поморщился и развернулся к противоположному ряду клеток.
   И сразу увидел зеленые глаза Саурры - в  них  отражалась  бесконечное
знание ее предков и глубокая, невыразимая словами тоска.  Хамрай  тяжело
вздохнул и подошел ближе. Она  могла  говорить,  только  глядя  в  глаза
собеседнику, а последние десятилетия Хамрай проходил мимо быстрым шагом,
под  грузом  тяжких   повседневных   забот   совершенно   забыв   о   ее
существовании.
   "Ты пришел, - безмолвно произнесла Саурра. - Ты вспомнил наконец  обо
мне. Я терпеливо ждала"
   "Я виноват перед тобой, - так же беззвучно сказал Хамрай. - Но  я  не
могу выпустить тебя. И не в моих силах выполнить твое желание."
   "Я скоро умру. - По  щеке,  изрытой  глубокими  морщинами,  пробежала
хрустальная слеза. - Я буду проклята моим народом - я не родила."
   Хамрай смотрел на нее и тяжелое чувство вины  раздирало  его  сердце.
Саурра была женщиной-змеей с далекой сказочной горы  Каф,  что  на  краю
света. Когда ее доставили полвека  назад,  лицо  ее  -  лицо  молодой  и
удивительно красивой девушки, лицо с необычными в этих краях чертами и с
зелеными, нечеловеческой глубины глазами поразило тогда Хамрая.  Девичий
бюст молодой Саурры плавно переходил в  изящное  длинное  змеиное  тело,
яркая чешуя переливалась  немыслимыми  цветами.  Густые  черные  волосы,
спадающие на грудь, до маленького пупка на плоском животе, ниже которого
начиналось змеиное  тело,  ее  нежный  голосок,  которым  она  не  могла
говорить, а лишь пела и заливисто смеялась, вскружили Хамраю голову - он
влюбился. Это было больше  полувека  назад.  Она  не  была  человеком  и
заклятие не могло погубить чародея - он упал в пропасть любви к  Саурре,
забыв обо всем на свете. Он кусал в порыве страсти ее коралловые губы  и
жадно мял упругие наливные яблоки  груди.  Впивался  в  багровые  торчки
сосков, наслаждаясь их вкусом и впитывая ее нездешний аромат. Он говорил
ей ласковые слова и обещал все, что она просила. Он носился  по  городу,
доставая для нее безумно дорогие безделушки, фрукты, румяна. Она жила  в
его покоях и он был счастлив. Сумасшедшее и восхитительное  время  -  он
забыл о своем несчастье, а шах в то время воевал далекий берег  Среднего
моря и не мог вернуть Хамрая в реальный мир. Потом  шах  возвратился  во
дворец после успешной кампании и с новой силой стал требовать от  своего
чародея снять заклятие - мысли шаха мутились, он только  и  грезил,  что
наследником, сыном. Шах хотел не одного сына, а  нескольких,  как  можно
больше, от многих жен, чтобы его престол не достался  когда-либо,  после
еще не скорой смерти от старости или в любой момент возможной гибели  на
поле боя, чужому роду. Шах выл от ярости и рубил дорогую  мебель,  когда
думал об этом. Хамраю пришлось переселить Саурру,  уже  начавшую  терять
девичью  свежесть,  в  зверинец  и   вновь   полностью   погрузиться   в
исследования. Но он тогда навещал ее,  клетка  была  обставлена  должным
образом.
   Теперь на стенах висели лишь  обветшалые  обрывки  некогда  роскошной
драпировки. Подушки, набросанные на полу, были грязны и  смяты.  И  сама
Саурры ничем, кроме по-прежнему бездонных, не выцветших зеленых глаз, не
напоминала прежнюю красавицу. Волосы потеряли свой восхитительный  блеск
и цвет - седые, побитые отвратительной желтизной, они стали редкими,  на
темени  пробилась  неприятная  взгляду  лысина.   Морщины   обезобразили
когда-то прекрасное лицо, губы ввалились в беззубый рот, манившие прежде
Хамрая яблоки груди превратились в ненужные пустые отвислые мешки. Чешуя
на змеином теле выцвела, стала грязно-коричневой, местами отвалилась.
