ть на конференции. Мое предложение  сводилось
к  тому,  чтобы  начать  плановую  увязку  отдельных  частей   хозяйства   -
непосредственно в уездах, губерниях и республиках.  "Только  этим  путем,  -
говорил я, - мы  пойдем  к  составлению  ориентировочного,  приблизительного
плана, который послужит развитию нашего хозяйства. Всякая другая  постановка
на деле является бюрократическим дерганьем и разрушением.
   Я скажу, что никакой борьбы с "ножницами", никакой смычки с крестьянством
не будет,  пока  не  будет  твердых  денежных  знаков  для  деревни.  Почему
кооперация не может развиваться  в  деревне?  Не  только  по  всем  понятным
причинам, но и  потому,  что  нет  твердых  денег.  В  городе  кооперация  и
государственные органы вносят в банк свои деньги в тот же день или меняют на
червонцы, а в деревне они этого сделать не могут. Там же нет червонцев и нет
банка. Ежедневная выручка накапливается до поездки в город,  из-за  чего  их
стоимость падает тем больше, чем дальше деревня и реже связь с городом.
   Товарищи выступают как будто защитниками рабочих и крестьян, но  на  кого
ложится денежная эмиссия? На буржуазию? Вовсе нет. Когда вы идете по Москве,
то везде слышите, как черная биржа предлагает червонцы. Буржуазия не  держит
в карманах советских знаков,  а  превращает  их  в  червонцы,  а  рабочие  и
крестьяне теряют на этом".
   С докладом о партстроительстве  выступил  Сталин.  Говорил  он  спокойно,
аргументированно. Он не стал рассказывать всей  истории  дискуссии,  заявив,
что не считает нужным останавливаться на том, кто начал дискуссию, кто прав,
а кто виноват, чтобы не вносить  "элемента  склоки  и  взаимных  обвинений".
Таким образом, Сталин  не  заострял  вопроса,  избегал  резкостей,  применяя
мягкие выражения.
   Ораторы от оппозиции остро реагировали на  то  место  доклада,  где  было
сказано: "Что касается группировок и фракций, я  думаю,  что  пришло  время,
когда мы должны предать гласности тот пункт резолюции об  единстве,  который
по предложению тов. Ленина был принят Х съездом нашей партии  и  который  не
подлежал оглашению". В этом пункте было  сказано,  что  Х  партийный  съезд,
исходя  из  необходимости  обеспечения  наибольшего   единства   в   партии,
дисциплины  и  устранения  всякой  фракционности,  предоставляет  ЦК   право
применять "в случаях нарушения  дисциплины  или  возрождения  или  допущения
фракционности все меры партийных взысканий вплоть до исключения из партии, а
по отношению к членам ЦК перевод их в кандидаты и даже,  как  крайнюю  меру,
исключение из партии".
   Пункт  этот  действительно  по  решению  Х  партийного  съезда   не   был
опубликован. Сторонники  оппозиции  отрицали  приемлемость  этого  пункта  в
настоящих условиях и целесообразность его упоминания вообще, тем  более  что
он "секретный". Радек заявил, например, что докладчик  "вытянул  из  кармана
резолюцию, которую Х съезд партии считал тайной резолюцией", и что  "ни  ЦК,
ни Политбюро не решали, чтобы Сталин это сделал. Только съезд  партии  может
решать, что документ, объявленный  съездом  тайным,  становится  для  партии
явным".
   В заключительном слове Сталин внешне так же спокойно, как и во все  время
доклада, но остро поставил все вопросы разногласий с оппозицией. На этот раз
он дал уже более подробный анализ хода дискуссии с самого ее начала.
   В работе XIII партконференции  принимала  участие  от  редакции  "Правды"
М.И.Ульянова. В перерывах между  заседаниями  вокруг  нее  обычно  собирался
узкий круг знакомых  с  ней  делегатов,  стараясь  узнать  "из  первых  рук"
последние сведения о здоровье Ильича. От нее мы узнали, что за  девять  дней
до начала конференции Ленин почувствовал себя немного лучше,  был  на  елке,
устроенной в Горках для детей рабочих и  служащих  местного  совхоза.  Мария
Ильинична рассказала нам и  о  том,  что  Надежда  Константиновна  знакомила
Ленина с ходом нашей конференции по отчетам,  напечатанным  в  "Правде".  19
января Ленин выезжал на санях в  лес,  где  наблюдал  за  происходившей  там
охотой. Все это нас очень обрадовало и ободрило. Окрепла надежда  на  скорое
выздоровление Ильича.
