с.
    Конан  вытер  губы  и  протянул наполовину опустевший мех
волшебнику. Пелиас чуть-чуть пригубил,  и рот его сложился  в
довольную улыбку.
    - Ты  послал за  ним одного  из своих  уродов? -  спросил
Конан.
    Пелиас согласно наклонил голову.
    - Хорошее винцо! Откуда он его взял?
    - Стянул где-нибудь.
    Киммериец   вернулся   к   прерванному   ужину,   щедрыми
глотками запивая куски жаренной оленины.
    Пелиас,  покряхтывая  и  шипя,  принял сидячее положение.
    -   Друг   мой,   я   бы   хотел   выразить   тебе   свою
признательность, -  заговорил маг,  - ибо  ты уже  второй раз
спасаешь  меня  от  смерти.  Я  готов  объяснить тебе причины
моего странного на первый взгляд поведения.
    Конан оторвался от мяса.
    - Не надо, - сказал он.
    - Как? - изумился волшебник.  - Ведь ты требовал от  меня
объяснений?
    Конан   отшвырнул    в   сторону    обглоданную    кость.
    -  Пелиас,  -  сказал  он,  -  ты  хотел повернуть мир на
другую колею и спасти его от гибели. Ты это сделал?
    - Мы это сделали, мой король, - поправил киммерийца  маг.
    - А-а, пустое, -  отмахнулся Конан, - оставь  свои бредни
при  себе,  у  меня  от  них  голова  болит.  Я видел, что ты
вытворял  перед  развалинами!  Не  скрою,  я  думал,  что  ты
хочешь  завладеть  талисманом,  и  решил  тебе помешать, но я
ошибся.  Почему ты меня  обманывал, не знаю и знать  не хочу!
То, что я видел, сказало  мне, что твои слова о  гибели моего
королевства  и  королевы  могут  быть  правдой.  Поэтому   мы
квиты:  ты делал свое дело,  а я делал свое. Я знать  не хочу
о  судьбах  мира,  а  моя  жена  и  королевство мне дороги. А
вытащил я  тебя потому,  что решил:  иной раз  не худо  иметь
под рукой  колдуна, с  которым можно  договориться. Ясно?  Но
постарайся  не  впутывать  меня  больше  ни  во что, иначе от
нашей дружбы не останется и следа.
    -  О,  мой  король!  Если  бы  только  я  мог   поступить
по-другому... - печально произнес Пелиас.
    Конан усмехнулся и отхлебнул вина.
    - Тогда  хоть не  ври -  у тебя  это плохо  получается, -
сказал он. - И ответь мне на один вопрос.
    - Какой? - спросил волшебник.
    - Что с Зольдо?
    - А-а, я знал, что ты  о нем просишь, - улыбнулся маг.  -
Теперь душа его на Серых  Равнинах, тело же сгорело, а  пепел
канул в бездну вместе  с Камнем Мертвых. Бессмертного  больше
нет!
    Конан  смотрел   в  огонь   и  молчал.   Языки   пламени,
отражаясь, плясали в его синих глазах.



                     ВОЛЧИЙ РУБЕЖ
             (Волки по ту сторону границы)
               Р.Говард, Л.Спрэг де Камп






                        Глава 1


    Далекий  тревожный  рокот  барабанов  пробудил  меня.  Не
двигаясь,  я  лежал  в  кустах,  выбранных  мной  для ночлега
прошлым  вечером.   Затаившись  от   постороннего  глаза,   я
напрягал слух,  соображая, откуда  доносятся рокочущие  удары
- в этом густом  лесу было нелегко определить  направление по
отдаленным звукам.
    Лишь  мерный  барабанный   бой  нарушал  лесную   тишину.
Колючие  ветви  кустарника,  оплетенные  вдобавок   вьющимися
растениями, создавали  надо мной  непроницаемый темный  свод.
