шими останками чернокнижника.

Гайдрайт поднял прах Ксалтотуна и положил его в повозку. Кони
тотчас же развернулись и самостоятельно поехали вниз по склону,
направляясь куда-то на юг. А Гайдрайт, Тесса и волк стали молча
смотреть им вслед, наблюдая, как они начали свою долгую дорогу в
забытый Архерон, расположенный где-то на зыбкой границе
человеческого зрения...


Амальрик даже приподнялся в седле, рассмотрев скачущего во весь
опор и размахивающего над головой окровавленным штандартом
всадника. А потом какое-то предчувствие заставило его оглянуться
на холм, названный Королевским Алтарем. Рот его от удивления
раскрылся. Возглас удивления прокатился и по всей долине -
от самой вершины этой возвышенности в небо поднялся луч
ослепительного света, роняющего золотистые искры, чтобы где-то
там, в бездонной вышине зажечь сияние, на мгновение затмившее
солнце.

- Это не похоже на сигнал Ксалтотуна! - зарычал барон.

- Нет! - неожиданно вскрикнул Тараскуз. - Это сигнал для
акулонцев! Смотри!

Рука его потянулась по направлению к противнику,
неподвижные шеренги которого дрогнули и пошли вперед, наполняя
долину глухим ревом.

- Ксалтотун опять подвел нас! - заорал Амальрик. - И Валериус
тоже! Мы в ловушке! Будь он проклят, поганый археронец! Это он
нас сюда завел! Труби сигнал к отходу!

- Поздно! - взвыл Тараскуз. - Смотри!

Лес копий в горной части долины наклонился вперед. Шеренги
гундерийцев, словно скорлупа, расступились в стороны. А из-за
них, гремя, как ураган, рванулись в бой рыцари Акулонии.

И удару этой лавины уже ничего не могло противостоять. Стрелы
немедийских арбалетчиков отскакивали от рыцарских щитов или
застревали в них, высекая искры. Гремя копытами, под шелест
пиорушей и воинственный рев акулонская конница рассекла
смешавшиеся ряды немедийской пехоты и, как лавина, хлынула в
долину.

Амальрик немедленно дал сигнал к контратаке, и немедийцы начали
упорное сопротивление, пытаясь поражать коней пиками и острогами.
И какое-то мгновение казалось, что они смогут устоять на месте.
Но кони немедийских рыцарей устали и с трудом поднимались вверх.
Зато акулонцы до этого не сделали ни одного удара. И теперь они,
словно шквал, неслись вперед, в щепки разметывая шеренги
неприятеля и обращая его в бегство.

А за первой волной бежала гундерийская пехота, охваченная жаждой
крови. Боссонцы тоже спускались с горных склонов, прямо на ходу
поражая все, что еще двигалось на позициях противника. Волна
битвы спускалась все ниже, неся на своем гребне ошеломленных
немедийцев. Стрелы из их арбалетов летели вслепую, а тех, кто
уцелел после атаки конницы, безжалостно добивали гундерийцы.

И вот свалка и хаос боя выплеснулись через устье Долины Львов на
широкое поле у ее входа и разлилось во все стороны. По всему
простору рассыпались фигурки сражающихся - беглецы и их
преследователи, и везде носились поодиночке и группами рыцари на
ошалевших конях. Но немедийцы уже были не в состоянии вновь
сформировать свои ряды и дать достойный отпор. Они целыми сотнями
бежали к реке, переправлялись и пытались уйти дальше, на восток.
Но там уже все было охвачено восстанием: их гнали, как волков, и
лишь немногие из них добрались до Тарантии.

Последняя фаза битвы закончилась смертью Амальрика,
предпринявшего последнюю попытку спасти положение. Барон,
бесполезно пытаясь собрать вокруг себя людей, наткнулся на конный
отряд противника, возглавляемый гигантом в черном панцире с
вышитым на накидке золотым королевским львом, за спиной которого
развевались штандарты со львом Акулонии и понтейнским леопардом.
Высокий рыцарь в блестящих доспехах опустил свое копье и рванулся
навстречу барону. Противники сшиблись с оглушительным треском.
Копье немедийца, ударившись в голову неприятеля, разорвало ремни
и застежки шлема, обнажив лицо графа Паллантида. Зато копье
акулонца пронзило щит, панцирь и пробило сердце барона.

Вылетев из седла и сломав застрявшее в его безжизненном теле
копье, Амальрик рухнул под копыта акулонских коней, и, увидев
это, немедийцы закричали от ужаса и отчаянья, ринувшись прочь от
накатывающейся на них стальной волны. В слепом страхе они бежали
к реке, сметая все на своем пути. Час Дракона кончился.