   Помню, 21 января, во второй половине дня, я зашел на квартиру к  Сталину,
чтобы  посоветоваться  с  ним  по  ряду   вопросов,   связанных   с   нашими
северокавказскими делами.
   Не прошло и 30 - 40 минут нашей беседы,  как  вдруг  в  комнату  ворвался
крайне взволнованный Бухарин и не сказал, а как-то выкрикнул, что  из  Горок
позвонила Мария Ильинична и сказала:  "Только  что,  в  6  часов  50  минут,
скончался Ленин".
   Это было так неожиданно!  Мы  были  потрясены.  Потом  мы  все  мгновенно
оделись и поехали на аэросанях в Горки.
   В небольшой комнате  на  кровати  лежал  спокойный,  как  бы  только  что
уснувший, Ленин.
   Вскоре  стали  подъезжать  другие  члены  Центрального  Комитета.  Трудно
описать эти тягостные  минуты,  когда  все  мы  осиротело  столпились  около
Ильича. Собравшиеся в  другой  комнате  члены  Политбюро  условились  срочно
созвать экстренный Пленум ЦК партии, подготовить правительственное сообщение
о смерти Ленина, а также принять специальное обращение Центрального Комитета
партии.
   Подавленные великим  горем,  многие  с  не  высохшими  от  слез  глазами,
собрались мы на этот пленум в Кремле в ночь  на  22  января.  Говорить  было
трудно. Мы избрали комиссию по  организации  похорон  Владимира  Ильича  под
председательством  Дзержинского.  Приняли  обращение  "К  партии.  Ко   всем
трудящимся".
   В 6 часов утра 22 января московское радио передало всему  миру  сообщение
Советского правительства о смерти В.И.Ленина.
   22 января, открывая очередное заседание съезда, Михаил  Иванович  Калинин
дрожащим от волнения голосом предложил делегатам  встать  и  со  слезами  на
глазах сообщил о  смерти  Ленина.  Потом  он  зачитал  бюллетень  о  смерти,
подписанный врачами, лечившими Ленина.
   Работа съезда была прервана.
   23  января  все  мы  -  члены  ЦК,  наркомы,  представители   рабочих   и
крестьянских делегаций - несли на руках гроб с  телом  Ленина  из  Горок  до
ближайшей станции Герасимово, где ожидал специальный поезд.
   Был жестокий январский мороз. Весь этот пятиверстный путь до станции  был
усыпан еловыми ветками. Тысячи людей из ближних и дальних  деревень  шли  за
гробом Ильича, провожая его в последний путь. Траурный поезд медленно отошел
от станции. Почти до самой Москвы по  обе  стороны  железной  дороги  стояли
огромные толпы людей, пришедшие проститься с Лениным.  В  час  дня  траурный
поезд прибыл на Павелецкий вокзал Москвы.
   По улицам, сплошь заполненным народом, гроб с телом Ленина был  вновь  на
руках перенесен нами и установлен в Колонном зале Дома  Союзов.  В  почетном
карауле  у  гроба  Ленина  стояли  члены  ЦК,   делегаты   съезда   Советов,
представители рабочих и крестьян.
   Пять  дней  и  ночей  бесконечным  потоком  в   торжественном   молчании,
нарушаемом лишь сдержанными рыданиями, шли мимо гроба рабочие  и  крестьяне,
воины  Красной  Армии,   интеллигенция,   молодежь,   делегации   трудящихся
зарубежных стран, люди самых разных национальностей - шли, чтобы  проститься
со своим великим вождем, учителем и другом.
   Я хорошо помню эти суровые январские дни 1924 г. Мороз доходил до 30 - 35
градусов, а люди все шли и шли бесконечной вереницей. Часами стояли  они  на
морозе, грелись у костров, горящих на улице, чтобы потом попасть на  две-три
минуты к своему Ильичу и сказать ему свое последнее "прощай".
   Будучи на квартире у Сталина, я  спросил  его,  приедет  ли  на  похороны
Троцкий из Сухуми. Он ответил, что Троцкий вызвал его к прямому  проводу  и,
узнав,  на  какое  число  назначены  похороны  Ленина,  сказал,  что  он,  к
сожалению, не успеет прибыть вовремя. Я был поражен, что в такой  момент  он
может продолжать отдых в Сухуми. По железной дороге тогда  он  действительно
не мог вовремя успеть. Зато он мог  использовать  самолет.  Еще  в  1923  г.
