от переговоров пал на американцев.
   Позже, размышляя над этим фактом, я все думал: откуда  же  Сталин  узнал,
что был послан такой документ, раз его не доложили?
   В то время был порядок, при котором МИД посылал в ЦК по одному экземпляру
тех  шифровок,  которые  рассылались  членам  Политбюро.  В  данном   случае
Лозовский не посылал копии в ЦК или она до Сталина  не  дошла  (может  быть,
Поскребышев не показал, не считая этот  документ  особо  важным).  И  Сталин
узнал это из шифровки  нашего  посла  в  Вашингтоне,  который  сообщал,  что
Госдепартамент отклонил наше предложение по  переговорам.  В  связи  с  этой
телеграммой Сталин поинтересовался, какие же это были предложения.
   Это было в 1946 г. Конечно, налицо была ошибка со стороны Лозовского.  Но
до 1949 г. Сталин ни разу не вспоминал о ней, и мне  не  напоминал.  Вообще,
вопрос казался исчерпанным как с точки зрения фактической стороны дела,  так
и с точки зрения поведения Лозовского. Но Сталин, видимо, сохранил в  памяти
этот эпизод специально на  всякий  случай,  когда  потребуется.  Вообще,  за
последнее время память у Сталина ослабла, но то,  что  ему  нужно  было,  он
помнил хорошо. При расправе с Лозовским этот эпизод был использован.
   В 1952 г. на Пленуме ЦК после XIX съезда партии он опять "вспомнил"  этот
вопрос и выдвинул против меня обвинение, что в "сговоре с Лозовским"  послал
ответ американцам  с  уступками  против  тех  позиций,  которые  были  ранее
согласованы, и тем нанес ущерб интересам страны. Лозовский  к  тому  времени
был расстрелян как "враг народа". Сталин, конечно, не  сказал,  что  ко  мне
претензий тогда не имел и что эти "уступки" американцы не приняли, создав на
Пленуме ложное впечатление обо всей ситуации.  Переписка  по  этому  вопросу
сохранилась.

   После войны как Москва, так и Лондон были заинтересованы в  возобновлении
англо-советской  торговли  в  новых,  мирных  условиях.   Нас   интересовало
английское оборудование, англичан - пшеница, лес и различное  сырье.  Однако
положение сторон с точки зрения платежного баланса было не  равное.  Дело  в
том, что по Соглашению между СССР и Англией от 16 августа 1941 г. о взаимных
поставках,  кредите  и  порядке  платежей  мы  были  обязаны  сумму   каждой
получаемой в счет кредита ссуды погашать пятью равными годовыми взносами.
   Надо сказать, что 3% годовых в  начале  войны  было  нормальным  условием
получения кредита, да и выбора у нас не  было.  По  окончании  войны,  когда
образовалась значительная сумма нашей задолженности, эти условия  стали  для
нас обременительными. К тому же,  будучи  нашим  союзником  в  войне  против
общего врага, Англия понесла несравненно меньший ущерб.  Мы  добились  того,
что англичане с сентября 1946 г. новые  ссуды  стали  предоставлять  нам  из
расчета 2% годовых.
   По моему поручению торгпред Кленцов в Лондоне вел переговоры с  министром
торговли Стаффордом Криппсом. Он должен был выяснить настроения  англичан  в
отношении торговли с нами. 19 февраля 1947  г.  я  получил  личное  послание
Криппса, с которым мы в августе 1941 г. подписали  упомянутое  соглашение  о
взаимных поставках, кредите и порядке платежей. В этом послании  сообщалось:
"Вы, несомненно, уже знаете от г-на  Кленцова  о  моем  разговоре  с  ним  8
января, когда я, в связи с его скорым возвращением в Москву, выразил мнение,
что если бы г-н Маркуанд поехал в Москву в то же  время,  то  это  могло  бы
ускорить переговоры  относительно  торговли  между  нашими  двумя  странами.
Несколько дней спустя сэр Морис Петерсон  (посол  Англии  в  СССР.  -  Ред.)
официально сделал Вам такое предложение, но до сего времени мне  неизвестно,
будете ли Вы согласны вести эти переговоры в близком будущем".
