области и ждут ответа, что с  нами
делать.
   В первом часу ночи с 19 на 20 сентября нас разбудили. Пришел опять Алания
с группой каких-то высших чинов. Некоторые из них были  явно  навеселе.  Как
потом мы узнали от надзирателя,  среди  них  были  председатель  эсеровского
закаспийского правительства в Ашхабаде Фунтиков, Кун и еще несколько  членов
их правительства.
   Алания  объявил,  что  по  решению  закаспийского   правительства   часть
арестованных сегодня будет переведена в  Ашхабадскую  центральную  областную
тюрьму, где  их  будут  судить,  а  остальные  будут  освобождены.  Он  стал
зачитывать список товарищей, подлежащих переводу в Ашхабадскую  тюрьму.  Все
мы встали с мест.
   Когда список был зачитан и меня в нем не оказалось, я понял, что попал  в
группу, подлежащую освобождению. Подойдя  к  Шаумяну,  я  сказал,  что  хочу
просить, чтобы меня  включили  в  их  группу:  меня  не  покидала  мысль  об
организации побега. Посмотрев на меня, Шаумян ответил: "Попробуй".
   Обратившись к Алания, я сказал, что хочу быть с товарищами,  переводимыми
в Ашхабад. Он ответил, что не имеет права  вносить  какие-либо  изменения  в
список.
   Тогда Шаумян, отведя меня  в  сторону,  сказал:  "Это  ничего,  что  твою
просьбу отклонили. Вас освободят - ты вместе  с  Суриком  и  Левой  (сыновья
Шаумяна) постарайся пробраться в Астрахань, оттуда - в Москву, встретишься с
Лениным, расскажешь ему обо всем, что здесь с нами произошло. От моего имени
вы  сделаете  предложение  арестовать  нескольких  видных  правых  эсеров  и
меньшевиков,   объявить   их   заложниками   и   предложить    закаспийскому
правительству в обмен на нас".
   Я ответил, что, конечно, все это сделаю. Тогда Шаумян подошел к Сурику  и
Леве, положил им руки на плечи  и  сказал:  "Вам  надо  вместе  с  Анастасом
добраться до Астрахани, а затем в Москву, к Ленину. Передайте маме, - сказал
он, - чтобы она не волновалась. Скоро мы будем вместе".
   Мы стали тепло, по-братски прощаться. В те минуты мы не сомневались,  что
всех нас освободят, и нам в голову  даже  не  могла  прийти  мысль,  что  на
следующий день наших товарищей уже не  будет  в  живых.  Только  во  взгляде
Шаумяна, когда он со мной прощался, я почувствовал какую-то скрытую тревогу.
   Чем  руководствовалось   закаспийское   правительство   и   представители
английского командования, составляя список 26 из 35 арестованных  товарищей,
видно из письменного показания, данного в июне  1925  г.  Суреном  Шаумяном,
допрошенным в качестве свидетеля на процессе по делу Фунтикова:

   "В середине августа 1918 года мы были арестованы  в  Баку  правительством
англо-эсеро-меньшевиков.  В  числе  арестованных  были  кроме  25   погибших
впоследствии  товарищей  еще:  Мудрый,  Месхи,  я  -  Сурен  Шаумян,  Самсон
Канделаки, Клевцов - итого 30 человек.
   Тюремным старостой был Корганов (из 26), у которого находился список всех
арестованных, по которому он раздавал провизию, принесенную нам товарищами с
воли.
   За несколько дней до занятия турками  Баку  и  нашим  "освобождением"  из
тюрьмы заболел дизентерией  тов.  Канделаки,  и  его  поместили  в  тюремную
больницу. Поэтому из списка довольствующихся он был вычеркнут.
   Я был освобожден за два дня до эвакуации из Баку на поруки.  Моя  фамилия
также была вычеркнута из списка.
   Месхи, Мудрый и Клевцов с нами на Красноводск на наш пароход не попали  и
на  каком-то  другом  судне  вместе  с  беженцами  попали  в   Петровск   (к
бичераховцам), а оттуда пробрались в Советскую Россию.
   Когда нас арестовали в Красноводске, у старосты тов. Корганова при обыске
случайно нашли список, о котором я  говорил  выше.  После  этого  уже  стали
арестовывать и вылавливать из общей  массы  беженцев  (600  чел.)  по  этому
списку.
