поскольку   их   продукция
встречает огромный спрос, а опытные кадры и сырье есть на месте.
   Таким  образом,  значительное  расширение  кустарной   промышленности   в
губернии представлялось мне задачей практически вполне выполнимой, а  это  в
свою очередь должно было существенно повлиять и на общее  развитие  местного
товарооборота.
   Руководство комиссией по кустарной промышленности бюро возложило на меня.
Вскоре нам удалось организовать новый,  работоспособный  союз  кооперативной
промышленности, а также  создать  необходимый  резерв  сырья  для  снабжения
кустарей и их артелей, что быстро дало свои положительные результаты.
   Помню, что мы очень много занимались в то время  вопросами  выдвижения  и
воспитания новых руководящих  партийных  кадров,  что  имело  особый  смысл,
поскольку от нас постоянно забирали на руководящую работу в другие  губернии
многих ценных работников.
   Дважды приезжал в Нижний по заданию ЦК А.А.Сольц из ЦКК. Оба его  приезда
- в августе и ноябре 1921 г. - были связаны с жалобами в ЦК и ЦКК на решения
губернской  комиссии  по   проверке   и   чистке   Нижегородской   партийной
организации. Оба раза Сольц со свойственной ему скрупулезностью  изучал  все
материалы  губернской  комиссии,  беседовал  с   каждым   подавшим   жалобу,
перепроверял факты, обоснованность предъявленных  им  обвинений.  ЦК  и  ЦКК
приняли  доклад  Сольца  к  сведению,  а  решения  Нижегородской  губернской
комиссии по проверке и чистке нашей организации утвердили.
   19 декабря 1921 г. открылась XI Всероссийская партийная  конференция,  на
которой я присутствовал как делегат от  Нижегородской  организации.  Все  мы
были уверены, что вновь  увидим  и  услышим  Ленина,  который  действительно
собирался быть на этой конференции: нам стало известно, что он даже заполнил
делегатскую анкету.
   Однако в день открытия конференции мы узнали, что из-за болезни Ленина на
конференции не будет. Поэтому с повестки  дня  конференции  был  снят  ранее
намечавшийся общеполитический отчет ЦК  партии,  с  которым  он  должен  был
выступать. Меня избрали в числе пяти других делегатов членом секретариата XI
партконференции. Я внимательно слушал выступления, слова  не  брал,  считая,
что еще недостаточно подготовлен для этого.
   Нас всех тогда больше всего волновало состояние здоровья Ильича. И как мы
были счастливы, когда буквально через несколько дней вновь увидели Ленина на
IX Всероссийском съезде Советов! Кому из нас тогда могло  прийти  в  голову,
что это последний съезд Советов, на котором был Ленин.
   Встреченный бурной овацией и возгласами  делегатов  съезда:  "Ура!",  "Да
здравствует наш вождь товарищ Ленин!" - Ленин, приступив к своему  отчетному
докладу, сказал: "Первый раз мне приходится давать такой отчет в обстановке,
когда прошел целый год и ни одного, по крайней мере крупного,  нашествия  на
нашу Советскую власть со  стороны  русских  и  иностранных  капиталистов  не
было".
   Ленин  доложил  съезду  о  тех  чрезвычайных  мерах,  которые   принимает
правительство, чтобы помочь крестьянству в снабжении семенами для посевов  и
дать хлеб для голодающих.
   В частности, он заявил, что достигнуто соглашение о закупке  за  границей
(включая американскую помощь) в  течение  первых  трех  месяцев  на  60  млн
золотых рублей продовольствия для голодающих и семян.  Это,  конечно,  мало,
говорил он,  но  принесет  облегчение  в  преодолении  отчаянной  нужды.  Мы
надеемся добиться расширения посевов весной с большим успехом, чем было этой
осенью. И привел цифры.
   Затем Ленин сделал очень важный вывод в отношении дальнейшей работы ВЧК в
условиях новой экономической политики. Ленин поставил  вопрос  об  изменении
функций  ВЧК,  сказав,  "что  та  обстановка,  которая  у   нас   создалась,
повелительно требует ограничить это учреждение сферой чисто политической".

