с  птичьими
чертами  не  было  никакого   выражения,   а   взгляды   были   неподвижно
сосредоточены. Хемса трясся как в лихорадке, ноги его крепко  упирались  в
скалу, а мускулы лодыжек напряглись в огромном усилии. Пот струями  стекал
по его  смуглому  лицу.  Правой  рукой  он  изо  всех  сил  сжимал  что-то
спрятанное под коричневой тогой, так  что  из  посиневшей  руки  отхлынула
кровь. Левую руку  он  положил  на  плечо  Гитары  и  судорожно  сжал  его
отчаянным движением тонущего человека. Девушка не дрогнула, не  издала  ни
звука, хотя пальцы Хемсы впились в ее тело как когти.
     Прожив неспокойную жизнь, Конан был свидетелем сотен битв, но никогда
не видел такой, как эта, в которой силы  четырех  демонов,  объединившись,
сражались с одной,  тоже  дьявольской  силой.  Но  киммериец  едва  ощущал
природу этой кошмарной битвы. Прижатый к стене, окруженный своими  бывшими
господами,   Хемса   сражался   за   свою    жизнь,    употребляя    самые
головокружительные способы и все  свои  ужасные  знания,  приобретенные  в
течение долгих, мрачных лет послушничества.
     Он был сильнее, чем сам того ожидал, а необходимость  употребить  эту
силу в свою защиту высвободила в нем неожиданные запасы энергии.  Страх  и
отчаяние умножили эту силу. Он шатался под  безжалостным  напором  четырех
пар глаз, но не уступал им поля битвы. Его лицо исказила звериная  гримаса
боли, а тело изгибалось,  словно  его  колесовали.  Это  была  битва  душ,
извращенных разумов, которые проникли в пучину мрака и познали там  черные
звезды, рождающие кошмары.
     Жасмина понимала это лучше, чем Конан. Она догадывалась, почему Хемса
мог выдержать направленный  удар  четырех  умов,  воля  которых  могла  бы
расщепить на мельчайшие кусочки скалу, на которой он стоял. Причиной этому
была девушка, которую он прижимал к себе со всей силой отчаянья. Она  была
якорем спасения его измученной души,  сокрушаемой  волнами  эмоций.  Силой
Хемсы была его слабость. Любовь к девушке, пусть внезапная  и  осуждаемая,
была все же нитью, связующей его с остатками  человечности,  служа  опорой
рычагу его воли, создавая цепь,  которую  не  могли  разорвать  враги,  по
крайней мере, не могли разорвать того звена, которым был Хемса.
     Они поняли это раньше, чем он. Один из колдунов перевел  свой  взгляд
на Гитару. Сопротивления он не встретил. Девушка сжалась  и  поникла,  как
засохший лист. Ведомая повелительным наказом,  она  вырвалась  из  объятий
любовника прежде, чем он понял, что происходит.  И  тогда  началось  самое
ужасное. Девушка стала отступать к краю обрыва, обращенная лицом  к  своим
преследователям, глядя на них черными расширенными глазами,  пустыми,  как
окна дома, в котором погас свет. Хемса застонал и потянулся к ней, попав в
расставленную ему ловушку. Он не мог собраться  с  мыслями,  чтобы  отбить
атаку противников. И в тот же миг он превратился в  побежденного,  который
был  в  их  руках  только  игрушкой.  Девушка  продолжала  отступать,  идя
неуверенно, как во сне, а Хемса, спотыкаясь, шел за ней,  напрасно  пробуя
ее поймать, охая и всхлипывая от отчаянья. Он двигался как живой труп.
     Девушка замерла на самом краю пропасти, стоя  неподвижно,  с  пятками
над провалом, а Хемса, упав на колени и причитая, полз к  ней,  протягивая
вперед руки, чтобы удержать ее от падения. Он уже почти прикоснулся к  ней
одеревеневшими пальцами, но один  из  чернокнижников  рассмеялся  громким,
звучным, как бронзовый звон адского колокола, смехом. Девушка зашаталась и
- о, вершина жестокости! - чувства и сознание  на  мгновение  вернулись  к
ней, и в ее глазах появился смертельный ужас. Она вскрикнула,  попробовала
было ухватиться за протянутую к ней  руку  любовника  и  не  смогла  этого
сделать, - с глухим криком упала в пропасть.
     Хемса добрался до края пропасти и безумным взглядом  посмотрел  вниз,
беззвучно шевеля губами, что-то шепча про себя. Обернулся и долго  смотрел
на своих мучителей широко раскрытыми глазами, в которых не было  ни  искры
человеческого.  Потом  с  криком,  от  которого  стали  трескаться  скалы,
бросился на четырех чернокнижников, держа нож в поднятой руке.
