Анастас Микоян
    Так было

    [издательство ВАГРИУС, www.vagrius.com]

	Несколько слов об авторе:

Анастас Иванович Микоян (1895-1978) - выдающийся государственный деятель советской эпохи.
На протяжении более чем тридцати лет входил в Политбюро ЦК КПСС, занимал посты
заместителя председателя Совнаркома и председателя Президиума Верховного Совета СССР.

	Несколько слов о книге:

Первые лица Советского государства редко позволяли себе писать мемуары. Если же их
книги и выходили, то содержание оказывалось донельзя однообразным, пресным, лишенным
сколько-нибудь интересных фактов, не говоря уже о личных оценках людей и событий.
Таковой была и книга Микояна, вышедшая в "Политиздате" в 70-е годы. Автобиография
члена партии с дореволюционным стажем, причастного ко всем значительным вехам нашей
истории, соратника Ленина, Сталина, Хрущева и Брежнева, ничем не выделялась в
длиннейшем ряду "ста томов партийных книжек", издававшихся миллионными тиражами,
но имевших намного меньше добровольных читателей.
Нынешнее издание воспоминаний Анастаса Ивановича Микояна, подготовленное на основе
многочисленных мемуарных записей и архивных документов, является уникальным
свидетельством "из первых рук" о более чем шестидесятилетнем периоде нашей истории.
Читатель найдет в нем рассказы о становлении советской власти, о налаживании
торговых отношений с Западом в 30-е годы, о работе промышленности в годы войны,
о Сталине и Берии, о Карибском кризисе и заговоре против Хрущева…
Предисловие к книге написал сын А.И. Микояна, доктор исторических наук Серго
Анастасович Микоян.




   ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ НАРОДУ


   Не тот заслуживает внимания, кто подмечает, где споткнулся  сильный,  или
рассуждает, как человек, совершающий поступки, мог бы поступить лучше. Честь
тому, кто смело устремляется в гущу событий, чье лицо покрыто пылью, потом и
кровью, кто, ошибаясь и проигрывая, дерзает снова и снова -  ибо  не  бывает
свершений без неудач.
   Только тот, кто действует, тот, кому знакомы великий энтузиазм и  великая
преданность делу, кто не жалеет себя во имя  достойной  цели,  испытывает  в
лучшем случае триумф успеха, а в худшем -  горечь  напрасных  усилий.  И  он
никогда не будет в одном ряду с теми холодными  и  робкими  душами,  что  не
знают ни побед, ни поражений.
   Теодор Рузвельт

