е бронзовый топор, сидящий
на  дубовой  рукояти  и  прихваченный  для  надежности кожаными
ремнями.
     Внезапно  я  услышал  впереди  отвратительные  шипение   и
гортанные  выкрики,  учуял гнусный запах, который, пройдя через
фильтр зеленой листвы, казался  почти  человеческим  и  все  же
недостоин  был  называться таковым. Несколькими секундами позже
тенистый лес неожиданно  оборвался  и  я  оказался  на  широком
открытом  пространстве. Никогда прежде мне не доводилось видеть
поселение  Детей.  Это  было  хаотичное  скопление  землянок  с
низкими  входными  отверстиями,  ведущими  вглубь земли. Убогие
жилища, больше походили на звериные норы. Из  рассказов  старых
воинов,  немало  повидавших  на своем веку, я знал, что все эти
землянки сообщались подземными коридорами так, что вся  деревня
превращалась в подобие муравейника или змеиных нор. И наверняка
существовали  туннели, ведущие за пределы деревни на достаточно
большие расстояния.
     Перед  землянками  толпились  существа,   тараторящие   на
змеином языке в лихорадочном темпе. Я ускорил шаг и вынырнув из
своего  укрытия,  побежал,  как  были  способны люди моей расы.
Дикий крик пронесся над толпой, когда твари заметили несущегося
к  ним  из  леса  мстителя,  громадного,   окровавленного,   со
сверкающими бешеными глазами.
     я  закричал  оглушительно  и  свирепо,  замахал отсеченной
головой и как взбесившийся тигр врубился в самую  гущу  врагов.
Теперь  им  некуда  было  бежать! Конечно, они могли укрыться в
своих хижинах, но я последовал бы за ними и туда... Да что там,
хоть в самые глубины ада. Они поняли  тоже,  что  такого  врага
тяжело  будет  убить,  и  окружили меня кольцом, чтобы поскорее
сделать это.
     Не знаю, скольких я убил. Знаю только,  что  они  облепили
меня  извивающейся, корчащейся массой и я разил их, пока лезвие
моего топора не затупилось и не  погнулось.  Тогда  оружие  мое
стало не больше, чем дубиной, и я крушил черепа, разбивал лица,
дробил кости, плющил мышцы, разбрызгивал кровь и мозги, устроив
грандиозное  кровавое  жертвоприношение  Иль-Маринену, божеству
Народа Мечей.
     Истекающий кровью от полусотни порезов и ран, полуослепший
от удара, хлестнувшего по глазам,  я  вдруг  почувствовал,  как
кремневый  нож  вонзился  мне  глубоко в пах, и в ту же секунду
дубина рассекла кожу на голове. Я упал на  колени,  но  тотчас,
шатаясь,  поднялся,  различая  сквозь  багровый туман множество
злобных косоглазых морд. Я дрался отчаянно, как умирающий тигр,
превращая эти рожи в кровавое месиво.
     Сделав яростный выпад, я потерял равновесие и стал падать.
В это время когтистая лапа схватила меня за горло, а под  ребра
вошел  кремневый  нож.  Он  мучительно  провернулся в ране. Под
градом ударов я опускался на землю, подмяв под себя человека  с
ножом.  Я  нашарил  левой рукой его шею и сломал ее прежде, чем
мой противник осознал, что с ним произошло.
     Жизнь все быстрее вытекала из моего тела. Сквозь шипение и
вой Детей Ночи мне слышался громоподобный глас Иль-Маринена. И,
собрав остатки сил,  я  поднялся  на  ноги,  наперекор  урагану
ударов  дубин и копий. Я больше не в состоянии был видеть своих
врагов, но продолжал ощущать их удары и  знал,  что  они  кишат
вокруг  меня.  Я  пошире расставил ноги, обеими руками обхватил
рукоять топора, воздел его  над  головой,  еще  раз  воззвав  к
Иль-Маринену,  и обрушил вниз в последнем сокрушительном ударе.
Я хотел умереть, гордо стоя на ногах, и  достиг  желаемого.  До
самого  конца  у меня не возникло ощущения падения. И последним
чувством, посетившим меня одновременно с дрожью  агонизирующего
тела,  было  удовлетворение  от  того,  что  я  убил еще одного
врага... Череп твари треснул под моим топором, а ко мне  пришли
темнота и забвение.

     x x x

     Я пришел в себя.