     Один из колдунов шагнул вперед и топнул ногой, раздался глухой треск,
перешедший затем в оглушительный рев. В том месте, где  он  ударил  ногой,
раскрылась и стала мгновенно увеличиваться трещина. С оглушительным  шумом
весь этот кусок выступа скалы рухнул вниз. Среди падающих камней мелькнула
и фигура Хемсы,  отчаянно  взмахивающая  руками,  потом  все  исчезло  под
лавиной, с грохотом сползающей в бездонную пропасть.
     Четыре мага сосредоточенно смотрели на потрескавшийся край  пропасти,
потом вдруг  обернулись.  В  это  время  Конан,  сбитый  с  ног  внезапным
сотрясением земли, вставал и помогал подняться Жасмине. Ему  казалось,  он
двигается очень медленно и так же медленно соображает. Он  был  ошеломлен.
Знал, что должен немедленно посадить Дэви на черного скакуна и помчать как
вихрь, но его телом и мыслями овладела непонятная тяжесть.
     Потом чернокнижники повернулись и посмотрели на него, подняв руки,  и
Конан с ужасом увидел, что  их  фигуры  как  бы  расплываются,  становятся
туманными и невыразительными, потом исчезают  в  пурпурном  дыму,  который
вдруг стал клубиться вокруг них, скрывая их от  взоров  Конана.  Пурпурное
клубящееся облако скрыло магов... и вдруг Конан сообразил, что  этот  алый
туман окружает и его. Он  услышал  крик  Жасмины  и  пронзительное  ржание
скакуна. Страшная сила вырвала Дэви из его объятий и швырнула его о  камни
как перышко, когда он стал наугад разить кинжалом. Наполовину  оглушенный,
он увидел, как конусообразное  облако  возносится  над  вершинами,  быстро
удаляясь. Жасмина исчезла вместе с четырьмя колдунами в  черных  одеяниях.
На выступе скалы остались только Конан и испуганный конь.



                             7. ПУТЬ К ЙИМШЕ

     Как исчезает туман под порывом сильного ветра, так мгновенно  исчезла
паутина, окутывавшая мозг Конана. С чудовищным  проклятием  он  прыгнул  в
седло. Скакун под ним заржал и стал на дыбы. Конан бросил сердитый  взгляд
вверх на склоны,  некоторое  время  колебался,  а  затем  повернул  в  том
направлении, куда собирался ехать до того, как его задержали фокусы Хемсы.
Но теперь он ехал не  умеренным  шагом.  Он  отпустил  поводья,  и  скакун
ринулся вперед подобно молнии, словно был рад сбросить напряжение в  дикой
скачке. Они мчали сломя голову по выступу, огибая скалу  по  узкой  тропе.
Тропа  следовала  складке  камня  и  спускалась  вниз  витками  по  ярусам
многослойной каменной стены. Один раз Конан мельком  увидел  далеко  внизу
место падения - огромная груда каменных  обломков  и  валунов  у  подножия
гигантского утеса.
     До дна долины было все еще далеко, когда он домчался  до  длинного  и
широкого ребра, ведущего на  другой  склон  как  естественный  мостик.  Он
поехал по нему. По обе стороны лежали почти вертикальные склоны. Он  видел
перед собой тропку, по которой ехал, а где-то внизу  тропа  спускалась  со
склона на дно долины и, сделав огромный крюк вдоль  русла  высохшей  реки,
возвращалась  под  скалу,  на  вершине  которой  сейчас  находился  Конан.
Киммериец проклял необходимость делать крюк, но другого  выхода  не  было.
Спускаться вниз напрямик было бы самоубийством.  Только  птица  смогла  бы
сделать это, не сломив себе шею.
     Киммериец пришпорил измученного коня и  вдруг  услышал  где-то  внизу
стук подков. Придержав коня, осторожно подъехал к краю пропасти и заглянул
в ущелье, образовавшееся, когда здесь  протекала  река.  По  сухому  руслу
ехала прямоугольником толпа  -  пятьсот  крепких,  вооруженных  до  зубов,
бородатых   мужчин   на   полудиких   конях.   Наклонившись   над    краем
тридцатифутовой пропасти, Конан окликнул их.
     На его оклик они приостановились,  пятьсот  бородатых  лиц  поднялись
вверх и по каньону пронеслось глухое ворчанье. Конан не терял времени:
     - Я еду в Гхор! - крикнул он. - Не рассчитывал встретить  вас,  псов,
на этой дороге. Быстро поезжайте за мной, насколько это могут ваши  клячи!
