оров - офицер царской армии,  командовал  Южным
фронтом Красной Армии в Гражданскую войну,  членом  Военного  совета  округа
которого был Сталин. Все  успехи  этого  фронта  до  сих  пор  приписываются
Сталину, а они в бґольшей степени являются  заслугой  Егорова,  который  был
арестован и ликвидирован. Был назначен Шапошников - полковник царской армии,
честный человек, но в присутствии Сталина - без  своего  мнения.  Потом  был
назначен Мерецков, но через несколько  месяцев  снят,  арестован  и  заменен
Жуковым.
   Даже подготовленный военный  человек  не  смог  бы  так  сразу  выполнять
функции начальника Генштаба. Нужно пробыть  несколько  лет  на  этом  посту,
чтобы охватить все проблемы по организации  армии  и  тыла,  производства  и
конструирования вооружения, создания оборонных заводов.  Начальник  Генштаба
должен в этом разбираться. Откуда мог Жуков все  это  знать,  понимать,  как
лучше поступать, если так скороспело поднимался по служебной лестнице?
   С арестом старых руководителей армии были отменены старые  уставы  армии,
ими разработанные, а новые не успел никто издать. Армия фактически  осталась
без уставов. Это даже невозможно представить! Но так было. Конечно,  военные
фактически пользовались старыми уставами, которые они хотя бы знали.  Лозунг
Ворошилова успокаивал народ в том, что армия не должна готовиться вести  бои
на своей территории,  вести  отступление,  он  дезориентировал  страну,  что
сказалось в первые же дни войны.
   Наконец, все это совпало с арестами директоров оборонных  заводов,  самых
талантливых и опытных, которые при Орджоникидзе строили промышленность.  Они
были обвинены во вредительстве,  арестованы  и  уничтожены.  Были  выдвинуты
новые. Большинство образованные люди,  но  менее  опытные  в  работе  и  как
организаторы слабее, чем старые руководители. А им требовалось время,  чтобы
освоиться в новом положении.
   Кроме того, ошибочная оценка Сталиным намерений Гитлера привела  к  тому,
что наша промышленность не имела указаний форсировать военное  производство.
Таким образом, та передышка, которую мы получили в августе 1939 г., не  была
использована должным образом. Ведь не случайно, что потеряв в 1941-1942  гг.
почти всю промышленную базу европейской части страны, в тяжелейших  условиях
эвакуации заводов иногда на пустое место, мы сумели очень скоро  догнать,  а
потом и перегнать военное производство Германии и всей Европы,  находившейся
под ее контролем, то есть военную  промышленность  Франции,  Чехословакии  и
других стран. Можно себе легко представить, что к июню 1941 г. мы  могли  бы
иметь вооружений лучше и больше, чем Германия, если  бы  в  1939  г.  Сталин
разрешил переключить большую часть промышленности на военные цели. Этого  не
случилось не только потому, что Сталин считал, что у нас еще есть время,  но
и  потому,  что  столь  активными  военными   приготовлениями   можно   было
спровоцировать Гитлера  на  войну:  Сталин  опасался,  что  Гитлер  поспешит
нанести удар, пока  Красная  Армия  не  перевооружилась.  Но  именно  так  и
получилось в июне 1941 г. В этом колоссальный  просчет  самого  Сталина.  Он
никого не хотел слушать, когда мы ему рекомендовали такие меры.

   Глава 31
   НАЧАЛО ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
   В субботу 21 июня 1941 г., вечером, мы, члены Политбюро, были  у  Сталина
на квартире. Обменивались  мнениями.  Обстановка  была  напряженной.  Сталин
по-прежнему уверял, что Гитлер не начнет войны.
   Неожиданно туда приехали Тимошенко, Жуков и Ватутин. Они сообщили о  том,
что только что получены сведения от перебежчика, что 22 июня в 4  часа  утра
немецкие войска перейдут нашу границу. Сталин и  на  этот  раз  усомнился  в
информации, сказав: "А  не  перебросили  ли  перебежчика  специально,  чтобы
спровоцировать нас?"
   Поскольку все мы были крайне встревожены и требовали  принять  неотложные
меры, Сталин согласился  "на  всякий  случай"  дать  директиву  в  войска  о
приведении их в боевую готовность. Но при  этом  было  дано  указание,  что,
когда немецкие самолеты будут пролетать над нашей  территорией,  по  ним  не
стрелять, чтобы не спровоцировать нападение.