     Я полулежал в большом кресле, а Конрад брызгал водой мне в
лицо.  Голова  раскалывалась от боли, на лице запеклась струйка
крови. Кирован, Клементс и Тэверел озабоченно  склонились  надо
мной  и  один  только  Кетрик стоял в стороне, все еще сжимая в
руке  молот,   и   старался   изображать   на   лице   вежливое
беспокойство,  которого и в помине не было в его глазах. Стоило
мне взглянуть в его глаза, как  во  мне  вновь  красной  волной
поднялось бешенство.
     --  Ну  вот,  --  удовлетворенно  произнес Конрад, -- я же
говорил, что он в момент очухается... Просто легкая царапина. С
ним случались и куда худшие вещи. Ведь  с  вами  теперь  все  в
порядке, О'Доннел, не так ли?
     Я  обвел  взглядом  собравшихся,  а  потом,  тихо зарычав,
кинулся на Кетрика. Остолбенев от  неожиданности,  он  даже  не
пытался  защититься.  Мои  руки сомкнулись у него на горле и мы
рухнули на обломки дивана. Остальные закричали от  изумления  и
ужаса  и бросились разнимать нас, или, вернее, отрывать меня от
моей жертвы. Раскосые глаза Кетрика закатились.
     -- Бога ради, О'Доннел! -- воскликнул Конрад, ища, как  бы
разжать  тиски моих рук. -- Что на вас нашло? Кетрик не нарочно
ударил вас. Да отпустите его, вы, идиот!
     Страшный гнев обуял меня,  и  был  он  направлен  на  этих
людей,  принадлежавших  к  единой со мною расе и считающих себя
моими друзьями. Я проклинал их и их слепоту, когда они  наконец
сумели  вырвать  из моих цепких пальцев горло Кетрика. Он, сидя
на полу,  потрясенный,  исследовал  синяки,  оставленные  моими
руками, пока я бушевал и ругался, пытаясь вырваться.
     -- Вы глупцы! -- орал я. -- Отпустите меня! Не мешайте мне
выполнить  мой  долг!  Вы  просто  слепые  болваны!  Мне и дела
никакого нет до его удара, --  это  просто  комариный  укус  по
сравнению  с теми, какие я вынес в прошлых веках. Слепцы, да он
же отмечен клеймом чудовищ, тварей, которых мы истребляли  века
тому назад! Я должен уничтожить его, растоптать, избавить Землю
от скверны!
     С  трудом удерживая меня, бьющегося в исступлении, Конрад,
задыхаясь, прокричал Кетрику:
     -- Уходите, быстро! Он не в себе! сошел с ума! Не дразните
его, уходите!
     В это время я вспомнил древние холмы  и  долины,  дремучие
леса  и  задумался. Каким-то образом удар чертова молота послал
меня в другое время и в другую жизнь? Пока я был Арьярой, то не
чувствовал в себе присутствия другой личности. -- То не был сон
или бред, но случайно вырванный из реальности кусок жизни,  где
я,  Джон  О'Доннел  жил  и  погиб, и куда я вернулся, преодолев
бездны времени и пространства. Я -- Джон О'Доннел... И я же был
Арьярой, грезившим битвами  и  охотой,  подвигами  и  пирами  и
погибшим в кровавой схватке в какой-то забытой людьми эпохе. Но
что за эпоха и что за место?
     Насчет  последнего я был почти уверен. За века разрушились
горы и по-новому потекли  реки,  изменились  ландшафты,  но  те
холмы -- нет... Глядя на мир не только глазами Джона О'Доннела,
но  и Арьяры, я все больше убеждался, что именно здесь, на этих
возвышенностях юный воин жил и любил, сражался и погиб. Кирован
был неправ. Маленькие свирепые смуглые пикты  были  не  первыми
людьми  на Британских островах. А до них там обитали Дети Ночи.
И нашим предкам много веков  назад  приходилось  встречаться  с
ними.  Эти  встречи нашли отражение в мифах и легендах... Пикты
не истребили полностью змеиный народ.
     Точно определить время, когда жил Арьяра, я не могу.  Одно
несомненно,  он  был арийцем и его племя участвовало в одной из
тысяч нигде не зафиксированных миграций, в  результате  которых
племена  русоволосых  людей  с  голубыми  глазами рассеялись по
всему миру. Не кельты первыми пришли в Западную Европу. Наш род
был куда древнее,  и  язык,  на  котором  разговаривал  Арьяра,
оказался для древне-кельтского тем, чем древне-кельтский -- для
современного гэльского наречия.
     Иль-Маринен!   я   запомнил  бога,  к  которому  взывал  в
сумрачном  лесу,  древнейшего  из  древних,   которого   искони
связывали с обработкой металлов (в те времена это была бронза).
