на  в  связи  с  нашим
приветствием, - он не сделал на конференции ни одного доклада,  не  выступил
ни по одному из обсуждавшихся вопросов. Это не могло не броситься в глаза.
   Зато Зиновьев держался на конференции  чрезмерно  активно,  изображая  из
себя в отсутствие Ленина как бы руководителя партии. Он, например,  выступал
с двумя докладами - об антисоветских партиях и о  предстоящем  IV  конгрессе
Коминтерна.
   Открыл  конференцию  Каменев.  Казалось  вполне  естественным,  чтобы   с
заключительной речью выступил Генеральный секретарь ЦК партии. Однако  слово
для закрытия конференции было предоставлено Ярославскому.
   Ретивость Зиновьева я объяснил  тогда  его  особой  жадностью  ко  всяким
публичным выступлениям и его стремлением непомерно выпячивать свою персону -
этим он уже "славился".
   Никаких особых разногласий в руководстве тогда не было, и в связи с  этим
чувствовалась общая удовлетворенность делегатов от того, что они  продолжают
дружно работать и теперь, во время вынужденного отсутствия Ленина.
   Особое внимание было уделено кооперации. Наиболее мощной у нас была тогда
потребительская кооперация, объединявшая  как  крестьян,  так  и  рабочих  и
выполнявшая  задачи  непосредственных  торговых  связей  между   городом   и
деревней. Членство  рабочих  в  потребкооперации  было  тогда  обязательным.
Положение в потребительской кооперации, а также задачи партийных организаций
в области ее дальнейшего укрепления были в общем ясны. Гораздо хуже  было  в
сельскохозяйственной, промысловой и кредитной  кооперациях.  На  конференции
шла речь о том,  чтобы  уничтожить  дух  вражды,  нездоровой  конкуренции  и
разлада, который существовал тогда между этими видами кооперации.
   Конференция определила ряд практических мер в этой  области:  допускалось
добровольное слияние отдельных видов кооперации в  смешанные  кооперативы  и
союзы,  намечалось  создание  совместных  предприятий  на  акционерных   или
договорных  началах,  планировалась  совместная  торговая  сеть  и  взаимное
хозяйственное  обслуживание  на  основах  коммерческой  целесообразности   и
организация совместных учебных курсов, издательств и т.п.
   Партия  подчеркивала  роль  кредитной  кооперации,   которая   наряду   с
государственным  сельскохозяйственным   кредитованием   приобретала   особое
значение  для  дальнейшего  развития   как   сельскохозяйственной,   так   и
промысловой кооперации.
   Сразу же после XII партийной конференции, 8 августа, состоялся  очередной
(августовский) пленум ЦК партии.
   Помню, что большой интерес на этом пленуме вызвал доклад о  международном
положении, с которым выступил Литвинов. Горячие споры развернулись  о  нашей
внешней торговле, в частности о путях дальнейшего расширения ее оборота, что
стало тогда одной из важнейших государственных задач, а  также  о  монополии
внешней торговли.
   Нам было сообщено, что Политбюро ЦК еще в июне 1922 года  образовало  для
решения этого важного вопроса  специальную  комиссию  под  председательством
Каменева.  Комиссия  Политбюро  предлагала  разграничить  в  законодательном
порядке  регулирующие  и  чисто  коммерческие  функции   Наркомвнешторга   и
предоставить ряду хозяйственных органов право самостоятельно вести  торговые
операции с внешним рынком "под общим контролем Наркомвнешторга".
   Таким  образом,  центр  тяжести  осуществления  внешнеторговых   операций
переносился на хозорганы других наркоматов и местные  хозорганы,  получившие
для этого соответствующее  разрешение  СТО.  Все  эти  предложения  комиссии
внешне выглядели безобидно, а по существу  значительно  ослабляли  монополию
внешней торговли.
   В работе пленума принимал участие и нарком внешней  торговли  Красин.  Он
внес на  рассмотрение  свои  поправки  к  проекту  директив  ЦК  о  торговых
операциях наших хозяйственных  органов  за  границей.  Отстаивая  в  главном
ленинскую линию монополии внешней  торговли,  Красин  проявлял  определенную
гибкость.  Однако,  зная,  что  представители  хозорганов  за  границей  под
влиянием местнических и ведомственных интересов или даже в силу своей  малой
компетенции в коммерческих делах могут совершать сделки, не  соответствующие
государственному  плану  или   коммерчески   невыгодные,   Красин   требовал
предоставления полпредам и торгпредам права вето на такие сделки.  В  случае
же особо грубых нарушений Красин предлагал лишать отдельные хозорганы  права
непосредственного ведения торговых операций за границей.