   Хамрай хотел отвести взгляд,  но  не  сумел.  Он  был  виноват  перед
Сауррой и знал это. Еще не все потеряно, она, несмотря  на  возраст  еще
способна родить, хотя дни ее жизни почти исчерпаны. Продолжение  рода  -
вот главное для представителей ее чудесного племени. "Как и для шаха", -
подумал  Хамрай.  Но  если  для  Балсара  он  делает  все  возможное   и
невозможное, то мимо клетки Саурры проходит  ежедневно  не  глядя  в  ее
сторону. Конечно, можно отвезти ее обратно, там она найдет соплеменника,
который зачнет в ней новую жизнь, и пусть перед самой  смертью,  но  она
исполнит долг, будет счастлива... Но кто, кроме  самого  Хамрая,  сможет
одолеть превратности невероятно долгого и  опасного  пути  к  горе  Каф?
Пожалуй, никто. А ему некогда, он не может отлучиться из дворца -  вдруг
наблюдатель увидит знамение и Хамраю придется отправиться в путь.
   Хамрай с усилием оторвал взгляд от двух живых  изумрудов  ее  глаз  и
заметил убогую обстановку клетки.
   "Я  распоряжусь,  и  завтра  же  тебе  доставят  новые  ковры  и  все
необходимое", - сказал он Саурре и поспешил отойти, пока глаза их  вновь
не встретились.
   Быстрым шагом он догнал уже подходивших к выходу из зверинца  шаха  и
чужестранца.  Хамрай  старался  не  глядеть  по  сторонам,  не  обращать
внимания на рыки, шипения и призывы, ибо боялся пробудить  воспоминания,
связанные с каждым невероятным существом и неизбежно  вызвать  к  жизни,
давно затиснутую в дальние глубины души, совесть - вредную  старуху,  не
дающую ему спокойно заниматься делом.
   Шах и колдун стояли у последней камеры, и чужеземец с ужасом  смотрел
на прикованный в ней к  стене  человечий  скелет.  Скелет  действительно
выглядел кошмарно - полуистлевший, светящийся в некоторых местах тусклой
зеленью, с огромными глазницами, которые, казалось, уставились прямо  на
зрителя. Крепкие кандалы сковывали его руки  и  ноги  -  но  создавалось
впечатление, что приковали его  еще  живого  и  очень  давно.  При  виде
скелета в голову приходили мысли о бренности человека  и  превращении  в
конечном итоге в подобную кучу жалких, хотя и  жутких,  костей.  Колдуна
непроизвольно передернуло, на его лице появилось едва заметное выражение
отвращения и собственного  превосходства:  его  -  живого  -  над  этими
останками  когда-то  наверняка  сильного  и  опасного  человека.  Хамрай
усмехнулся. Знал бы иноземец, как страшен  этот  скелет  и  сейчас,  как
трудно справиться с ним даже самыми мощными магическими чарами. Не  было
в мире лучших сторожей,  и  два  подобных  скелета  охраняли  несметные,
награбленные за двести лет, сокровища шаха. Хамраю удалось тогда пленить
и подчинить себе в развалинах  древнего,  заброшенного  еще  до  Великой
Потери Памяти, индусского храма четверых. Но одного  он  уничтожил,  ибо
полностью сделать покорным не смог. Этот живой скелет спал вековым сном,
но мудрый шах не забывал о нем.  Повелитель  полумира  догадывался,  что
когда-нибудь в этом мрачном скелете возникнет нужда.
   -  У  великого  шаха  превосходная  коллекция,   -   с   восхищением,
несвойственным ему, сказал  колдун.  -  Подобного  я  не  видел  даже  у
могущественного короля  Кирсана.  Я  благодарен  великодушному  шаху  за
доставленное мне удовольствие. - Чернобородый опять склонился  в  земном
поклоне. Он был явно поражен и  напуган,  шах  оказался  далеко  не  так
прост, как он полагал.
   Балсар вновь самодовольно усмехнулся, хотя показ зверинца и не входил
в его планы, это получилось случайно. Шах задумался, а не имеет ли смысл
приводить сюда важных иноземных послов  и  самоуверенных  сатрапов,  для
внушения трепета и уважения.
   По винтовой лестнице они поднялись на третий этаж башни. Здесь Хамрай
не  жил  -  просторная   зала   служила   исключительно   для   проверки
действенности очередного колдовства на  снятие  заклятия.  И  эти  покои
своей роскошью резко отличались от остальных помещений  Хамрая,  который
тяготел к суровой аскетичной  обстановке.  Хамрай  не  отличался  особой
аккуратностью и  бросал  свои  многочисленные  магические  предметы  где
попало. Пыль смахивал седобородый  Гудэрз,  но  перекладывать  волшебные
причиндалы, таинственные реторты и непонятные диковины он не решался.
