ал и
сжигал дотла свою землю так яростно, что, наконец, не выдержал и
стал протестовать сам Амальрик, который, так и не понимая
истинных замыслов своего союзника, все же стал опасаться, что
Акулония при таком положении дел может погибнуть и стать
бесполезной для выполнения его собственных планов.

Как в Акулонии, так и в Немедии народ обсуждал безумства
Валериуса. Но у немедийцев была еще одна тема для разговоров:
Ксалтотун, человек в маске. Он редко появлялся на улицах
Бельверуса. Рассказывали, что он подолгу беседует где-то высоко в
горах с представителями древних народов - таинственными
молчаливыми людьми в необычных одеждах, что хвалятся своим
происхождением от жителей какого-то древнего и могучего
королевства. Шептались о бубнах, гремящих на далеких горных
склонах, о светящихся в темноте огнях, о приносимых ветром
необычных песнях, о заклинаниях и ритуалах, забытых уже много
столетий назад и передававшихся от поколения к поколению только
как утратившие смысл формулы и бормотанья над кострами
высокогорных селений, где жили люди, чуждые жителям долин.

Никто не знал тем этих бесед, за исключением, быть может,
Орастеса, который теперь с гораздо менее хладнокровным выражением
лица довольно часто следовал за чернокнижником.

Но в самый разгар весны в погибающем королевстве неожиданно
распространился слух, пробудивший весь край к активнейшей жизни.
Словно теплый ветер прилетел с юге и разбудил людей, погруженных
в зимний сон. Никто точно не мог сказать, откуда этот слух
взялся. Одни рассказывали об удивительной седой старухе, что с
распущенными волосами и ступающим у ее ног, словно огромный пес,
большим серым волком спускались с гор. Другие шептали о жрецах
Ассуры, что, как неуловимые привидения, приходили из
Гундерляндии, Понтейна и лесных сел Боссонии.

Как только слух этот пронесся по разграбленной стране, все
пограничье, словно пожар, охватило восстание. Немедийские отряды
и гарнизоны были разбиты и отброшены, западные области подняли
бунт, принявший теперь уже совершенно другой характер, в отличие
от предыдущих случаев: безумная ярость уступила место явно
целенаправленным действиям, наносили удары по наиболее
уязвимым местам обороны оккупантов. Поднялся не только простой
люд - даже бароны укрепляли свои замки и провозглашали себя
независимыми губернаторами провинций. Разведчики доносили о
замеченных передвижениях войск на границах с Боссонией - это шли
крепкие, отважные воины в стальных чепцах и блестящих
полупанцирях, сжимая в руках огромные луки. Из разрухи, руин и
упадка начинал гордо подниматься край, полный жизни, яростный и
грозный. Амальрик поспешно сообщил об этом Тараскузу, немедленно
прибывшему в Акулонию во главе своей армии.


В одной из комнат королевского дворца Тарантии сидели трое -
Амальрик, Тараскуз и Валериус. Темой их разговора было это
неожиданное восстание. Они решили не приглашать на свое совещание
Ксалтотуна и оставить его в горах Немедии за его таинственными
занятиями. С того самого кровавого дня в долине Валки они больше
не были настроены иметь дело с магией, он же, оставив их наедине с
собственными проблемами, с тех пор тоже редко выражал желание с
ними встречаться.

Не пригласили они также и Орастеса, который, однако, совершенно
неожиданно пожаловал сам - бледный, как гонимая штормом морская
пена, с бескровными губами. И вот теперь он стоял перед ними, а
они задумчиво и с удивлением рассматривали его трясущиеся от
страха руки и дрожащее лицо - раньше за ним подобного не
замечалось.

- Ты же устал, Орастес, - произнес, прервав долгое молчание,
Амальрик. -  Лучше приляг, отдохни. Я прикажу принести тебе вина.
Путь твой был долог...

Нетерпеливым движением руки Орастес отклонил предложенное.

- Три коня пали подо мной в пути от Бельверуса. И я не стану
пить и отдыхать, пока не расскажу, с чем приехал.

Словно сжигаемый каким-то внутренним огнем, что не позволял ему
стоять на месте, он стал нервно мерить комнату шагами, изредка
задерживаясь перед собеседниками.