   "Ввести единицу устойчивости - один  Микоян",  как  говорили  мои  друзья
физики, или "пройти путь от Ильича до Ильича без инфаркта и  паралича",  как
говорят  многие,  -  все  это  не  значило,  что  Анастас  Иванович   Микоян
бессловесно  подчинялся  или  постоянно  бездумно  соглашался   с   Лениным,
Сталиным, Хрущевым, Брежневым. Я бы даже  начал  этот  перечень  со  Степана
Шаумяна, лидера революционного Закавказья,  первого  человека,  которым  мой
отец восторгался и под чьим руководством  работал  вдохновенно  и  с  полной
отдачей,  не  жалея  сил  и  здоровья,  не  боясь  смерти,  но  и  не  теряя
собственного достоинства, умея отстаивать свое мнение.
   Если  попытаться  кратко  суммировать  причины  его  "непотопляемости"  и
беспрецедентного  политического  долгожительства,   можно   начать   с   его
собственного ответа одному иностранцу: "Коротко говоря, мне просто повезло".
Ему действительно всю жизнь везло. Его могли убить на турецком фронте в 1915
г., в Баку в 1918 г., когда во время перестрелки с расстояния  25-35  метров
были  убиты  выстрелами  в  голову  двое  из  четверых  бойцов  его  отряда,
сражавшихся рядом с ним, а он сам был ранен. Смерть обходила  его  несколько
раз при обороне Баку от турецких войск осенью 1918 г. Его  могли  прикончить
эсеры в Красноводске или Ашхабаде после падения Бакинской  коммуны  в  конце
1918 г. Его могли  передать  деникинской  контрразведке  в  результате  двух
арестов в Баку и одного в Тифлисе в 1919 г. (и деникинцы непременно  бы  его
расстреляли), если бы не находчивость  и  настойчивость  его  друга  Георгия
Стуруа,  находившегося  с  ним  вместе  в  тюрьме.  Те  же  деникинцы  могли
перехватить лодку, в которой он добирался до Астрахани в конце 1919  г.  Его
могли унести кровавые ураганы 1937-38 гг. Его мог убить отчаявшийся  солдат,
стрелявший в его машину, выезжавшую из Спасских ворот осенью 1941 г.  В  его
кабинет в Кремле или во Внешторге  могла  попасть  немецкая  бомба,  ибо  он
никогда при воздушной тревоге не уходил в бомбоубежище. В 1943 г. его  вагон
стоял на станции Дарница под  Киевом,  которую  регулярно  бомбила  немецкая
авиация. Он мог утонуть во время шторма возле Курильских островов в 1945  г.
Он был бы уничтожен Сталиным в 1953 г., если бы  тот  прожил  еще  несколько
месяцев. Его могли бы убить на улицах Будапешта в 1956 г.,  когда  он  велел
водителю  открытого  бронетранспортера  провезти   его   по   местам   самых
ожесточенных боев (пули  стучали  по  бортам  машины  беспрерывно,  сыпались
сверху из окон домов). Он мог утонуть в ледяных  водах  Атлантики  в  январе
1959 г., когда два из четырех двигателей  самолета,  летевшего  по  маршруту
Нью-Йорк-Копенгаген,  загорелись  над  океаном.  Лайнер  чудом  дотянул   до
ближайшей военно-морской базы США, где  срочно  расчищали  от  двухметрового
слоя снега посадочную  полосу.  В  ноябре  1959  г.,  после  возвращения  из
Мексики, выяснилось, что еще 20 минут полета и самолет  потерпел  бы  аварию
из-за некачественной сборки турбины. В 1963 г. в Кремлевской больнице  после
небольшой операции ему влили кровь  донора,  больного  гепатитом.  Выход  из
тяжелейшей болезни в 68 лет был настолько трудным, что  он  признался  брату
Артему, что начал терять надежду на выздоровление.
   Только в октябре 1978 г., в возрасте около 83-х лет, ему не  повезло:  он
простудился, затем началось воспаление легких, перешедшее в отек легкого,  и
организм не выдержал.
   И все же: почему при всех лидерах ему везло в политической жизни? Выскажу
свое личное мнение, не претендуя на исчерпывающий ответ.
   Он никогда не стремился вверх, на высшие посты. Напротив,  всегда  упорно
отказывался  от  повышений,  а   соглашался,   лишь   подчиняясь   партийной
дисциплине. Поэтому ни один "первый" не видел в  нем  личной  опасности  для
себя.
   Всецело преданный работе, он к тому же  обладал  поистине  "компьютерной"
памятью,  был  прекрасным  организатором,   всегда   находившим   выход   из
безвыходной, казалось бы, ситуации, блестящим  и  энергичным  руководителем,
справлялся с любыми  заданиями,  которые  ему  давались  сверх  и  без  того
громадной нагрузки. И не старался изобразить успех как некий подвиг,  просто
работал и не выпячивал своей роли.
   В спорах с руководителями, стоявшими выше него - Шаумян,  Ленин,  Сталин,
Хрущев,  -  был  тактичен,  старался  не  доводить  разногласия  до   резкой
конфронтации, умел выявлять расхождения и высказывать свое мнение, не  роняя
престижа лидера, с которым спорил.
   В 20-х годах искренне хорошо относился к Сталину, уважал и ценил  его,  и
тот, как прекрасный психолог, это видел.
   С середины 30-х годов и позже, будучи свидетелем разнузданных  сталинских
репрессий, оказался способным на  компромиссы  со  своей  совестью,  хотя  и
спорил со Сталиным из-за арестов, но не затевал с ним борьбы, поскольку  она
не имела никаких шансов на успех.
   К  другим  руководителям,  членам  Политбюро  и  правительства,  проявлял
лояльность, никогда не интриговал, не старался выставить их в дурном свете.
   Обладал редкой силой воли, удивительным даром  убеждения,  основанным  на
сильном характере, остром живом уме, логике, знаниях и опыте.
   Умел  жестко  и  настойчиво  отстаивать  свою  точку  зрения  и  находить
аргументы,  заставлявшие  оппонентов  уступать.  Это   проявилось   особенно
наглядно, когда он защищал Хрущева от нападок в 1956 и 1957 годах. Это же не
раз проявлялось в спорах в Президиуме  ЦК  при  Хрущеве  в  ходе  обсуждения
некоторых  инициатив  последнего.  Жизнь  доказывала  правоту  Микояна,  что
вызывало невольное уважение к его суждениям и со стороны самого Хрущева.
   Умел также находить компромиссы, которые предотвращали принятие  решения,
неправильного с его точки зрения.
   Скорее всего, в этом, возможно, неполном перечне можно найти противоречия
- но разве они не являются неизбежным спутником характера  каждого  человека
(если он имеет характер)?