начали летать самолеты гражданской  авиации.  Тогда  у  нас  работала  также
германская воздушная компания "Люфтганза". В частности, ее самолеты  были  в
Ростове. Он мог бы использовать и военный  самолет  для  такого  экстренного
случая - долететь на нем до Ростова или  Харькова,  а  оттуда  поездом  -  и
успеть.   Это   поведение   Троцкого    показалось    мне    возмутительным,
характеризующим его личность с самой отрицательной стороны. Я  это  высказал
Сталину*.
   Накануне похорон, 26 января, состоялось внеочередное  траурное  заседание
II Всесоюзного  съезда  Советов,  посвященное  памяти  Ленина.  Съезд  решил
сохранить гроб с телом Ленина в  Мавзолее,  доступном  для  самого  широкого
посещения.
   27 января, в 9 часов 20 минут, гроб с телом Ленина был перенесен из  Дома
Союзов на Красную площадь и,  покрытый  красными  знаменами,  установлен  на
специальном возвышении.
   И вновь шли сотни  тысяч  людей  в  торжественном  молчании,  колонна  за
колонной, прощаясь с великим Лениным.
   В четыре часа под звуки траурной музыки и тысяч гудков фабрик и  заводов,
под залп прощального орудийного салюта гроб был внесен в Мавзолей, тогда еще
временный,  деревянный,  построенный   героическими   усилиями   рабочих   и
архитекторов под руководством академика Щусева всего за три дня и три ночи в
лютую стужу.
   Через день после похорон Владимира Ильича XI Всероссийский съезд  Советов
продолжал свою работу и обсудил доклад наркома юстиции РСФСР Д.И.Курского  о
проекте Конституции СССР, вносимом через несколько дней  на  утверждение  II
Всесоюзного съезда Советов.
   В тот же день мы единогласно приняли первую Конституцию Советского Союза.
В ее основу были положены ленинские принципы добровольного  государственного
союза равноправных народов.
   Сразу же после съезда Советов  состоялась  первая  сессия  ЦИК  СССР,  на
которой был избран Президиум ЦИК Союза, а также четыре его председателя  (от
РСФСР - Калинин, от УССР - Петровский, от ЗСФСР -  Нариманов  и  от  БССР  -
Червяков), как и было до этого решено по предложению Ленина.
   Сессия избрала также состав Совета Народных Комиссаров СССР  во  главе  с
А.И.Рыковым.
   Смерть Ленина привела к небывалому  единению  всех  трудящихся  страны  с
нашей партией в их стремлении достойно продолжить дело  Ильича.  Повсеместно
от рабочих стали поступать десятки тысяч заявлений с просьбой принять  их  в
ленинскую партию.

   Глава 18
   БОРЬБА С ЗАСУХОЙ В КРАЕ
   Состояние  моего  здоровья  было  плохое,  даже  несколько  хуже,  чем  в
предыдущую весну. Туберкулезный  процесс  в  легких  продолжался.  Врачебная
комиссия в Москве потребовала длительного лечения.
   Но я не мог выполнить  предписание  врачей:  в  конце  июня  обозначились
трудности в нескольких районах края. Долго не было дождей, и хлеба  выгорали
от засухи. Не хватало пресной воды и для скота.
   Крестьянство, спасая скот от бескормицы и безводья, массами  стало  гнать
его на Кубань, где положение было благополучным.
   Это нас в крайкоме очень волновало, но мы не  имели  возможности  оказать
помощь своими силами -  не  было  краевых  средств,  не  имели  мы  и  права
распоряжаться краевыми ресурсами.  В  крае  хлеб  был,  но  он  находился  в
распоряжении Центра.
   Я связался с Москвой, доложил о  тяжелом  положении  и  попросил  помощи.
Такие же просьбы поступали из Поволжья, хотя засуха была, конечно, не  такая
жестокая, как в 1921 г. Я безотлагательно выехал  в  Москву  для  доклада  о
реальном положении дел и выяснения, чем и когда может нам помочь Центр.
   Надо было в первую очередь восстановить полностью семенной  запас,  чтобы
не сокращать посевных площадей, то есть обеспечить урожай будущего  года,  а
затем  уже  некоторое  количество  направить  для  продовольственной  помощи
наиболее нуждающимся крестьянам. Правительство помогло нам, выделив семенную
ссуду для озимого сева.