   Я действительно не торопился с  ответом  на  предложение  Петерсона.  Еще
когда Кленцов сообщил мне о беседе с Криппсом, я сразу же решил не  спешить:
вопрос был чрезвычайно важным, и его надо было всесторонне обдумать.  Помимо
неравного положения с точки зрения платежного баланса, о чем я уже  говорил,
мы просто тогда не  имели  достаточного  количества  товаров  для  экспорта.
Валюты у нас также не было.
   Далее Криппс писал: "Если мы хотим достичь чего-либо существенного в этом
году, нам нельзя терять времени. Поэтому я надеюсь, что Вы найдете возможным
сообщить нам в самом ближайшем  будущем  о  Вашей  готовности  принять  г-на
Маркуанда, которому я специально поручил вопрос развития нормальных торговых
отношений между СССР и Соединенным королевством".
   Несмотря на настойчивость, проявленную Криппсом, я не спешил  с  ответом,
рассказав, конечно, о его предложении Сталину. В Москве ожидалось проведение
в марте 1947 г. сессии Совета министров иностранных  дел,  куда  должен  был
приехать министр иностранных дел Англии Бевин,  который  в  переговорах  мог
высказать соображения и по вопросу англо-советской торговли, а их  следовало
учесть при ответе Криппсу.
   Случилось так, что до беседы с  Бевином,  министр  лесной  промышленности
Орлов в разговоре со Сталиным сказал, что может дать  стране  много  валюты,
столь необходимой тогда, при условии механизации  лесозаготовок.  Для  этого
нужно проложить к лесосекам железные дороги, купив за границей  узкоколейные
рельсы и паровозы. В результате  мы  сможем  заготовить  и  вывезти  большое
количество лесоматериалов  и  получить  за  них  валюту.  Сталину  эта  идея
понравилась.
   Затею с рельсами и паровозами я с самого начала считал  несерьезной,  так
как, чтобы проложить железнодорожную колею, нужно  строить  насыпь,  ровнять
местность и т.д. Лесозаготовки осуществлялись в отдаленных,  малонаселенных,
труднодоступных местах и, кроме  того,  у  нас  просто  не  было  для  этого
средств. Тогда, после разрушительной войны, мы были еще очень бедны.
   Я сказал Сталину, что в принципе идея правильная, но Орлов  не  учитывает
всех  трудностей  и  больших  капиталовложений,  необходимых  для  постройки
железных дорог в  лесных  и  болотистых  местах.  Однако  Сталин  поверил  в
реальность предложения Орлова. Продолжать с ним спор было бесполезно.  Когда
он 24 марта 1947 г. встретился с Бевином,  то  сказал  ему,  что  мы  готовы
поставлять  Великобритании  лесоматериалы,   а   от   нее   хотим   получить
оборудование для лесной промышленности, а также узкоколейные железнодорожные
рельсы и паровозы.
   На следующий день после беседы Сталина с Бевином, 25 марта 1947 г., посол
Великобритании Петерсон написал мне, что "Бевин весьма желает, чтобы  вопрос
об англо-советской торговле был обсужден между нашими обоими правительствами
с возможно наименьшей задержкой".
   Обсудив вопрос со Сталиным, я сообщил Петерсону, что, "придерживаясь этой
точки  зрения,  Министерство   внешней   торговли   СССР   согласно   начать
переговоры".
   У меня была практика: перед началом любых переговоров созывать  совещание
с 5-6, а иногда и с 10-12 знающими вопрос работниками, чтобы  посоветоваться
с ними и уже  после  этого  окончательно  определить  тактику  поведения  на
предстоящих  переговорах.  На  одном  из  таких  совещаний   работники   НИИ
конъюнктуры МВТ Солодкин и Май на мой вопрос, есть  ли  возможность  снизить
наши платежи, сказали, что Англия  снизила  французам  платежи  по  военному
кредиту с 3% до 0,5% годовых. Что, если бы и нам поставить англичанам  такие
условия? Для меня это  было  совершенно  неожиданным:  я  не  знал  об  этом
прецеденте. Когда я услышал эту мысль, то сразу понял ее возможности  и  был
очень  обрадован.  Даже  переспросил,  правильно  ли  их  понял.   Они   все
подтвердили. У меня сразу возникла мысль, что, если исходить из того, что во
Второй мировой войне мы пострадали и сыграли роль в победе неизмеримо больше
французов, такое наше предложение было  бы  справедливым  и  заслуживало  бы
самого серьезного внимания.