   Нелегко было вместить в  один  том  основное  и  наиболее  интересное  из
огромного  литературного  и  документального  наследия  Анастаса   Ивановича
Микояна.  Надеюсь,  в  дальнейшем  окажется  возможным  восполнить  пробелы,
возникшие из-за недостатка места, а также и потому, что не все известные мне
записи моего отца были переданы из Президентского архива в Российский  Центр
хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Именно  материалы
этого учреждения, главным образом, и были использованы.  Большим  подспорьем
оказались также многочисленные записи, сделанные лично мною  в  разные  годы
под диктовку А.И.Микояна и хранившиеся все минувшие годы у меня дома.  Их  я
тоже использовал, насколько позволил объем  книги.  Кое-что  записывали  или
рассказывали мне старшие братья и сын Владимир.
   В основе первых глав настоящей книги лежат выпущенные  Госполитиздатом  в
1971 и 1974 гг. два тома воспоминаний А.И.Микояна. Надо сказать, что  второй
том нес на себе зримый отпечаток тяжелой руки редакторов и цензоров ЦК КПСС.
Я помогал отцу в его работе и имел возможность наблюдать иногда абсурдный, а
иногда вполне осмысленный "прессинг" на бывшего члена Политбюро, попавшего в
немилость к брежневскому окружению (впрочем,  нисколько  не  сожалеющего  об
этом). Главными причинами  немилости  были  верность  курсу  на  преодоление
последствий сталинского режима в обществе  и  лояльность  к  Н.С.Хрущеву  до
самого конца его политической карьеры.
   Впрочем, Брежнев и Черненко не особо скрывали свои личные обиды на  отца.
Микоян открыто назвал Черненко нечестным человеком, предложил ему  уволиться
из аппарата Верховного Совета и "добровольно положить  партбилет  на  стол".
Тот спешно "уволился" с канцелярской работы в  ВС  под  защиту  Брежнева  на
должность зав. общим отделом ЦК, что позже проложило ему путь в  Генеральные
секретари ЦК КПСС. Брежнев же не мог простить Микояну, что в 1964 г. Хрущев,
задумав  повысить  роль  Верховного  Совета  как  подлинного  парламента   и
реорганизовать с этой  целью  его  Президиум,  сказал  при  всех,  показывая
пальцем в сторону Брежнева,  тогдашнего  Председателя  Президиума,  даже  не
глядя на него: "Но этот с  такой  задачей  не  справится!  Или  я,  или  ты,
Анастас. Я кроме Секретариата ЦК еще и в Совмине председательствую. Придется
тебе, Анастас". Конечно, форма обидная, но не от Микояна  же  это  исходило.
Брежневу же нравилась должность в ее традиционной конструкции,  когда  можно
было не работать, а лишь по два-три часа - и то не  каждый  день  -  вручать
ордена и принимать иностранных послов (а в свободное время заниматься охотой
и иными увеселениями). Но именно лишившись этой должности, Брежнев по иронии
судьбы стал вторым лицом  в  Секретариате  партии,  а  потом  и  Генеральным
секретарем. Эта должность ему понравилась еще больше.
   Даже личная порядочность  отца  по  отношению  к  Хрущеву  в  момент  его
отставки и государственный подход к вопросу о  смене  лидера,  когда  Микоян
предложил хотя бы на год сохранить  за  Хрущевым  пост  Председателя  Совета
Министров, чтобы  разом  не  дискредитировать  того,  кого  только  что  все
восхваляли, вызвали недовольство и опасение Брежнева и его  окружения.  Отец
поздравил Хрущева с новым, 1965  годом.  Разговор  подслушали,  записали  на
пленку и тут же донесли в Кремль, где и этот  факт  вызвал  раздражение.  Их
решили поссорить, что и начали делать при помощи клеветы через своих людей в
обоих домах.
   У Микояна было несколько столкновений с новым "коллективным" руководством
после отставки Хрущева. Брежнев  как  руководитель  не  вызывал  у  него  ни
уважения, ни личных симпатий. Удручали ограниченность, безразличие к  делам,
способность менять точку зрения в зависимости от того,  кто  зайдет  к  нему
последним. Именно так объяснил  мне  отец  суд  над  писателями  Даниэлем  и
Синявским. Микоян долго говорил с Брежневым, настоял  на  том,  что  они  не
будут преданы суду. Как нередко он поступал  для  достижения  главной  цели,
предложил компромисс -  в  крайнем  случае,  ограничить  дело  "товарищеским
судом" в Союзе  писателей  СССР.  Брежнев  согласился,  но  потом  дал  себя
переубедить зашедшему к нему позже Микояна  тогдашнему  "главному  идеологу"
Суслову. И писатели немало времени провели в заключении.
   Работать в подобных условиях становилось бессмысленным. Отец решил  уйти,
сказал: "Это не та команда,  где  я  могу  работать".  Брежнева  это  вполне
устроило.
   После выхода на пенсию Микоян оставался несколько лет  членом  Президиума
Верховного Совета СССР, появлялся на трибунах,  и  неизменно  его  встречали
аплодисментами, более продолжительными, чем  те,  которых  удостаивался  сам
Брежнев.  Кстати,  эта  самая   продолжительность   аплодисментов   так   же
нервировала  тщеславного  Леонида  Ильича,  как  и  сохранявшийся  авторитет
Анастаса Ивановича. И он принимал меры. С 1973-74 гг. по указанию из  Кремля