   Глава 12
   В СИБИРЬ
   ПО ПОРУЧЕНИЮ ЛЕНИНА
   После моего возвращения из Москвы прошло  всего  несколько  дней.  И  вот
неожиданно 12 января на мое имя пришла телеграмма с предложением  немедленно
выехать в ЦК. Для решения вопроса о моей поездке собралось бюро губкома.  Из
телеграммы не было ясно, с какой целью меня  вызывают  и  надолго  ли.  Бюро
разрешило мне выехать, но в случае долгого отсутствия я должен был  сообщить
губкому о причинах задержки.  Исполнение  обязанностей  секретаря  до  моего
приезда было возложено на Рыжова. В тот же день вечерним поездом я выехал  в
Москву и 13 января был в столице. В ЦК мне сказали, что  меня  хочет  видеть
Сталин и что мне следует пойти к нему на квартиру в Кремль. Он жил в здании,
на месте которого теперь стоит Дворец съездов. Сталин занимал две комнаты на
втором этаже.
   Принял он меня приветливо. Сказал, что  вызвал  и  беседует  со  мной  по
поручению Ленина. Речь идет о работе по подготовке к  очередному  XI  съезду
партии. Условия, сказал Сталин, в  которых  идет  подготовка  к  XI  съезду,
коренным образом отличаются от тех,  которые  были  накануне  Х  съезда.  На
горизонте  не  видно  никаких  разногласий  и   открытых   группировок   или
политических платформ. Главная  опасность  может  идти  от  Троцкого  и  его
сторонников. Пока они ведут себя тихо. Но от Троцкого можно  всего  ожидать.
До  съезда  остается  еще  два  месяца.  Он  может   выкинуть   какой-нибудь
политический трюк, хотя,  судя  по  всему,  это  теперь  маловероятно.  Надо
полагать, что он пойдет на съезд без разногласий, без платформ, демонстрируя
полное единство.
   При отсутствии платформ и разногласий делегаты будут отдавать свои голоса
за  кандидатов  в  центральные  органы  партии  по  соображениям  только  их
персональных   достоинств,   предавая   забвению   прошлые    принципиальные
разногласия. И если в таких условиях в ЦК будет избрано  относительно  много
бывших троцкистов, то это представит опасность  для  дальнейшей  работы  ЦК.
Потом Троцкий сможет всячески  затруднять  работу  ЦК.  "Поэтому,  -  сказал
Сталин, - мы озабочены тем, какие делегаты приедут на предстоящий  партийный
съезд и много ли среди них будет троцкистов. В этом отношении нас  беспокоит
Сибирь. Там еще  довольно  много  троцкистов,  они  пользуются  определенным
доверием и влиянием в своих организациях,  и  поэтому  есть  опасность,  что
многие из них окажутся в числе избранных делегатов  съезда.  Вот  почему,  -
сказал он в заключение, - Ленин поручил мне вызвать вас, рассказать об  этой
обстановке, и если вы разделяете такой взгляд на положение дел в партии,  то
попросить вас съездить  в  Ново-Николаевск  (ныне  Новосибирск.  -  А.М.)  к
Лашевичу, чтобы передать ему от имени Ленина все, что я вам здесь сказал".
   Я без  колебаний  заявил,  что  согласен  отправиться  в  Сибирь  с  этим
поручением, но мне надо хотя бы на один  день  заехать  в  Нижний  Новгород.
Сталин согласился. Кроме того, он сказал, что ехать в Сибирь мне следует как
бы по личным, семейным делам, и особо предупредил, что обо  всем,  сказанном
им, следует передать только лично Лашевичу. "Дело в том, - сказал Сталин,  -
что секретарем Сибирского бюро ЦК сейчас работает  Емельян  Ярославский.  Во
время профсоюзной дискуссии он выступал против Троцкого, занимая правильные,
ленинские позиции. Его нынешние настроения и позиции  нам  пока  неизвестны.
Поэтому, - сказал Сталин, -  передайте  поручение  ЦК  только  Лашевичу:  он
сообщит, кому найдет нужным, и  сделает  практические  выводы,  чтобы  среди
сибирских делегатов оказалось поменьше троцкистов".
   Я собрался было  уходить,  как  вдруг  дверь  тихо  открылась  (это  было
вечером, уже темнело) и вошел Ленин. Поздоровался  и,  улыбаясь,  смотря  на
Сталина и на меня с присущим ему одному прищуром глаз, в шутку  сказал:  "Вы
что, все свои кавказские дела обсуждаете?"
   Сталин ответил, что передал мне все, о чем было условлено, что я согласен
и поеду через день к Лашевичу.
   Я был  смущен  этой  неожиданной  встречей  с  Лениным  и,  попрощавшись,
поторопился уйти.