Поедем на Йимшу и...
     - Предатель! - этот дружный крик был для  Конана  как  ушат  холодной
воды на голову.
     - Что такое? - выдавил он из себя, вытаращив глаза.
     И увидел искаженные ненавистью лица и  руки  товарищей,  взмахивающие
саблями.
     - Предатель! - дружно отозвались они.  -  Где  семеро  наших  вождей,
схваченных в Пешкаури?
     - В губернаторской тюрьме, - ответил Конан.
     В ответ он услышал вой сотен глоток, звон оружия и крики, из  которых
никак не мог понять, что они от него хотят. Рыча как буйвол, перекрыв этот
шум, Конан крикнул:
     - Черт побери! Пусть кто-то один скажет, чтобы я мог  понять,  в  чем
дело!
     Худой, старый вождь взял на себя эту задачу: сначала погрозил  Конану
саблей, потом бросил ему обвинение:
     - Ты не позволил нам напасть на Пешкаури и отбить наших братьев!
     - Вы глупцы! - рявкнул разъяренный киммериец.  -  Даже  если  бы  вам
удалось взобраться на стены, в  чем  я  сильно  сомневаюсь,  то  пленников
повесили бы раньше, чем удалось бы их освободить!
     - И ты сам поехал торговаться с губернатором!  -  завыл  афгул,  кипя
злобой.
     - И что с того?
     - Где наши вожди? - кричал старый вождь, махая саблей. - Где они?  Их
нет в живых!
     - Что? - Конан чуть не упал с коня от изумления.
     - Их нет в живых! - подтвердило пятьсот жаждущих крови глоток. Старик
завертел саблей над головой и снова взял слово.
     - Их не повесили! - кричал он. - Вазул в соседней клетке  видел,  как
они погибли! Губернатор  прислал  чернокнижника,  который  убил  их  своим
колдовством!
     - Это ложь! - ответил Конан. - Губернатор не  осмелился  бы  на  это.
Когда я разговаривал с ним прошлой ночью...
     Эти  слова  были  очень  некстати.  Остервенелое  вытье  и  проклятья
взвились в небеса.
     - Да! Ты поехал к нему один! Чтобы предать  нас!  Это  правда.  Вазул
удрал через дверь, которую сломал  чернокнижник,  и  все  рассказал  нашим
разведчикам, которых встретил в Зхабаре. Мы их послали искать тебя,  когда
ты вовремя не вернулся  назад.  Когда  они  услышали  рассказ  вазула,  то
вернулись на Гхор, а мы оседлали коней и пристегнули мечи.
     И что вы хотите делать, глупцы? - спросил Конан.
     - Отомстить за наших братьев! - завыли они. - Смерть кшатриям.  Убить
его - это предатель!
     Рядом с Конаном посыпались стрелы. Он поднялся  на  стременах,  снова
пробуя  перекричать  шум,  после  чего  с  возгласом  злости,  протеста  и
разочарования повернул коня и поскакал назад. Бросившиеся за  ним  афгулы,
изрыгающие вслед ему проклятия и угрозы,  были  слишком  разъярены,  чтобы
сообразить, что они могут попасть на ребро, по которому ехал Конан, только
направляясь  в  противоположную  сторону,  обогнув  поворот  и  кропотливо
взбираясь крутой дорогой  наверх.  Когда  они  наконец  сообразили  это  и
повернули назад, их бывший вождь уже почти достиг того  места,  где  ребро
переходило в горный уступ.
     Оказавшись  над  обрывом,  Конан  поехал  не  дорогой,  которой  сюда
добирался,  а  по  еле  заметной  тропке,  покрытой  валунами,  о  которые
спотыкался жеребец. Он недалеко по  ней  проехал,  когда  конь  фыркнул  и
шарахнулся в сторону, увидев что-то, лежащее на дороге. Конан  взглянул  с
его  спины  на  страшно  разбитое  кровавое   подобие   человека,   что-то
пытающегося выговорить сквозь сломанные зубы.
     Одни боги тьмы, управляющие  судьбами  чернокнижников,  знали,  каким
образом Хемса смог выбраться из-под огромной кучи камней и  взобраться  по
крутому склону на дорогу.
     Ведомый каким-то странным импульсом киммериец спешился и  остановился
над искалеченным  человеком.  Он  знал,  что  является  сейчас  свидетелем
необычного,  противоестественного  явления.  Хемса  поднял   окровавленную
голову, а в его странных глазах, подернутых мукой и мраком  приближающейся
смерти, появились проблески сознания.