- Когда мы воспользовались Сердцем Арумана, - резко начал он, -
мы не догадывались, как опасно тревожить черный прах прошлого. В
этом моя вина и мой грех. Мы думали только о своих амбициях,
совершенно позабыв, что воскрешенный нами человек тоже может их
иметь. И, сами того не осознавая, мы выпустили на свет демона,
дьявола в человеческом обличье. Конечно, мы и так глубоко
погрязли в злодеяниях, но и там существуют свои границы, которые
ни я, ни любой другой человек моего народа переступить не сможет.
Предки мои были обыкновенными людьми, безо всяких дьвольских
замашек, и только я ступил на путь, ведущий в пропасть греха, но
я никогда не преступал границ, которые сам себе поставил. А за
плечами Ксалтотуна - тысячелетия черной магии и дьяволизма, все
то, что он впитал в себя от своих предшественников, целая древняя
традиция. Мы не в состоянии понять его не только оттого, что он -
чернокнижник, но еще и потому, что он сам - наследник и правитель
рода чернокнижников.

То, что я увидел, сопровождая его, потрясло меня. Я видел, как
высоко в горах он разговаривал с душами давно сгинувших, ужасных
и страшных демонов забытого Архерона. Видел, как ему оказывают
почести остатки проклятых богом и людьми потомков гнусной
империи, как они величают его своим верховным жрецом. И тогда я
понял, к чему он клонит, и теперь скажу об этом вам: он задумал
ни больше, ни меньше, как возрождение древней и ужасной империи
Архерон!

- О чем ты говоришь? - спросил удивленный Амальрик. - Архерон уже
давно превратился в пыль веков. И нет уже стольких археронцев,
чтобы вновь создать империю. Или Ксалтотун хочет вернуть жизнь
останкам, которым уже три тысячи лет?

- Вы очень мало знаете о его силе, - с содроганием ответил
Орастес. - Я видел, как после его заклятий даже горы начинают
приобретать вид нездешний и древний. И поэтому я уверен, что ему
под силу изменить контуры долин и придать им те очертания,
которые они имели в те далекие эпохи... и после всего этого я
чувствую, что становятся реальностью мерцающие далеким светом в
вечернем воздухе пурпурные башни древнего Питона.

И вот во время последнего шабаша, в котором я участвовал вместе с
ним, пришло ко мне, когда били бубны, а его отвратительные
поклонники завывали, катаясь  в экстазе и посыпая себе головы
пеплом, последнее понимание всей этой магии и его замыслов. Я
говорю вам: своими чарами, своими чудовищными заклятиями,
подкрепленными таким количеством человеческой крови, которое
никто из нас еще никогда не видел, он воскресит Архерон. Он
поработит весь мир и невиданными потоками крови смоет настоящее,
чтобы возвратить прошлое.

- Ты сошел с ума! - закричал Тараскуз.

- Сошел с ума? - Орастес обернулся к нему. - А кто, увидев то,
что довелось увидеть мне, смог бы остаться в здравом рассудке? Но
я сказал правду. Он хочет возродить Архерон - с его башнями,
чернокнижниками, королями и всеми мерзостями, точно такой же,
каким он был в то время. Остатки народов древнего Архерона
послужат при этом скелетом, каркасом, а тела людей сегодняшнего
дня станут глиной и камнями для построения этого здания. Я не
могу сказать вам, когда и как это произойдет, - в голове моей все
начинает вертеться, как только я начинаю задумываться об этом. Но
я видел! Архерон вновь станет Архероном, и горы, долины, леса и
реки станут такими же, что и много тысячелетий назад. А почему
нет? Ведь если даже я, со своим скромным запасом чернокнижных
сил и знаний сумел воскресить человека, умершего три тысячи лет
назад, то почему бы величайшему чернокнижнику всего света не
удалось сделать то же самое с королевством, погибшем в то же
время? По его зову Архерон восстанет из праха!

- Но как же мы сможем помешать его планам? - поинтересовался
обеспокоенный Тараскуз.

- Есть лишь один способ, - твердо ответил Орастес. - Мы должны
выкрасть у него Сердце Арумана.

- Но я... - начал было Тараскуз, и тут же прикрыл рот.

