почему нет?  Раз  он  очень
раздраженно стал меня допытывать,  почему  нет  продуктов.  Я  ответил,  как
думал. Это было время, когда Маленков в Совмине ведал сельским хозяйством. Я
сказал Сталину:  "Пусть  Маленков  скажет,  почему  отсутствуют  необходимые
продукты, ему легче это сделать". Я  правду  говорил.  Сталин  посмотрел  на
Маленкова. Тот молчал, делая  вид,  что  со  мной  спорить  нечего.  Сталин,
видимо, понял, не стал допрашивать Маленкова,  ибо  тот  все  равно  не  мог
ничего объяснить.
   И до этого, и в данном случае Маленков или Берия наступали  мне  на  ногу
под столом, давая понять, чтобы я перестал такие откровенные вещи  говорить.
Я смотрел на них удивленно. Потом, когда спорил с  ними,  доказывая,  что  я
прав, они мне говорили: "А какая польза  от  этого?  Это  только  раздражает
Сталина. Он начинает нападать то на одного, то на другого. Ему надо говорить
все то, что понравится, чтобы создать  атмосферу  благополучия,  не  портить
обстановки  за  обедом".  Я  срывался  еще  несколько  раз,  но  меня  вновь
предупреждали, и постепенно я стал говорить о делах мало и между прочим.
   Но когда я докладывал решение о снижении  цен  на  товары,  я  ему  прямо
говорил о положении с этим делом. Начиная с 1949 г., обычно я  подготавливал
проекты решений о снижении цен на товары. Я говорил, что нельзя снижать цены
на мясо и сливочное масло, на белый хлеб, во-первых, потому, что этого у нас
не хватает, и, во-вторых, отразится на закупочных  ценах,  что  отрицательно
скажется на производстве этих продуктов, а при нехватке этих товаров да  при
таком снижении цен будут огромные очереди, а это приведет к спекуляции: ведь
рабочие не смогут  днем  в  магазин  пойти,  значит,  товары  будут  скупать
спекулянты. Государство от этого только потеряет и рабочих не  заинтересует.
И насчет белого хлеба: население мало его  потребляет,  а  снижение  цен  на
белый  хлеб  без  снижения  на  черный  нарушит  пропорцию  между   ними   и
искусственно поощрит спрос на белый хлеб. Его же у нас тоже не  хватает.  Но
Сталин настаивал, говоря, что это нужно сделать в интересах интеллигенции.
   Наши хорошие отношения - когда они  были  хорошими  -  создали  для  меня
благоприятную  атмосферу  для  товарищеской  работы  и  нормальных   деловых
разговоров со Сталиным. Когда-то, в начале  1930-х  гг.,  он  умел  спокойно
выслушать или высказаться  недлинно,  но  метко,  быстро  схватывая,  о  чем
говорили, любил, чтобы кто-нибудь вечером  бывал  у  него.  Бывали  Молотов,
Ворошилов, я, Орджоникидзе, Киров, когда приезжал. Тогда не  было  обильного
обеда, обильной выпивки, больше сидели за чаем. Такие встречи  помогали  ему
получать информацию, память у Сталина была отличная. Но в послевоенные  годы
память у него стала сдавать сильно. Однажды он даже забыл фамилию  Булганина
в его присутствии.
   Сталин не  любил  широкого  круга  людей,  посещения  заводов,  колхозов,
собраний, что до 30-х гг. еще как-то выносил. Кажется, был тогда  на  заводе
"Динамо" и еще где-то, но мало. Однако из бесед с окружающими товарищами, из
их  информации  он  много  знал,  так  как  эти  люди,  как  правило,   были
квалифицированными, умеющими правильно разбираться в фактах  и  событиях,  и
поэтому Сталин был в целом в курсе всего того, что происходит в стране и  за
рубежом.
   В 1934 г. он настолько привязался ко мне, что по вечерам мы сидели долго,
говорили, он мне советы давал. Однажды предложил остаться ночевать у него на
даче. Я, конечно, остался. Звонил жене, что остаюсь ночевать у Сталина.  Это
был первый случай, когда я не  ночевал  у  себя  дома.  Для  жены  это  было
нежелательно. Прошло несколько дней, и он опять предложил остаться ночевать.