   Я  сразу  же  доложил  об  этом  Сталину  в  присутствии  узкого  состава
Политбюро. Сталин к моему сообщению отнесся скептически. "Мы сами  подписали
с англичанами соглашение о 3% годовых, - сказал он. -  Как  можно  от  этого
отказаться? Ничего у тебя из этого не выйдет. Даже не следует ставить  этого
вопроса". Я продолжал настаивать. Сталин не отступил от своего мнения. Тогда
я попросил его разрешить мне, под мою ответственность, поставить этот вопрос
на переговорах с англичанами. "В худшем  случае  нам  откажут,  но  ведь  мы
ничего от этого не потеряем", - аргументировал я. Сталин не стал возражать.
   На переговоры в Москву в апреле 1947 г. должен был приехать секретарь  по
заморской торговле Англии Гарольд Вильсон, которого  до  этого  я  не  знал.
Вильсон был моложе меня на двадцать с лишним лет.
   19 апреля 1947 г. посол Петерсон представил мне Вильсона, который тут  же
вручил  мне   письмо   Криппса,   заканчивающееся   фразой:   "С   приятными
воспоминаниями я шлю  Вам  наилучшие  пожелания  и  весьма  надеюсь,  что  в
недалеком будущем мы будем иметь  удовольствие  принимать  Вас  у  себя  как
нашего гостя. Искренне Ваш. Стаффорд Криппс". Прочитав  письмо,  я  невольно
вспомнил наши с ним переговоры в  1941  г.,  в  самом  начале  войны,  когда
Криппсом была занята весьма жесткая позиция в вопросе о  предоставлении  нам
помощи против общего врага.
   Вильсона сопровождала личный секретарь мисс Марсиа Лейн. Она сопровождала
его и во всех других поездках в Москву, когда я его  впоследствии  принимал.
Умная, деловая женщина.
   Вильсон был хорошо расположен к нам. С ним приятно было беседовать и даже
спорить. Правда, тогда у него было еще маловато опыта, зато много энергии  и
молодого задора. Мы с ним вели длительные  дискуссии,  которые  продолжались
иногда далеко за полночь. Забегая вперед, скажу, что мы  с  ним  провели  32
беседы. В итоге удалось добиться больших уступок со стороны  Англии  в  нашу
пользу.
   Поскольку пересмотр условий погашения кредита  являлся  для  нас  в  этих
переговорах основным вопросом, я на первой  же  деловой  встрече  сказал  об
этом.
   Обменявшись вначале мнениями о  списках  товаров,  подлежащих  импорту  и
экспорту, я заявил:  "Для  того  чтобы  по-настоящему  широко  развернуть  в
ближайшие  годы  англо-советскую  торговлю  на  основе  наличных   платежей,
необходимо,  чтобы  условия  кредита,  полученного   Советским   Союзом   от
Великобритании в военное время, являющиеся для  нас  обременительными,  были
облегчены. Мы это мыслили достигнуть путем пролонгации срока кредита  на  15
лет с момента подписания нового соглашения, с началом погашения с четвертого
года, из 0,5% годовых, двенадцатью равными  ежегодными  взносами,  причем  в
кредит включить остатки той суммы, оплата которой предусмотрена наличными".
   Для Вильсона такая постановка вопроса была полнейшей  неожиданностью,  он
даже попросил меня повторить сказанное, что  я,  конечно,  и  сделал.  После
этого Вильсон заявил: "Поскольку вопрос о кредите  не  входит  в  полномочия
делегации, я смогу обсуждать этот  вопрос  только  завтра  или  послезавтра,
получив от Британского правительства инструкции".
   Через день Вильсон заявил, что Британское  правительство  "придерживается
того мнения, что если у Советского правительства  имеется  намерение  внести
изменения в указанное выше Соглашение 1941 г., то оно  должно  поднять  этот
вопрос надлежащим  путем,  а  именно  через  дипломатические  каналы,  а  не
выдвигать его по случаю ведения торговых переговоров".
   Выслушав Вильсона, я возразил: "Мы  считаем,  что  вопрос  о  пролонгации
кредита военного времени тесно связан с вопросами товарооборота.  Изложенное
мной по этому поводу предложение сделано от имени Советского  правительства,
следовательно,  это  официальное  предложение  Советского  правительства   о
пересмотре кредита военного времени. Какими каналами ставить этот  вопрос  -
имеет второстепенное значение".