Никто даже не обратил на это внимания, и Орастес продолжил:

- Это та сила, которую можно обратить против него. Если оно будет
в моих руках, я смогу ставить ему условия. Но как нам его найти?
Он, несомненно, спрятал его в каком-то надежном месте, откуда его
не смогут достать даже разбойники Заморья. Мне не известно, где
это место. Ах, если бы он вновь уснул сном черного лотоса... Но я
уверен - он спрятал его еще тогда, после сраженья на Валке, и...

Закончить он не успел. Двери, надежно запертые на засов,
неожиданно беззвучно раскрылись, и в комнату спокойно вошел
Ксалтотун. Он неторопливо поглаживал свою бороду ладонью, но
можно было заметить, что в глазах его пылают дьявольские огоньки.

- Ты слишком многое увидел, - произнес он бесцветным голосом, в
упор глядя на Орастеса.

И прежде, чем кто-нибудь успел сдвинуться с места, он бросил под
ноги окаменевшего от ужаса жреца горсть пыли. Коснувшись каменных
плит пола, пыль загорелась дымным пламенем, и вверх потянулась
тонкая струйка дыма, охватывая тело Орастеса плотной спиралью.
Достигнув плеч, она резко обвилась вокруг шеи несчастного и с
быстротой атакующей змеи затянулась в удавку. Испуганный крик
Орастеса тут же перешел в предсмертный хрип. Руки умирающего
рванулись к горлу, глаза выкатились из орбит, а язык вывалился
изо рта. Дым душил его, словно стальная струна, еще какое-то
мгновение, а потом побледнел и рассеялся. Мертвый Орастес со
стуком рухнул на пол.

Ксалтотун хлопнул в ладоши, и в комнату вошли двое, которых часто
видели в обществе чернокнижника. Это были низкорослые,
поразительно темнокожие люди с красноватыми раскосыми глазами и
острыми белыми зубами.

Они безмолвно подняли тело и вынесли его прочь.

Словно успокаивая присутствующих и призывая их не обращать на
произошедшее внимание, Ксалтотун махнул ладонью и присел напротив
побледневших королей за столик из слоновой кости.

- Так по какому же поводу вы здесь собрались? - спросил он.

- Западные области Акулонии подняли восстание... - все начали
постепенно оправляться от шока, произведенного на них внезапной и
страшной смертью Орастеса. - Какие-то мерзавцы распространили
слух, что король Конан жив и теперь возвращается во главе армии
Понтейна, чтобы отвоевать королевскую корону. Но вот в чем
дело: даже если бы он и появился живым сразу же после битвы на
Валке, центральные области Акулонии не поднялись бы, опасаясь
твоей силы. Но жестокость Валериуса довела их до того, что они
теперь готовы пойти за всяким, кто поведет их против нас,
предпочитая быструю смерть пыткам, мучениям и нужде.

И слух этот, что Конан  не погиб, распространялся по стране с
таким упорством, что народ, наконец, поверил в него. Паллантид
вернулся из Офира, где он был в изгнании, и клянется, что
король в тот день лежал больной в шатре, а латы его были на
другом рыцаре.  Кроме того, говорят, что королевский оруженосец,
наконец пришедший в себя после удара по голове дубиной во время
валкийской битвы, полностью подтверждает все это - так это или
нет.

Известно, что по стране ходит какая-то страшная старуха с
прирученным ею волком и рассказывает, что Конан все еще жив и скоро
вернется, чтобы возвратить себе корону. А в последнее время
проклятые жрецы Ассуры стали тоже подхватывать ту же песенку. Они
утверждают, что им по тайным каналам сообщили весть о скором
возвращении Конана. Но ни ведьмы, ни жрецов пока схватить не
удалось. Я уверен, что это проделки Троцеро. Наши лазутчики
доносят, что Понтейн собирает силы для вторжения в Акулонию. Я
подозреваю, что Троцеро пригрел какого-то самозванца, выдавая
его за Конана.

Амальрик замолчал и перевел дух. А Тараскуз хмуро усмехнулся и
украдкой пощупал под кафтаном шрам, вспомнил кружившихся над
беглецом воронов и привезенное с пограничных гор тело его
оруженосца Аридиса, разорванное на куски, как рассказывали,
огромным волком. Припомнил и украденный у спящего наркотическим
сном чернокнижника драгоценный камень, спрятанный в золотой
шкатулке. Но не произнес ни слова.