   Кроме имевшихся в списке арестовали еще нескольких товарищей,  а  именно:
1) Анастаса Микояна, 2) Самсона Канделаки, 3) Варвару Джапаридзе,  4)  меня,
5) моего младшего брата - Леона, 6) Ольгу Фиолетову, 7) Татевоса Амирова, 8)
Марию Амирову, 9) Сатеник Мартикян и 10) Маро  Туманян.  Всех  перечисленных
красноводские власти не знали и арестовали лишь по указаниям провокаторов из
числа беженцев. Лишь Татевоса Амирова они знали  как  известного  советского
партизана, поэтому его впоследствии добавили к цифре "25", и  таким  образом
получилась цифра "26".
   Этим объясняется то обстоятельство,  что  такие  видные  большевики,  как
Анастас Микоян и Самсон Канделаки, остались живы, тогда как  в  число  26-ти
попали несколько работников незначительной величины (Николайшвили,  Метакса,
младший Богданов) и даже случайные товарищи (Мишне), арестованные в Баку  по
недоразумению. Будучи случайно арестованными в Баку,  они  попали  в  список
старосты, впоследствии оказавшийся проскрипционным.
   Не будь у тов. Канделаки дизентерии - попал бы и он так же, как попал  бы
и я, если бы меня не освободили на поруки накануне эвакуации.
   Красноводские же эсеры рассуждали так,  что  раз  лица,  перечисленные  в
списке, были арестованы в Баку, значит, это и есть то, что им  нужно,  и  их
следует уничтожить.
   В случае, если  бы  этого  списка  у  старосты  не  нашли,  то  могло  бы
случиться, что 1)  расстреляли  бы  всех  арестованных  35  человек  или  2)
расстреляли  бы  наиболее  крупных  работников,   фамилии   коих   им   были
известны..."

   Точно  в  таком  же   положении,   как   Канделаки,   оказался   и   член
Военно-революционного комитета кавказской  Красной  Армии  Эммануил  Гигоян,
ныне здравствующий. Он был арестован в Баку вместе со  всеми,  но  также  не
оказался в списке, обнаруженном у Корганова, ввиду того что заболел и  попал
в тюремную больницу.
   Что касается меня, то я вообще никуда не выезжал  из  Баку,  а  как  член
Бакинского комитета партии был оставлен там для нелегальной партийной работы
- и при контрреволюционной власти и после победы турок. Находясь на свободе,
я принимал меры к спасению арестованных товарищей. Именно потому, что в Баку
я арестован тогда не был, фамилии моей не было ни в упоминаемом выше  списке
тюремного старосты, ни в аналогичном списке, опубликованном  в  газетах,  по
которым позднее, в Красноводске, были арестованы бакинские комиссары. В этом
списке не было имен и жен комиссаров  -  большевичек  Варвары  Джапаридзе  и
Ольги Фиолетовой, которые в Баку тоже не арестовывались.
   Так сложились обстоятельства, вследствие которых  трагическая  судьба  26
бакинских комиссаров миновала нас  троих  -  Канделаки,  Гигояна  и  меня  -
ответственных работников Бакинской коммуны, а  также  Варвары  Джапаридзе  и
Ольги Фиолетовой.
   Проводив товарищей, ночь мы спали  спокойно.  Проснулись  бодрые,  полные
надежд. В ожидании освобождения мы думали о том, как,  выйдя  на  свободу  и
связавшись с местными  товарищами,  будем  искать  какой-либо  транспорт  до
Астрахани.
   Через два-три дня в камеру попали ашхабадские газеты за  20  сентября.  В
газете содержалась угроза,  что  закаспийское  правительство  расправится  с
комиссарами, отомстит большевикам "за их зверства в России" и не остановится
даже перед их четвертованием. Это вызвало у нас большую  тревогу  за  судьбы
наших товарищей.
   Примерно через неделю один новый  арестованный  сообщил  о  слухе,  будто
арестованные бакинские комиссары переданы английскому командованию,  которое
переправило их в Индию. Мы ломали головы над тем, что лучше: суд в Ашхабаде,
грозящий смертным приговором,  или  отправка  в  Индию?  Нам  казалось,  что
отправка в Индию лучше, ибо выигрывалось время для их обмена.