   Мы обсудили и утвердили план распределения помощи.  Товарищам  на  местах
дали  конкретные  задания  -  обеспечить   реализацию   выделенной   помощи,
контролировать ее распределение строго в соответствии с планом. Несмотря  на
это, паника в Ставрополье продолжалась. Надо было быстро реагировать.
   Я знал, что у нас есть один гражданский самолет на два-три места немецкой
фирмы "Люфтганза", имевшей концессию на воздушное сообщение.  Я  связался  с
летчиком-немцем (правда, я не так уж  свободно  говорил  по-немецки,  как  в
школе, но понять меня было можно). На мой вопрос, может ли он  садиться  без
аэродромов, в селах, он ответил, что может, если за селом, на полях, выбрать
подходящее место и разжечь костер, чтобы он  мог  сориентироваться  по  дыму
костра, в какую сторону дует  ветер,  и  совершить  правильную  посадку.  Я,
конечно, это ему обещал.
   Решено было облететь районы Ставрополья,  крупные  села  и  устроить  там
собрания, разъяснить положение, успокоить крестьян и сообщить  о  помощи.  Я
думал так: прилетим, в селе на  площади  устроим  митинг.  Но  неожиданность
подстерегла нас в первом же селе. Жители села, когда узнали,  что  прилетает
самолет, а летчик дважды сделал облет села перед посадкой, собрались к месту
посадки. Когда я вышел из самолета, можно было сразу начинать митинг, потому
что все село бежало сюда. Пришли и местные работники.
   Я   минут   пятнадцать   говорил   прямо   с   самолета,   который   стал
импровизированной  трибуной.  Говорил  о  том,   чтобы   они   верили,   что
правительство окажет помощь,  что  это  не  царская,  а  рабоче-крестьянская
власть, которая заботится о них и делает все возможное, чтобы помочь.
   Село Курсавка с населением более чем десять  тысяч  человек  пользовалось
пресной  водой,  собранной  от  дождей.  В  бассейнах  питьевой  воды   было
недостаточно. Я узнал, что в 20-30 км от села была вода. Вместе  с  местными
работниками решили действовать более  решительно  -  предложить  на  митинге
провести водопровод.
   Помню, один крестьянин средних лет, высокого роста, стройный, с  короткой
бородой, поднялся на трибуну и стал говорить, что не верит в это, что у  них
никогда не было водопровода и вода к ним никогда не  придет:  "Как  на  моей
ладони не вырастет ни один волос, так никакой воды у нас не будет". Я  тогда
ему сказал: "Гражданин,  я  прошу  запомнить,  что  вы  сказали.  Через  год
соберемся и посмотрим, кто будет прав, будет ли вода и  водопровод".  Говоря
это, я не сомневался в реальности плана.
   Водопровод построили раньше, чем через год. Я решил поехать в это село на
открытие водопровода, имея в виду встретиться с этим крестьянином.
   Я попросил его подняться на трибуну, потом подойти к водопроводу,  где  я
открыл кран. Вода пошла!  Трудно  описать  смущение  этого  крестьянина.  Он
молчал, пораженный. Я ему сказал: "Вот вы  человек  честный,  правдивый,  но
только знайте, какая разница между властью помещиков, которые не  заботились
о деревне и крестьянах, и новой рабоче-крестьянской властью, которая  только
и живет и работает ради защиты интересов рабочих и  крестьян,  улучшения  их
жизни". Это было хорошим  агитационным  делом  для  привлечения  на  сторону
Советской власти тех крестьян, которые еще колебались.
   Пользуясь пребыванием  в  Пятигорске,  я  заехал  на  несколько  часов  в
Кисловодск, где отдыхал Бухарин. Он был очень  доволен,  стал  расспрашивать
меня о крае. Я  рассказал  о  положении  дел  и  о  своих  полетах  в  села,
пораженные засухой. Этот факт произвел на Бухарина возбуждающее впечатление.
Как ребенок, он спрашивал, верно ли это и  хорошо  ли  летать  на  самолете,
восхищался, ходил с возбужденным видом взад и  вперед.  Я  был  удивлен  его
реакцией. Вдруг он говорит: "А знаешь, хорошо бы облететь  вокруг  Эльбруса.