Иль-Маринен был одним из богов древних арийцев, которых позднее
сменили  иные  божества. В Железном Веке он трансформировался в
Виланда и Вулкана. Но Арьяра знал его под настоящим именем.
     Конечно, не один лишь Народ Мечей пришел в Британию и осел
там. Несколько раньше нас там поселилось племя Реки,  а  следом
пришел  Народ Волков. Они были, как и мы, арийцами, светлоокими
рослыми блондинами. И  мы  сражались  между  собой  по  тем  же
неведомым  причинам,  по  которым  со  времен  седой  древности
враждовали арийские племена -- ахейцы  с  дорийцами,  кельты  с
германцами, эллины с персами.
     Разумеется,  будучи Арьярой я не знал, да и не задумывался
об истории и судьбах моей расы. Знал я лишь то, что  мой  народ
был  народом-завоевателем,  затеявшим  великое  переселение  на
запад из первоначальных мест своего обитания далеко на востоке.
Он огнем  и  мечом  сокрушал  все  встречающиеся  на  его  пути
племена,  невзирая  на  цвет  волос или кожи. Джон О'Доннел был
гораздо более осведомлен и мог, например, поведать о  том,  как
быстро  стали деградировать арийские кланы, предпочтя скитаньям
оседлую мирную жизнь. Превратившись из  кочевников  в  земляных
червей,  они  сами  положили  начало собственному краху. Арьяра
помнил рассказы  стариков-ветеранов  о  деревнях  земледельцев,
белокожих  и  русоволосых,  как они сами, о том как мягкотелы и
слабы были эти люди и как  легко  пали  под  бронзовыми  мечами
Народа Мечей.
     Взгляните:  разве  не  теми же путями пролегла вся история
сынов Ариана? Вспомните, как быстро  за  мидийцами  последовали
персы,  за  персами  греки,  за  греками  римляне, за римлянами
германцы. И  германские  племена,  позволив  себе  разжиреть  и
облениться  за столетие мира и праздности, растранжирив добычу,
добытую в южных странах, в свою очередь стали жертвами,  --  на
сей раз, скандинавов.
     Но  я  хотел  бы  вернуться  к  Кетрику.  Теперь при одном
упоминании этого имени волосы у меня на  затылке  встают  дыбом
(ха! тоже атавизм, коль скоро мы заговорили об атавизмах).
     Давным-давно  суровые  датчане стерли с лица земли остатки
монголоидных племен, которых мы прозвали Детьми Ночи. Но видно,
остатки этой расы затаились в холмах Уэльса и гораздо  позднее,
в  средние  века,  неведомым  путем  ядовитая  кровь аборигенов
нарушила чистоту кельтско-саксонского рода. Если уже во времена
Арьяры они едва напоминали людей, можно себе  представить,  что
сделала  последующая  тысяча  лет деградации и упадка с теми из
Детей, кто пережил  свое  время  в  мрачных  земляных  норах  в
глубине  холмов.  Прокралась  ли  такая  мерзкая  тварь в замок
Кетриков одной ненастной ночью или подловила  женщину  из  этой
семьи,  заплутавшую в холмах?.. На этот счет можно лишь гадать,
хотя самый факт случившегося у меня не  вызывает  сомнений.  Но
видимо  к  моменту  переселения Кетриков в Уэльс подобные твари
еще существовали. Может, они и поныне там, прячутся от дневного
света в своих подземных жилищах?..
     Но сам  Кетрик  --  отродье  ночи,  этот  кошмар,  ублюдок
ползучих тварей... Пока пульсирует в нем змеиная кровь, пока он
не  уничтожен, не будет мне покоя. Теперь, когда я знаю, кто он
на самом деле, я всем своим нутром  ощущаю,  как  отравляет  он
чистый  воздух и оставляет склизкий змеиный след на земле. Звук
его шипящего голоса наполняет меня отвращением, взгляд раскосых
глаз приводит в бешенство. Для меня, представителя белой  расы,
такие  как  он, являются постоянной угрозой и оскорблением, как
змея под  ногой.  Пусть  столетия  кровосмешения  окрасили  мои
волосы  в  черный  цвет  и  сделали  смуглой  кожу, я продолжаю
считать себя арийцем. Как мои предки, как Арьяра, так и я  сам,
Джон  О'Доннел,  должен  истреблять  ползучих тварей, чудовищ с
клеймом змеи на челе, затаившееся в  древнем  саксонском  роде.
