Товарищ Сталин, я думаю, что это  пользы
делу не даст, а скорее вред принесет. Я очень хорошо знаю их обоих по долгой
совместной работе. Особенно долго, почти 25 лет, я работал  с  Кумыкиным.  Я
его высоко ценю как работника, уважаю как человека.  Это  -  принципиальный,
политически   подготовленный,   достойный   руководитель.   Он    силен    в
экономических, торговых переговорах. Очень себя хорошо держит, знает правила
международных  отношений.  В  этом  он  силен,  пожалуй,  сильнее   всех   в
министерстве. Но по части  руководства  оперативной  стороной  дела  внешней
торговли он слабее - у него нет такой подготовки. Он юрист  по  образованию.
Главное, в своей  работе  он  не  касался  оперативных  дел:  не  возглавлял
торговых объединений,  контор,  не  заключал  контрактов  и  т.д.  С  другой
стороны, Меньшиков, будучи несколько слабее Кумыкина  в  части  политической
подготовки, компетентнее в области торговых договоров. Он сильнее Кумыкина в
торговых операциях, потому что  окончил  Институт  внешней  торговли,  имеет
специальное образование, работал в торгпредстве в Англии, возглавлял крупное
объединение по торговле лесом "Экспортлес",  работал  в  ЮНРРА  по  оказанию
помощи народам после  войны  -  успешно  работал  на  всех  этих  местах.  В
Министерстве внешней торговли  он  хорошо  работал  моим  заместителем.  Как
Кумыкин, так и Меньшиков  пользуются  большим  авторитетом  в  министерстве.
Наконец,  Меньшиков  хорошо  знает  английский  язык  и   не   нуждается   в
переводчиках при деловых встречах. Кумыкин же знает французский язык,  и  не
так хорошо, как Меньшиков английский. Кроме того, - добавил я, - сейчас  они
друг  друга  дополняют,  Меньшиков  как  министр,  Кумыкин  как  его  первый
заместитель. Неудобно менять их местами, делать Меньшикова  заместителем,  а
Кумыкина министром. Не поймут этого. Я считаю, что ничего делать не надо".
   Сталина не  удовлетворили  мои  доводы.  Он  стал  угрюмым,  но  меня  не
прерывал. Потом сказал: "Ты не прав, просто упорствуешь".  Я  говорю:  "Нет,
товарищ Сталин, это соответствует действительности". Тогда Сталин  обратился
к Маленкову: "Вы приедете в  Москву,  подготовьте  такой  проект  решения  -
назначить Кумыкина  министром  внешней  торговли  с  освобождением  от  этой
должности Меньшикова".
   Я не стал больше вмешиваться в это дело. Маленков тут  же  взял  бумажку,
записал это поручение Сталина (хотя в  этом  не  было  никакого  смысла,  но
Маленков любил записывать). Прилетев в Москву, он  сразу  же  мне  позвонил:
"Вызови Меньшикова и Кумыкина, поговори с ними и  подготовь  проект  решения
для товарища Сталина". Я удивился: "Зачем? Сталин хотел  это  дело  поручить
мне, но, видя, что я не согласен с ним, поручил его тебе. Ты и выполняй  его
указание. А мне нечего в это дело впутываться". Маленков  стал  уговаривать,
что я лучше знаю этих товарищей и само дело и найду с ними общий язык.
   Нехотя я согласился. Сначала я  вызвал  Кумыкина:  "ЦК  партии  недоволен
работой товарища Меньшикова, считает, что он не справляется с  обязанностями
министра. ЦК высокого мнения о ваших способностях, опыте. Я  имею  поручение
ЦК передать  вам  предложение  о  том,  чтобы  вы  стали  министром  внешней
торговли. Я считаю, что вы с этим делом  справитесь  и  возражений  с  вашей
стороны не будет".
   Кумыкин побледнел, изменился в лице. Я был просто  поражен  этим.  Почему
такое действие произвело  мое  предложение?  Дрожащим  голосом  он  ответил:
"Анастас Иванович, не  делайте  этого,  помогите  мне  избавиться  от  этого
назначения, я не могу быть министром, не хочу,  я  хочу  работать  так,  как
сейчас работаю". У него на глазах даже слезы появились. Я стал его убеждать:
"Не понимаю, почему вы возражаете? Сталин этого хочет, он полностью доверяет
вам, высокого мнения о вас. Он предложил вашу кандидатуру вместо Меньшикова.