Валериус же в этот миг подумал об ужаснувших его словах
умирающего от чудовищных ран вассала и четверых китайцах,
исчезнувших в лабиринте южных земель, чтобы уже никогда не
вернуться обратно. Но и он решил держать язык за зубами, ибо
ненависть и подозрительность его по отношению к своим союзникам
грызли его, словно червь, и единственной его мечтой сейчас было
увидеть тот день, когда немедийцы сдохнут от междоусобиц. Но
Амальрик крикнул:

- То, что Конан жив, - вранье!..

Вместо ответа Ксалтотун молча бросил на стол перед собой свиток
пергамента. Амальрик схватил его, развернул, и из горла его
вырвался неопределенный крик. А потом он прочел вслух:

"Ксалтотуну, верховному шаману и шарлатану Немедии. Археронская
собака, я возвращаюсь в свое королевство. А из твоей паршивой
шкуры намерен сделать бубен. Конан."

- Фальшивка! - крикнул Амальрик.

Ксалтотун покачал головой.

- Письмо настоящее. Я сравнил почерк с подписями на королевских
документах, обнаруженных в канцелярии. Подпись не поддельная.

- Но если он жив, - выдавил Амальрик, - это восстание примет
будет отличаться от предыдущих, ведь совершенно точно
известно, что лишь Конан способен объединить силы Акулонии. Но, -
осторожно продолжил он, - это послание совершенно не характерно для
Конана. Невозможно представить, чтобы Конан
предупреждал противника. Я считал, что основным приемом варваров
всегда была внезапность...

- Но мы и так уже были предупреждены, - возразил на это
Ксалтотун. - Наши шпионы донесли о военных приготовлениях в
Понтейне. Ему все равно не удалось бы переправиться через горы
незамеченным, вот он и послал мне вызов.

- А почему тебе? - поинтересовался Валериус. - Почему не мне или
Тараскузу?

Ксалтотун окинул собеседника своим загадочным взглядом.

- Потому что он более мудр, чем все вы, - ответил он, немного
помолчав. - И понял то, до чего вы еще не дошли: настоящим
правителем народов запада является не марионетка Тараскуз, не
Валериус, и даже не барон Тор. Властелин этот - я, Ксалтотун.

Наступила тишина. Все смотрели на чернокнижника, словно в
трансе, одеревенев от услышанной из его уст правды.

- У меня нет иного пути, кроме возрождения империи, - тем временем
продолжал чернокнижник. - Но сначала я должен покончить с
Конаном. Не знаю, как ему удалось бежать из Бельверуса, ибо мне
неведомо то, что произошло во время моего сна, навеянного черным
лотосом. Но мне известно то, что он сейчас находится на юге и
собирает армию. И это стало возможно только благодаря лютой
жестокости Валериуса в обращении со своим народом. Но пускай они
бунтуют - они все у меня в руках. Дождемся, пока он выступит
против нас, и навеки покончим с ним.

А уже тогда мы раздавим Понтейн, Гундерляндию  и этих глупых
боссонцев. Потом - Офир, Зингар, Аргос и Котт - все эти народы мы
объединим в одну огромную империю. Вы там будете править, как мои
наместники, в отличие от всех других королей, в гораздо меньшей
степени подходящих на эти роли. Я теперь непобедим, ибо Сердце
Арумана надежно спрятано и ни один человек не сможет обратить
его против меня.

Тараскуз старательно избегал встретиться глазами с чародеем,
боясь, что тот прочитает его мысли. Было ясно, что у Ксалтотуна
не было никаких сомнений в том, что камень все еще находится в
золотой шкатулке и с тех пор он туда даже не заглядывал. Только
так можно было объяснить последние слова чернокнижника - он не
имел понятия, что Сердце у него вновь украдено. И похоже, что оно
теперь находилось за пределами его досягаемости, а также вполне
вероятно, что даже всей магии этого надменного археронца  будет
недостаточно, чтобы вернуть ему украденную вещь, коли даже его
необыкновенные способности не подсказали ему, что тайник
пуст. Ксатати, вопреки предположениям Орастеса, Ксалтотун и не
вспоминал о возрождении былого королевства Архерон, а говорил
только об основании нового. И последнее: Тараскуз неожиданно
понял, что чернокнижник не до конца уверен в своих силах - также,
как и они когда-то попросили у него помощи при выполнении своих
планов, так и он теперь пришел просить помощи у них, хотя открыто
он об этом не говорил. Магия, как бы сильна она ни была, явно
нуждалась в поддержке ударов мечей, боевых топоров и копий.
Король уловил брошенный на него украдкой взгляд Амальрика -
пускай Ксалтотун тешится себе мечтами об империи, помог бы им
только одолеть грозного врага, а уж потом-то будет достаточно
времени, чтобы найти способ, как бороться против этого чародея.
Вполне вероятно, что им и удастся задушить те силы, которые они
так неосторожно призвали на свет...