Можно ли это?" Я  ответил,  что,  наверное,  можно,  только  нужно  спросить
летчика-немца. Когда я передал его согласие Бухарину,  тот  обрадовался,  но
сказал озабоченно: "Хорошо-то хорошо, но, знаешь,  прежде  чем  полететь,  я
должен запросить согласие ЦК". - "При чем здесь ЦК? - удивился я. -  Это  не
политический вопрос, чтобы его решать в ЦК. Полететь вокруг Эльбруса  можно,
летчик согласен, что еще тебе нужно?" - "Нет, -  ответил  Бухарин,  -  могут
сделать замечание. Скоро поеду на пленум,  там  посоветуюсь.  Вернусь  снова
сюда, и обязательно полетим вокруг Эльбруса".
   В  Москве  Бухарин  разговаривал  со   Сталиным.   Тот   не   только   не
санкционировал этот полет, но и, как я узнал из  постановления,  полученного
мною в Ростове, он запретил не только Бухарину, но и мне летать на самолете.
Это было оформлено как решение Политбюро.
   Я был крайне возмущен этим. Я ведь летал  не  ради  удовольствия.  Должен
признаться, что и после решения  ЦК  я  несколько  раз  использовал  тот  же
самолет. Это был первый случай, когда я не подчинился решению ЦК.  Второй  и
последний случай неподчинения решению ЦК во всей моей  жизни  имел  место  в
Москве, когда  было  решено  наркомам  встать  на  партийный  учет  в  своих
наркоматах. Я остался на учете на заводе "Красный пролетарий".
   Выполнив все меры по оказанию помощи семенами, продовольствием, я уехал в
отпуск для лечения легких. Врачебная комиссия предложила мне  три  места  на
выбор: Абастуман, Крым или Теберда (Карачаево-Черкесская область).
   Выбрал я Теберду, поскольку она находилась в крае, где я работал, и время
отпуска можно было использовать с  пользой  для  дела,  быть  в  курсе  всех
событий и по мере возможности оказывать помощь в решении вопросов. Тем более
что в Карачаево-Черкесской области еще не был.
   О том, как я лечился от туберкулеза в Теберде,  я  писал  Ашхен  на  дачу
крайкома в Кисловодск, где она находилась с  тех  пор,  как  родила  в  этом
городе 18 июня 1924 г. нашего второго сына - Володю:

   15/IX 24 года
   Теберда
   Дорогая, милая Ашхен!
   Получил письмо. Почему ничего не пишешь, поправляешься  ты  или  нет?  Ты
обязана набрать еще не меньше 15 фунтов весу!
   Я живу хорошо. Вчера я вернулся из путешествия по чудесным горам.  4  дня
были в пути большей частью  верхом.  Получил  большое  удовольствие.  Больше
через перевал в Сухуми не поеду, а отсюда прямо приеду в Кисловодск на  один
день и дальше поеду в  Крым.  Думаю  выехать  от  20-го  до  25-го  сент.  в
зависимости от погоды. Здесь все время держится солнечная прекрасная погода.
Нет дождей. Если так будет продолжаться, то я не  буду  торопиться  выехать.
Продолжаю не курить*. Бездельничаю. Лежу. Не читаю, не пишу.
   Твой Анастас.

   В Теберде я застал Сокольникова с женой. В главном парке был  двухэтажный
дом на берегу маленького озера в сосновом лесу. Сокольников же устроился  на
окраине,  в  одноэтажном  домике,  вдали  от  центра,  что  создавало  более
спокойную обстановку для отдыха, чем в центре, у  озера,  где  часто  бывали
экскурсанты, нарушали его покой и отдых. Сокольников занимал две комнаты,  я
занял одну, свободную.
   Сокольникова я знал по выступлениям на съездах,  конференциях,  знал  как
очень толкового, эрудированного хозяйственника. Он  твердой  рукой  и  умело
осуществлял стабилизацию рубля, внедрение и укрепление червонной  валюты  на
базе золота. Он уже  имел  полное  основание  отдохнуть,  поскольку  процесс
стабилизации рубля  находился  на  стадии  завершающей.  Теперь  мы  уже  не
сомневались в скором и полном успехе этого дела.
   Сокольников не был любителем многословных  бесед.  А  я  не  донимал  его
вопросами и не навязывал разговоров, полагая, что человек устал,  что  одним
из лучших видов отдыха является одиночество и покой.
   Присмотревшись ко мне, он стал задавать вопросы о хозяйственном положении
края. Это было естественно - будучи в крае, узнать, что здесь происходит.  Я
ему подробно и откровенно рассказывал. Он был доволен - эта  информация  его
заинтересовала. Потом мы раза два беседовали на  общеполитические  темы,  не
касаясь внутрипартийных вопросов. Дело в том, что Сокольников в