Микояна никуда больше не избирали. Даже на очередной съезд КПСС дали  только
гостевой билет в ложу, подальше от публики. (Иначе, как старейшему делегату,
ему  пришлось  бы  поручить  открыть  съезд  -  такова  была  установившаяся
традиция). Когда он вышел в фойе, его увидели и устроили  подлинную  овацию.
По выходе из Дворца съездов венгерский лидер Янош Кадар  догнал  его,  чтобы
дружески приветствовать.
   Отца раздражало словоблудие по  телевизионным  каналам  и  в  газетах  по
поводу "верного ученика Ленина" - Брежнева. Часто из-за этого он просил  нас
выключить телевизор. В весьма резкой форме  отверг  совет  своей  секретарши
(сотрудницы КГБ) воздать публично хвалу новому вождю, упомянув в статье  или
выступлении  его  "выдающуюся"  роль,  сравнить  его  с  Лениным,  используя
собственную биографию "от Ильича до Ильича", чтобы вернуть себе почет, вновь
быть избранным в ЦК  и  Верховный  Совет,  появляться  в  президиумах  и  на
трибунах. Вторжение в Чехословакию в 1968  г.  принял  крайне  отрицательно.
Сразу же сказал: "Это - катастрофа!"
   Отношение Брежнева и других к  Микояну  не  было  тайной  для  партийного
идеологического аппарата. Работники  Института  Маркса,  Энгельса  и  Ленина
прекрасно знали, куда дует ветер. Человеку, состоявшему 45 лет в ЦК и 40 лет
в Политбюро надлежало вспоминать не то, что помнилось, а повторять  то,  что
опубликовано в официальной истории КПСС. Это в полной  мере  относится  и  к
"Воспоминаниям" Микояна, опубликованным в те годы. Правда, первый том был  в
большей степени свободен от предвзятого редактирования. И описываемый период
не столь острый, да и авторитет Микояна в 1970 г., все еще члена  Президиума
Верховного Совета, сдерживал цензоров. Второй том  получился  гораздо  хуже:
там вмешательство  редакторов-цензоров  присутствовало  повсеместно.  Однако
отцу мешал и "внутренний редактор" - он,  как  автор,  очень  хотел  увидеть
книги изданными именно в своей стране, и потому сам был  вынужден  пойти  на
умолчания и компромиссы.
   Благодаря  архивным  материалам  и  моим   личным   записям   удалось   в
значительной мере нейтрализовать последствия подобного редактирования.
   Третий том, начинавшийся с периода после 1924 г., находился  в  работе  в
"Политиздате", когда отца не стало, он умер 21 октября  1978  г.,  не  дожив
месяца до 83 лет. Через несколько  недель  меня  вызвали  в  издательство  и
сообщили, что книга исключена из планов, а вскоре  я  узнал,  что  это  было
личное указание Суслова, побаивавшегося отца до самой его  смерти  и  теперь
осмелевшего. Сравнение  диктовок  отца  с  текстом,  подвергшимся  экзекуции
редакторов, показало, что в ряде  случаев  мысли  автора  были  искажены  до
неузнаваемости. Аналогичная  картина  наблюдалась  и  в  некоторых  статьях,
посвященных   периоду   Великой    Отечественной    войны.    Например,    в
"Военно-историческом журнале" уже после смерти Микояна вышла статья "В канун
войны",  открывавшаяся  пространным  рассуждением  о  том,  как   эффективно
готовился СССР  к  нападению  Гитлера,  хотя  у  отца  статья  начиналась  с
убедительного материала о том, как плохо страна  подготовилась  и  насколько
иначе сложился бы ход военных действий, если бы руководство страны  и  армии
заблаговременно, хотя бы с августа 1939 г., предприняли  серьезные  меры  по
подготовке к отражению агрессии и если бы Сталин не лишил  армию  командного
состава  массовыми  и  необоснованными  репрессиями.  Готовивший  статью   к
публикации очень уважаемый мною историк Г.А.Куманев объяснил  мне,  что  ему
было ясно сказано: Политуправление  армии  и  Институт  военной  истории  не
пропустят публикацию без "нужного" введения. Мне все же  на  стадии  верстки
удалось вставить туда абзац о прострации Сталина в первые дни войны,  о  чем
отец рассказывал также и Куманеву.
   Таким образом, неопубликованные диктовки и домашние рассказы  А.И.Микояна
стали основой для описания его  жизни  после  1924  г.  Диктовки  обычно  им
просматривались, после перепечатки редактировались, сверялись с документами.
Иногда  автор  отмечал  по  тексту,  что  именно  хотел  бы  сверить.  Порой
встречались слова "диктовка по этому вопросу имеется", означавшие,  что  она
не попала в  фонды  РЦХИДНИ  и  где  находится  -  пока  неизвестно.  То  ли
Президентский архив не все передал, то ли она оказалась  в  домашнем  архиве
Черненко (он любил копаться в архивах и кое-что брал к себе - об  этом  есть
письменные свидетельства даже в архивных документах отца).
   Мои  записи  за  ним  почти  стенографически  воспроизводят  то,  что  он
рассказывал в домашней обстановке. Их стиль и терминология более  раскованы.
Иногда это очень заметно. Некоторые  из  них  он  читал  и  делал  небольшие
поправки, высказывал пожелания, что именно следовало добавить.
   Естественно, особенности языка и стиля автора сохранены, равно как и  его
замечания о том  или  ином  персонаже,  в  то  время  жившем  или  даже  еще
работавшем, а ныне покойном.