Тараскузу теперь было все равно. Он не побежал. Амальрик был
мертв, все военачальники исчезли, а королевский штандарт Немедии
лежал, втоптанный в кровь и грязь. Акулонцы преследовали
последних немедийских рыцарей. Он понял, что битва окончательно
проиграна, но с группой самых верных ему воинов все еще метался
по полю сражения, одержимый единственным желанием - встретиться с
циммерийцем. И наконец он его увидел.

Обе армии были разбросаны по всему полю - одни убегали, другие -
преследовали их. Пиоруш Троцеро развевался на одном конце
равнины, Паллантида и Просперо - на другом. Конана никто не
сопровождал. Гвардейцы Тараскуза погибли.
Короли встретились один на один.

Но, как только они начали съезжаться, скакун Тараскуза неожиданно
захрипел, зашатался и упал. Конан соскочил с седла и бросился к
королю Немедии, поспешно высвобождающему ноги из стремян.
Ослепительно сверкнула на солнце сталь, раздался звон мечей,
посыпались искры, и Тараскуз во весь рост растянулся на земле под
молниеносным ударом тяжелого меча Конана.

Циммериец поставил закованную в сталь ногу на грудь поверженного
противника и поднял меч. Шлема на его голове уже не было - грива
его развевалась на ветру, а в глазах горел яростный огонь.

- Ну что, сдаешься?

- А ты сохранишь мне жизнь?

- Да. И даже дам гарантии, которых ты мне в свое время не дал!
Жизнь тебе и всем людям, которые сложат оружие... Хотя, по правде
говоря, тебе за все твои мерзости следовало бы снести голову...

Тараскуз повертел головой и осмотрел долину. Остатки его армии со
всех ног перебегали каменный мост, а на пятки им наступали
акулонские воины, в дикой ярости размахивающие окровавленными
мечами. Боссонцы и гундерийцы рассыпались по захваченному
немедийскому обозу, врываясь в шатры, хватая трофеи и пленников,
переворачивая повозки.

Оглядев все это, Тараскуз, насколько  позволяло ему его
положение, пожал плечами:

- Я согласен. У меня нет выбора. Каковы твои условия?

- Ты возвратишь мне все, что вывез из Акулонии. Прикажешь, чтобы
все ваши гарнизоны сложили оружие и оставили занятые ими города и
замки. А потом ты выведешь из моего королевства свои проклятые
войска так быстро, как это только будет возможно. Вернешь всех
акулонцев, проданных в неволю, и, кроме того, выплатишь
репарации, которые я назначу позже, когда точнее будет определен
ущерб, нанесенный твоей оккупацией. Останешься у меня в плену,
пока не будут выполнены все эти условия.

- Хорошо, - согласился Тараскуз. - Я прикажу без боя оставить все
замки и города, занятые моими гарнизонами, и сделаю все
остальное. А какой ты назначаешь за меня выкуп?

Конан рассмеялся, снял ногу с груди короля Немедии и, подав тому
руки, помог ему встать на ноги. Он уже раскрыл рот, но заметил,
что к ним приближается Гайдрайт. Жрец был, как всегда, спокоен и
погружен в свои мысли, старательно обходя человеческие и конские
трупы.

Окровавленной ладонью Конан смахнул с лица прилипшие потные
волосы. Он дрался целый день - сначала в пеших порядках
копейщиков, потом - на коне, ведя в атаку рыцарей, и его погнутая
и исцарапанная ударами топоров и стрел броня была густо
забрызгана кровью. И на кровавом фоне побоища он смотрелся, как
богатырь из языческой легенды.

- Мы хорошо потрудились, Гайдрайт! - загремел он. - Черт возьми!
Я был так рад увидеть твой сигнал! Еще немного, и мои рыцари
сошли бы с ума от напряжения и нетерпения. Они прямо из кожи вон
лезли, хватаясь за мечи. Дольше я бы просто не смог их удержать!
Что с чернокнижником?

- Он уехал в Архерон по дороге забвения, - загадочно произнес
Гайдрайт. - А я... я поеду в Тарантию. Здесь мои дела закончены,
и теперь я отправляюсь в святилище Митры... Здесь, на этом поле,
мы отстояли Акулонию! Твой марш к столице будет триумфальным
походом через обезумевшую от радости страну. Вся Акулония будет
праздновать возвращение короля. Итак, до встречи в твоем тронном
зале!