   А ведь недели за две до войны немцы стали облетывать районы  расположения
наших  войск.  Каждый  день  фотографировали  расположение  наших   дивизий,
корпусов, армий, засекали нахождение военных радиопередатчиков,  которые  не
были замаскированы. Поэтому в первые дни войны вывели из строя  нашу  связь.
Многие наши дивизии вообще оказались без радиосвязи.
   Мы разошлись около трех  часов  ночи  22  июня,  а  уже  через  час  меня
разбудили:  "Война!"  Сразу  члены  Политбюро  вновь  собрались  у  Сталина,
зачитали информацию о том, что бомбили Севастополь и другие города. Был  дан
приказ - немедленно ввести в действие  мобилизационный  план  (он  был  нами
пересмотрен еще весной и предусматривал, какую  продукцию  должны  выпускать
предприятия после начала войны), объявить мобилизацию и т. д.
   Решили, что надо выступить по радио в связи  с  началом  войны.  Конечно,
предложили, чтобы это сделал Сталин. Но  Сталин  отказался:  "Пусть  Молотов
выступит". Мы все возражали против этого: народ не поймет,  почему  в  такой
ответственный исторический момент услышат обращение к народу  не  Сталина  -
Первого секретаря ЦК партии, Председателя правительства, а его  заместителя.
Нам важно сейчас, чтобы авторитетный голос раздался с призывом  к  народу  -
всем подняться на оборону страны. Однако наши уговоры ни к чему не  привели.
Сталин говорил, что не может выступить сейчас, это сделает в другой раз. Так
как  Сталин  упорно  отказывался,  то  решили,   пусть   выступит   Молотов.
Выступление Молотова прозвучало в 12 часов дня 22 июня.
   Конечно, это было ошибкой. Но Сталин был в таком  подавленном  состоянии,
что в тот момент не знал, что сказать  народу.  23  июня  текст  выступления
Молотова был опубликован в газетах, а рядом дана большая фотография Сталина.
   На  второй  день  войны  для  руководства  военными   действиями   решили
образовать Ставку  Главного  Командования.  При  обсуждении  вопроса  Сталин
принял  живое  участие.  Договорились,  что   Председателем   Ставки   будет
Тимошенко, а ее  членами  Жуков,  Сталин,  Молотов,  Ворошилов,  Буденный  и
адмирал Кузнецов. При Ставке создали  институт  постоянных  советников.  Ими
стали: Ватутин, Вознесенский,  Воронов,  Жданов,  Жигарев,  Мехлис,  Микоян,
Шапошников.
   В этот же день была образована Комиссия Бюро СНК СССР по текущим делам. В
нее вошли Вознесенский, Микоян и Булганин. Комиссия должна  была  собираться
ежедневно для принятия решений по неотложным  вопросам  и  быстрого  решения
текущих дел.
   Вечером вновь собрались у Сталина. Сведения были тревожные. С  некоторыми
военными округами не было никакой связи. На  Украине  же  дела  шли  не  так
плохо, там хорошо воевал Конев. Мы разошлись поздно ночью.  Немного  поспали
утром, потом каждый стал проверять  свои  дела  по  своей  линии:  как  идет
мобилизация, как промышленность переходит на военный лад, как с горючим и т.
д.
   Сталин в подавленном состоянии находился на ближней даче в  Волынском  (в
районе Кунцево).
   Обстановка на фронте менялась буквально каждый час. В эти дни  надо  было
думать не  о  том,  как  снабжать  фронт,  а  как  спасти  фронтовые  запасы
продовольствия, вооружения и т.д.
   На седьмой день войны фашистские войска заняли Минск. 29 июня, вечером, у
Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Подробных данных  о
положении в Белоруссии тогда еще не поступило.  Известно  было  только,  что
связи с войсками Белорусского фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны
Тимошенко, но тот ничего путного о положении на западном направлении сказать
не мог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать  в
Наркомат обороны и на месте разобраться в обстановке.