   Особо следует сказать о внешнеполитических миссиях  А.И.Микояна,  которых
было очень много. Сотни раз мне приходилось слышать за  границей,  будто  бы
Микоян был министром иностранных дел  Советского  Союза.  Дело  в  том,  что
Н.С.Хрущев, как и Сталин, был очень высокого мнения о способностях Микояна -
в том числе и дипломатических. Эти миссии, например в Китае в  феврале  1949
г., до победы революции в этой стране, начались еще  при  Сталине.  В  особо
важных случаях Никита Сергеевич также предпочитал посылать за  рубеж  именно
его, а не министра (этот пост занимал Шепилов, затем Громыко). География его
поездок обширна: Австрия, Афганистан,  Бирма,  Болгария,  Венгрия,  Вьетнам,
Гана, Гвинея,  ГДР,  Дания,  Индия,  Индонезия,  Ирак,  Китай,  Куба,  Мали,
Марокко,  Мексика,  Монголия,  Норвегия,  Пакистан,  Польша,  Румыния,  США,
Финляндия, Франция, ФРГ, Югославия, Япония. В некоторых из  них  отец  бывал
неоднократно. В ряде поездок мне посчастливилось сопровождать его в качестве
личного секретаря. К  сожалению,  большой  и  интересный  материал  об  этих
поездках пришлось оставить за рамками данного издания. По объему он  требует
отдельной  книги,  которая,  как  я  надеюсь,  появится.  Здесь  же   кратко
упоминаются лишь некоторые из них. Исключение сделано для  описания  поездки
по США в 1936 г., поскольку она связана прежде всего с  работой  А.И.Микояна
по созданию пищевой промышленности в нашей стране.
   Важнейший отрезок жизни и работы отца пришелся на период,  когда  лидером
нашей страны был Н.С.Хрущев, а Микояна называли за границей "человеком №2  в
СССР", так как он за