льственно угонялись в страны,  захватывавшие
Армению. А сколько десятков и сотен тысяч армян были вынуждены в те  времена
убегать из родных мест в чужие  края,  чтобы  спасти  свою  жизнь!  Западные
армяне - первыми в истории -  стали  жертвой  беспрецедентного  геноцида  со
стороны Турции в апреле 1915 г.
   Вот почему Советская Армения, установив тесную связь с Советской Россией,
решила вопрос своей жизни и смерти. Каждый допропорядочный армянин понимает,
что гарантией физического существования армянского народа  и  сохранения  им
своей национальной государственности является неразрывная связь с Россией. И
не случайно, когда в годы Гражданской войны Армения оказалась отрезанной  от
Советской России, многие армяне самоотверженно  сражались  в  рядах  Красной
Армии. Советская республика, пройдя через  тяжелейшие  испытания,  выстояла.
Таков был главный итог пройденного пути. Наступила уже не передышка, а целая
историческая полоса мирного развития.
   Новый период выдвигал и совершенно новые задачи в  области  внутренней  и
внешней политики партии и  государства.  Определяющими  становились  вопросы
хозяйственного строительства, создания экономического фундамента социализма.
Надо было разработать пути восстановления сельского хозяйства. Здесь главное
- в изменении отношения рабочего класса к  крестьянству.  Эти  вопросы  были
предметом обсуждения VIII  съезда  Советов,  делегатом  которого  я  был  от
Нижегородской губернии.
   Съезд открылся 22 декабря 1920 г. Душой съезда  был  Ленин.  Отношение  к
Ленину делегатов - а большинство из них видело Ленина впервые, ибо многие до
этого находились в подполье, на  окраинах,  -  было  исключительно  хорошим.
Открыто проявлялась искренняя любовь к нему, уверенность, что все, сказанное
им, - истинная правда.
   Еще до начала VIII съезда мы узнали, что в  ЦК  партии  и  в  центральных
профсоюзных кругах идет дискуссия и ожесточенная борьба разных точек зрения.
Выступая на коммунистической фракции V Всероссийской конференции профсоюзов,
Троцкий, говоря о кризисе профсоюзов, бросил крылатую фразу о  необходимости
"перетряхнуть профсоюзы",  требовал  их  "огосударствления",  милитаризации,
ссылаясь на опыт руководства находившегося под его влиянием  (он  был  в  ту
пору и наркомом путей сообщения) профсоюза транспортных  рабочих  и  его  ЦК
(Цектрана).
   К концу работы VIII съезда Советов мы неожиданно поздно  вечером  узнали,
что по  окончании  его  состоится  дискуссионное  собрание  коммунистической
фракции съезда совместно  с  ВЦСПС  и  руководством  московских  профсоюзов.
Большой театр едва вмещал прибывших в Москву делегатов съезда. К ним  теперь
прибавилось несколько сот  работников  профсоюзов.  Еще  задолго  до  начала
заседания многие стояли у стен, в проходах, в разных уголках зала.
   Мне удалось заранее занять очень удобное место - в третьей  ложе  справа.
Было хорошо видно все, что происходило вокруг: как волновались  собравшиеся,
какой острый интерес проявляли они ко всему.
   Когда после  оппозиционеров  начал  выступать  Ленин,  в  зале  наступила
необычная для той бурной ночи тишина. Все, кто присутствовал тогда  в  зале,
не могли не видеть, как Ленин с нарастающей силой, шаг  за  шагом  овладевал
умами и чувствами большинства собравшихся. Это выражалось  и  в  напряженном
внимании, с которым его слушали, и в аплодисментах,  которые  раздавались  в
наиболее острые моменты его речи. Владимир Ильич не  пользовался  эффектными
ораторскими приемами, говорил просто, понятно. Покоряла железная логика  его
суждений.
   Расходились мы поздно ночью,  удовлетворенные,  исполненные  уверенности,
что и нам на местах удастся, опираясь  на  ленинские  высказывания,  нанести
поражение оппозиционным фракциям.
   Перелом в ходе дискуссии наступил 14 января после опубликования ленинской
платформы в виде проекта постановления X съезда  партии  -  "Роль  и  задачи
профессиональных союзов".