   На специальном низком столике сразу у входа стоял  золотой  поднос  с
приготовленными иноземцу сокровищами. Бриллиантовая диадема играла всеми
цветами радуги в ярко освещенной зале. Когда процессия  вошла  в  покои,
прекрасная  женщина,  восседающая  на  атласных  сине-желтых   подушках,
подняла голову. Она находилась в просторной комнате,  у  которой  вместо
одной стены были толстые прутья, как в в  клетках  зверинца.  В  комнату
вела дверь в боковой стене, которая запиралась  на  огромный  засов,  но
сейчас была открыта. Недалеко от этой двери  возвышался  переливающийся,
излучающий вокруг себя свет,  столб  из  несметного  количества  крупных
магических кристаллов.
   Старый Гудэрз поклонился вошедшим и  вышел  -  все  приготовлено,  на
сегодня он больше не нужен. Хамрай закрыл за  ним  дверь.  Телохранители
расположились у выхода по обе  стороны  -  клинки  наготове,  потушенные
факела оставлены за дверью.
   Хамрай не отрываясь смотрел на колдуна. Тот оторвал наконец взгляд от
подноса с золотом и огляделся. Чужестранец  едва  заметно  вздохнул  при
виде нагой красавицы - живой, настоящей,  не  магической  -  сидящей  за
толстой решеткой. Но заметив столб из магических кристаллов он вздрогнул
и испугался по-настоящему, румянец сполз с холеного лица чернобородого.
   И Хамраю стало все постыло, обрыдло, безнадежно... Он вспомнил девять
девушек, еще девочек - испуганных и красивых, не успевших в жизни ничего
узнать, вспомнил о надругательстве колдуна над их невинными телами, и их
напрасно загубленные души. Вспомнил их расширенные, полные  чистых  слез
глаза, их еще неоформившиеся бутоны грудей...  Посмотрел  на  сидящую  в
ожидании темноокую  красавицу  из  гарема  шаха  -  пышнотелую,  зрелую,
мужчиной еще не тронутую... Хамрай знал, что через это придется  пройти,
что шах не отступит...
   - Мое задача исполнена, - прервал наконец тягостное молчание  колдун.
- Глаз великого Алгола снял заклятие с благородного шаха. - Против  воли
глаза колдуна стрельнули в сторону столба из магических  кристаллов,  но
он тут же взял себя в руки. Он  не  понимал  предназначения  столба,  не
понимал, хотя мог догадываться, предназначения решетки, но почувствовал,
что столкнулся с силой, гораздо превосходящей его собственную.
   - Шах Балсар всегда держит свои обещания,  это  принадлежит  тебе,  -
произнес шах, делая широкий жест рукой. Халат его  распахнулся,  показав
обнаженную грудь, виднелись покрытые жестким черным волосом ноги, наспех
обутые в сапоги, но вид его  все  равно  был  преисполнен  величества  и
мужской красоты.
   Не мешкая,  чернобородый  раскрыл  зев  своего  объемистого  мешка  и
осторожно, чтобы монеты не сыпались на ворс пестрого  ковра,  ссыпал  их
туда.
   "Цепочки-то во дворе забыл, -  подумал  Хамрай,  и  тут  же  злорадно
констатировал:
   - Но вряд ли они ему еще понадобятся".
   Колдун на секунду замер, подумал и сунул в мешок и золотой поднос. Не
спеша затянул веревку на горловине мешка.
   - Я премного благодарен щедрейшему шаху, но обстоятельства  вынуждают
меня откланяться. Меня ждет служба королю Кирсану.
   - Ты не задержишься, чтобы поглядеть на результаты своего колдовства?
- шах приподнял смоляную бровь и указал на три кресла у  решетки.  Перед
креслами  стоял  стол,   заставленный   фруктами,   посреди   возвышался
хрустальный графин с янтарным игристым вином.
   Колдун кинул быстрый взгляд на дверь. Невозмутимые телохранители едва
заметно приподняли кончики клинков. Колдун поклонился и  сказал  с  чуть
слышной хрипотцой:
   - Я счастлив принять предложение высокомудрого шаха.
   Нилпег отделился от двери и подошел к  столику,  сделав  приглашающий
жест  рукой.  Пока  колдун  шел  к  креслу,  не  выпуская  из  рук  свой
отяжелевший мешок, Нилпег налил ему в узкий серебряный  кубок  игристого
вина. Колдун сел в  кресло,  ожидая  дальнейших  действий  шаха,  ничего
хорошего  ему,  по  всей  видимости,  не  суливших.  Чуть   поклонившись
чужестранцу с уверенной неприятной улыбкой, Нилпег взял со стола красное
яблоко и подкинул вверх.  Свистнул  клинок  в  стремительном  неуловимом
движении и Нилпег протянул гостю две аккуратные половинки сочного плода.
