ной
лестницы, они попали в длинную затемненную галерею, по одной из
стен которой шел длинный ряд зарешеченных дверей, располагавшихся
через равные, в несколько шагов, промежутки.

Остановившись у одной из них, негр, шедший первым, поднял
висевший у его пояса ключ и, повернув его в замке, толкнул
решетку, после чего пленника заволокли внутрь. Это оказался
небольшой каменный мешок, в противоположной стороне которого была
еще одна решетчатая дверь. Конан не имел понятия, что за ними
скрывается, но было похоже, что там есть еще один коридор.
Мерцающий свет факела позволял видеть лишь темную стену, да
гулкое эхо голосов и шагов чернокожих тюремщиков отдавалось в
скрытых темнотой закоулках.

В одном из углов темницы, рядом с дверью, через которую они
вошли, в стену было вмуровано крупное железное кольцо. С него
свисал клубок ржавых цепей с лежащим в их смертельных объятиях
скелетом. Конан спокойно оглядел его, машинально отметив тот
факт, что большинство костей переломано или расколото. Кроме
того, оторванный от позвоночника череп служил немым
свидетельством чудовищной по силе расправы.

Второй негр, повернув свой ключ в массивном замке,
удерживающем оковы с останками, освободил их и отбросил в сторону,
закрепив на это место цепи, сковывавшие Конана. А третий
чернокожий еще одним ключом запер противоположные двери и
удовлетворенно ухмыльнулся, убедившись в надежности запоров.

Теперь все они окинули лежащую перед ними фигуру короля
Акулонии загадочным взглядом - темноглазые черные атлеты с
блестящей в свете факела гладкой кожей.

Тот, что держал в руке ключ от входных дверей, не выдержал
первым:
- Теперь это твой королевкий дворец, белая собака! Кроме нашего
господина и нас об этом не знает никто. Это потайная темница. Ты
будешь здесь жить, и здесь же сдохнешь. Как он! - и он с
отвращением и злобой пнул растрескавшийся череп, со стуком
покатившийся по каменному полу.

Конан не нашелся, что ответить на это, а чернокожий, видимо,
вдохновленный молчанием пленника, наклонился, бормоча проклятия,
и плюнул ему в лицо. Но это дорого ему обошлось.

Конан сидел на полу, обмотанный в поясе цепью, руки и ноги
его тоже были скованы, и, кроме того, еще одна цепь страховала
эти оковы, притягивая их к поясу. Он не мог ни встать, ни
отодвинуться от стены больше, чем на два локтя. Однако цепь,
сковывающая сразу оба запястья, имела значительную слабину.
Поэтому, когда голова негра приблизилась на достижимое
расстояние, король собрал провис в одну руку и резко ударил
обидчика по темени. Из носа и ушей у того брызнула кровь, и он
упал на глазах у своих ошеломленных товарищей, словно оглушенный
бык.

А те даже не пытались больше приблизиться к Конану, боясь
попасть под удар окровавленной цепи. Под конец, бормоча что-то на
своем диком наречии, они подняли своего неподвижного
соотечественника с разбитым черепом и унесли его, как куль с
землей. С помощью его ключа они закрыли входную дверь, сделав это
таким способом, что он все равно оставался на поясе оглушенного,
забрали факел и ушли, после чего в темницу, будто живое существо,
из коридора стала вползать темнота. Негромкие шаги окончательно
затихли, и вокруг воцарились безмолвие и мрак...


УЖАС КАЗЕМАТА


Конан лежал тихо, снося тяжесть оков и унижение своей
безнадежной ситуации со стойкостью, присущей мужчинам дикого
племени, породившего его. Он старался не двигаться, так как звон
цепей при смене положения тела оглашал тишину беспомощным эхом. А
инстинкт, доставшийся ему в наследство от тысяч его полудиких
предков, подсказывал, что ни за что нельзя показывать
бедственности своего положения, каким бы тяжелым оно ни было. С
другой стороны, логики здесь не прослеживалось - Ксалтотун уверял,
что сохранить своему пленнику жизнь - в его интересах, и,
следовательно, в темноте не должна скрываться какая-то
смертельная опасность. Но, несмотря не это, продолжали бить
тревогу давние инстинкты, еще в раннем детстве заставлявшие
будущего короля молча и неподвижно лежать в укрытии, даже если
бок о бок с ним бесновались дикие звери.