   Против монополии  внешней  торговли  на  пленуме  выступили  Сокольников,
Фрумкин,  Пятаков,  Бухарин,  Зиновьев.  Сталин  высказался  за  то,   чтобы
предложения комиссии с некоторыми поправками Красина в основном принять.
   Большинство присутствовавших на пленуме членов и кандидатов в  члены  ЦК,
особенно работавшие на местах (в том числе и я), тогда еще плохо разбирались
в тонкостях сложных внешнеторговых отношений, к тому же нам  было  заявлено,
что  предложения  Красина  не  противоречат   проекту   директивы,   который
представила комиссия Политбюро. Предложения комиссии были одобрены.
   Через день после августовского пленума состоялось  заседание  Оргбюро  ЦК
партии, где я  выступил  с  докладом  о  положении  на  Юго-Востоке  России.
Рассказал, с чем столкнулся, приехав в Ростов, что успел узнать и увидеть за
месяц работы.
   Члены Оргбюро одобрительно отнеслись к нашим предложениям, внимательно  и
заинтересованно обсудили насущные нужды  края.  В  результате  было  принято
решение о мерах помощи Югвостбюро ЦК. В частности, и это было тогда для  нас
особенно  важно,  решили   направить   к   нам   в   качестве   председателя
Крайэкономсовета и члена Югвостбюро ЦК Н.Б.Эйсмонта,  работавшего  до  этого
членом  президиума  ВСНХ.  Кроме  него  для  укрепления  Донской   партийной
организации Оргбюро решило командировать в Ростов на должность  председателя
Донского облисполкома опытного советского работника Патрикеева.
   ЦК принял также наше предложение утвердить членом Югвостбюро  ЦК  Гикало,
одного из героев Гражданской войны на Северном Кавказе, пользующегося в крае
большим влиянием и доверием. О подвигах Гикало в годы борьбы  с  деникинской
контрреволюцией в Терской области и о том, какое огромное доверие  питали  к
нему чеченские партизаны, ходили легенды.
   Обстановка на Северном Кавказе была сложной. Уровень развития  населения,
особенно в горах, низкий. Иногда Гикало в интересах  дела  приходилось  идти
чуть ли не на авантюру.
   Рассказывали, например, такой комический случай.  Как-то  в  партизанском
отряде, руководимом Гикало, среди чеченцев появились  колебания.  Гикало  не
смог убедить партизан и поднять их в наступление. Тогда он задумался и через
некоторое время заявил: "Поскольку имеются разногласия, я спрошу  у  Ленина,
как нам поступить". Он отошел в сторону,  воткнул  в  землю  большую  палку,
приставил к ней ухо и громко, чтобы было слышно  отряду,  говорит:  "Москва,
Москва, товарищ Ленин, это говорит Гикало. У нас разногласия: наступать  или
нет? Как быть?  Дайте  указания".  Затем  несколько  раз  повторил:  "Да-да.
Значит, товарищ Ленин, говорите, наступать? Понял, понял - наступать, так  и
скажу". Разногласия  прекратились.  Отряд  пошел  в  наступление  и  добился
успеха.
   Я вернулся в Ростов окрыленный поддержкой ЦК,  зная  к  тому  же,  что  в
составе Югвостбюро появились новые, так нужные нам тогда крепкие коммунисты,
на которых можно было, как это выяснилось очень скоро, вполне положиться.

   К тому времени произошло радостное событие у нас в семье: 12 июля 1922 г.
в Тбилиси жена родила сына. Это был наш первенец.  Ему  дали  имя  Степан  в
честь Степана Шаумяна.
   Я собрался ехать к жене. Наше бюро разрешило мне такую  поездку,  но  она
несколько раз  откладывалась.  Одним  словом,  выбрался  я  только  в  конце
августа, имея в своем распоряжении всего пять-шесть дней, что было в  обрез,
если учесть, что почти все это время должно  было  уйти  на  дорогу  туда  и
обратно.
   Жена с радостью рассказала, что  Серго  Орджоникидзе,  неизвестно  откуда
узнав, что она родила сына и должна выписываться из больницы, приехал, чтобы
отвезти ее домой.