Друзья  решили,  что  рассудок  мой помутился от того удара, но
я-то знаю -- удар молота лишь раскрыл мне глаза. Где-то  бродит
по  земле  мой  давний  враг, но настанет день (или скорее, это
будет ночь), когда мы встретимся с ним, на вересковых пустошах,
под которыми некогда скрывались от людских  глаз  и  мечей  его
предки. И тогда я голыми руками сломаю его мерзкую шею.
     Потом,  вероятно,  меня  схватят  и  на моей шее затянется
петля. Что ж, пусть! Зато я не слеп, подобно  моим  друзьям.  И
если я не найду понимания у окружающих меня слепцов, то древний
арийский   бог  и  люди  Народа  Мечей  поймут  и  одобрят  это
убийство...

     Бракан-кельт

     Некогда я был кельтом и звался Бракан. Если  вы  спросите,
откуда я это знаю, отвечу вопросом на вопрос: а как вы узнаете,
что  происходило  с  вами  вчера  или  в  прошлом месяце, или в
прошлом году? Вряд ли вам удастся объяснить, но что это меняет?
Факт все равно остается фактом. Так же и  я  не  могу  сказать,
каким  образом  и  почему  помню  мириады  личностей, в которых
возрождался  мой  дух   в   долгой   цепи   реинкарнаций.   Эти
воспоминания  не  имеют  ничего  общего  с тем, что мы привыкли
считать реальностью, и материальным  существованием.  Я  Джеймс
Эллисон и я был Браканом. Удовольствуйтесь этим.
     Произошло  это  давным-давно. Весьма неточное определение,
но  ничего  лучшего  я,  увы,  предложить  не   могу.   Сколько
тысячелетий  прошло  с тех пор, когда Бракан скитался по свету,
мне  неведомо,  ибо  нет  в  моих   воспоминаниях   ориентиров,
связывающих  жизнь Бракана с точными историческими датами. Могу
лишь сказать, что жил он очень давно, когда мир, каким  мы  его
знаем, был еще очень молод.
     Я,    Бракан,   был   рослым,   мускулистым,   русоволосым
представителем  одной  из  древних   человеческих   рас,   ныне
исчезнувшей  с лица Земли. Я говорю "исчезнувшей" потому, что в
сегодняшнем мире не осталось чистокровных  арийцев.  Но  в  дни
Бракана   эта   раса  существовала  еще  в  первозданном  виде.
Возможно, именно Бракан  и  стоял  у  истоков  смешения  рас  и
путаницы  народов,  Бракан  и его супруга Тарамис. Из их чресел
брали начало племена и нации.
     Я родился и вырос далеко на востоке большой степной страны
у берегов великого  внутреннего  моря,  которое  в  те  смутные
времена простиралось от Арктического океана до Индийского моря,
отделяя    первобытных   арийцев   от   первобытных   монголов.
Многочисленные  племена  моего  народа,  жившие   на   западном
побережье  этого  великого  моря,  вели  кочевой  образ  жизни,
передвигаясь по тучным зеленым лугам-пастбищам к северу летом и
на юг -- зимой. Нет, мы не были пастухами и не  бродили  следом
за огромными стадами травоядных -- диких бизонов и лошадей, еще
не  знающих  седла  и  удил.  Мы  были охотниками, рыболовами и
грабителями, и уже успели разделиться на кланы,  жившие  каждый
собственной  жизнью.  В  результате  скитаний мы расселились по
грандиозной равнине.
     В  памяти   моей   встают   неясные   картины   бескрайних
пространств  колышущейся  травы.  Еще  маленьким  ребенком меня
взяли в долгий поход на запад к берегам далекой Атлантики...  Я
уже  слышу силящийся ропот историков, жаждущих опровергнуть мои
слова. Что ж, я хорошо осведомлен о той  странной  ошибке,  что
допускают  они,  датируя  первую  волну  арийского  нашествия в
Западную Европу и наступления бронзового века. По их мнению, мы
путешествовали в неуклюжих кибитках, запряженных  волами,  ведя
за  собою  прирученных  собак и одомашненных лошадей. И зачатки
цивилизации, считают они, существовали в  то  время  только  на
побережье Средиземного моря и в долинах великих рек юга.