Из  своего  убежища  я  не  мог  видеть  ни  звезд, ни луны -
вокруг  простиралась  сплошная  тьма,  черная  и  глухая, как
ненависть  врага.  Но  это  вполне  устраивало  меня - если я
почти ничего не  вижу, то и  сам остаюсь невидимым  для чужих
глаз.
    Ритмичные барабанные  удары начинали  действовать мне  на
нервы;   они   продолжали   звучать   непрерывно,   гулко   и
угрожающе:    бух-бух-бух!  -   и  снова:   бух-бух-бух!   Не
приходилось  сомневаться,  что  это  глухой  тревожный  рокот
предвещает  нечто  ужасное.  Ведь  только  один инструмент на
свете мог издавать эти  низкие мерные звуки -  боевой барабан
пиктов,   в   который   колотят   размалеванные   дикари    в
набедренных повязках,  варвары, из-за  которых дремучие  леса
по ту сторону границы были полны смертельной угрозы.
    По ту сторону  был сейчас и  я. Один, без  всякой надежды
на   помощь,   укрывшись   под   колючими   ветвями   густого
кустарника,  я  находился  в  чужом враждебном лесу, кишевшем
полуголыми  воинами;  испокон  веков  они  чувствовали   себя
хозяевами этих непроходимых джунглей.
    Так!   Наконец-то   я   разобрался,   откуда    доносятся
ритмичные  удары!  Барабан  бил  на  западе,  и  я решил, что
расстояние до него было не таким уж большим.
    Я  внимательно  проверил  свое  боевое снаряжение: потуже
затянул  пояс,  на  котором  висело оружие, попробовал, легко
ли  выходит  из  расшитых  стеклянным  бисером ножен короткий
кинжал; затем,  убедившись, что  все в  порядке, я, извиваясь
ужом  и   стараясь  двигаться   совершенно  бесшумно,   начал
пробираться  между  колючками  и  острыми шипами кустарника в
сторону несмолкающего барабанного боя.
    Я был  уверен, что  этот ритмичный  глухой стук  означает
что-то  определенное,  но   вряд  ли  он   возвещал  о   моем
присутствии - меня  обнаружить пикты еще  не могли. И  тем не
менее зловещее "бух-бух-бух"  несло угрозу и  предвестие беды
всем  незваным   пришельцам,  осмелившимся   вторгнуться   на
территорию дикарей,  где на  редких лесных  полянах стояли их
немногочисленные   хижины.   В   рокочущих   глухих    ударах
явственно  слышались  рев   всепожирающего  огня  и   шипенье
градом   сыпавшихся   пылающих    пиктских   стрел,    вопли,
исторгаемые  нечеловеческими  пытками,  и свист окровавленных
боевых топоров,  раскалывающих без  разбора головы  и воинов,
и женщин, и детей. Это было поистине страшно!
    Выбравшись  из-под  колючих  ветвей,  я  в полной темноте
осторожно  пробирался  между  стволами  гигантских  деревьев.
Время от времени, когда  моего лица или напряженно  вытянутых
рук  касалась  какая-нибудь  тонкая  ветка, мне чудилось, что
это  хвост  одной  из  тех  огромных змей, смертельно опасных
для  человека,  что  обитают  в  этом  лесу  и, притаившись в
древесных кронах,  дожидаются добычи;  эти твари  молниеносно
падали вниз и обвивались вокруг тела жертвы.
    Но  создания,  которых  выслеживал  я,  были куда опаснее
самых смертоносных гадов. Я  шел по верному пути:  барабанный
бой  приближался,  и  теперь  мне  приходилось  красться  все
осторожнее  -  как  по   острому  лезвию  ножа.   Наконец   в
просвете  между  деревьями  мелькнул  красноватый отблеск, и,
сквозь  грохот  размеренных  низких  ударов, я смог различить
приглушенное бормотание собравшихся у костра дикарей.