Конан молча смотрел вслед удаляющейся фигуре жреца, а со всех
сторон сюда уже начинали съезжаться рыцари. Он узнал Паллантида,
Троцеро, Просперо и Сервейса - все они были забрызганы кровью.
Шум битвы уступил место дикому победному реву и радости. Все
глаза, распаленные сражением и наполненные восхищением, были
обращены к огромной черной фигуре короля, закованные в сталь
руки приветственно размахивали над головами окровавленными
мечами. И над всем полем возносился крик - мощный и глубокий, как
удар прибоя:

- Слава Конану, королю Акулонии!

Подождав немного, Тараскуз вновь напомнил:

- Так ты еще не назвал выкупа...

Конан обернулся к нему и рассмеялся, вкладывая меч в ножны. Потом
расправил свои мощные плечи и провел окровавленными пальцами по
густым черным волосам, словно в поисках вновь обретенной короны.

- Есть в твоем дворце девушка по имени Зиновия...

- Да, есть. Ну и что?

- Так вот, - король усмехнулся, словно на ум ему пришло приятное
воспоминание. - Она и будет твоим выкупом. Она и ничто другое.
Пошли за ней в Бельверус, как обещал. У тебя в Немедии она была
простой служанкой, а в Акулонии... в Акулонии она станет
королевой!..