ЦЕНА РАСПЛАТЫ

Война стала фактом, когда десятитысячная армия Понтейна,
поблескивающая сталью, под развевающимися знаменами перешла горы
и вылилась в долины Акулонии. А во главе ее, как доносили
лазутчики, ехал человек огромного роста, одетый в черные доспехи
и накидку с вышитым на ней золотым львом Акулонии. Король был
жив! Конан был жив!  И никто уже в этом не сомневался - ни враги,
ни друзья.

В одно и то же время с известием о вторжении из Понтейна курьеры
принесли сообщение о выступлении на юг армии баронов
северо-запада и Боссонии, а также войск из Гундерляндии. Тараскуз
во главе тридцати одной тысячи воинов двинулся на юг, вдоль реки
Шарк, которую гундерийцы обязательно должны были бы форсировать,
чтобы напасть на находящиеся под защитой немедийских гарнизонов
замки, и встал у города Гальпаран. Шарк была своенравной и бурной
рекой, широкой дугой изгибающейся на юго-запад по скалистым
каньонам с порогами, и была годной для переправы целой армии
всего в нескольких местах, особенно во время весеннего половодья.
Весь край к востоку от Шарка находился в руках немедийцев, и
казалось вполне логичным, что гундерийская армия нанесет удар по
Гальпарану или лежащей чуть южнее Танасулл. Со дня на день
Тараскуз ожидал прибытия гонцов из Немедии, но его ждало
разочарование - ему сообщили, что король Офира осуществляет на
южной границе военные провокации и нет никакой возможности
перебросить в Акулонию дополнительные силы - это может обречь
страну на вторжение с южного направления.

Амальрик с Валериусом вышли из Тарантии с двадцатью пятью
тысячами воинов, оставив ее под защитой сочтенного ими
достаточным для подавления возможного восстания гарнизона. Целью
их было как можно скорее встретиться с Конаном и разбить его,
пока он не взбудоражил все королевство.

А тот, перевалив вместе с армией Понтейна через горы, не
торопился ввязываться в сражения, не нападал на города и не
сжигал вражеских крепостей. Он появлялся и вновь исчезал. И, как
стало известно, для большей безопасности свернул к западу,
чтобы, двигаясь по диким, малонаселенным горным массивам,
добраться до боссонского пограничья, по дороге пополняя свои ряды
добровольцами. Амальрик и Валериус же, во главе своей состоящей
из немедийцев, наемников и предателей Акулонии армии, метались по
всей стране в полном ошеломлении, разыскивая так и не
встретившегося им противника.

Барон убедился, что перестал получать о Конане другие сведения,
кроме как предельно туманные и расплывчатые. Обычным делом уже
стало то, что передовые разъезды уходили на разведку и больше не
возвращались, обычной стала и картина повешенных на деревьях
немедийских лазутчиков. Простонародье восстало и сражалось, как
только было способно: жестоко, смертельно и тайно. И теперь
Амальрик уверенно знал лишь то, что значительные силы гундерийцев
находятся где-то к югу от него на другом берегу Шарка, а Конан со
своей армией движется по юго-западу.

Он опасался, что, если они с Валериусом углубятся в эти дикие
западные области, Конан обойдет их и спокойно ударит по
центральной части Акулонии. И именно поэтому немедийской армии
было приказано отойти от Шарка и встать лагерем в долине, на
расстоянии примерно одного дневного перехода от Танасулла.
Теперь оставалось лишь ждать. Тараскуз находился у Гальпарана,