   Дискуссия проходила повсеместно, в том числе и у нас в  Нижнем.  Особенно
активизировалась "рабочая оппозиция" в Сормове. Среди тех, кто  подписал  их
платформу, был и директор Сормовского завода Чернов. Он некоторое время  жил
в  Латинской  Америке.  В  Россию  вернулся  после  Февральской   революции.
Производил впечатление человека политически подготовленного,  образованного.
Выступал   толково,   аргументированно,   хотя   подчас    и    демагогично.
Администратором и хозяйственником он был, несомненно, способным и,  по  моим
наблюдениям, неплохо справлялся с обязанностями  директора  такого  крупного
завода, как Сормовский.
   Анархо-синдикалистские  взгляды  он  привез  в   качестве   "багажа"   из
эмиграции, где участвовал в рабочем движении. Критикуя  его  позицию,  я,  в
частности, старался делать это так, чтобы не подорвать  его  авторитета  как
директора завода. Тем более что у нас не было никаких оснований и  намерений
снимать его с этого поста.
   В середине января я выступал перед  сормовскими  рабочими-коммунистами  с
докладом о VIII Всероссийском съезде Советов. Рассказал, как съезд  обсуждал
задачи  восстановления  народного  хозяйства  страны,  перехода  к   мирному
строительству, о плане электрификации России.
   В резолюции, принятой  на  собрании  единогласно,  говорилось:  "Заслушав
доклад  о  работе  VIII  Всероссийского  съезда  Советов,   общее   собрание
Сормовского райкома РКП постановляет: всеми  силами  стараться  проводить  в
жизнь все его  постановления".  Однако  следующая  фраза,  хотя  и  отражала
характер  некоторых   выступлений,   тем   не   менее   явилась   неприятной
неожиданностью:  "В  отношении  же  группировок  линию  поведения   "рабочей
оппозиции" считаем правильной и впредь будем поддерживать ее".
   Помню, как сам я тяжело переживал тогда эту нашу неудачу  на  собрании  в
Сормове. Мне  все  казалось,  что  как  докладчик  я  не  сумел  убедительно
разоблачить всю фальшь и антиленинскую сущность "рабочей оппозиции". Как  же
изменить все эти нездоровые настроения среди сормовичей?
   Решили  собрать  общее  собрание  всего  крупнейшего  рабочего  района  -
Сормова. Нам необходима была во что бы то ни стало победа ленинской линии  в
этом районе, чтобы уверенно чувствовать себя на губернской конференции.
   Сторонники Шляпникова вели себя и здесь весьма самоуверенно.  Мы  хотя  и
очень волновались, но не подавали вида. Пожалуй, больше всех нервничал тогда
Иконников. Уже несколько дней он не вылезал из Сормова: ходил  по  квартирам
старых коммунистов, беседовал с ними, разъяснял, убеждал. И на  собрании  он
сидел в самой гуще сормовских рабочих-коммунистов.
   После докладов от "рабочей оппозиции"  и  от  троцкистов  докладчиком  от
сторонников  "платформы  десяти"  выступил  я.  Старался  говорить  попроще,
сознательно обостряя суть разногласий, опираясь для  большей  убедительности
на примеры из местной сормовской жизни.
   Мое выступление встретило шумное одобрение собрания. Оппозиционные лидеры
были в растерянности.
   После нескольких выступлений рабочих было принято предложение  прекратить
прения. Первой голосовалась платформа "рабочей оппозиции", собравшая  меньше
четверти голосов. Все остальные  голоса  были  отданы  ленинской  "платформе
десяти".
   Вспоминая работу в Нижнем, я с неизменным теплом  думаю  о  замечательных
рабочих людях Сормова. На Сормовском заводе и вообще в этом районе  я  бывал
довольно часто:  приходил  на  партийные  и  рабочие  собрания,  выступал  с
докладами.
   Я был тогда  прикреплен  от  губкома  к  Сормовскому  заводу  и  поэтому,
естественно,   интересовался   не   только   сугубо   партийными,    но    и
производственными делами  заводского  коллектива.  Помню,  с  какой  большой
ответственностью создавали сормовичи самые первые советские танки. Это  было
личное задание Ленина, он  внимательно  следил  за  выпуском  боевых  машин.
Сормовичи построили тогда 15 танков  и  первый  из  них  назвали  "Борец  за
свободу товарищ Ленин".