   Прошло еще около месяца, и в нашу камеру пришла ужасная весть.  Проводник
с железной дороги рассказал красноводским товарищам, что был  в  поезде,  на
котором везли бакинских комиссаров, и стал очевидцем,  как  на  рассвете  20
сентября  между  станциями  Ахча-Куйма  и  Перевал,  на  207-й   версте   от
Красноводска,  комиссары  были  выведены  из  вагона  в   пески   и   частью
расстреляны, а частью зарублены.
   В тот трагический день,  20  сентября  1918  г.,  по  злодейскому  плану,
составленному эсеровскими наймитами сообща с английским командованием  и  по
указке последнего, пали смертью храбрых:
   Степан Шаумян - чрезвычайный комиссар  Кавказа,  председатель  Бакинского
Совнаркома, член Учредительного  собрания;  Прокофий  Джапаридзе  (партийная
кличка  Алеша)  -  председатель  Бакинского  Совета  рабочих,  крестьянских,
солдатских и матросских депутатов; Мешади Азизбеков -  бакинский  губернский
комиссар; Иван Фиолетов - председатель Совета народного хозяйства; Мир-Гасан
Везиров - народный комиссар земледелия;  Григорий  Корганов  -  комиссар  по
военно-морским делам Бакинского Совнаркома; Яков Зевин -  народный  комиссар
труда; Григорий Петров - председатель центральной  военной  власти  в  Баку,
командир отряда; Владимир Полухин -  комиссар  по  военно-морским  делам  из
Центра; Арсен Амирян - редактор газеты "Бакинский рабочий"; Сурен Овсепян  -
редактор газеты "Известия Бакинского Совета";  Иван  Малыгин  -  заместитель
председателя  Военно-революционного  комитета  Кавказской  армии;   Багдасар
Авакян - комендант города Баку;  Меер  Басин  -  член  Военно-революционного
комитета  Кавказской  армии;  Марк  Коганов  -  член   Военно-революционного
комитета; Федор Солнцев - военный работник;  Арам  Костандян  -  заместитель
народного   комиссара    продовольствия;    Соломон    Богданов    -    член
Военно-революционного комитета;  Анатолий  Богданов  -  советский  служащий;
Арменак Борян - советский работник, журналист; Эйжен  Берг  -  матрос;  Иван
Габышев - бригадный  комиссар;  Татевос  Амиров  -  командир  кавалерийского
отряда; Ираклий  Метакса  и  Иван  Николайшвили  -  коммунисты,  назначенные
партией  для  личной   охраны   Шаумяна   и   Джапаридзе;   Исай   Мишне   -
делопроизводитель Военно-революционного комитета, беспартийный.
   Более полувека прошло со дня трагической гибели бакинских комиссаров.  Но
время не стерло, да и не  может  стереть  светлые  образы  этих  бесстрашных
рыцарей революции.
   Не могу не  вспомнить  вновь  Степана  Шаумяна.  Сколько  нереализованных
человеческих возможностей ушло вместе с ним! Когда он погиб, ему было  всего
лишь сорок лет.  А  Степан  был  богато  наделен  самыми  разными  талантами
крупного общественного и государственного деятеля: образованнейший  человек,
выдающийся организатор,  блестящий  оратор,  человек  идейно  непоколебимый,
решительный, смелый, принципиальный в политике и вместе с тем очень гибкий в
вопросах стратегии и тактики классовой борьбы. В некоторых тогдашних газетах
Шаумяна иначе и не называли как "кавказский Ленин". И  в  этом  было  немало
правды.
   Шаумян счастливо соединял в себе  высокие  достоинства  профессионального
революционера с мягким, каким-то по-особому  очаровательным  характером.  Он
располагал к себе каждого честного человека,  с  ним  было  легко,  под  его
руководством каждый мог найти применение своим силам.
   В конце августа 1920 г. из Баку в Закаспий  была  направлена  специальная
комиссия, в составе которой были Сурен Шаумян, старый бакинский революционер
Гандюрин и другие, чтобы перевезти останки погибших товарищей  и  похоронить
их с почетом в Баку.
   Похороны состоялись 8 сентября.
   Всех волновал вопрос: кто же прямой виновник? Кто фактически и юридически
несет ответственность за это злодеяние?
   Арест комиссаров в  Баку,  предание  их  там  военно-полевому  суду  были
проведены "Диктатурой Центрокаспия", лидерами  трех  политических  партий  -
правых эсеров, меньшевиков и дашнаков, действовавших с согласия и по прямому
указанию  командования   английских   оккупационных   войск,   возглавляемых
генералом Денстервилем и консулом Мак-Доннелом.