   Я находился  под  хорошим  впечатлением  от  этой  встречи  со  Сталиным.
Спокойный, доброжелательный тон беседы, то, что провести ее  со  мной  Ленин
поручил Сталину, а не кому-либо из секретарей ЦК (в то время Сталин  не  был
еще секретарем ЦК), а главное  то,  что  Ленин  запросто  зашел  к  Сталину,
особенно расположило меня к нему.
   Заехав на день в Нижний, я  вернулся  обратно  в  Москву,  получил  в  ЦК
соответствующую экипировку для защиты от сибирских холодов и в тот  же  день
уехал поездом в Ново-Николаевск.
   Лашевича на месте не оказалось: он был в отъезде. Я, понятно, решил ждать
его возвращения. Не зная  точно,  когда  он  вернется,  сидел  в  гостинице,
усердно читал  книги,  отдыхал  и  скучал.  Через  несколько  дней  вернулся
Лашевич. Я тут же с ним встретился и рассказал о поручении, которое мне дано
для него от имени Ленина.
   Внимательно выслушав меня, он очень обрадованно сказал: "Хорошо,  что  вы
приехали. Мы, как провинциалы, ничего  подобного  даже  не  предполагали,  и
наверняка немало бывших троцкистов было бы у нас избрано на съезд. Но теперь
мы это учтем. Передайте в Москве, чтобы Ленин не беспокоился за Сибирь".
   Поездка в Сибирь заняла в общей сложности больше трех недель. Вернувшись,
я снова побывал у Сталина, рассказал о выполнении данного мне поручения,  об
общем положении в партийных организациях Сибири,  о  своих  впечатлениях,  о
людях, с которыми пришлось познакомиться.
   На XI съезде партии в марте 1922 г. меня  вместе  с  Енукидзе  и  Кировым
избрали в секретариат съезда. Президиум  съезда  возглавлял  Ленин,  который
выступил с политическим докладом ЦК. В своем выступлении на съезде в прениях
по докладу Зиновьева  об  укреплении  партии  я  поддержал  тезис  Ленина  о
размежевании  работы  Советов  и  партии,  критиковал   Зиновьева   за   его
предложение переводить  хороших  работников  из  губкомов  на  хозяйственную
работу, говорил о важности роли фабрично-заводских ячеек при нэпе.
   По окончании XI съезда партии у меня состоялась беседа со Сталиным по его
инициативе. Он сказал, что  каждому  руководителю  и  мне  в  данном  случае
необходимо подготовить такого работника, который мог  бы  при  необходимости
нас заменить. Он спросил, кто заведующий Орготделом губкома. Тогда секретарь
был один - в его отсутствие его заменял заворготделом.  Я  сказал,  что  эту
должность у нас около года занимает  Коршунов.  Он  из  сормовских  рабочих,
дореволюционный член партии, политически подготовленный. Пользуется влиянием
среди  сормовчан.  Однако  у  него  нет  широкого  кругозора.   Ему   трудно
анализировать положение и ставить задачи.
   Сталин тогда сказал, что в таком случае он предлагает направить на работу
в Нижегородский губком Угланова  из  Ленинграда.  Там  он  работал  заворгом
губкома, критиковал Зиновьева и с ним не поладил. Зиновьев старается от него
избавиться. Вместе с тем  он  способный,  растущий  партийный  работник.  Он
выходец из приказчиков. Дореволюционный коммунист, с большим организационным
опытом руководящей партийной работы. "Он мог бы заменить Коршунова, - сказал
Сталин, - а со временем, когда пустит корни в организации и  когда  настанет
время тебе уехать на другую работу, сможет безболезненно тебя заменить".  (В
ходе этой встречи мы со Сталиным перешли на "ты".)
   Вскоре это было осуществлено. Угланова я ранее не знал и даже  о  нем  не
слышал. Теперь получил возможность  познакомиться  с  ним,  присмотреться  к
методу его работы, характеру, умению держать себя в коллективе,  общаться  с
партийными товарищами, выступать на партийных собраниях. Как я убедился,  он
не отличался теоретической  подготовкой,  но  умел  свободно  разбираться  в
текущей политике партии. Он  чувствовал  мое  хорошее  отношение  и  тем  же
отвечал мне.