   В наркомате были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Жуков докладывал, что  связь
потеряна, сказал, что послали людей,  но  сколько  времени  потребуется  для
установления связи -  никто  не  знает.  Около  получаса  говорили  довольно
спокойно. Потом Сталин взорвался: "Что за Генеральный штаб? Что за начальник
штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками,
никого не представляет и никем не командует?"
   Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой  окрик
Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный  человек  буквально
разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все  были  в
удрученном состоянии. Минут через  5-10  Молотов  привел  внешне  спокойного
Жукова, но глаза у него были мокрые.
   Главным тогда было восстановить  связь.  Договорились,  что  на  связь  с
Белорусским военным округом пойдет  Кулик  -  это  Сталин  предложил,  потом
других людей пошлют. Такое задание было дано затем Ворошилову.
   Дела  у  Конева,  который  командовал  армией  на   Украине,   продолжали
развиваться сравнительно неплохо. Но войска  Белорусского  фронта  оказались
тогда без централизованного командования. А из Белоруссии открывался  прямой
путь на Москву. Сталин был очень удручен. Когда вышли из наркомата, он такую
фразу сказал: "Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, все
это просрали..." Мы были поражены этим высказыванием Сталина.  Выходит,  что
все безвозвратно потеряно? Посчитали, что это он сказал в состоянии аффекта.
   Через день-два, около четырех часов, у меня в кабинете был  Вознесенский.
Вдруг звонят от Молотова и просят нас зайти к  нему.  У  Молотова  уже  были
Маленков, Ворошилов, Берия. Мы их застали  за  беседой.  Берия  сказал,  что
необходимо создать Государственный  Комитет  Обороны,  которому  отдать  всю
полноту власти в стране.  Передать  ему  функции  правительства,  Верховного
Совета и ЦК партии. Мы с Вознесенским с этим согласились.
   Договорились во главе ГКО поставить Сталина, об остальном составе ГКО при
мне не говорили. Мы считали, что само имя Сталина настолько большая сила для
сознания,  чувств  и  веры  народа,  что  это  облегчит  нам  мобилизацию  и
руководство всеми военными действиями. Решили поехать  к  нему.  Он  был  на
ближней даче.
   Молотов,  правда,  сказал,  что  Сталин  в  последние  два  дня  в  такой
прострации, что ничем не  интересуется,  не  проявляет  никакой  инициативы,
находится  в  плохом  состоянии.  Тогда   Вознесенский,   возмущенный   всем
услышанным, сказал: "Вячеслав, иди вперед, мы за тобой пойдем", - то есть  в
том смысле, что если Сталин будет себя так вести и дальше, то Молотов должен
вести нас, и мы пойдем за ним.
   Другие члены Политбюро подобных высказываний не  делали  и  на  заявление
Вознесенского не обратили внимания. У нас была уверенность  в  том,  что  мы
сможем организовать оборону и сражаться по-настоящему.  Однако  это  сделать
будет не так легко. Никакого упаднического настроения  у  нас  не  было.  Но
Вознесенский был особенно возбужден.
   Приехали на дачу к Сталину.  Застали  его  в  малой  столовой  сидящим  в
кресле. Увидев нас, он как бы вжался в кресло и вопросительно  посмотрел  на
нас. Потом спросил: "Зачем пришли?" Вид у него был  настороженный,  какой-то
странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь по сути  дела  он
сам должен был нас созвать. У меня  не  было  сомнений:  он  решил,  что  мы
приехали его арестовать.
   Молотов от нашего имени сказал, что нужно сконцентрировать власть,  чтобы
поставить страну на ноги. Для этого создать Государственный Комитет Обороны.
"Кто во главе?" - спросил Сталин. Когда Молотов ответил, что во главе -  он,
Сталин, тот посмотрел удивленно, никаких соображений не высказал.  "Хорошо",
-  говорит  потом.  Тогда  Берия  сказал,  что  нужно  назначить  5   членов
Государственного Комитета Обороны. "Вы, товарищ  Сталин,  будете  во  главе,
затем Молотов, Ворошилов, Маленков и я", - добавил он.
   Сталин заметил:  "Надо  включить  Микояна  и  Вознесенского.  Всего  семь
человек утвердить". Берия снова говорит: "Товарищ Сталин, если все мы  будем
заниматься в ГКО, то кто же будет работать  в  Совнаркоме,  Госплане?  Пусть
Микоян и Вознесенский занимаются всей работой в правительстве  и  Госплане".