   Ашхен впервые тогда встретилась с Серго, и  он  сразу  поразил  ее  своей
простотой, отзывчивостью и добротой. Из-за плохой дороги машина, на  которой
они ехали, не могла подъехать к дому и остановилась довольно далеко от него.
Серго взял ребенка на руки и донес его до самой квартиры.  Ашхен  была  этим
очень тронута.
   Мне тогда же хотелось увезти жену и сына в Ростов. Но  мать  Ашхен  стала
меня отговаривать, прося оставить их на время у нее, чтобы они  как  следует
оправились под ее присмотром. Я стал колебаться.
   Пошел к Серго. Произошла радостная, дружеская встреча. Я поблагодарил его
за внимание и заботу о моей семье,  рассказал  ему  о  жизни  в  Ростове,  о
тамошней обстановке, о своих впечатлениях, о трудностях. Серго  хорошо  знал
Северный Кавказ и дал мне несколько полезных советов, особенно  в  отношении
северокавказских горских народов.
   Узнав, что я собираюсь увезти в Ростов жену и сына, Серго говорит: "Зачем
тебе в такую жару, да еще при плохом железнодорожном сообщении, везти сейчас
с собой жену с маленьким ребенком? Есть лучшая возможность  это  сделать,  и
тебе надо ею воспользоваться. В Боржоми сейчас отдыхает Ворошилов.  К  концу
сентября он  должен  вернуться  в  Ростов.  Поедет  он  в  служебном  вагоне
командующего округом. Места там достаточно, и он, конечно,  с  удовольствием
возьмет с собой твою жену с ребенком. Я с ним договорюсь".
   Перед отъездом в Ростов мне удалось выкроить  один  день  для  поездки  в
родное село Санаин, повидать мать и родных. Впервые моя нога  ступила  тогда
на советскую армянскую землю. Сам по себе этот факт был уже очень  радостным
для меня.
   Мать не ожидала меня, не знала, что делать от радости.
   Прежде всего  по  традиции  она  пошла  купить  барашка,  чтобы  устроить
настоящий шашлык для меня, родных, соседей и всех, кто зайдет в дом. Сказать
правду, я не  большой  сторонник  таких  пиршеств.  Но  возражать  не  стал.
Собралось много товарищей-ровесников.
   В ожидании обеда мы решили пройтись  по  селу.  Зашли  во  двор  древнего
монастыря, сооружение которого, как гласит история, длилось с середины Х  по
XIII столетие. Тысячу лет назад (в 972 г.) была создана Санаинская школа,  а
потом книгохранилище и академия,  где  помимо  теологии  изучались  история,
философия, естествознание и другие науки. Не случайно у нас в  Санаине  были
впервые переведены на армянский  язык  произведения  Платона,  Аристотеля  и
других выдающихся деятелей древнегреческой культуры.
   Наша Санаинская школа - одна из древнейших в  Армении.  По  сохранившимся
историческим  данным,  она  была  основана  армянским   ученым   Диоскаросом
Санаинским. Здесь учился родившийся  в  нашем  селе  в  1712  г.  Саят-Нова,
ставший  потом  знаменитым  в  Закавказье  поэтом,  писавшим  на  армянском,
грузинском и азербайджанском языках. В начале XIX века  в  Санаинской  школе
преподавал великий просветитель армянского народа Хачатур Абовян.
   Большое впечатление, как и  в  детстве,  произвела  на  меня  архитектура
Санаинского монастыря.
   Мать была очень рада,  что  хорошо  всех  угостила.  Однако  вечером  нам
пришлось с ней  расстаться.  Она  была  огорчена  моим  скорым  отъездом.  В
сопровождении товарищей  я  отправился  на  железнодорожную  станцию,  чтобы
вернуться в Тбилиси, а потом и в Ростов.
   Орджоникидзе сдержал свое слово. Когда Ворошилов, возвращаясь из Боржоми,
заехал в Тбилиси, Серго  попросил  его  взять  с  собой  мою  жену  и  сына.
Ворошилов охотно согласился.  Мы  с  Буденным  встречали  их  на  ростовском
вокзале, где и состоялось мое  знакомство  с  Климентом  Ефремовичем  и  его
супругой Екатериной Давыдовной.
   Помню, когда, вернувшись с  вокзала,  мы  выходили  из  машины,  Буденный
бережно взял моего малыша на руки и понес его в квартиру; своих детей у него
тогда не было,  и  видно  было  по  всему,  что  делает  он  это  с  большим
удовольствием. На второй или третий день после приезда  Ворошилов  пригласил
меня и Ашхен к себе домой на обед.  Я  узнал  от  хозяйки  много  нужного  и
полезного для себя.