   Работал  он  не  покладая  рук.  У  нас  надолго  установились   хорошие,
товарищеские отношения, но особенно близкими они никогда не были.  Возможно,
это объяснялось некоторыми особенностями характера Угланова: на работе, да и
в личном общении, он вел себя как-то несвободно,  скорее,  даже  напряженно.
Кроме того, он был лишен чувства юмора и порой обижался даже на шутки вполне
безобидные.
   На XIII губернской партийной конференции его  и  меня  избрали  в  состав
губкома. Пленум нового состава губкома избрал меня секретарем, а Угланова  -
заместителем.
   В мае 1922 г. мне впервые довелось присутствовать как кандидату  в  члены
ЦК на его пленуме.
   Пленум проходил в зале заседаний Совнаркома. Члены и кандидаты в члены ЦК
сидели за длинным столом, а Ленин занимал председательское место. Он  держал
в  руках  карманные  часы  и  строго  следил   за   соблюдением   регламента
выступавшими. Обстановка строго  деловая,  никаких  посторонних  разговоров,
которые могли бы помешать  ведению  заседания.  Для  докладов  Ленин  давал,
помнится, три минуты, в особых случаях - семь  минут  (например,  Рудзутаку,
который докладывал  о  Генуэзской  конференции),  выступавшим  в  прениях  -
одну-две минуты. Докладчики опытные: умея объяснить  суть  вопроса  коротко,
они вполне укладывались в установленный Лениным жесткий регламент.
   И тогда, и позже я убедился, как  важно  для  политического  руководителя
ценить время, не говорить лишнего, уметь коротко излагать самую суть дела и,
не допуская пустопорожних прений, уметь вовремя передать  вопрос  в  деловую
комиссию, назначив короткий срок для  ее  работы  и  представления  проектов
решений. Только этим и можно, пожалуй, объяснить,  почему  так  много  самых
разных вопросов рассматривал Ленин за самые короткие сроки.
   Я всегда поражался, с каким вниманием относился Ленин к вопросам, которые
возникали "в низах".
   Ленинское внимание по чисто организационным вопросам проявилось  тогда  в
таком  мероприятии,  как  Нижегородская  ярмарка.  Знаменитая  Всероссийская
ярмарка, насчитывавшая столетие своего существования, с 1917 г. не работала.
Склады ее были заброшены.
   Для восстановления ярмарки в Нижний Новгород с мандатом  Совета  Труда  и
Обороны приехал старый большевик Сергей Малышев.  Это  был  пятидесятилетний
мужчина среднего роста,  с  длинной,  пышной  черной  бородой,  напоминающий
старомодного купца. Малышев рассказал нам, что во всех  делах,  связанных  с
ярмаркой, он заручился поддержкой Ленина. Она  должна  быть  проведена  с  1
августа по 15 сентября. Для участия в ней хотели привлечь купцов  из  Ирана,
Афганистана и других  соседних  стран  Востока,  как  это  бывало  в  старые
времена.  В  ярмарке  примут  участие  частные  торговцы,  но  главная  роль
отводилась государственным промышленным и  торговым  предприятиям,  а  также
кооперации.
   Мы, конечно, обещали Малышеву всяческую поддержку. По  тем  временам  это
была нелегкая задача: мы  были  бедны  во  всем,  а  сроки  давались  весьма
жесткие.
   Уже  переехав  в  Ростов-на-Дону,  я  узнал,  как  хорошо   удалось   ему
подготовить  и  открыть  Нижегородскую  ярмарку.  Не  случайно   Малышев   в
дальнейшем стал председателем Всесоюзной торговой палаты.
   И еще к одному нижегородскому  мероприятию  Ленин  имел  непосредственное
отношение. Еще в 1918 г. по его  указанию  была  организована  Нижегородская
радиолаборатория.
   В первые же дни своей жизни  в  Нижнем  Новгороде  я  заметил  на  Откосе
трехэтажное здание, на крыше которого торчали какие-то металлические стержни
с натянутыми между ними проводами. Сейчас любой дошкольник, взглянув на  эту
несложную "технику", без особого труда объяснит, что это  антенны.  А  тогда
все это казалось чем-то очень непонятным и даже таинственным.
   В этом трехэтажном здании, бывшем общежитии  семинаристов,  располагалась
Нижегородская радиолаборатория,  ставшая  вскоре  знаменитой  на  весь  мир.
Работали в ней удивительные люди  -  страстные,  неистовые  энтузиасты,  для
которых радио было делом и смыслом всей жизни. Душой лаборатории являлся  ее
руководитель - известный ученый Михаил Александрович Бонч-Бруевич.