   После ареста бакинских комиссаров  в  Красноводске  руководитель  местной
контрреволюционной власти Кун направил радиотелеграмму в Петровск "Диктатуре
Центрокаспия" и командующему ее войсками Бичерахову. Кун просил их  согласия
на предание арестованных военно-полевому  суду  и  сразу  же  получил  ответ
Бичерахова о том, что он, Бичерахов, и "Диктатура Центрокаспия" согласны  на
это. Но уже через три дня закаспийское правительство,  возглавляемое  правым
эсером Фунтиковым, по указанию английского  командования  воровски,  тайком,
без суда и следствия, зверски уничтожило их.
   Как же все это могло получиться? Ведь эсерам -  для  оправдания  -  нужна
была хотя бы видимость законности.  К  тому  же,  играя  в  демократию,  они
обязательно   постарались   бы   "оформить"   расправу   с   большевистскими
комиссарами.
   Мы недоумевали: почему и нас не  допрашивают  и  не  предъявляют  никаких
обвинений?
   Начальник полиции Алания отделывался ничего не значащими фразами. Все это
давало нам основание делать вывод, что  местная  контрреволюция  действовала
под давлением своих английских хозяев. А тем никакие наши  допросы  были  не
нужны. Поэтому - и отсутствие протокола  допросов  бакинских  комиссаров,  и
поспешность, с какой была учинена ночная расправа  над  ними  в  пустыне,  и
тщательное сокрытие самого убийства, и, наконец, тот факт,  что  после  этой
расправы никого из нас, оставшихся в  тюрьме,  не  допрашивали,  -  все  это
звенья одной цепи.  Английское  командование  не  хотело  оставлять  никаких
следов,  никаких  документов,  свидетельствующих  о   его   причастности   к
совершенному  преступлению.  Как  показал  Фунтиков  на  суде  в  1926   г.,
Тиг-Джонс,  торопясь  расправиться  с  комиссарами,  всячески  "подбадривал"
эсеров,  обещал  помочь  им  замести  следы  преступления:  от  лица  своего
командования заверил их, что выдаст официальную справку об увозе  комиссаров
в Индию.
   В марте 1919 г., когда мы только что вернулись из тюрьмы, в Баку появился
Вадим Чайкин. Это  был  видный  юрист,  член  Центрального  комитета  партии
эсеров, избранный по их спискам в Учредительное собрание от  Туркестана.  Он
добивался встречи со мной, и мы встретились на нелегальной квартире.
   Чайкин сообщил, что находился более месяца в Закаспии, стараясь  выяснить
все фактические обстоятельства расправы над бакинскими комиссарами. Делал он
это не только как профессиональный юрист, но и как член партии эсеров, желая
лично убедиться, принимал ли кто-либо из  членов  его  партии,  входивших  в
правительство, участие в этом убийстве.  Он  хотел  первым  разоблачить  их,
осудить и тем  самым  смыть  позорное  пятно,  дискредитирующее  всю  партию
эсеров, в которую он верил.
   Чайкин считал твердо, что, не будь за  спиной  закаспийского  эсеровского
правительства английского командования, само это правительство не осмелилось
бы на преступление. Он  заявил  мне,  что  считает  своим  моральным  долгом
организовать в международном масштабе кампанию по разоблачению и привлечению
к судебной ответственности всех действительных виновников этого злодеяния  -
как граждан России, так и англичан.
   Надо сказать, что это были не пустые слова. Чайкин  сразу  начал  активно
действовать в этом направлении в Баку и в Тифлисе. Он направил 3 апреля 1919
г. в Лондон письмо председателю Палаты  общин  с  обвинениями  в  совершении
уголовного  преступления  главой  Британской  миссии  в  Ашхабаде  капитаном
Реджинальдом  Тиг-Джонсом  и  председателем  Закаспийского  розыскного  бюро
Семеном Дружкиным, генералом Маллесоном, высшим  дипломатическим  и  военным
представителем Великобритании в Туркестане и Персии, генералом Томсоном.
   Конечно, ни английский парламент, ни английские судебные органы,  ни  тем
более английское военное командование не захотели расследовать это дело.

   Следствие по делу об убийстве 26 бакинских комиссаров началось  у  нас  в
1925 г. Весной 1926 г. выездная сессия Верховного Совета СССР рассмотрела  в
Баку дело Фунтикова.  В  состав  суда  входили:  председатель  суда  Камерон
(Москва), члены суда Мир  Башир  Кусумов,  Анашкин  И.И.,  видные  бакинские
рабочие, государственным обвинителем выступал Сергей Кавтарадзе.