     Роберт Говард.
     Мечи пурпурного царства

     Глава 1. Валузия строит козни

     Зловещая тишина саваном  окутала  древний  город  Валузию.
Пурпурные башни и золотые шпили дрожали в мутном жарком мареве.
Сонную  тишину на широких, мощеных булыжником улицах не нарушал
стук копыт, а редкие  пешеходы  спешили  поскорей  укрыться  за
дверьми. Город казался царством призраков.
     Кулл, царь Валузии, сидел в своих покоях и, откинув тонкие
занавеси,  смотрел через окно во двор с искрящимися фонтанами и
аккуратно подстриженными кустами и деревьями,  на  пустые  окна
домов, возвышающихся за высокой стеной.
     --  Вся  Валузия  строит  козни у меня за спиной, Брул, --
проворчал он.
     Его  собеседник,  мускулистый  смуглолицый  воин  среднего
роста мрачно ухмыльнулся:
     --  Ты  слишком  подозрителен, Кулл. Просто жара разогнала
народ по домам -- и только.
     -- Нет-нет, что-то затевается, -- повторил  Кулл,  высокий
могучий  варвар  с  истинно  бойцовской  статью: широкие плечи,
мощная грудная клетка, узкие бедра. Из-под густых черных бровей
поблескивали холодные серые глаза. Черты  лица  сразу  выдавали
его происхождение, -- Кулл-узурпатор был родом из Атлантиды.
     --  Ну и пусть себе интригует. Этот народ склонен к козням
и заговорам,  независимо  от  того,  кто  удерживает  трон.  Не
обращай внимания.
     --  Нет,  --  гигант  нахмурил брови. -- Я чужак. Первый и
единственный варвар от начала времен, который занял валузийский
трон. Пока я был военачальником в их армии, они  сквозь  пальцы
смотрели на то, что я родился не в Валузии. Но теперь то и дело
тычут мне моим происхождением.
     --  Тебе-то  что?  Я  тоже  чужак. Сегодня Валузией правят
чужеземцы, раз уж  ее  собственный  народ  слишком  слаб  и  не
способен на это. Атлант сидит на ее троне, спину ему прикрывают
пикты  --  самые  давние  и могущественные союзники империи; ее
двор полон иностранцев, армии состоят из варваров-наемников, --
даже Алые Убийцы, даром что валузийцы, считают себя  отпрысками
горцев.
     Кулл раздраженно передернул плечами:
     --  Мне  известны  настроения  в  народе  и  то,  с  каким
отвращением  и  ненавистью  относятся   влиятельные   старинные
семейства  к  происходящему.  Почему, Брул? Когда правил Борна,
коренной валузиец и  прямой  наследник  многовековой  династии,
империи  приходилось  куда хуже, чем при моем правлении. Такова
цена, которую нации приходится платить за разложение и  упадок.
В  один  прекрасный  день  в  такой  стране  появляются сильные
чужеземцы и захватывают власть.  Я,  по  крайней  мере,  создал
армию,  организовал  полки  наемников и вернул Валузии ее былое
величие и  авторитет.  Разве  не  лучше  иметь  одного  варвара
сидящим  на  троне,  чем сотню тысяч, разъезжающих по городским
улицам с руками по локоть в крови? А ведь так бы сейчас и было,
останься на престоле царь  Борна.  Царство  было  расколото  на
части   под   его   пятой,   враги  угрожали  со  всех  сторон,
язычники-грондарцы уже готовились  к  набегу  невиданной  ранее
силы... Да! Я голыми руками прикончил Борна в ту безумную ночь.
После  этого  у  меня появилось немало врагов, но зато всего за
полгода я  искоренил  анархию  и  загасил  все  попытки  бунта,
сплотил   народ  воедино,  сломал  спину  тройственному  Союзу,
сокрушил мощь грондарцев. А теперь Валузия  дремлет  в  мире  и
покое,  а  между  снами  строит  против меня заговоры. За время
моего правления ни разу не случилось голода. Амбары ломятся  от
зерна,  торговые  суда  ходят тяжело груженые товаром, кошельки
торговцев полны, народ разжирел -- но люди по-прежнему ропщут и
проклинают, и плюют на мою тень. Чего им не хватает?
     Пикт оскалился и разразился горьким смехом:
     -- Еще одного Борна, вот чего! Кровавого тирана! Забудь ты
об их неблагодарности. Не для  их  удовольствия  ты  захватывал
трон и не им в угоду удерживаешь его. Осуществилась мечта твоей
жизни.  Ты прочно воссел на великом престоле. Пусть себе ворчат
и строят козни. Ты -- царь.
     -- Я царь этого пурпурного царства, -- мрачно кивнул Кулл.
-- И до той поры, пока не оборвется мое дыхание и  дух  мой  не
отправится  вниз  по долгой тенистой дороге в страну мертвых, я
останусь царем! Ну что там еще?
     Перед ним в глубоком поклоне склонился раб:
     --  Налисса,   наследница   великого   дома   бора-Баллин,
испрашивает аудиенции, Ваше Величество.
     Тень набежала на лицо царя:
     --  Опять  мольбы насчет амурных дел, -- со вздохом сказал
он Брулу, -- наверно, тебе лучше уйти.
     После царь Кулл велел рабу:
     -- Пусть войдет.
     Кулл  сидел  в  кресле,  обитом  бархатом,  и  смотрел  на
Налиссу.  Было  ей  около  девятнадцати  лет и, одетая дорого и
строго по моде знатных  дам  Валузии,  она  представляла  собой
поистине  восхитительное  зрелище, чего не мог не признать даже
царь-варвар. Благодаря многочисленным ваннам в  молоке  и  вине
кожа  аристократки  отличалась  удивительной  белизной. Изящный
рисунок бровей, нежный румянец щек, полные яркие губы.  Картину
дополняла  корона  вьющихся  черных  волос,  охваченных золотой
лентой.
     Встав на колени у ног царя, Налисса взяла  его  огрубевшие
от  рукояти  меча пальцы в свои мягкие ладони и взглянула ему в