   Уже первые встречи с Ворошиловым развеяли мои опасения насчет  того,  как
сложатся у нас отношения. Я проникся к  нему  доверием  и  уважением  как  к
хорошему товарищу, обаятельному человеку. Это отношение к нему я сохранил на
всю жизнь.

   Глава 14
   МОЯ СЕМЬЯ
   В Ростове я жил в бывшем купеческом одноэтажном  особняке,  состоящем  из
четырех комнат. Одну  из  них  занимал  руководитель  Югвостбюро  профсоюзов
Сенюшкин (а после него - Захар Беленький с женой), в  двух  других  комнатах
жили мы с женой и сыном, а четвертая комната использовалась как  наша  общая
столовая.
   Меня все время не покидала мысль забрать к себе  мать  и  младшего  брата
Артема (Анушевана). Дело в том, что после смерти отца в 1918 г. все заботы о
них легли на плечи старшего брата Ерванда, которому мне уже  давно  хотелось
помочь.
   В свое время  Ерванд  работал  около  трех  лет  молотобойцем  в  кузнице
Алавердского завода, принадлежавшего французской компании.  Мне  приходилось
бывать у него  на  работе,  и  я  видел,  что  это  был  каторжный  труд,  в
особенности летом. В узком горном ущелье, где находился завод,  всегда  было
жарко и душно. К этому добавлялась еще нестерпимая жара в самой  кузне,  где
брату приходилось по 12 часов подряд бить тяжелым  молотом  по  раскаленному
докрасна металлу.
   Потом Ерванда призвали в армию, а когда подошел срок  его  демобилизации,
началась Первая мировая война, и он попал рядовым  на  фронт.  Домой  Ерванд
вернулся в начале 1918 г. с Георгиевским крестом, полученным  за  храбрость,
проявленную им на фронте.  После  армии  решил  переквалифицироваться  и  по
примеру отца стать плотником. Прокормить семью ему  было  трудно,  а  я  был
лишен возможности в тех условиях помочь ему. Совесть меня  мучила,  что  все
заботы о матери, как и о младшем брате, лежат на плечах Ерванда.
   Я, конечно, мог перевезти к себе мать немедленно, но меня  удерживало  от
этого то, что, живя в деревне, она с братом все-таки была обеспечена хлебом,
молоком и картошкой, а в городах России, в том числе  и  у  нас  в  Ростове,
тогда было еще очень голодно. Да и с жильем, как я говорил, было не очень-то
свободно, и поэтому приходилось ждать.
   Осенью 1923  г.  в  одном  из  ростовских  коммунальных  домов  мне  была
предоставлена четырехкомнатная квартира. К тому времени и с  продовольствием
стало гораздо лучше. Вот тогда-то мать с Артемом и перебрались ко мне.
   Мать была довольна переездом. Бывало, по вечерам или в  праздничные  дни,
когда я работал у себя в кабинете, она тихонько приходила ко  мне,  садилась
где-нибудь в уголке и молча по нескольку часов сидела, смотрела на меня и  о
чем-то думала.
   Вначале это мне не мешало, но  потом,  через  несколько  дней,  я  как-то
сказал ей: "Майрик (мама)! Ты уж, наверное, достаточно насмотрелась на меня.
Пойди к себе, отдохни, а я  кончу  работать,  тогда  мы  с  тобой  вместе  и
поужинаем и поговорим".
   Видно было по всему, что такой  совет  не  очень  пришелся  ей  по  душе.
"Сынок, - сказала она мне, - я ведь очень по тебе соскучилась. Много лет  мы
с тобой вместе не жили". Как мог, я обласкал ее, и она  хоть  и  нехотя,  но
последовала моему совету.
   Вообще надо сказать, что семья  наша  была  очень  дружной.  Моя  младшая
сестра Астхик вышла замуж за медеплавильного мастера Акопа, и они  вырастили
четырех детей. Она работала директором небольшой текстильной фабрики. Умерла
в возрасте 66 лет от инфаркта. А вслед за ней умерла и старшая  моя  сестра,
78-летняя Воскеат. Она была колхозницей, а  в  последние  годы  -  до  самой
смерти - заведовала детскими яслями в совхозе.