    Там,   на   поляне,   окруженной   вековыми    деревьями,
происходила какая-то  варварская церемония  - значит,  скорее
всего, вокруг  расставлены многочисленные  дозорные. Я  знал,
как  пиктские  стражи  умели  сливаться с темнотой окружающей
чащи - их  было невозможно заметить  до того страшного  мига,
когда  клинок  или  стрела   вонзались  в  сердце   незваного
пришельца. При мысли, что  я могу наткнутся на  притаившегося
часового, меня пронзила холодная  дрожь. Однако я был  уверен
и в  том, что,  если не  допущу неосторожности,  ни один пикт
не  сможет  разглядеть  меня  в  царящей вокруг непроницаемой
тьме:  даже  если б небо  не было затянуто  низкими облаками,
свет луны и звезд не  смог бы проникнуть сквозь густой  шатер
переплетенных ветвей.
    Я  спрятался   за  стволом   гигантской  лиственницы    и
всмотрелся в  происходящее на  поляне действо.  Вокруг костра
сидело около полусотни пиктов  - мне были видны  лишь неясные
очертания их  фигур. Их  обнаженные -  не считая  набедренных
повязок - тела были  покрыты боевой раскраской.   Мне удалось
рассмотреть  торчавшие  в  густых  черных  волосах  соколиные
перья,  и  по   этому  признаку  я   догадался,  что   дикари
принадлежат к клану Сокола.
    В  центре   поляны  темнел   грубо  отесанный   камень  -
примитивный  пиктский  алтарь.  При  виде  его  у меня прошел
мороз  по  коже:   однажды  я  уже  лицезрел такой же камень,
жирный  от  копоти  и  орошенный  кровью.  Но  тогда  его  не
окружали  люди,  и  мне  еще  не  приходилось быть свидетелем
тайного  варварского  ритуала,  совершаемого  вокруг подобных
алтарей.  Но  я   слышал  о  нем   от  тех   немногочисленных
счастливцев,  коим  удалось  бежать  из  пиктского  плена,  и
когда я  вспомнил их  жуткие сбивчивые  рассказы, меня  снова
пронзила неудержимая дрожь.
    Между  костром  и  алтарем  извивался в причудливом танце
шаман, в ритуальном одеянии  из перьев, которые колыхались  в
такт   его   движениям.   Лицо   шамана   прикрывала  зловеще
ухмыляющаяся  маска.  У  самого  костра,  в  центре  людского
полукруга,  сидел  дикарь  с  зажатым  между  колен  огромным
барабаном.  Он  размеренно  бил  в  него кулаком, извлекая из
натянутой  кожи  тот  мерный  рокот,  который  был   причиной
моего пробуждения.
    Между  сидевшими  вокруг  костра  воинами и дергающимся в
танце  шаманом  стояла  еще  одна  странная  фигура  -   этот
человек, конечно  же, не  принадлежал ни  к одному  из племен
пиктов.  Он  был  значительно  выше  любого  из  них,  ростом
примерно с меня,  и кожа его,  насколько я мог  рассмотреть в
неверном свете костра, казалась  светлой. Но одет он  был так
же,  как  окружающие  его  дикари,  в  набедренную  повязку и
мокасины.   Тело  размалевано,  в  волосах  - соколиное перо.
Наверное,  он  был  лигурийцем  -  одним  из  тех светлокожих
дикарей, что немногочисленными  племенами обитают в  пиктских
лесах и то воюют с ними, то заключают недолгий мир.
    Кожа  лигурийцев  даже  светлее,  чем  у аквилонцев, да и
самих пиктов  вообще-то нельзя  назвать чернокожими  - просто
они  смуглы,   черноглазы  и   черноволосы.  Однако   народы,
обитающие к  востоку от  Пустошей Пиктов,  не считают  белыми
ни тех,  ни других  - там  принято думать,  что истинно белым
может  называться  только  тот  человек,  в  чьих жилах течет
хайборийская кровь.