Сначала в густой темноте ничего не было видно. Но через
какое-то время, оценить которое Конан был не в силах, он смог
различить решетку у своего локтя и отброшенный к противоположным
дверям скелет, освещенные едва заметным серым сиянием,
происхождение которого сразу он уловить не был в состоянии.
Однако после непродолжительных раздумий и поисков ему удалось
найти ответ. Он находился в подвале, под землей, куда свет
пробивался через узкое отверстие в каменном потолке коридора -
прямо над запертыми решетчатыми дверями.  Значит, благодаря
этому, можно будет отличить день от ночи. Но с другой стороны -
какая утонченная пытка - позволять пленнику лишь вскользь
радоваться свету солнца и месяца!

Взгляд Конана в очередной раз упал на растрескавшиеся кости,
матово отсвечивающие напротив. Было бессмысленно фантазировать о
том, кем был этот человек и за что был приговорен к подобной
смерти. Дело было в другом - не оставалось никаких сомнений, что
скелет дробили не железом. Создавалась уверенность, - кто-то
пытался добраться до костного мозга! А кто, кроме человека, мог
это делать? Может быть, эти останки - немое свидетельство
каннибализма одного из пленников темницы, доведенного голодом до
безумия? Конан неожиданно представил себе, что и его кости
когда-нибудь обнаружат здесь при подобных обстоятельствах, и в
душе его стала подниматься с трудом сдерживаемая паника пойманной
в волчью пасть жертвы.

Сын Циммерии не кричал и не плакал. И не молился, как,
возможно, делал бы сейчас на его месте цивилизованный человек,
хотя боль и голодное кручение в желудке меньше от этого не
становились. Огромное душевное мучение доставляли и клокотавшие в
нем эмоции: где-то далеко на западе армия неприятеля огнем и
мечом пробивала себе дорогу к сердцу его королевства. Небольшой
понтейнский корпус не мог ей противостоять - это было очевидно.
Конечно, Просперо может попытаться удержать Тарантию на несколько
недель, а то и месяцев, но в конце концов, лишенный поддержки и
помощи, он будет сломлен превосходящими силами противника. А
многие бароны без зазрения совести оставят его один на один с
завоевателями. И в это время он, Конан, без движения лежит в
темной клетке, и другие люди командуют его воинами, сражаются за
его королевство! В приступе бессильной ярости он громко
заскрежетал зубами.

Вдруг он застыл, услышав за противоположными дверями
крадущиеся шаги. Присмотревшись, ему удалось заметить смутные
очертания над чем-то склонившейся фигуры. Лязгнул металл о
металл, и вслед за этим послышался скрип открываемой решетки. Но
вместо того, чтобы войти, фигура исчезла из поля зрения, и где-то
вдали повторился ослабленный расстоянием лязг другого замка и
скрип осторожно открываемых дверей. Потом раздались быстрые, но
тихие удаляющиеся шаги мягко обутых ног, и вновь наступила
тишина.

Минуту, показавшуюся ему вечностью, Конан настороженно
прислушивался. Через отверстие в потолке коридора ярко светил
месяц, и ничто не нарушало мрачного покоя подземелья. В конце
концов ему все же пришлось сменить положение тела, отчего цепи
вновь звякнули. И в этот момент он опять различил осторожные
тихие шаги - на этот раз за входными дверями. Через некоторое
время в сером сумраке затрепетало слабое пламя свечи.
- Король Конан! - раздался обеспокоенный тонкий и мягкий голос. -
Господин мой, ты здесь?
- А где ж мне еще быть? - с вызовом ответил тот, поворачивая
голову и пытаясь рассмотреть, кто пришел.