   Боюсь  утверждать  определенно,  но  по  моим  наблюдениям,  кроме  самих
работников лаборатории, мало кто тогда в Нижнем конкретно  представлял  себе
реальные перспективы этого дела. И тем не менее все испытывали к лаборатории
чувство особого уважения, зная, как внимательно следит за ее успехами Ленин,
какой заботой он всегда ее окружает.
   При всей нашей занятости текущей  политической  работой  и  мы  время  от
времени проявляли интерес  к  "чудесам",  создаваемым  на  Откосе.  Особенно
памятным осталось первое посещение лаборатории. Нас,  работников  губкома  и
губисполкома, пригласили присутствовать при уникальном эксперименте.
   Время морозное, все кутались в шубы,  пальто  и  полушубки.  Собрались  в
какой-то большой комнате. В центре стоял громоздкий ящик, в  котором  что-то
мигало и трещало.
   Забудьте хотя бы на минуту все, что  вы  знаете  о  современном  радио  и
телевидении, и тогда вы поймете, как более пятидесяти лет назад мы  смотрели
на этот таинственный ящик, с нетерпением ожидая чуда.
   И "чудо" свершилось: ящик заговорил!
   "Алло, алло, говорит Москва! Говорит Москва!" - услышали мы из ящика. Это
в  Москве  заработал  радиопередатчик,  собранный  в   нашей   Нижегородской
радиолаборатории. А мы в Нижнем слышали голос  Москвы!  Восторгу  нашему  не
было границ. Каждый ощущал себя свидетелем рождения новой  эпохи  в  области
отечественной  техники   (и   не   только,   конечно,   техники)   -   эпохи
беспроволочного телефона.
   Так впервые в своей жизни я услышал радио.
   Я помню, как-то в разговоре,  происходившем  в  Нижнем,  М.А.Бонч-Бруевич
привел ленинские слова из письма к нему, которые  теперь  уже  стали  широко
известны: "Газета без бумаги и "без расстояний", которую Вы создаете,  будет
великим делом".
   Через месяц во время майской партийной конференции состоялась другая  моя
встреча со Сталиным, также по его инициативе, но теперь  уже  о  моей  новой
работе.
   Он начал с того, что попросил подробно рассказать, как работает  Угланов,
какое у меня сложилось впечатление. Я  ответил  так,  как  думал.  Тогда  он
сказал, что я  проделал  большую  работу  в  Нижнем  Новгороде.  Организация
поздоровела, стала сплоченней, и если Угланов, как видно из моих  слов,  уже
"пришелся ко двору", то без ущерба для работы там мне можно перейти на новое
место, и у ЦК есть намерение выдвинуть мою кандидатуру на работу в  качестве
секретаря Юго-Восточного бюро ЦК ВКП(б).
   Подумав, я ответил, что, по совести  говоря,  мне  хочется  еще  хотя  бы
полгода-год поработать в Нижегородской губернии. Это будет полезно для моего
роста как партийного работника. Я только стал входить в  курс  хозяйственной
политики, чувствую, что  у  меня  еще  недостаточно  опыта  для  руководящей
губернской  работы,  хотя   я   успел   вникнуть   в   вопросы   руководства
промышленности, сельского хозяйства, советского строительства, но не во всем
сумел разобраться.
   Я возражал против предложенного поста секретаря  Юго-Восточного  бюро  ЦК
ВКП (б). Это очень большая и ответственная работа, к которой я  считал  себя
не подготовленным.
   Юго-Восток России - это Северный Кавказ,  огромный  край.  Много  сложных
проблем,  связанных  с   казачеством,   горскими   национальностями   и   их
взаимоотношениями между собой. Это огромный сельскохозяйственный край, а как
раз опыта сельскохозяйственной работы у меня было мало. Только то, что успел
приобрести, работая здесь. Я боялся провалить  эту  работу  и  не  оправдать
надежды ЦК.
   Да мне и не хотелось  тогда  уезжать  из  Нижнего.  Я  только  что  начал
по-настоящему "влезать" во все нижегородские дела, меня узнали коммунисты  и
беспартийные рабочие, на последней партийной конференции мне выразили полное
доверие. Работал я с большим увлечением,  и  дела  у  нас  пошли  как  будто
неплохо. В этих условиях срывать меня  с  места  и  посылать  на  совершенно
новую, притом очень большую, работу,