Я снова предупредил жену, что не приду домой, так как она всегда меня ждала,
в какое бы время я ни приходил. Когда это произошло в третий раз, вижу (хоть
жена не говорит прямо, но по глазам видно), что она не знает, верить мне или
нет. А как можно было проверить, что я у Сталина? Можно было  верить  только
на слово. Правда, она меня знала, никаких оснований для ревности за всю нашу
жизнь у нее не было. И все же в следующий раз, когда Сталин  стал  оставлять
меня ночевать, я сказал, что моя жена волнуется, когда меня нет дома. Он  не
настаивал.
   После меня у него часто ночевал Сванидзе, брат его первой  жены.  Видимо,
ему было скучно совсем одному. Позже, когда Сванидзе  не  стало,  у  Сталина
никто ночевать уже не оставался, и он не предлагал этого никому.
   Он запирался в спальне один  изнутри.  Видимо,  у  него  появилась  мания
преследования на фоне его расправ с людьми. И страх...

   Глава 28
   РАЗГРОМ СЕМЬИ
   Надо сказать, что, работая на Кавказе, я  со  Сванидзе  не  встречался  и
потому не был знаком с его прошлой партийной  деятельностью.  Его  партийная
кличка "Алеша" так и осталась за ним, хотя звали его Александром.
   Позже, работая в Москве, я узнал, что  Сванидзе  давно  состоит  в  рядах
партии, что он является братом первой жены Сталина и  что  они  со  Сталиным
были старыми партийными друзьями. У них были хорошие товарищеские  и,  я  бы
даже сказал, братские отношения. Он приходил домой к  Сталину  с  женой  или
один в любое время, и мы, члены  Политбюро,  заходя  иногда  на  квартиру  к
Сталину, часто встречали там супругов Сванидзе, которые  или  ждали  прихода
Сталина или уже были с ним вместе.
   Потом Сталин предложил мне взять Алешу Сванидзе на работу и поставить  во
главе Акционерного общества по экспорту марганца Наркомата внешней торговли.
Я с  удовольствием  это  сделал,  потому  что  Сванидзе  был  подготовленным
человеком, имел высшее образование,  хотя  и  по  гуманитарным  наукам,  был
знаком с экономическими проблемами и с банковским делом, да еще хорошо  знал
немецкий  и  французский  языки.  Человек  он   был   солидный,   спокойный,
неторопливый,  обходительный.  Любил  подумать  над  вопросом   всесторонне,
посоветоваться. Человек твердых взглядов,  Алеша  был  всегда  выдержан,  не
любил задевать  чужого  самолюбия,  но  и  не  терпел,  когда  задевали  его
"дворянское" самолюбие: он был из дворян.
   Потом  Сванидзе  был   поставлен   во   главе   Внешторгбанка,   назначен
заместителем председателя  Госбанка.  Дела  вел  очень  большие.  Он  хорошо
исполнял свои обязанности,  знал  внутреннюю  политику,  понимал  ее.  Часто
вместе со мной бывал у  Сталина,  принимал  участие  в  обсуждении  вопросов
внутренней  политики,  вопросов  кредитования,  финансирования.  Сталин  сам
старался привлекать его к рассмотрению таких вопросов.
   Я с ним близко сошелся еще и потому, что жили мы по  соседству  на  одной
даче. Как-то Сталин предложил Сванидзе с женой и  Аллилуеву  Павлу  с  женой
поселиться в свободном доме на даче, где я жил со своей семьей и соседями  -
семьями Варского,  Карахана.  Наши  дома  находились  на  одной  территории.
Вечерами мы часто встречались. Прогуливаясь, беседовали о текущих делах,  по
политическим, международным и внутренним  вопросам,  обменивались  мнениями.
Ходили друг к другу чаю попить: или я с женой был у них, или они приходили к
нам. У Алеши был сын, который играл с нашими детьми. Этот человек мне  очень
нравился, мне были приятны встречи с ним, и я думаю, что  его  отношение  ко
мне было таким же хорошим. Хотя он был не особенно разговорчивым,  из  наших
бесед о Кавказе остались в памяти  высказывания  Сванидзе  о  Берия,  острая
критика его поведения, его политики и  т.д.  Свою  критику  Берия  Алеша  не
скрывал и от Сталина, который, поддерживая Берия, не одергивал и Сванидзе.
   Берия, конечно, знал, что Сванидзе бывает на квартире у Сталина, приходит
к нему запросто, а иногда  и  ночует  там.  Понимал,  что  из  этого  ничего
хорошего для него не будет. Главное же было то, что Берия  стремился  лишить
Сталина всяких источников  информации  с  Кавказа,  кроме  самого  себя.  Он
добился того, что очень многие товарищи, которые могли бы  быть  источниками
такой информации, были ликвидированы.