     - Где они?  -  проскрипел  он  голосом,  в  котором  не  было  ничего
человеческого.
     - Вернулись в свой проклятый замок  на  Йимше,  -  буркнул  Конан.  -
Забрали с собой Дэви.
     - Пойду! - бормотал несчастный. - Пойду туда. Они убили Гитару,  а  я
убью их... прислужников, Четверых из Черного Круга  и  самого  властелина!
Убью... всех убью!
     Он попробовал протащить дальше свое искалеченное тело,  но  даже  его
непобедимая сила воли не была уже в силах оживить  эти  кровавые  лоскуты,
потрескавшиеся кости, держащиеся только на порванных тканях  и  изодранных
мускулах.
     - Иди за ними! - бормотал Хемса, изо рта которого струилась  кровавая
пена. - Иди!
     - Это я и намерен сделать, -  сказал  Конан.  -  Хотел  созвать  моих
афгулов, но они обратились против меня. Я иду на Йимшу один и отниму у них
Дэви, даже если бы мне пришлось собственными руками  разнести  на  кусочки
эту проклятую гору. Я  не  думал,  что  губернатор  осмелится  убить  моих
вождей, когда я захватил Дэви, но, похоже, что я ошибался. Он заплатит мне
за это головой. Сейчас она уже не нужна мне как заложница, но...
     - Пусть падет на них проклятие Йизиля! - выдохнул Хемса. - Иди!  Я  -
Хемса... умираю. Подожди... возьми мой пояс.
     Искалеченной рукой он начал копаться  в  своих  лохмотьях,  и  Конан,
поняв его намерения, наклонился и помог снять с окровавленного  тела  пояс
странного вида.
     - В пропасти держись золотой жилы, - бормотал Хемса. - Носи мой пояс.
Мне его дал стигийский жрец. Он поможет тебе,  хотя  меня  подвел.  Разбей
хрустальный  шар  с  четырьмя  плодами   граната.   Берегись   превращений
владыки... Иду к Гитаре... она ждет меня в аду... айе, йа Скелос йар!
     С этими словами он умер.
     Конан посмотрел на пояс, сплетенный из волос, не похожих на  конские.
Скорее всего, это были  женские  волосы.  В  плотных  сплетениях  блестели
маленькие драгоценные камешки, таких он еще никогда не видел. Пряжка  была
странной: в  форме  плоской  клиновидной  головы  змеи,  покрытой  мелкими
золотыми чешуйками.
     Когда Конан взглянул на этот пояс, холодная дрожь пробежала у него по
телу. Он  замахнулся,  чтобы  выбросить  пояс  в  пропасть,  но,  подумав,
застегнул его на бедрах, пряча под  широким  бахарийским  поясом,  который
носил всегда. Потом сел на коня и двинулся дальше.
     Солнце спряталось за вершину.  Конан  взбирался  в  горы  по  длинным
теням, словно широким плащом покрывающим долины и уступы  скал  внизу.  Он
уже приближался к вершине, когда услышал впереди стук  подкованных  копыт.
Он ни минуты не колебался. Тропа была так узка, что  огромный  жеребец  не
смог бы повернуть назад. Киммериец обогнул  выступ  скалы  и  оказался  на
более широком отрезке тропы. Раздался целый хор  предостерегающих  криков,
но жеребец Конана уже прижал испуганного коня к скале.  А  Конан  железной
хваткой схватил руку ездока, замахнувшегося на него ножом.
     - Керим Шах! - произнес Конан, и в глазах его зажглись яркие огоньки.
     Туранец не сопротивлялся. Сидя  на  конях,  они  почти  соприкасались
грудью, а рука киммерийца сжимала его плечо. За  Керим  Шахом  ехал  отряд
иракзаев на тощих конях. Они  смотрели  горящими  глазами  на  незнакомца,
загородившего им дорогу, и держали наготове луки и кинжалы, но не  спешили
пустить их в ход из-за опасной близости зияющей у их ног пропасти.
     - Где Дэви? - спросил Керим Шах.
     - Тебе что до этого, гирканский шпион? - ответил Конан.