     Со  своей  стороны я могу лишь рассказать то, что помню. Я
был  ребенком  в  первом  арийском  клане,  достигшем  Западной
Европы,  пустынной земли рек и лесов, где жили только небольшие
разрозненные группки темнокожих аборигенов.  Они  прозвали  нас
кельтами,  но  это было просто слово, определяющее людей нашего
клана, ибо в то  время  мы  ни  внешним  видом,  ни  языком  не
отличались  от  родственных  племен  на  далеком Востоке. Мы не
умели приручать животных, не ездили верхом, не знали колеса. Мы
двигались пешком  и  путешествовали  уже  лет  десять.  Чем  мы
владели,  так  это  оружием  и  инструментами из бронзы, да еще
искусством плетения камышовых корзин и изготовления  тканей  из
льна.
     Если   эти   данные   как-то   противоречат   общепринятым
представлениям и  установившимся  научным  теориям,  мне  очень
жаль. Но тут я поделать ничего не могу. Историки, без сомнения,
перепутали   первое  арийское  нашествие  с  миграцией  галлов,
происшедшей через несколько столетий. Галлы, тоже  принадлежали
к   арийским   народам,   и  прийдя  в  Европу,  столкнулись  с
немногочисленным кельтским  кланом,  разросшимся  во  множество
племен,   расселившихся   по   множеству   стран.   Языки  наши
различались примерно  так  же,  как  саксонский  отличается  от
современного  английского; люди наших народов вступали в браки,
смешивая кровь, пока мы  не  стали  единым  народом  и  понятия
"кельт" и "галл" не стали синонимами.
     И  все  же,  повторюсь,  первыми изо всех арийцев в Европу
вступили кельты. Мне помнятся круглые холмы, поросшие дубами  и
елями,  и  зеленые  долины  между  ними, протянувшиеся до самых
берегов, о которые непрерывно разбивало  громадные  валы  синее
море.  Там  я  провел  детство и юность, пока, став уже молодым
мужчиной,  не  покинул  пределы  земель  своего  клана   и   не
отправился  на юг. Туда, где далеко за спящими в туманной дымке
голубыми холмами у самого горизонта меня ждала любовь Тарамис и
ужас, принявший обличье Косматого.
     Почему  я   решил   оставить   родные   места,   не   имею
представления.  Быть  может, меня гнала вперед неутолимая жажда
странствий, уже позабытая моими соплеменниками.
     Современный человек, попади он в Европу тех лет, не  узнал
бы ее. Там, где теперь катит валы Средиземное море, раскинулась
страна  озер и рек, а гористая перемычка не давала водам океана
хлынуть на обширную равнину, которую представлял собой  бассейн
Средиземного  моря  в те дни. Шло время, море подтачивало камни
перешейка и наконец прорвало его, -- но это  случилось  не  при
жизни  Бракана,  а  много позже, и уже в другой ипостаси я стал
свидетелем  катаклизма,  стершего   с   лица   Земли   развитую
цивилизацию   и   породившего   целый   ряд  преданий  о  мире,
уничтоженном потопом...
     Прошу простить мне столь долгие отступления от темы, -- но
во мне  теснятся  воспоминания  такого  множества  личностей  и
жизней,  что  то  и дело поневоле я начинаю петлять в лабиринте
воплощений, которые  я  помню  так  же,  как  вы  помните  дни,
оставшиеся за плечами.
     О,  каким  долгим  было  мое путешествие! Но и ему однажды
пришел конец, когда я достиг поселения амелиан. Я  странствовал
пешком,  в  полном  одиночестве,  охотясь, убивая и спасаясь от
врагов. Путь мой не  был  ни  легок,  ни  безопасен.  Там,  где
сегодня   высятся   мегаполисы  Европы,  раньше  бродили  львы,
гигантские животные куда крупнее и свирепее любых, существующих
ныне.  Там  водились  пещерные  медведи  и  саблезубые   тигры,
громадные  буйволы  и  лоси,  пантеры... но, как водится, самым
безжалостным охотником, самым лютым и  кровожадным  зверем  был
человек.
     Так  или  иначе,  в  Амелии,  деревне  бревенчатых хижин с
соломенными крышами я нашел радушный и теплый прием.  Не  знаю,
что  побудило  правителя  Амелии Джогаха по-доброму отнестись к
чужестранцу и почему он не приказал  своим  воинам  нашпиговать
меня  стрелами,  когда я вышел из леса и зашагал через ячменные
поля к тяжелым воротам. Возможно, причиной  тому  было  обычное
человеческое  любопытство, -- ведь в Амелии не то, что отродясь
не видывали похожего на меня человека, но даже в ночных  грезах
не  могли представить, что в мире существуют такие как я. Волна
кельтского нашествия еще не докатилась до этих долин.
     Хотя обитатели Амелии были крепкими и жилистыми, им все же
было далеко и до моего роста, и до