Вы имеете достаточный опыт, большие знания. Кроме того,  -  сказал  я,  -  в
министерстве вы пользуетесь большим влиянием, да и я вам помогу".
   Он еще больше разволновался,  просто  заплакал:  "Не  делайте  этого,  не
губите меня". Я стал его успокаивать, сказал, что поддержку ЦК он  имеет,  я
ведаю внешней торговлей и обещаю свою поддержку  и  помощью,  и  советом,  и
делом. В общем, полчаса потребовалось, чтобы успокоить его. В  конце  концов
договорились, что он не будет возражать.
   Потом я  вызвал  Меньшикова.  Сказал  ему  следующее:  "Я  знаю,  что  вы
стараетесь сделать все возможное, чтобы руководить министерством хорошо.  Но
все-таки  в  ЦК  сложилось  мнение,  что  вы  не   вполне   справляетесь   с
обязанностями министра. В особенности это мнение усилилось в связи с  фактом
недоброкачественности бананов. По всему видно, что вы не  крепко  руководите
министерством, передоверяете оперативную работу  председателям  объединений,
не контролируете, не вникаете в детали. Ввиду этого в ЦК есть мнение,  чтобы
вас освободить от этого поста, а министром сделать  Кумыкина.  Я  думаю,  вы
правильно поймете это и воспримете как коммунист. Потом  поговорим  о  вашей
дальнейшей  работе.  Работа  будет  вам  дана  в   соответствии   с   вашими
способностями. Я прошу пока это  не  передавать  никому,  пока  не  получите
выписку из решения ЦК". Меньшиков - выдержанный,  спокойный  человек,  понял
все прекрасно, принял как должное и согласился.
   Я подготовил проект решения, показал Маленкову - тот замечаний не сделал.
Послали на юг Сталину, который и подписал сразу же постановление.  Так  с  6
ноября 1951 г. Кумыкин стал министром внешней торговли.  Он  пробыл  в  этой
должности 1 год и 4 месяца, до  слияния  министерств  внешней  и  внутренней
торговли и назначения меня опять  министром.  (Слияние  это  было  ошибочной
мерой, принятой после смерти Сталина в ходе  "волны  слияний",  предпринятой
Маленковым, Берия и Хрущевым.) А дать Меньшикову ответственную работу Сталин
не разрешил. Боясь за  судьбу  Меньшикова,  ибо  Берия  мог  опять  получить
"поручение"  Сталина,  я  отправил  его  начальником  таможни  на  Амур,  на
китайскую границу. После смерти Сталина он стал послом в Индии, затем в США.

   Сталин очень любил смотреть кинокартины,  особенно  трофейные.  Их  тогда
было  много.  Как-то  Большаков,  бывший  тогда  министром   кинематографии,
предложил показать картину английского производства. Название ее  не  помню,
но   сюжет   запомнил   хорошо.   В    этой    картине    один    моряк    -
полубандит-полупатриот, преданный королеве,  берется  организовать  поход  в
Индию и другие страны, обещая привезти для королевы золото, алмазы. И вот он
усиленно набирает команду таких же бандитов. Среди них было 9 или 10 близких
соратников, с которыми он совершил этот поход и возвратился с  богатством  в
Лондон. Но он не захотел делить славу со своими соратниками и решил  с  ними
расправиться.  У  него  в  несгораемом  шкафу  стояли   фигурки   всех   его
сотоварищей. И если ему удавалось уничтожить кого-то  из  них,  он  доставал
соответствующую фигурку и выбрасывал ее. Так он по  очереди  расправился  со
всеми своими соратниками и все фигурки выбросил.
   Это была  ужасная  картина!  Такое  поведение  даже  в  бандитском  мире,
наверное, считалось бы аморальным. В этом  мире  ведь  своя  мораль  есть  -
товарища своего не выдавай и т.д. А здесь отсутствие даже бандитской морали,
не говоря уже о человеческой. А Сталин восхищался: "Молодец, как он  здорово
это сделал!" Эту картину он три или  четыре  раза  смотрел.  На  второй  или
третий раз после показа этой картины, когда нас Сталин вызвал к себе, я стал
говорить, что это  бесчеловечная  картина  и  т.д.,  конечно,  не  в  прямой
полемике со Сталиным, а с другими. Мы говорили между собой и удивлялись, как
Сталин может восхищаться таким фильмом. По существу  же,  здесь  он  находил
некоторое оправдание тому, что он  делал  сам  в  1937-1938  гг.  -  так  я,
конечно, думаю. И это у меня вызывало еще большее возмущение.