   Многие лица, причастные к убийству бакинских комиссаров, сумели бежать за
границу еще до победы Советской власти в Закаспии и в Закавказье. Но один из
главных виновников и непосредственный исполнитель  расправы  над  бакинскими
комиссарами, Федор Фунтиков, был пойман в 1925 г. и предстал перед судом.
   Верховный Суд СССР установил,  что  Фунтиков  в  1918  г.  при  поддержке
английского командования, ставившего  задачей  захват  Закаспийской  области
войсками империалистической Англии, вооруженную борьбу с войсками Советского
Туркестана, свержение там Советской власти  и  захват  его  богатых  хлопком
областей,  организовал  и  24  июля  1918  г.  осуществил  убийство   девяти
комиссаров  Ашхабада.   Вместе   с   другими   членами   партии   эсеров   и
представителями  английского  командования  в  лице  генерала  Маллесона   и
начальника штаба английских  экспедиционных  войск  в  Закаспии  Реджинальда
Тиг-Джонса подготовил и осуществил убийство Степана Шаумяна и вместе  с  ним
еще 25 человек.
   За совершенные преступления предатель Фунтиков был  приговорен  к  высшей
мере наказания и расстрелян.
   Мне кажется, что в моих воспоминаниях  о  давно  прошедших  днях  следует
рассказать и о некоторых более поздних эпизодах, которые  произошли  не  так
давно.
   В  августе  1966  г.  я  получил  письмо  от  сына  английского  генерала
Маллесона. Вот что писал  мне  Маллесон-младший,  подполковник  королевского
военно-морского флота в отставке:

   "Более чем по одному  случаю  Вы  ставили  в  вину  британскому  военному
командующему на Юге планирование этого массового убийства. Человек этот  был
моим отцом - генерал-майор сэр Уилфред  Маллесон  (умер  в  1946  г.).  Хочу
заверить, что из всего им когда-либо рассказанного мне вытекает  его  полная
невиновность в этом. Насколько ему было известно, это задумали  и  исполнили
сами белогвардейцы. Пишу Вам потому, что не хочу, чтобы Вы  до  конца  жизни
думали, что мой отец организовал убийство ваших товарищей".

   Никаких объективных материалов в подтверждение невиновности  своего  отца
Маллесон-младший не представил; вопрос им не был изучен. Он  писал  со  слов
отца,  который  старался,  естественно,  обелить  себя  в  глазах   сына   и
общественности.
   Маллесон-младший не успокоился на этом и направил новое  письмо  примерно
аналогичного содержания в редакцию журнала "Советский Союз" в связи  с  тем,
что незадолго до того в этом журнале была опубликована запись беседы с сыном
Шаумяна Львом Степановичем о гибели 26 бакинских комиссаров, ответственность
за которую он также возложил на английских офицеров.
   В третьем номере журнала "Советский Союз"  за  1967  г.  был  опубликован
ответ Льва Шаумяна господину Маллесону-младшему,  в  котором,  в  частности,
говорилось: "В Баку, в Ашхабаде, Красноводске контрреволюционеры  находились
в  прямой  зависимости  от  воли  и  решений  английских  офицеров.  Не  без
самодовольства писал генерал Маллесон, что в те дни он со  своими  офицерами
"в  течение  примерно  восьми  месяцев  фактически  держал   под   контролем
территорию к востоку от Каспийского моря, равную половине  площади  Европы".
Генерал получил официальную санкцию  "поддерживать  временное  правительство
Закаспия против большевиков". Все это писал генерал Маллесон в  статье  1933
г. ("Фортнайтли ревью"), а в  1922  г.  в  журнале  Центрального  азиатского
общества он откровенно утверждал: "...Я совсем не боялся  ответственности  и
был уверен на основании полученных сообщений, что наши  превосходные  войска
не будут  иметь  трудностей  и  расправятся  как  следует  с  большевистским
сбродом".
   Далее Лев Шаумян  привел  любопытный  документ  -  свидетельство  бывшего
председателя  Временного  исполнительного  комитета   Закаспийской   области
Фунтикова:

   "...Представитель английской миссии в Ашхабаде Тиг-Джонс,  глава  миссии,
говорил мне лично до расстрела