     - Знаю, я в твоих руках, - сказал Керим Шах. - Я ехал  с  горцами  на
север, когда мы попали в засаду, расставленную  нам  врагами  на  перевале
Шализах. Многие мои люди были убиты, а  остальных  преследовали  как  стаю
шакалов.  Избавившись  от  преследователей,  мы  направились  на  запад  к
перевалу Амир Жехун, а сегодня утром наткнулись  на  бродившего  по  горам
вазула. Он совсем спятил, но прежде, чем умер, мы  многое  узнали  из  его
беспорядочного бреда. Он сказал нам, что остался единственным уцелевшим из
той банды, которая помчалась за вождем  афгулов  и  пленной  кшатрийкой  в
ущелье у деревни Курум. Еще он все время  говорил  о  человеке  в  зеленом
тюрбане, которого сбил конь афгула  и  который  -  когда  на  него  напали
вазулы, преследовавшие того человека, - погубил  их,  уничтожив  так,  как
язык пламени уничтожает тучу саранчи. Каким образом уцелел этот  вазул,  я
не знаю, да этого не знал и он сам, но из его бреда я понял, что Конан  из
Гхора был в Куруме со своей королевской пленницей. А когда мы  пробирались
через горы, нам встретилась голая галзайка с бурдюком. Она рассказала, что
ее ограбил огромный воин в одежде вождя афгулов, который - по ее словам  -
заставил ее  отдать  одежду  для  сопровождавшей  его  вендианки.  Девушка
утверждала, что ты поехал на запад.
     Керим Шах не счел нужным рассказать, что, когда враждебно настроенные
горцы перекрыли ему дорогу, он как  раз  ехал  на  условленную  встречу  с
отрядом туранской конницы. Дорога к долине Гураша  через  перевал  Шализах
была длинней, чем  дорога,  ведущая  через  перевал  Амир  Жехун,  но  эта
последняя  пересекала  земли  афгулов,  которых  Керим   Шах   предпочитал
избегать, по крайней мере, пока не  соединится  с  армией.  Отрезанный  от
дороги, ведущей на перевал Шализах, он тем не менее  все  же  поехал  этим
небезопасным путем, пока весть, что Конан со своей пленницей еще не достиг
Афгулистана, не склонила его к мысли повернуть на юг и  совершить  дерзкий
поход вглубь гор в надежде встретить киммерийца.
     - Скажи лучше, где Дэви? - предложил Керим  Шах.  -  У  меня  военное
преимущество...
     - Пусть только один из твоих псов дотронется до тетивы,  и  я  сброшу
тебя в пропасть, - пообещал ему Конан. - Кроме того, тебе не пошло  бы  на
пользу, если бы ты меня убил. Меня преследуют пятьсот афгулов, и если  они
увидят, что ты лишил их удовольствия поймать  меня,  они  спустят  с  тебя
шкуру. Кроме того, Дэви со мной нет. Она попала в руки Черных Прорицателей
с Йимши.
     -  К  Таруму!  -  тихо  выругался  Керим  Шах,  впервые  теряя   свою
невозмутимость. - Хемса...
     - Хемса мертв, - произнес Конан. - Его прежние господа спустили его в
ад вместе с каменной лавиной. А теперь уйди с моей дороги. С радостью убил
бы тебя, если бы имел время, но сейчас спешу на Йимшу.
     - Я поеду с тобой, - ответил вдруг туранец.
     Конан рассмеялся ему в лицо.
     - Ты думаешь, я тебе доверяю, ты, гирканский пес?
     - А я и не прошу об этом, - ответил Керим  Шах.  -  Нам  обоим  нужна
Дэви. Ты знаешь мои побуждения: король  Ездигерд  жаждет  присоединить  ее
королевство к своей империи, а я - поместить ее в свой сераль. Я знаю тебя
еще с того времени, когда ты был вождем степных разбойников, и  знаю,  что
тебя интересует, - грабежи на большой дороге. Ты хочешь опустошить  Вендию
и потребовать от них огромный выкуп за Жасмину. Может,  мы  на  время,  не
питая никаких иллюзий относительно друг  друга,  объединимся  и  попробуем
вырвать Дэви из рук колдунов? Если нам  это  удастся,  и  мы  останемся  в
живых, то решим в поединке, кому она достанется.
     Киммериец какое-то время смотрел на него, сузив глаза, потом,  кивнув
головой, отпустил его руку.
     - Согласен. А как же твои люди?
     Керим Шах повернулся к молчащим иракзаям и коротко произнес:
     - Этот человек и я  намерены  отправиться  на  Йимшу  и  сражаться  с
чернокнижниками. Едете с нами или остаетесь и даете  возможность  афгулам,
которые идут по пятам за своим вождем, содрать с себя шкуру?
     Они посмотрели на Керим  Шаха  с  угрюмой  покорностью.  О  том,  что
пропали,  они  знали  еще  с  момента,  когда  свистящие  стрелы  дагозаев
принудили их к бегству с перевала Шализах. Слишком часто вспыхивали распри
между людьми из долины  Зхабар  и  жителями  гор.  Их  отряд  был  слишком
невелик, чтобы они без помощи ловко