Держась за прутья решетки тонкими точеными пальцами, за
дверями стояла девушка. Слабое мерцание свечи выхватывало из
темноты плотно обтягивающую бедра тонкую шерстяную юбку и
украшенные драгоценными камнями перстни. Ее темные глаза горели,
а белая кожа мраморно отсвечивала. Волосы, хотя и утратившие во
тьме свой блеск, напоминали застывший каскад трепетных морских
волн.
- Это ключи от твоих оков и от вон той двери, - прошептала она,
просовывая маленькую ладонь сквозь решетку и бросая три каких-то
предмета на каменный пол рядом с Конаном.
- Какую ты ведешь игру? - спросил он. - Ты говоришь
по-немедийски, а в Немедии у меня друзей нет. Какие еще гадости
придумал твой господин? Послал тебя, чтобы посмеяться надо мной?
- Это не насмешка! - девушка дрожала так сильно, что ее браслеты
и перстни громко стучали о прутья решетки, за которую она
держалась. - Клянусь богом! Я украла эти ключи у чернокожих
стражников этих подвалов. Каждый из них носит ключ только от
одного замка. Мне удалось подпоить  их. Того, которому ты разбил
голову, унесли к цирюльнику, и его ключ я достать не смогла. Но
все остальные - украла. Ах, пожалуйста, не звени цепями! В
темноте за теми дверями могут водиться такие челюсти, что и в
пекле не встретишь!

Немного повозившись, Конан с недоверием попробовал большие
ключи, напряженно ожидая взрыва злого смеха. Однако его искренне
удивил тот факт, что один из них не только высвободил его цепи из
кольца в стене, но и вернул свободу рукам и ногам. Он быстро
вскочил и сделал резкий шаг к двери, сомкнув свои железные пальцы
на нежных ладонях девушки и прижав их к прутьям решетки. Она
подняла голову и встретилась с его пытливым взглядом.
- Кто ты? - спросил он сурово.
- Меня зовут Зиновией, - промолвила она, стараясь справиться с
дрожью. - Я служанка королевского дворца.
- Если только это не какая-то злая шутка, - буркнул Конан, - я не
понимаю, почему ты это сделала.

Она опустила лицо, а когда вновь его подняла, на длинных
девичьих ресницах блестели крупные слезы.
- Я служу в королевской свите, - произнесла она горько. - Но сам
король меня не замечал, и не заметит. И я устала от тех скотов,
что пристают ко мне в беседках... Я ведь тоже живое существо и не
хочу быть простой забавой. Я тоже умею радоваться, ненавидеть,
бояться и любить... Я полюбила тебя, мой король, когда ты
несколько лет назад приезжал во главе своих рыцарей с визитом к
королю Немедии. Мое  сердце вырвалось из груди, чтобы упасть в
пыль на мостовую перед копытами твоего скакуна.

Пока она это говорила, на щеках ее выступил румянец
смущения, но глаза продолжали смотреть смело. Конан ничего не
ответил. Он был по-настоящему диким, раскованным и необузданным,
но ведь лишь только очень грубый и невоспитанный мужчина не
испытает смущения, встретившись лицом к лицу с обнаженной
девичьей душой.

А она тем временем наклонилась и прижалась губами к его
пальцам, сжимавшим ее ладони. И только после этого, словно
проснувшись, она вспомнила, что здесь происходит. В голосе ее
вновь проснулось отчаянье.
- Поспеши! - горячо зашептала она. - Полночь уже минула. У тебя
есть шанс уйти!
- А не поплатишься ли ты жизнью за то, что украла эти ключи?
- Никто об этом не узнает. Если чернокожие и припомнят наутро,
кто давал им вино, они не посмеют кому-либо признаться в пропаже.
К сожалению, ключ, открывающий эти двери, я достать не смогла, и
твоя дорога на волю теперь пройдет через темноту казематов. Я не
хочу загадывать, какие ужасы и опасности скрываются во мраке за
теми дверями, но будет еще хуже, если ты останешься здесь, в
темнице. Дело в том, что вернулся король Тараскуз...
- Что? Тараскуз?
- Да! Он вернулся тайно и тотчас спустился в подвалы, а вернулся
весь белый и трясущийся, словно взглянул на ужасы ада. Я сама
слышала - он говорил своему оруженосцу Аридису, что вопреки воле
Ксалтотуна ты должен умереть.
- А что с Ксалтотуном? - спросил Конан и почувствовал, что
девушка вновь задрожала.
- Не говори о нем! - попросила она. Один звук его имени,
наверное, способен вызвать демонов! Слуги рассказывают, что все
еще лежит в своей темной комнате и смотрит сны черного лотоса.
Говорят - сам Тараскуз его боится, иначе он тебя уничтожил бы
открыто. А так - он сегодня спускался в подвалы и одному богу
известно, что там делал.
- Хм! А не Тараскуз ли собственной персоной возился у дверей моей
темницы?.. - пробормотал про себя Конан.
- У тебя есть стилет! - произнесла она шепотом, указывая на
что-то сквозь прутья решетки.