    Пока  я,  затаив  дыхание,  наблюдал  за  происходящим  у
костра,  дикари  подтащили  к  огню  еще  одного  человека  -
обнаженного  окровавленного  пикта,  в  растрепанные   волосы
которого  было  воткнуто  сломанное   перо,  по  которому   я
определил,  что  несчастный  принадлежит  к  племени  Ворона,
находившегося  в  смертельной   вражде  с  племенем   Сокола.
Связав  пленника  по  рукам  и  ногам,  воина  бросили его на
алтарь.  Я  видел,  как  мышцы  Ворона  напряглись  в тщетном
усилии разорвать кожаные путы и опали; ремни были крепки.
    Шаман  продолжал   свой  дикий   перепляс,   одновременно
производя  руками  затейливые  жесты  над  алтарем  с лежащим
на  нем   обреченным  человеком.   Барабанщик  еще   яростнее
заколотил в барабан,  впав в настоящий  транс. И тут  с ветки
стоявшего  на  краю  поляны  дерева  в  освещенный круг упала
огромная  змея  -  из  тех,  возможная  встреча  с   которыми
приводила меня еще недавно в такой ужас.
    Извиваясь,  она  ползла  прямо  к  алтарю;  на  ее  чешуе
играли отблески  костра, холодно  посверкивали бусинки  глаз,
длинный  раздвоенный  язык  быстро  сновал  в  узкой  змеиной
пасти. На  сидевших вокруг  костра воинов  она, казалось,  не
обращала  никакого  внимания,  они  же  оставались совершенно
спокойны, что  немало удивило  меня, поскольку  уж если пикты
и боялись чего-то на этом свете, так только змей.
    Добравшись  до   алтаря,  гадина   вползла  на   него,  и
замерла, приподняв узкую  голову. Движения пиктского  колдуна
замедлились - и  тут, в такт  с ним, затанцевала  змея. Шаман
издал  жуткий   сдавленный  вой,   напоминающий  шум   ветра,
проносящегося  сквозь  заросли  бамбука,  а  змея, поднимаясь
все  выше  и  выше  над  алтарем,  внезапно начала обвиваться
вокруг  брошенного  на  камень  пленника  - причем размеры ее
были  столь  велики,  что  сверкающие кольца полностью скрыли
тело  человека.   На  виду   оставалась  только   его   слабо
подергивающаяся  голова  с  переполненными смертельным ужасом
глазами.
    Вой  шамана  сорвался  на  истерический  визг,  он сделал
резкое движение рукой и бросил что-то в костер.
    Огонь   стремительно   взметнулся   вверх,   из   пламени
взвилось и заклубилось  над жертвенником причудливое  облако,
скрывшее    на    мгновение    происходившую    на     алтаре
отвратительную  сцену.    Потом   очертания  каменной   глыбы
словно дрогнули,  поплыли, и  я уже  не мог  разобрать в этих
непостижимых  изменениях,  что   же  было  змее,   а  что   -
человеком.
    Из  груди  собравшихся   возле  костра  пиктов   вырвался
единый,  полный  благоговейного  ужаса  вздох,   прозвучавший
как легкое дуновение ветра в ветвях деревьев.
    Дым   постепенно   начал   рассеиваться.   Змея    теперь
неподвижно лежала на алтаре  рядом с пленником -  почему-то я
посчитал их  обоих мертвыми.  Шаман с  усилием схватил гадину
и  сбросил  ее  на  землю,  потом  стащил  с  алтаря  и  тело
человека.  Тот  безвольно  упал  рядом  со  змеей,  и  колдун
перерезал  кожаные  ремни,  после  чего  снова  задергался  в
танце, плетя руками в воздухе причудливые узоры.