   Как сейчас, вижу лица многих сормовских рабочих.  Среди  них  было  тогда
немало  людей  пожилых,  прошедших  революцию  1905  года.  Основной  костяк
сормовцев составляли стойкие в своих  убеждениях,  прямые  и  принципиальные
рабочие. Слова их были весомы. К  выводам  своим  они  подходили  обычно  не
спеша, взвешивая обстоятельно все "за" и "против". Это были люди  твердые  и
надежные.
   Предстояли выборы губкома и делегатов на Х партийный съезд.  Как  обычно,
выборам на конференции предшествовало заседание  так  называемого  "сениорен
конвент"  (совета  старейшин),  на   котором   происходило   предварительное
обсуждение кандидатур, выдвигаемых в новый состав губкома, а также делегатов
на партийный  съезд,  после  чего  список  кандидатов  в  состав  губкома  и
делегатов  на  съезд  выносился  на  окончательное  обсуждение   и   решение
конференции.
   И  тут  мы  с  Иконниковым  допустили   серьезную   тактическую   ошибку.
Удовлетворенный  тем,  что  конференция  после  острой  борьбы  внушительным
большинством поддержала ленинскую платформу и  не  одобрила  работу  старого
состава губкома, я решил не участвовать в работе "сениорен конвент", хотя  и
имел на это право как член президиума конференции.  Мне  казалось  неудобным
участвовать в обсуждении своей кандидатуры при определении будущего  состава
губкома. Так же поступил и Иконников.
   А в это время руководители  старого  состава  губкома  всеми  правдами  и
неправдами пробрались на заседание "сениорен конвент" и,  хорошо  зная  всех
делегатов -  участников  этого  заседания,  сумели,  воспользовавшись  нашим
отсутствием, протащить список своих кандидатов в новый состав губкома.
   Узнал я обо всем этом только на другой день рано утром от А.А.Андреева (в
будущем - член Политбюро). Он зашел ко мне на  квартиру,  сел  и  неожиданно
сказал: "Ну, твоя песня спета. В Нижнем тебе  делать  больше  нечего.  Вчера
вечером большинством голосов тебя и Иконникова провалили  при  выдвижении  в
состав губкома". Это меня взорвало: "Никуда я не уеду!  Меня  направил  сюда
Центральный Комитет партии, здесь я буду работать!"
   Как только Андреев  ушел,  я  созвонился  с  Иконниковым  и  Бусаревым  и
попросил их срочно зайти. Обсудив план действий, мы решили тут же  связаться
с наиболее влиятельными  делегатами  конференции  -  сторонниками  ленинской
платформы и разъяснить им,  что,  избрав  губком  по  списку,  предлагаемому
"сениорен  конвент",  они  тем  самым   поручат   исполнение   принципиально
правильных решений конференции  людям,  политические  позиции  которых  были
осуждены этой же конференцией.
   Наша агитация оказалась успешной: губернская  конференция  двумя  третями
голосов проголосовала за наш список. При выборах делегатов на Х съезд партии
ленинцы также одержали внушительную победу.
   На   Х   партийный   съезд   нижегородская   делегация   посылала   своих
представителей  с  решающим  голосом.  Из  них  шесть  стояли  на  ленинской
платформе (Коршунов, Микоян, Таганов, Тер, Тимофеев  и  Шмонин).  По  нашему
предложению от "рабочей оппозиции" был избран Челышев,  а  от  троцкистов  -
Яркин.
   На первом же заседании нового совета губкома меня избрали его секретарем.
Только теперь, после пяти бурных месяцев, насыщенных борьбой с  местнической
группировкой, "рабочей оппозицией" и троцкистами, смог я  приступить  к  той
работе, для которой был направлен в Нижний решением Оргбюро ЦК партии осенью
1920 г.
   К моменту созыва X съезда в подавляющем большинстве губернские  партийные
конференции (за исключением самарской) отдали явное  предпочтение  ленинской
линии.
   Ленин все дни съезда  вел  невероятно  активную,  буквально  титаническую
работу. Он выступал 20 раз. Важнейшим был доклад о нэпе.
   Нынешнему поколению, наверное,  трудно  представить  себе  обстановку,  в
которой проходили в те времена, например, губернские съезды Советов.