   Это случилось в декабре 1937 г., когда Берия был уже в Москве  -  сначала
как заместитель Ежова, а потом сам возглавил НКВД. В этот период  я  не  так
часто встречался со Сталиным, как раньше. Однажды,  возвратившись  с  работы
около двух  часов  ночи,  я  узнал  от  работника  охраны,  что  только  что
арестовали и увезли Сванидзе и его жену.
   Я был поражен, ходил по комнате,  мучительно  думал  и  не  понимал,  что
происходит. Если в отношении  других  Сталина  могли  ввести  в  заблуждение
работники НКВД, то в отношении Сванидзе  это  было  невозможно,  потому  что
Сталин знал его почти полвека со всех точек зрения,  лично  знал,  дружил  с
ним, знал его политические взгляды. Они дружили до последних дней,  и  я  не
слыхал, чтобы они поссорились, чтобы Сталин был недоволен им или выражал ему
недоверие. Более того, Сванидзе был в последние годы  единственным  из  тех,
которые  близко  дружили  со  Сталиным,  пользовались  его  расположением  и
ночевали у него дома. Все это происходило потому, что  Сталин  этого  хотел,
что Сталин ему доверял! Как же могли его арестовать?
   Через несколько дней я ужинал у Сталина. Были и другие  товарищи.  Сталин
понимал, что я озабочен тем, что случилось с Алешей, и, не дожидаясь вопроса
с моей стороны, спросил: "Ты слышал, что мы арестовали Сванидзе?" Я ответил:
"Да, но не знаю, как это могло случиться". - "Он немецкий шпион",  -  сказал
Сталин. "Как это может быть? - удивился я. - Если  бы  он  был  шпионом,  то
вредил бы. Фактов же о его вредительстве нет. Какая польза от такого шпиона,
который ничего не делает?" - "Верно, он ничего, видимо, плохого не делает, -
ответил Сталин, - потому что он шпион особого рода, особого  вида:  он  имел
задание не вредить, а лишь сообщать немцам информацию, которую он получает в
Наркомате  внешней  торговли,  информировать  о  том,   что   происходит   в
руководстве партии и государства".
   "Как это могло случиться?" - спросил я. "Он  был  интернирован  в  первую
империалистическую войну и был завербован немцами в лагере. С  того  времени
он и служил источником информации для немцев, -  ответил  Сталин.  -  В  его
функции не входил террор, только информация. Вот теперь это вскрылось, и  мы
его арестовали". Да, все знали, что без ведома Сталина не могли арестовывать
известных в стране деятелей: только Сталин давал санкцию на их арест.  После
ареста эти люди живыми из тюрьмы не выходили, за исключением отдельных лиц.
   В 1941 г., уже во время войны, я и еще несколько членов Политбюро были  у
Сталина. Берия там не было. Сталин знал, что у нас со Сванидзе были  хорошие
отношения, потому, обратившись ко мне, сказал: "Ты смотри, какой  Алеша!"  -
"А что такое?" - спрашиваю я с надеждой  (я  думал,  что  Алеши  уже  нет  в
живых). "Его приговорили к расстрелу, - продолжал Сталин. - Я  дал  указание
Меркулову, чтобы он перед расстрелом ему сказал, что если попросит  прощения
у ЦК, то будет помилован. А Сванидзе ответил: "У  меня  нет  никаких  грехов
перед ЦК партии, я не могу просить прощения"*. И, конечно, приговор  привели
в исполнение. Смотри, какой Сванидзе: не захотел просить прощения! Вот какая
гордость дворянская", - закончил Сталин. "Когда  это  было?"  -  спросил  я.
"Недавно его расстреляли", - ответил Сталин.
   Я поразился: более трех лет Сванидзе держали в тюрьме! Видимо,  он  ни  в
чем не признался, дело затянулось и недавно только, во время  войны(!),  его
расстреляли. Это было поразительно. "У Сванидзе чувство обиды большое  было,
- ответил я. - Он не мог вынести позора и просить прощения, если чувствовал,
что не виноват перед ЦК партии". Сталин ничего не сказал.
   Большая доля ответственности в этом деле ложится на Берия, ибо он  считал
Сванидзе своим личным врагом и  старался  обмануть  Сталина,  пользуясь  его
невероятной мнительностью. И это ему удалось. Видимо, Сванидзе не сломили, и
ложных показаний на себя он не дал - тогда личные показания,  выбитые  путем
пыток, являлись достаточным основанием для  расстрела  без  суда.  А  здесь,
видимо, никаких фактов не было, и его держали в тюрьме долго, до подходящего
момента. Вот война и стала этим "подходящим" моментом.