    И  тут  пленник  начал   проявлять  признаки  жизни.   Он
попытался  приподняться  с  земли  -  и  не  мог.  Голова его
судорожно  поддергивалась  и   безвольно  перекатывалась   из
стороны   в   сторону,   между   полураскрытыми   губами   то
появлялся,  то   исчезал  язык.   Потом  -   я  непроизвольно
вздрогнул  от  ужаса  -  он  пополз в сторону, извиваясь всем
телом, словно превратился в змею.
    Гадина  же,  лежащая  рядом  с  ним, содрогалась в резких
конвульсиях.  Она  тоже  попыталась  приподняться с земли, но
рухнула  обратно.  Снова  и  снова  она  безо  всякого успеха
порывалась   встать   на   хвост,   напоминая   обезноженного
человека,  который,  не  осознавая  этого,  отчаянно   желает
подняться.
    Тишину  ночного  леса  разорвал  дикий  вой  пиктов. Меня
колотило от  ужаса, к  горлу неудержимо  подкатывала тошнота.
Теперь-то  я  до  конца  понял  смысл кошмарного первобытного
обряда, о  котором раньше  мне приходилось  только слышать  -
шаман  племени  Сокола  поместил  душу  врага  в тело змеи, а
душу отвратительной  гадины -  в его  тело! Такая  месть была
достойна всех  демонов преисподней!  А сидящие  вокруг костра
пикты    испытывали    истинное    наслаждение    от    этого
омерзительного действа!
    Обе  жертвы  ужасного  колдовства  -  человек  и  змея  -
беспомощно корчились на земле.
    Затем  в  свете  костра  коротко  блеснул  зажатый в руке
шамана  клинок,  и  по  земле  покатились  две  головы. И - я
не  мог  поверить  своим  глазам!  -  рептилия  дернулась   и
затихла,  тело  же  человека  перевернулось  на  бок и начало
судорожно  извиваться,  как  будто  это  на  самом  деле была
обезглавленная змея.
    Глаза  мои  видели  многое,  но  сейчас  на меня накатила
волна слабости; я чуть  не потерял сознание. Не  удивительно:
какой  нормальный  человек  может  вынести  столь устрашающее
зрелище кошмарного первобытного колдовства?!
    Другое  дело  пикты:  ужасная  сцена  привела  их в такой
дикий  восторг,  что  они  показались  мне  в  этот момент не
людьми, а мерзкими порождениями мрака.
    Шаман  продолжал  свой   танец.  Высоко  подпрыгнув,   он
остановился  перед  полукругом  воинов,  сорвал с лица маску,
запрокинул  назад  голову  и  завыл,  словно  голодный  волк.
Красноватый отблеск  огня упал  на лицо  колдуна -  и в  этот
момент я  его узнал!  Весь перенесенный  только что кошмарный
ужас,  все  вызывающее  тошноту  отвращение  переродилось   в
жгучую ярость - и,  одновременно с этим, как  туман испарился
мой  здравый   смысл,  все   разумные  мысли   о  собственной
безопасности,  о  моей  миссии  и  долге перед своей страной.
Потому что шаманом  был старый Тейанога  - давний и  заклятый
враг, предавший мучительной  смерти множество наших  людей. А
кроме того, он  сжег живьем на  костре моего лучшего  друга -
Джота, сына Гальтера.
    Всепоглощающая  ненависть   заставила  действовать   меня
едва ли не инстинктивно,  без участия подсознания. Я  вскинул
лук и, наложив стрелу  на тетиву, выстрелил, почти  не целясь
- все  произошло почти  мгновенно. Свет  костра был обманчив,
но  на  таком  расстоянии  промахнуться  я  не мог - у нас на
Западной Границе жизнь во  многом зависит от того,  насколько
хорошо ты умеешь натягивать лук.
    Тонко  свистнула   в  ночном   воздухе  стрела,    старый
Тейанога взвыл, как  гиена, и, зашатавшись,  рухнул навзничь.