   Вильсон ответил, что полностью понимает, что я сказал, но Англия  хотя  и
хотела бы "получить лес, зерно из Советского Союза и предложить  ему  взамен
свои товары, однако  она  не  могла  бы  вступить  в  обсуждение  вопроса  о
пересмотре Соглашения о кредите  на  базе,  которая  повлекла  бы  за  собой
большие финансовые жертвы для Великобритании".
   Сознательно идя на обострение беседы, я заявил, что "надо подумать, имеет
ли смысл  обсуждать  количества  товаров  при  таком  отношении  Британского
правительства к вопросу о пролонгации кредита военного  времени".  При  этом
подчеркнул жертвы и лишения, обрушившиеся  на  нашу  страну,  а  также  роль
Советского Союза в общей победе.
   Я отметил также, что "наша задолженность по этому кредиту является долгом
военного времени.  Долги  такого  рода,  как  известно,  регулируются  между
многими  странами  на  основе  новой  договоренности.  Мы  также  хотим  это
сделать". Пример с Францией я  сознательно  не  привел,  приберегая  его  на
другой раз.  "Поскольку  Британское  правительство  считает,  что  вопрос  о
пролонгации кредита должен быть поставлен через дипломатические  каналы,  мы
это сделаем, - сказал я. - Что же касается очередного платежа  по  погашению
кредита и процентов в  сумме  3442  тыс.  фунтов  стерлингов,  то  Советское
правительство дало указание Госбанку полностью  уплатить  сегодня  указанную
сумму золотом. Однако  Советское  правительство  считает,  что  этот  платеж
должен быть последним платежом, производимым на условиях  Соглашения  от  16
августа 1941 г."
   Стало ясно, что переговоры дальше будут трудными.  Итоги  шести  бесед  с
Вильсоном, проведенных за 19 дней, в общем-то меня удовлетворяли.  Вопрос  о
пересмотре  условий  кредита  военного  времени  был  мною  поставлен,   что
называется, ребром. Англичане согласились на  пересмотр,  хотя  и  выдвинули
свои условия обсуждения этого вопроса. Это уже само по  себе  было  неплохим
началом.
   Каждая моя беседа  с  Вильсоном  подробно  записывалась  моим  помощником
Смоляниченко и рассылалась для ознакомления Сталину  и  пяти  членам  узкого
состава  Политбюро.  Кроме  того,  я  о  каждой  беседе  с  Вильсоном  лично
рассказывал Сталину, поскольку ежедневно с ним  встречался.  Он  по-прежнему
продолжал сомневаться в возможности уменьшить процент погашения  кредита  по
задолженности военных лет,  но  все  же  поручил  Молотову  поставить  перед
англичанами вопрос о пересмотре условий погашения кредита  военного  времени
по дипломатической линии.
   10 мая 1947 г. министр иностранных дел Молотов направил английскому послу
Петерсону соответствующее послание.
   В послании использовался мой  аргумент  о  том,  что  "изменение  условий
расчетов по Соглашению от  16  августа  1941  г.  представляется  тем  более
необходимым, что ущерб, причиненный Советскому  Союзу  немецкой  оккупацией,
оказался несравненно большим, чем это можно было предполагать при заключении
этого Соглашения".
   Готовясь к продолжению бесед с Вильсоном, я  решил  по-прежнему  занимать
жесткую позицию, исходя при этом из того,  что  англичане  заинтересованы  в
наших поставках,  а  наши  требования  в  части  изменения  условий  кредита
справедливы и основаны на французском прецеденте.
   Переговоры возобновились 21 июня 1947 г. Вильсон начал с того, что заявил
о предоставленных  ему  полномочиях  на  ведение  переговоров  об  изменении
условий Соглашения  1941  г.  При  этом  он  подчеркнул,  что  "Министерство
финансов Великобритании предоставило ему эти  полномочия,  дав  определенное
указание, чтобы изменения условий кредита  были  оправданы  с  точки  зрения
интересов Великобритании. Как только Британская сторона узнает,  на  сколько
Советская сторона увеличивает объем своих поставок в Великобританию, она  на
базе этих новых предложений сделает  свои  предложения".  При  этом  Вильсон
подчеркнул: "Чем больше будет увеличен объем советских поставок,  тем  будет
более возможным для Британской стороны пойти навстречу Советской  стороне  в
финансовом вопросе".