глаза снизу вверх просяще и вызывающе.  Подобно  многим  другим
мужчинам,  Кулл  не  любил смотреть в глаза Налиссе, зная об их
тайной власти. Знала о ней и сама  девушка,  но  в  силу  своей
юности  еще  не  представляла  ее  истинных  размеров. Царь же,
искушенный  в  вопросах  взаимоотношений  мужчин  и  женщин,  с
некоторым  беспокойством осознавал, каким могущество и влиянием
станет пользоваться Налисса при дворе, достигнув зрелости.
     --  Ваше  Величество,  --  тоном  ребенка,  выпрашивающего
игрушку,  обратилась  к  нему девушка, -- пожалуйста, дайте мне
разрешение на брак с Далгаром из Фарсуна. Он  стал  гражданином
Валузии, пользуется расположением при дворе. Почему же...
     --  Я  уже говорил тебе, -- терпеливо отвечал Кулл, -- мне
все равно, будет ли твоим супругом Далгар или Брул...  Да  хоть
сам  дьявол!  Но  твой  отец против этого брака с фарсунианским
искателем приключений и...
     -- Вы ведь можете повлиять на него! -- выкрикнула она.
     --  Дом  бора-Баллин  я  числю   среди   своих   вернейших
сторонников,  --  сказал  атлант,  --  а  твоего  отца,  Мурома
бора-Баллин, считаю своим ближайшим другом. Он помог  мне,  еще
когда   я  был  одиноким  бесправным  гладиатором.  Поддерживал
деньгами меня -- простого солдата и принял мою сторону, когда я
боролся за трон. И потому для меня принуждать  его  делать  то,
чему он столь откровенно противится, вмешиваться в его семейные
дела все равно, что вредить собственной правой руке.
     Налисса   не  знала,  что  некоторые  мужчины  могут  быть
неподвластны  женским  чарам.  И  она  принялась  упрашивать  и
капризно  надувать  губы,  молить и плакать. Она целовала Куллу
руки, рыдала у него на груди, убеждала, присев на его колено, к
вящему  смущению  царя.  Все  напрасно.  --  Кулл   был   полон
искреннего  сочувствия,  но  непреклонен.  На  все ее призывы и
мольбы у него был один ответ: это не его дело,  ее  отец  лучше
знает, что ей нужно, а потому он, Кулл, не собирается встревать
в их семейные дела.
     Наконец  Налисса  сдалась и покинула зал, повесив голову и
еле волоча ноги. Едва выйдя из царских покоев, она нос  к  носу
столкнулась  с отцом. Муром бора-Баллин, догадывающийся о целях
ее визита к царю, не сказал дочери ни слова,  но  брошенный  им
исподлобья  взгляд  красноречиво  свидетельствовал  о  грядущем
наказании.  Девушка  с  несчастным  видом  забралась   в   свой
паланкин.   Бремя   ее  горя  казалось  невыносимым.  Но  скоро
наследственная твердость характера взяла свое, в темных  глазах
затеплился  огонек  бунта.  Она  отдала  короткий приказ и рабы
подхватили носилки.
     Тем временем граф Муром предстал перед  царем.  Черты  его
застыли  маской  формальной  почтительности.  Царь  заметил это
выражение и ощутил болезненный  укол  в  сердце.  Он  привык  к
церемонности   и   холодности,   сохраняющейся   между   ним  и
большинством подданных и союзников,  за  исключением,  пожалуй,
пикта   Брула   и   посла   Ка-ну,  но  для  графа  Мурома  эта
преднамеренная, искусственная официальность была необычна, хотя
Куллу была известна ее причина.
     -- Твоя дочь приходила сюда, граф, -- сказал Кулл прямо.
     -- Да, Ваше Величество, -- тон Мурома был  бесстрастным  и
исполненным уважения.
     --  Ты,  вероятно,  знаешь,  зачем...  Она рвется замуж за
Далгара.
     Граф коротко кивнул головой:
     -- Если Ваше Величество  желает,  ему  достаточно  сказать
только слово, -- лицо графа окаменело.
     Кулл,  уязвленный,  вскочил  с  трона,  пронесся через все
помещение к окну и снова  уставился  на  свою  сонную  столицу,
потом, не оборачиваясь, сказал:
     --  Даже за половину своего царства я не стал бы влезать в
твои семейные дела или заставлять принимать неприятные для тебя
решения.
     Граф тут же оказался рядом с ним.  Вся  его  официальность
испарилась    неведомо   куда,   а   сияющие   глаза   казались
красноречивее любых слов.
     -- Прости, Кулл, я был несправедлив к тебе в своих мыслях.
Я должен был знать...
     Он сделал  движение,  чтобы  встать  на  колени,  но  царь
удержал его. Кулл улыбнулся:
     -- Будь покоен, граф, твои семейные проблемы касаются тебя
одного. Я не хочу мешать и не могу помочь. Напротив, я сам хочу
просить  тебя  о помощи. -- Зреет заговор. Это просто носится в
воздухе. Я чую  опасность,  как  в  далекой  юности  чувствовал
близость тигра в лесной чаще или змеи -- в высокой траве.
     --  Мои  шпионы  прочешут  весь  город, мой царь, -- глаза
графа загорелись. -- Народ ропщет при любом правителе и никогда
не бывает доволен тем,  что  имеет.  Но  недавно  я  побывал  в
посольстве  у  Ка-ну  и  он  просил предупредить тебя о влиянии
извне и иностранных деньгах, появившихся  в  городе  в  большом
количестве. Ничего определенного ему не известно, но его пиктам
удалось  выудить  кое-какую  информацию  у  подвыпившего  слуги
верулианского посла, --  смутные  намеки  на  некий  переворот,
затеваемый его хозяевами.
     -- Верулианское вероломство давно стало притчей во языцех,
-- хмуро  буркнул  Кулл. -- Но Джен Дала, посол Верулии, слывет
человеком чести.
     -- Фигура посла --  всегда  лишь  парадный  фасад,  и  чем
меньше  он  знает  о  планах власть предержащих его страны, тем
лучшим прикрытием для их грязных делишек я