Из  груди  шамана  торчало  оперенное  древко  стрелы.   Моей
стрелы!   Пикты завопили  от неожиданности,  сидящий у костра
светлокожий высокий  человек стремительным  движением вскочил
на  ноги,  впервые  повернувшись  ко  мне  лицом.  И  тут - о
Митра!  - я понял, что то был хайборией!
    На какое-то мгновение  я застыл, парализованный  шоком, и
это  едва  не  стоило  мне  жизни.  Все  пиктские  воины, как
дикие кошки, ринулись ко  мне, чтобы найти и  покарать врага,
выпустившего  смертоносную  стрелу.  Они  уже  достигли  края
поляны,  когда  я  пришел  в  себя  и  стремглав  бросился  в
темноту, огибая  стволы деревьев  и уклоняясь  от хлещущих по
лицу  ветвей   -  причем   полагаться  приходилось   лишь  на
инстинкт  и  милость  Светлого  Митры, поскольку разглядеть в
таком мраке  я не  мог ничего.  Единственное, что  давало мне
надежду на спасение, так  то, что выскочившие со  света пикты
не могли видеть  во тьме оставляемые  мной следы и  вынуждены
были преследовать  меня столь  же вслепую,  как я  пытался от
них  убежать.  Но  я  знал,  что  охотиться за мной они будут
подобно стае волков - до тех пор, пока не настигнут добычу.
    Я мчался  по ночному  лесу, сердце  колотилось где-то под
горлом от страха  и возбуждения, да  еще давали о  себе знать
впечатления  от  той  кошмарной  сцены,  невольным свидетелем
котором  я   был  только   что.  И   этот  хайбориец...   Его
присутствие   во   время   ритуала   потрясло   меня    самым
невероятным  образом  -  ведь  человек  белой  расы  не может
наблюдать  ха  тайными  обрядами  пиктов  и уйти живым, разве
что ему посчастливилось  остаться незамеченным. Но  тот, кого
я  видел,  был  вооружен  -  я  заметил на его поясе кинжал и
топор!   Это совершенно  не укладывалось  у меня  в голове  и
вызывало самые мрачные предчувствия.
    При  всем  моем  желании  производить  как  можно  меньше
шума, я,  разумеется, время  от времени  все же  натыкался на
деревья;  в  непроглядной  тьме  и  непролазной чаще избежать
этого было невозможно,  и мои преследователи  ориентировались
на  эти  звуки,  поскольку  видеть  могли  не больше моего. Я
несколько  опередил  дикарей  -  сзади  уже  не  слышались их
дикие воинственные вопли, однако  я знал, что пиктские  воины
с  горящими,  как  у  волков,  глазами,  сейчас   растянулись
широкой цепью и тщательно прочесывают лесные заросли. На  мой
след они  пока еще  не напали  - если  бы дикари почуяли, что
жертва находится  в пределах  их досягаемости,  из их  глоток
немедленно бы вырвался обычный боевой клич.
    И,  тем  не  менее,  я   чуть  было  не  попался.   Воин,
заметивший меня,  явно не  был у  костра на  поляне - слишком
намного он  опередил своих  собратьев. Скорей  всего, он  был
послан  в  дозор  и  рыскал  по  лесу,  чтобы  не   допустить
неожиданного  появления  врагов  с  севера.  Дикарь мгновенно
бросился за мной;  видеть его я  не мог, но  явственно слышал
приближающиеся стремительные шаги  босых ног. Еще  немного, и
ему  удалось   настичь  меня.   Я  выхватил   кинжал,  наугад
взмахнул  топором,  он  ударился  о  нож  пикта...  И тут мне
неслыханно  повезло   -  ринувшись   вперед,  мой    соперник
напоролся на выставленный  клинок. Предсмертный вопль  дикаря
разорвал ночную тишину,  и ответом на  него был яростный  рев
его сородичей совсем  неподалеку от места  нашей быстротечной
схватки. Теперь  пикты завывали,  как волки,  нагоняющие свою
добычу - они на