Его пальцы освободили ее ладони и сомкнулись теперь на холодном
предмете.
- Иди же скорее! За дверью свернешь налево и пойдешь вдоль
клетей, пока не достигнешь каменных ступеней. Не сворачивай с
дороги, если тебе дорога жизнь! Взойди по лестнице и открой дверь
в ее конце - один из ключей должен подойти. Если господь будет
милостлив, я встречу тебя там. Иди!

Сказав это, она убежала, оставив после себя лишь легкое
дуновение воздуха.

Конан встряхнулся и обернулся к указанному выходу. Было
ясно, что там может скрываться какая-нибудь подстроенная
Тараскузом дьявольская ловушка. Но прыжок навстречу опасности был
ему более по душе, чем неподвижное ожидание грядущих событий.
Наконец он осмотрел клинок, отданный ему девушкой, и удивленно
усмехнулся: кем бы она ни была, она оказалась очень практичной и
умной особой. Он держал в руке не маленький стилетик, рукоять
которого украшают золото и драгоценные камни, годящийся лишь для
будуара знатной дамы да для устрашения. Это было настоящее боевое
оружие с широким, длиною сантиметров пятнадцать лезвием,
сужающимся к острому, как игла, концу.

Он удовлетворенно хмыкнул. Холод стали придал ему сил и
уверенности в себе. Какие бы ни были расставлены вокруг него
сети, какие бы ловушки ни стояли на его пути - у него теперь было
настоящее оружие. Правая рука уже была готова наносить
смертельные удары.

Толкнув решетку, он убедился, что она не заперта, - а ведь
черный стражник делал это. И фигура, виденная им накануне, тоже
не была охранником - иначе зачем ему делать что-то с замком?
Здесь веяло чем-то зловещим. Но Конан не стал колебаться. Он
отворил дверь и решительно шагнул в темноту.

Каменные плиты убегали вдаль, ограниченные справа и слева
длинными рядами решеток, конца которым видно не было. Свет месяца
тускло блестел на их прутьях, не в состоянии пробиться дальше, да
и вообще, глаза, менее зоркие, чем у Конана, вряд ли различили бы
и эти бледно-серые пятна света на полу возле каждой темницы.
Свернув, как ему сказали, налево, он быстро пошел вдоль по
коридору, не издавая ни единого звука, босыми ногами по каменному
полу. Минуя каждую клеть, он окидывал ее быстрым взглядом. Все
они были пусты, но, тем не менее, надежно заперты. На полу
некоторых матово светились чьи-то обнаженные кости. Видно было,
что эти подземелья, свидетельство глубокого прошлого, когда
Бельверус еще не превратился из крепости в город, с успехом
используются и теперь.

Наконец он увидел перед собой едва различимые контуры круто
поднимавшихся вверх ступеней... и вдруг резко обернулся и
отступил в тень у их подножия.

Позади кто-то шел - тяжело, но осторожно ступая на явно не
человеческих ногах. Беглец стал напряженно вглядываться в длинную
цепь решеток и лежащих перед ними серых пятен полусвета, лишь
незначительно рассеивающих мрак вокруг себя. Но он смог заметить,
что через эти пятна что-то движется - что-то неопределенного
вида, большое, тяжелое, но одновременно более быстрое и ловкое,
чем человек. Оно появлялось на свету и снова исчезало с глаз,
вступая в тень между темницами, навевая безотчетный ужас своим
безмолвным движением.

Конан услышал грохот решеток, которые пробовало открывать
это существо, проходя мимо них. Потом оно добралось до той
темницы, которую только что покинул ее пленник, и отворило
незапертые двери. И, когда оно скользнуло внутрь, на фоне решетки
мелькнул огромный смутный силуэт. Вытерев со лба холодный пот,
беглец судорожно сглотнул. Он понял, для чего Тараскуз
подкрадывался к его дверям и почему так поспешно скрылся, - он
открыл замок, а затем где-то в этих дьявольских подземельях
выпустил из ямы или клетки это ужасное чудовище.