   На это я резко заявил, что это условие для  нас  неприемлемо,  что  новая
просьба англичан о поставках зерна нового  урожая  пока  не  может  получить
определенного ответа, так как "рано делать какие-либо определенные выводы  в
отношении урожая". Вильсон вынужден был согласиться со мной.
   25 июня я сказал Вильсону, что урожай в этом  году  будет  хороший,  и  в
Великобританию мы сможем поставить из нового урожая 500 тыс.  т  зерна  всех
видов, включая пшеницу. Эта цифра, однако, не вызвала энтузиазма у Вильсона.
Вильсон сделал заявление  о  предложении  Британской  стороны  об  изменении
условий Соглашения 1941 г. и вручил мне письменный текст этого заявления.  Я
сказал, что могу дать ответ на это  заявление  после  того,  как  оно  будет
изучено.
   30  июня  Вильсон  попросил  встретиться  со  мной  без  участия   членов
делегации, чтобы "высказать кое-какие соображения,  которые  он  не  мог  бы
осветить на пленарном заседании, носящем более формальный характер".
   Что же, как оказалось, хотел заявить Вильсон?
   Во-первых, то, что он лично "весьма заинтересован в успешном  продвижении
торговых переговоров", что  он  прибыл  в  Москву  с  полномочиями  обсудить
финансовые вопросы, что явилось "главной его победой", но он боится, что его
правительство не позволит ему заключить финансовое соглашение, если не будет
советских предложений о крупных поставках из СССР  в  Великобританию.  Затем
Вильсон спросил, является ли цифра 500  тыс.  т  зерна  из  урожая  1947  г.
"абсолютным максимумом", и если да, то его, очевидно, отзовут из Москвы.
   На это я сказал, что мое личное мнение - 500 тыс. т зерна из урожая  1947
г. является максимальным. Что же касается предложений Вильсона  по  кредиту,
то рассматриваю их как "недостаточные, так как согласно  им  срок  погашения
кредита пролонгируется лишь в отношении только части кредита, а в  отношении
остальной, большей части кредита,  погашение  которой  падает  на  ближайшие
годы, срок остается неизменным".
   В ответ на  это  Вильсон  сказал,  что  он  подождет  решения  Советского
правительства о его предложениях, сделанных на беседе 28  июня  1947  г.,  и
надеется,  что  мое  личное  мнение  "не  будет   превалировать",   добавив:
"Получается, что он (Вильсон) борется со своим правительством за  заключение
соглашения, а позиция г-на Микояна противоположная".
   О ситуации, сложившейся на переговорах, я доложил  Сталину.  Сказал,  что
пока можно настаивать на поставку в  Великобританию  500  тыс.  тонн  хлеба.
Сталин не возражал.
   3  июля  1947  г.  я  сообщил  Вильсону,  что   Советское   правительство
подтвердило возможность поставки в Великобританию 500 тыс.  т  хлеба  урожая
1947 г. В ответ Вильсон заявил,  что  он  должен  передать  об  этом  своему
правительству. Поэтому переговоры должны прерваться, и он начнет хлопотать о
возвращении домой.
   Уходя, Вильсон попросил разрешения нанести мне прощальный визит, так  как
он  не  желает,  чтобы  разрыв  переговоров  мог  повлиять  на  наши  личные
отношения. Я с этим, конечно, согласился, в то же время не веря в  заявление
Вильсона о его намерении прервать переговоры. Я исходил не только  из  того,
что Англия, пожалуй, не меньше нас заинтересована в них, но и из  того,  что
сам Вильсон хорошо к нам расположен и - главное! - успех  его  миссии  важен
для него лично.
   В  своих  предположениях  я  не  ошибся.  На  следующий  день   поступило
пространное письмо Вильсона, в котором он повторял  все,  уже  им  сказанные
положения о позиции Великобритании по рассматриваемым нами вопросам. В конце
письма он указывал, что, насколько он понял  вчера,  я  не  заинтересован  в
дальнейших переговорах.
   Письмо  Вильсона  сразу  же  было  доложено  мной  Сталину.  Я  предложил
увеличить для Англии количество зерна из урожая 1947 г. до 1 млн  т.  Сталин
согласился.
   5 июля по моей инициативе состоялась следующая  встреча  с  Вильсоном.  Я
сказал, что, получив его письмо от 4 июля с  изложением  позиций  британской
д