   Зал филармонии с его белыми колоннами и длинными рядами  венских  стульев
переполнен делегатами съезда. Делегаты - в гимнастерках, поношенных пиджаках
и кофтах, в шинелях, каких-то шубейках, изможденные недоеданием,  кутающиеся
от холода. Однако взгляните в их горящие глаза,  устремленные  на  кумачовые
полотнища,  на  сцену.  Прошло  всего  лишь  три  с  небольшим  года   после
Октябрьской революции. Эти люди  недавно  вернулись  с  фронтов  Гражданской
войны. Пришли от станков - из цехов заводов и фабрик.
   Председатель губисполкома объявляет  губернский  съезд  открытым.  Где-то
наверху духовой оркестр мощно грянул  "Интернационал".  Люди  встают.  Потом
председатель говорит о тех, кто погиб, кого нет сегодня с  нами.  И  в  зале
звучит "Вы жертвою пали..."
   Первый на съезде - доклад губкома "О текущем моменте".
   Чувствуя приподнятую  атмосферу,  я  понимаю,  что  должен  держаться  на
заданной торжественным открытием  ноте  и  вместе  с  тем  говорить  просто,
доступно для малограмотного рабочего и неграмотного  крестьянина  -  словом,
должен "зажечь массы".
   Подхожу  к  самому  краю  сцены  и  запросто,  доверительно  обращаюсь  к
делегатам: "За последнее время приходится довольно часто  менять  содержание
доклада о текущем моменте. Если раньше нужно было агитировать  за  Советскую
власть, то теперь нет таких  рабочих  или  крестьян,  которые  бы  выступали
против идей Советской власти. Если недавно страна  была  окружена  десятками
фронтов  и  мы  были  как  бы  в  кольце,  то  сейчас  по  всей   территории
восстановлена  Россия  -  рабочая   и   крестьянская.   Если   еще   недавно
капиталистические государства не верили, что большевики удержатся, то теперь
они стали понимать, что большевиков не так-то легко подавить даже силой".
   Затем говорю о том, что особенно всех  волнует:  "Если  бы  могли  хорошо
кормить рабочих, мы  смогли  бы  увеличить  производство  на  сто  и  больше
процентов. Те заводы, где рабочие получают ударный паек (хотя  и  этот  паек
скудный!), производят часто на 50, а то и на 100 процентов больше.
   Поэтому первое условие восстановления нашей промышленности и  преодоления
голода - это  восстановление  крестьянского  сельского  хозяйства.  Вот  эта
ближайшая связь между сельским хозяйством  и  промышленным  производством  и
заставляет нас направить сейчас максимум усилий на этот фронт".
   Все мы работали тогда, что называется,  от  зари  до  зари,  а  частенько
приходилось трудиться и  "после  зари".  Этого  требовали  неотложные  дела,
время, в которое мы жили.
   Приходилось ежедневно встречаться с  десятками  людей,  вести  телефонные
разговоры, присутствовать на всевозможных заседаниях и совещаниях, рассылать
циркулярные письма.
   Тогда ведь радио не было, телефонная и почтовая связь  (в  особенности  с
периферией) сильно хромала. Циркуляры писали почти по каждому  злободневному
вопросу: о работе посевкомов, о проведении  сплава  леса,  о  помощи  семьям
красноармейцев в засеве их полей, о подготовительной кампании и ходе выборов
в Городской и Сормовский Советы, о ходе посевной  и  уборочной  кампаний,  о
привлечении крестьян для работы в РКИ, о помощи огородным коммунам рабочих и
т.п. Составление  циркуляров  требовало  уйму  времени;  писали  мы  главным
образом по вечерам, а то и ночью.
   Тысячи забот сваливались на наши головы буквально каждый день, с утра  до
ночи - то в губкоме, то в районах, на заводах, на  собраниях,  на  различных
заседаниях.
   В филармонии я бывал, но не на  концертах:  обычно  там  проходили  общие
собрания коммунистов Городского района. Доводилось бывать и в  драматическом
театре, но  не  на  спектаклях:  там  проводились  более  крупные  собрания,
губернского, так сказать, масштаба - съезды, конференции.
   Чем же мы занимались в те редкие вечера, когда не было никаких  заседаний
и собраний? Конечно же работой: писали  статьи  в  "Нижегородскую  коммуну",
обдумывали планы и тезисы  предстоящих  докладов  и  выступлений.  Проводили
беседы с кем-нибудь из приезжавших в Нижний уездных работников. Часок-другой
вырывали на чтение.
   Пожалуй, здесь уместно рассказать, как вообще мы жили в те годы, как  был
организован наш быт.