Вознесенский  поддержал  предложение  Сталина.  Берия  настаивал  на  своем,
Вознесенский горячился. Другие на эту тему не высказывались.
   Впоследствии выяснилось, что до моего с Вознесенским  прихода  в  кабинет
Молотова Берия устроил так, что Молотов, Маленков, Ворошилов  и  он,  Берия,
согласовали между собой это предложение  и  поручили  Берия  внести  его  на
рассмотрение Сталина.
   Я  считал  спор  неуместным.  Зная,  что  и  так  как  член  Политбюро  и
правительства буду нести все равно большие обязанности, сказал: "Пусть в ГКО
будет 5 человек. Что же касается меня,  то  кроме  тех  функций,  которые  я
исполняю, дайте мне обязанности военного времени в тех областях, в которых я
сильнее других. Я прошу назначить меня особо  уполномоченным  ГКО  со  всеми
правами члена  ГКО  в  области  снабжения  фронта  продовольствием,  вещевым
довольствием и горючим". Так и решили.
   Вознесенский попросил дать ему  руководство  производством  вооружения  и
боеприпасов, что также было принято. Руководство по производству танков было
возложено на Молотова, а авиационная промышленность - на Маленкова. На Берия
была оставлена охрана порядка внутри страны и борьба с дезертирством.
   1 июля постановление о  создании  Государственного  Комитета  Обороны  во
главе со Сталиным было опубликовано в газетах.
   Вскоре Сталин пришел в полную форму, вновь пользовался нашей  поддержкой.
3 июля он выступил по радио с обращением к советскому народу.
   С первого дня войны стала  сказываться  наша  плохая  подготовка  к  ней.
Примеров тому немало. Скажу лишь об одном из них. Через месяц  после  начала
войны у нас не стало хватать винтовок.  Начали  отбирать  их  у  милиции,  у
охраны складов, по городам и селам для нужд фронта. Как это могло случиться?
Ведь у нас было достаточное количество винтовок для обеспечения всей  армии.
Оказалось, что часть дивизий была сформирована  по  норме  мирного  времени.
Винтовки же для обеспечения по нормам  военного  времени  хранились  в  этих
дивизиях, а они находились близко к границе. Когда немцы  прорвали  фронт  и
стали наступать, оружие было ими  захвачено.  В  результате  прибывавшие  на
фронт резервисты оказались без винтовок.
   Когда Ворошилов был назначен  командующим  в  Ленинград,  он  потребовал,
чтобы Ленинграду было дано необходимое количество винтовок. В этом ему  было
отказано, так как потребность в винтовках на других  фронтах  была  большей.
Тогда Ворошилов провел  решение  о  производстве  на  ленинградских  заводах
холодного оружия (пик, кинжалов, сабель).
   Узнав об этом,  Сталин  возмутился.  Я  и  другие  члены  узкого  состава
Политбюро были у Сталина. (Еще до 1941 г. в Политбюро существовала  пятерка:
Сталин, Молотов, Маленков, Берия, Микоян. Называлась она "по внешним  делам"
или  "по  оперативным  вопросам".  После  войны  добавили  Жданова  -  стала
шестерка, затем добавили Вознесенского - стала семерка. В начале войны  был,
кажется, включен Ворошилов, в 1944 г. он выбыл.) Мы  вышли  в  комнату,  где
стоял телеграфный аппарат. В Ленинграде к  аппарату  был  вызван  Ворошилов.
Сталин, критикуя его действия, сказал, что он не имеет права это делать  без
разрешения  центра,  что  это  может  только  вызвать  панику,  и  предложил
немедленно  отменить  распоряжение  о  производстве  холодного   оружия   на
ленинградских заводах. Ворошилов возражал, но  приведенные  им  мотивы  были
неубедительны. Сталин при нашей поддержке настаивал на своем.
   После этого инцидента мы сумели быстро наладить производство винтовок,  а
затем и автоматов и полностью удовлетворять потребность в них фронта.

   Глава 32
   ВОПРОСЫ СНАБЖЕНИЯ
   АРМИИ И ТЫЛА. РАБОТА В ГКО.