   А в следующем, 1942 г. была расстреляна и жена Алеши - Мария  Анисимовна.
Сгинули  в  безвестность  и  обе  сестры  первой  жены  Сталина  -  Мария  и
Александра.
   Не только Сванидзе, но и  другие  члены  семьи  Сталина,  его  родные  не
избежали репрессий, хотя они ни в чем не были виноваты.
   Вообще вся семья оказалась разгромленной, причем это коснулось  и  родных
второй жены Сталина - Надежды Аллилуевой. Но прежде,  чем  приводить  факты,
коснусь немного всей семьи Аллилуевых.
   Сергей  Аллилуев  -  глава  семьи,  рабочий  Тифлисских   железнодорожных
мастерских, был человеком простым. Сталин познакомился с ним еще на  Кавказе
и потом, когда вернулся из ссылки в 1917 г., остановился у него на  квартире
в Петрограде, куда Аллилуев переехал  с  женой  и  четырьмя  детьми.  Сталин
хорошо знал всю семью.  Потом  младшую  дочь  Аллилуева  Надю  взял  к  себе
секретарем, затем на ней женился.
   Это была  очень  приветливая  женщина,  сдержанная,  контролировала  свое
поведение очень строго, держала себя скромно, чтобы ни в чем не было  видно,
что она жена Сталина - ответственного работника. Вела  себя  образцово,  как
рядовая коммунистка. В то  время  мы  часто  обедали  у  Сталина.  Обед  был
простой: из двух блюд, закусок было мало, лишь иногда селедка - так, как и у
всех у нас тогда было. Иногда была бутылка легкого вина, редко  водка,  если
приходили русские люди, которые больше любили водку. Пили очень мало, обычно
по два бокала вина. Присутствие Нади оказывало хорошее влияние  на  Сталина.
Когда ее не стало, домашняя обстановка у Сталина изменилась.
   Я к Наде относился хорошо, как  и  она  ко  мне.  У  нее  были  дружеские
отношения с моей женой и с женой Серго Орджоникидзе.
   Ее сестра Анна Сергеевна, которая была старше Нади  на  пять  лет,  вышла
замуж за бывшего секретаря Дзержинского - Реденса, хорошего человека, поляка
по национальности. Реденс занимал  ответственную  должность  в  органах  ЧК,
бывал у Сталина, у нас дома.
   У Аллилуевых  было  и  два  сына.  Старший  Федор  был  вначале  активным
большевиком. Но затем у  него  случилось  легкое  помешательство  от  особых
методов "проверки  преданности  Советской  власти",  проводимых  легендарным
Камо, о чем я рассказывал раньше. Работать он не мог, но беспокойства  людям
не причинял. Он жил одно время рядом с  нами  со  своей  матерью,  ходил  по
коридору, курил трубку, иногда разговаривал.
   Другой сын - Павел,  комиссар  бронетанковых  войск  Красной  Армии,  был
замечательным  человеком,  хорошим  коммунистом.  Он  пользовался  уважением
Сталина, всех нас. Прямой был человек, честный, говорил то,  что  думал.  Но
как-то совершенно неожиданно он умер  в  ноябре  1938  г.,  сразу  же  после
возвращения из Кисловодска,  где  отдыхал  в  санатории.  Говорили,  подвело
сердце.
   Через 18 дней после странной смерти Павла был арестован Реденс и в том же
году расстрелян. Я часто бывал у Сталина с женой и видел, что Сталин  хорошо
относился к Павлу и его жене, к семье Анны,  и  было  удивительно,  что  уже
после войны, в декабре 1947 г., была арестована вдова Павла и ее новый  муж,
в начале января 1948 г.  -  ее  дочь  от  Павла,  18-летняя  Кира,  а  через
несколько дней сестра Надежды  -  Анна.  Было  совершенно  непонятно,  зачем
Сталин это сделал.
   Правда, Анна незадолго до этого опубликовала свои воспоминания, которые у
Сталина вызвали раздражение. Судить о его реакции  можно  по  появившейся  в
"Правде" резко критической статье Поспелова  на  эту  книгу  -  конечно,  по
заданию  Сталина.  Казалось  бы,  и  достаточно.  Зачем   же   арестовывать,
допрашивать "с пристрастием"? Говорят, ее мучили тем, что заставляли подолгу
стоять. Она вышла из тюрьмы  после  смерти  Сталина  не  вполне  нормальной.