   Глава 11
   ПРИЕЗД АШХЕН
   Примерно через месяц после приезда в Нижний мне дали комнату  в  квартире
бывшего нижегородского  губернатора,  где  к  тому  времени  жили  еще  пять
работников губкома и губисполкома, занимавшие по комнате. Только у секретаря
губисполкома Троицкого, имевшего троих детей, было две комнаты.
   Должен сказать, что, несмотря на тесноту, у  нас  ни  разу  не  возникало
никаких конфликтов. Объяснялось это, видимо, тем, что каждый занимался своим
делом. Мы много работали, жили  дружно.  Да  и  женщины  подобрались  у  нас
достаточно культурные и выдержанные. Они жили нашими общими интересами: в их
лице мы имели подлинных друзей, товарищей.
   Вкоре я вызвал с Кавказа Ашхен. Мы давно любили друг друга  и  собирались
пожениться. Она приехала вместе со своим младшим братом Гаем, который  тогда
еще не окончил гимназию. По моему совету он поступил работать на  Сормовский
завод, а через год начал учиться в Свердловском университете в Москве.
   Оба они устроились в моей комнате: отделили ширмой кровать для  Ашхен,  а
Гай занял кушетку. Комната - узкая и длинная, с одним окном.  Но  главное  -
теплая, а для нас, южан, не привыкших к холодам, это было большим  счастьем.
К тому же у нас не  было  никаких  хлопот  с  отоплением,  потому  что  наша
голландская печка топилась из соседней комнаты.  С  приездом  Ашхен  комната
приобрела более жилой вид, стало по-домашнему уютно.
   Вспоминаю, как обсуждали мы тогда с Ашхен вопрос о нашей женитьбе.  Время
было неспокойное, назревали революционные события в Германии:  поговаривали,
что скоро  туда  начнут  посылать  наших  партийных  работников  для  помощи
немецким товарищам, и я по молодости был уверен, что буду среди них. В  этих
условиях мне не хотелось связывать браком ни Ашхен, ни себя. Ведь кто  знал,
как сложится жизнь. Мало ли что могло случиться со мной!  Поэтому  решили  с
оформлением брака немного обождать.
   Но Ашхен надо было работать. Я посоветовал ей сходить в райком  партии  и
попроситься на работу. Убедившись, что Ашхен - грамотная и толковая женщина,
товарищи дали ей работу в аппарате.
   Так мы прожили примерно до весны. Когда же стало ясно, что  ехать  никуда
мне пока не придется, вновь возник вопрос о нашей женитьбе. В те времена еще
не было ныне существующих общепринятых правил регистрации  браков.  И  перед
нами возник вопрос: будем ли мы  как-то  "регистрировать"  наши  супружеские
отношения? Если будем, то как быть, например, если мы  вдруг  разлюбим  друг
друга? Ведь тогда нам придется рассказывать о своих сугубо личных чувствах и
отношениях совсем посторонним людям. По тем временам такие рассуждения  были
вполне понятны и объяснимы.
   Я был против  регистрации,  Ашхен  согласилась  со  мной.  Просто  решили
объявить своим родным, друзьям и товарищам, что  мы  муж  и  жена.  В  таких
отношениях мы и оставались всю нашу жизнь вместе.
   Вскоре Гай переехал в заводское общежитие.
   Наш семейный быт наконец-то начал налаживаться.
   Мы прожили с Ашхен более сорока лет,  до  конца  ее  жизни,  оборвавшейся
осенью 1962 г. Не помню случая, когда бы мы с  ней  крупно  поссорились  или
повысили голос друг на друга. Все вопросы мы обсуждали  и  решали  спокойно,
относясь друг к другу с большим уважением и любовью.
   Лишь один случай не могу забыть до сих пор.
   Как-то ночью я вернулся из  Сормова,  где  проводил  партийное  собрание.
Очень устал, был голоден. Обычно Ашхен,  приготовив  для  меня  ужин,  ждала
моего возвращения. Так было и на этот раз. Я сел за стол. Ашхен подала,  как
помню, в глиняном  горшочке  пшенную  кашу,  которая  показалась  мне  очень
невкусной и сильно подгоревшей. В другой раз это прошло бы незамеченным.  Но
тут я совершенно неожиданно вспылил: "Что это ты мне дала? Это же не каша, а
какой-то каме