   Видимо, этим же объясняется восхищение Сталина личностью Ивана  Грозного,
особенно его деятельностью, когда он в интересах создания  единого  русского
государства убивал бояр самым зверским  методом,  не  считаясь  ни  с  какой
моралью,  за  что  русские  историки  еще  при  царском  режиме   критически
относились к нему. Сталин же говорил, что Иван Грозный еще мало  убил  бояр,
что их надо было всех убить, тогда он смог бы раньше  создать  действительно
единое крепкое русское государство. Он оправдывал и многоженство Ивана IV: у
жен-де было большое приданое, которое Иван  Грозный  направлял  на  создание
армии. Как-то Сталин сказал, что Иван Грозный был женат  в  действительности
не на черкешенке, а  на  грузинке,  потому  что  в  старой  России  грузинок
называли черкешенками.
   Видимо, этими же  мотивами  можно  объяснить  оценку  Сталиным  некоторых
действий Гитлера, хотя это было еще до развертывания репрессий.  Так,  когда
Гитлер, стремясь укрепить свою власть, послал  своих  соратников  в  казармы
штурмовиков и учинил  там  расправу  на  месте  без  суда  и  следствия  над
верхушкой левых штурмовиков - Ремом и другими,  это  поразительное  зверство
вызвало всеобщее возмущение. И я  был  поражен,  когда  Сталин,  возвращаясь
несколько раз  к  этому  факту,  восхищался  смелостью,  упорством  Гитлера,
который пошел на такую меру, чтобы укрепить свою власть. "Вот  молодец,  вот
здорово, - говорил Сталин. - Это надо уметь!" На меня это произвело  ужасное
впечатление. Это же бандитская шайка, которая  по-бандитски  друг  с  другом
расправляется! Чем же она может вызвать восхищение?

   В 1948 г., когда Сталин отдыхал в Мюссерах, я приехал  к  нему  вместе  с
Молотовым. Был и Поскребышев, который редко сидел за обеденным столом, но  в
этот раз он присутствовал. Видимо, это присутствие было заранее  согласовано
со  Сталиным  и  сделано  с  определенной  целью,  как  я  потом  догадался.
Происходила обычная для такого случая нормальная беседа. Я  сидел  рядом  со
Сталиным, но за углом стола. Поскребышев сидел на другой  стороне  стола,  с
краю, Молотов - напротив меня.
   Вдруг в середине ужина Поскребышев встал  с  места  и  говорит:  "Товарищ
Сталин,  пока  вы  отдыхаете  здесь  на  юге,  Молотов  и  Микоян  в  Москве
подготовили заговор против вас".
   Это было настолько неожиданно, что с  криком:  "Ах  ты,  мерзавец!"  -  я
схватил свой стул и замахнулся на него. Сталин  остановил  меня  за  руку  и
сказал: "Зачем ты так кричишь,  ты  же  у  меня  в  гостях".  Я  возмутился:
"Невозможно же слушать подобное, ничего такого не было и не могло быть!" Еле
успокоившись, сел на место. Все были наэлектризованы. Молотов  побелел,  как
бумага, но, не сказав  ни  слова,  сидел  как  статуя.  А  Сталин  продолжал
говорить спокойно, без возмущения: "Раз так - не обращай на него  внимания".
Видимо, все это было заранее обговорено между Сталиным и  Поскребышевым.  До
этого подобных случаев не было.
   Сталин постепенно перевел разговор  на  другую  тему.  Но  этот  инцидент
произвел на нас такое  впечатление,  что  посещение  наше  оказалось  короче
обычного, и мы вскоре уехали.
   Видимо, у Сталина зародились какие-то подозрения, и  я  допускаю,  что  в
возникновении их содействовал Поскребышев. И вовсе не потому,  что  он  имел
что-то против Молотова и меня.  Обычно  один  на  один  со  мной  он  всегда
объяс