Другие женщины перенесли 5-6-летнее заключение, к счастью, без последствий.
   Незавидна и судьба детей Сталина.
   Трагично сложилась жизнь Якова  -  сына  от  первого  брака.  Яков  очень
походил на грузина, был похож на Сталина, но, видимо, в нем было больше черт
от матери. Он получил высшее образование по  энергетике.  Будучи  студентом,
встретил и полюбил девушку, хотел на ней жениться, но она  была  еврейка,  и
Сталин запротестовал. Надежда Сергеевна, которая очень хорошо  относилась  к
Якову, уговаривала Сталина разрешить сыну жениться на  любимой  девушке.  Но
Сталин был непреклонен. Тогда  Яков  сделал  попытку  к  самоубийству.  Пуля
прошла через грудь, но сердце не задела. Когда он  поправился,  ему  все  же
было дано разрешение жениться на той, которую  он  любил.  Хотя  Сталин  ему
сказал тогда с презрением: "Даже этого ты не сумел сделать как  следует".  В
это время мы видели Сталина редко.
   Когда Яков окончил институт и стал инженером, он бывал у Сталина, и у них
сложились вроде бы нормальные отношения. Но Сталину не нравилось,  что  Яков
стал энергетиком, и он посоветовал сыну  пойти  в  армию  и  стать  офицером
артиллерии. Яков сразу же согласился, был принят в Московскую артиллерийскую
академию,  которую  закончил  перед  войной,  и  был   назначен   командиром
артиллерийской батареи.  Там  же  служил  Артем  -  сын  Сергеева  (Артема),
известного большевика, умершего в начале 1920-х гг.
   Через несколько месяцев после начала войны вдруг Артем  появился  у  меня
дома: он вышел из окружения в районе Калинина и пробрался  в  Москву.  Он-то
мне и рассказал, как сын Сталина попал в плен. Немцы окружили  его  батарею,
была  команда  отступить,  но  Яша  не  подчинился  приказу.  "Я  его   стал
уговаривать, - говорил Артем, - что  нужно  отойти.  Яков  ответил:  "Я  сын
Сталина и не позволю батарее отступить". Артем  же  отступил  с  остальными,
больше двух месяцев был  в  окружении  и  вот  выбрался.  Сейчас  он  хорошо
работает, генерал ракетных войск.
   Когда Яков попал в плен, немцы стали разбрасывать от его имени листовки с
призывом к русскому  народу  выступить  против  советского  строя  и  против
Сталина. Эти листовки появлялись и возле нашей дачи,  и  я  читал  их.  Было
ясно, что это провокация. Никто не верил, что сын Сталина стал предателем. И
Сталин в это не верил. Он был, конечно, возмущен, что сын попал в плен.  Это
было в то время, когда Сталин издал приказ: в  плен  не  сдаваться,  а  если
попал в плен, то жена и  все  остальная  семья  высылаются.  Поэтому  Сталин
выслал и жену Якова в Сибирь. Кажется, он и не видел ее никогда.
   Казалось, счастливо складывается судьба его  дочери  Светланы:  отношение
Сталина к ней было в общем хорошее.  Молчаливая,  спокойная,  скромная,  она
всем нам очень  нравилась.  И  со  стороны  Сталина  к  ней  отношение  было
отеческое. Испортилось оно, когда Светлана вышла замуж за студента Морозова,
еврея по национальности. Морозов дружил с нашими детьми,  мы  были  хорошего
мнения о нем. Светлана родила от него сына.
   К этому времени у Сталина антиеврейские чувства приняли острую форму.  Он
арестовал отца Морозова, какого-то простого, никому не известного  человека,
сказав нам, что это - американский  шпион,  выполнявший  задание  проникнуть
через женитьбу сына в доверие к Сталину  с  целью  передавать  все  сведения
американцам. Затем он поставил условие дочери:  если  она  не  разойдется  с
Морозовым, того арестуют. Светлана подчинилась,  и  они  разошлись.  Морозов
очень долго не мог устроиться на работу. С этой просьбой он обращался к моей
жене и сыновьям. Через некоторое время удалось  его  устроить  на  работу  в
научный институт. Он до сих пор работает научным сотрудником, как был, так и
остался хорошим человеком.
   Через  какое-то  время  после  развода  дочери  Сталин  нам  говорит:  "Я
беседовал со Светланой, за кого ей выйти замуж. Она сказала, что выйдет  или