   Несколько подробнее мне хотелось  бы  рассказать  о  моем  младшем  брате
Артеме. Артем был моложе меня на десять лет. Свою трудовую  жизнь  он  начал
вскоре после переезда ко мне в Ростов, осенью 1923 г. Он  слабо  знал  тогда
русский язык и поэтому не мог быть принят в очередной класс  русской  школы.
Мы решили, что он должен окончить  школу  ФЗУ  и  идти  работать  на  завод.
"Пройдешь школу рабочего класса, - сказал я ему, -  получишь  специальность,
заодно овладеешь как следует русским  языком,  а  там  перед  тобой  широкая
дорога. Остальное уж целиком зависит от тебя самого!"
   Он так и сделал. Поступил в ФЗУ, потом стал работать  учеником  токаря  -
сперва  на  заводе  "Красный  Аксай",  а  затем  в  Главных  железнодорожных
мастерских имени Ленина. Там его приняли и в ряды Коммунистической партии.
   Артем был волевым, целеустремленным и вместе с  тем  скромным  человеком.
Желая как можно скорее начать самостоятельную жизнь, он через два года уехал
в Москву, поступил токарем  на  завод  "Динамо",  а  заодно,  желая  учиться
дальше, стал  студентом  вечернего  рабфака.  В  1927  г.  его  перевели  на
партийную работу в Октябрьский трамвайный парк. Два года он служил в  армии,
а демобилизовавшись, поступил на московский завод "Компрессор".
   В  1931  г.  Артема  направили  в  числе  1000  коммунистов   учиться   в
Военно-воздушную академию имени Жуковского, которую он закончил  в  1937  г.
После    этого    и    определился    его    дальнейший    жизненный    путь
инженера-конструктора: проработав некоторое время военпредом  и  начальником
конструкторского бюро на одном из авиазаводов, он стал  с  1940  г.  главным
конструктором нового авиационного конструкторского бюро.
   За три десятилетия  под  его  руководством  создано  несколько  поколений
самолетов-истребителей -  от  поршневого  МиГ-3,  участвовавшего  в  Великой
Отечественной войне,  до  современных  сверхзвуковых  скоростных  реактивных
самолетов-истребителей, явившихся, по общему признанию,  большим  вкладом  в
дело повышения обороноспособности нашей Родины.
   Небольшая деталь. Артем очень рано поседел.  Как-то  в  беседе  с  ним  я
сказал: "Ты моложе меня, а уже  седой,  с  чем  это  связано?"  Он  ответил:
"Знаешь, Анастас,  работа  у  меня  очень  нервная.  Часто  сталкиваешься  с
неожиданностями: то одно, то  другое.  В  нашем  деле  почти  любая  неудача
связана  с  человеческими  жизнями.  Каждую  такую  неудачу  на   испытаниях
самолетов, а тем более катастрофу воспринимаешь  как  личную  трагедию.  Вот
откуда у меня седые волосы".
   Да, это было так. Наверное, это и подорвало его сердце. Он умер 66 лет (в
декабре 1970 г.), в расцвете творческих сил.
   У нас с братом всегда были хорошие, дружеские отношения. И  хотя  оба  мы
всегда были очень заняты, все же выкраивали в воскресные  дни  время,  чтобы
встретиться и поговорить по душам.
   Хочу сказать объективно, что Артем был  обаятельным  человеком.  Простой,
скромный, добрый, он умел хорошо разбираться в людях, был к ним  внимателен,
всегда прислушивался к мнению товарищей по работе, а в неизбежно возникавших
спорах умел находить истину. Одной из характерных его черт  было  стремление
идти вперед, не останавливаться на достигнутом.  Это  был  в  полном  смысле
слова  человек-новатор.  Не  случайно  ему  удалось  сплотить  замечательный
коллектив работников конструкторского бюро, многие  из  которых  проработали
под его руководством 25-30 лет и продолжают успешно работать и сей-час.
   Характерная особенность: за всю свою жизнь он ни разу ни о  чем  меня  не
просил. У нас в семье вообще это как-то не было принято. А он стремился быть
самостоятельным всегда и во всем.
   Год спустя после его отъезда из Ростова меня перевели в Москву,  назначив
наркомом внешней и внутренней торговли СССР. Я с женой и тогда тремя  детьми
получил небольшую квартиру в Кремле, из четырех комнат, с  длинным  и  узким
полукоридором-полукомнатой. Артем работал на заводе  "Динамо".  Я  предложил