Тварь вылезла из темницы и двинулась вдоль по дорожке, низко
наклонив голову к земле. Теперь она уже не пробовала открывать
двери - она взяла след. Сейчас Конан разглядел ее получше: серый
полумрак обрисовал гигантское человекоподобное тело, более мощное
и тяжелое, однако, чем у любого человека. Сильно наклонившись,
это существо бежало на задних лапах - заросшее и волосатое, с
густым, отливающим серебром мехом. Голова твари была
отвратительной пародией на человеческую, а длинные руки при беге
задевали землю.

И здесь стала понятной причина того, почему человеческие
кости в темницах сломаны и растресканы, стала ясной природа ужаса
казематов. Это была большая серая обезьяна, страшный людоед
темных прибрежных лесных массивов моря Виолетт. Полумифические,
малоизвестные обезьяны-каннибалы служили прототипом троллей в
старых легендах, страшными волколаками-оборотнями народного
эпоса, убийцами и людоедами темных лесов.

Конан заметил, что животное почуяло его и стало приближаться
быстрее, перемещая свое бочкообразное тело на кривых могучих
лапах. Бросив быстрый оценивающий взгляд на уходящие вверх
ступени, он убедился, что эта тварь успеет прыгнуть ему на спину
раньше, чем он доберется до дверей. Нужно было принимать бой.
Более не задумываясь, он ступил в ближайший круг мутного света,
чтобы хоть что-нибудь видеть во время схватки, так как было
совершенно очевидно, что животное ориентируется и видит в темноте
гораздо лучше человека. И оно уже приближалось - во мраке тускло
блестели огромные желтые зубы, и слышалось громкое дыхание. Серые
обезьяны от рождения были немыми, поэтому оно не издало
воинственного крика - лишь в искаженных и расплющенных чертах ее
чудовищной морды появилось выражение дьявольского торжества.

Человек понял, что жизнь его теперь будет зависеть
фактически от одного удара - на другие времени может и не
хватить. И этим единственным, первым же ударом необходимо убить
противника, убить прямо сейчас, если он хочет покинуть живым тот
страшный зверинец, пленником которого он был в настоящее время...

Он оценивающе оглядел короткую крепкую шею, волосатое
мускулистое тело и мощную, выдающуюся вперед грудь. "Лучше бить
прямо в сердце, - подумал он, - погрузив сталь под выступающие
ребра, чем туда, где одним ударом убить не удастся". Полностью
осознавая положение, в котором он оказался, Конан попытался на
глаз прикинуть и сравнить свои силу и ловкость с быстротой и
яростью людоеда. Выбора не было - требовалось сойтись с
противником грудь в грудь, нанести смертельный удар, а потом лишь
уповать на то, что кости его выдержат схватку с умирающим зверем.

И в тот момент, когда обезьяна бросилась на него, широко
расставив волосатые руки, он метнулся вперед, между ними, и изо
всех сил ударил, чувствуя, как острие по самую рукоять тонет в
заросшей мехом груди. Отпустив стилет, он откинул голову назад
и напрягся, превратив свое тело в сплошной узел мускулов,
одновременно пнув коленом в пах злобной твари, пытаясь хоть
как-то ослабить ужасные тиски сжимающихся лап.

В этот показавшийся ему вечностью миг он чувствовал себя
так, словно его разрывали на части, но потом неожиданно вернулась
свобода. Он лежал на полу, рядом с дергающимся в последних
конвульсиях огромным телом зверя, на вывернутых губах которого
пузырилась кровавая пена, а в груди торчала рукоять стилета. Удар
достиг цели.

Пытаясь унять дрожь, Конан дышал, как загнанная лошадь. Из
ран, оставленных когтями зверя, текла кровь, и ощущения были
такими, словно половина его костей вылетела из суставов, порвав
мышцы и сухожилия. Если бы враг прожил еще хоть одну минуту,
скорее всего, он просто разорвал бы его на куски. Но сейчас сын
дикого народа выдержал выпавшее ему страшное испытание, обычного
человека несомненно приведшее бы к гибели...


КРОВЬ ЗА КРОВЬ


Быстро придя в себя, король Акулонии наклонился и вытащил лезвие
из груди поверженного зверя, после чего поспешил к каменным
ступеням и стал быстро по ним взбираться. Он уже не пытался себе
представить, какие еще вселяющие ужас чудовища могут скрываться в
окружающей его темноте, и лишь желал ни с одним из них не
встретиться. Схват