   ЭВАКУАЦИЯ ПРОМЫШЛЕННОСТИ
   И МАТЕРИАЛОВ ЗА УРАЛ
   С началом войны члены Политбюро не только выполняли ранее возложенные  на
них обязанности, но и многочисленные  важнейшие  задания  военного  времени.
Будучи заместителем Председателя Совнаркома СССР, я отвечал за  работу  семи
наркоматов:  торговли,  заготовок,  рыбной  и  мясомолочной  промышленности,
морского флота, речного флота, а также Главного управления Севморпути. Кроме
того, я сам возглавлял Наркомат внешней торговли и осуществлял  контроль  за
поставками по ленд-лизу* из США и поставками из Великобритании.
   На  десятый  день  войны,  1  июля  1941  г.,   был   образован   Комитет
продовольственного  и  вещевого  снабжения  Красной   Армии,   председателем
которого назначили меня. В комитет  вошли:  Косыгин  (заместитель),  Хрулев,
Зотов, Лукин. Ответственным секретарем комитета стал Смиртюков.
   Однако комитет этот по существу не  действовал.  Уже  через  день  Сталин
решил, что лучше  поручить  это  дело  мне  одному,  сказав,  что  я  с  ним
справлюсь, поскольку ведаю делом снабжения  в  стране  в  целом,  и  3  июля
подписал постановление ГКО о назначении меня уполномоченным ГКО по  вопросам
снабжения  Красной  Армии  обозно-вещевым  имуществом,   продовольствием   и
горючим. Потом добавил артиллерийские снаряды.
   В этих вопросах  я  опирался  на  генерала  Хрулева.  До  начала  Великой
Отечественной войны я его не знал и даже о нем не слышал. В 1940  г.  Хрулев
был назначен начальником снабжения НКО, а затем Главным интендантом  Красной
Армии и в связи с этим переведен в Москву из Киевского военного округа,  где
он ведал строительством. После того как на меня были возложены полномочия по
снабжению Красной Армии, я сразу же вызвал Хрулева. Это  было  первым  нашим
знакомством.
   Хрулев  производил  приятное  впечатление:  среднего  роста,  коренастый,
неполный, с  легкой  улыбкой  на  лице,  немногоречивый,  точно  отвечал  на
заданные вопросы. Он рассказал,  что  входит  в  курс  своей  новой  работы,
знакомится с  кадрами.  Я  спросил:  "Какие  трудности  в  данное  время  вы
испытываете,  нужна  ли  помощь?"  Он  ответил:  "Пока  сложилось   странное
положение: с главными силами наших войск на  белорусском  направлении  связь
прервана, поэтому никаких просьб и требований от  них  не  поступает,  и  мы
ничего для  них  не  делаем,  хотя  для  них  заготовлено  все  необходимое,
предусмотренное мобилизационным планом.
   Текущий мобилизационный план выполняется как будто в целом нормально,  но
в связи с таким положением на западном направлении, да и состоянием войск  в
Прибалтийских районах, задерживается отгрузка на фронт продуктов. Но это  не
может  отразиться  на  снабжении  фронта,  так  как  в  войсках  имеется  их
достаточный  запас.  Обмундирование  направляется  в  военные   округа   для
экипировки новобранцев, призванных в армию в связи с общей мобилизацией".
   Выслушав Хрулева, я сказал ему, что хочу лично познакомиться с  основными
работниками Главного интендантского управления Красной  Армии.  Сказал,  что
это можно сделать в его присутствии, если он хочет,  а  можно  и  без  него.
Сказал, что мне не хочется отнимать без особой нужды у него время, и если  я
буду принимать товарищей без него, то это не будет в обход его деятельности.
Пообещал позвонить ему по телефону и сказать о своих соображениях или данных
указаниях. Кроме того, он может подробно узнать о ходе моих встреч  и  бесед
от своих работников. "Хочу, - добавил я, - чтобы вы меня  поняли  правильно,
это я делаю не за вашей спиной и не в обход вас, а,  наоборот,  буду  делать
все, чтобы поддержать дисциплину и ваш авторитет в вашем учреждении". Хрулев
сразу же так меня и понял. Он, видимо, в какой-то степени знал  обо  мне  от
других товарищей.
   После бесед с товарищами у меня сложилось впечатление, что пока нам вроде
и делать нечего в отношении тех фронтов, где шли главные бои, обстановка там
совершенно не ясна. Главное, на что я обрат