Тот кивком поблагодарил.
   Хамраю уже не было необходимости скрывать от колдуна своей магической
силы, но и выпячивать ее напоказ он не желал, не  в  его  характере.  Он
подошел к магическому столбу - его  тайной  гордости,  изобретения,  без
которого шах давным-давно бы погиб. Шах это хорошо знал, и хотя ему тоже
была тягостна предстоящая процедура, он понимал, что она неизбежна.
   Шах снял перевязь с мечом, бережно передал  одному  из  воинов,  тоже
подошел к столбу и встал у стены, так что столб как раз  оказался  между
ним и распахнутой дверью в  комнату  обнаженной  женщины.  У  выхода  на
лестницу остался один воин,  двое  по  знаку  Хамрая  подошли  к  дверям
комнаты красавицы и встали по обе стороны, отлично зная, что им надлежит
делать.
   Хамрай постарался избежать внешних эффектов, рассчитанных на публику,
стараясь  подчеркнуть  иноземцу  всю  пропасть  между  их  методами   и,
соответственно, достигаемыми результатами. Столб засветился  на  пределе
необходимого, невесомый, но густой розовый  туман  окутал  фигуру  шаха.
Туман все уплотнялся и стороннему  наблюдателю  показалось  бы,  что  он
впитывается в столб.  Через  какое-то  время  из  магического  столба  в
противоположную сторону начал сочиться такой же туман.  Он  перетекал  в
комнату, и сразу за порогом  стал  клубиться  в  свете  ламп,  сгущаясь.
Наконец Хамрай произнес заклинание,  туман  полыхнул  мириадами  искр  и
исчез в  мгновение  ока.  За  порогом  стояла  точная  копия  шаха,  его
абсолютный двойник. Двое воинов мгновенно  захлопнули  прочную  дверь  и
заперли на тяжелый засов. Настоящий шах, шах-первый, тяжело  вздохнул  и
направился к центральному креслу - он мог теперь лишь  смотреть,  больше
от  него  ничего  не  требовалось.  Как  и  от  Хамрая,  впрочем,  тоже.
Чернобородому же самозванцу из северных земель оставалось только уповать
на чудо - на то, что его колдовство все же возымело желаемый итог.
   Шах-второй бросился к несокрушимой двери, стукнул в бессильной ярости
кулаками в равнодушное  кованое  железо,  контрастирующее  с  изысканным
убранством комнаты.  Двойник  ничем  не  отличался  от  оригинала  -  ни
внешностью, ни мыслями. За исключением  того,  что  шах-первый  будет  и
дальше  править  страной,  наслаждаясь  жизнью,  а   двойнику   придется
погибнуть во благо первого. Погибнуть в  любом  случае,  ибо  даже  если
испытание  пройдет  успешно  и  заклятие  Алвисида  окажется  снято,  то
многомудрый повелитель не допустит существования ничем не  отличающегося
от него человека. И  двойник  великолепно  знал,  зачем  в  подлокотнике
центрального кресла торчит неприметный рычажок...
   Но двойник тоже был шахом и обладал чувством достоинства. Если ничего
другого не остается,  то  нужно  с  честью  исполнить  долг.  Пораженная
увиденным красавица сидела на подушках, поджав под себя ноги  и  прикрыв
руками пышный бюст, словно пытаясь защититься. У  Хамрая  перед  глазами
вновь встали испуганные  глаза  погибших  девушек,  их  острые  локотки,
прикрывавшие маленькие холмики груди.
   Шах-второй восстановил дыхание, повернулся к женщине и улыбнулся  ей.
Подошел,  сел  рядом,  нежно  провел  ладонью   по   ее   волосам.   Она
расслабилась, внезапный испуг отпустил ее. Помня свое  предназначение  в
этой жизни, она ответила ему на ласку...
   Телохранители, убедившись, что запор держит прочно, вернулись на свое
место у входа в покои.  Хамрай  неторопливым  движением  потушил  сияние
магического столба, провел по нему рукой - кристаллы  чуть  подрагивали,
словно живые и были теплые. Энергия, бушевавшая в  них  несколько  минут
назад, еще не успокоилась. Хамрай прошел в дальний угол зала, где  стоял
большой  сундук,  заставленный  всякими  ненужными   предметами,   вроде
индийских фарфоровых ваз и бронзовых  римских  подсвечников.  Среди  них
выделялся пожелтевший от  времени,  но  не  потерявший  остроты  режущей
кромки, зуб китайского дракона, убитого Хамраем в одно из путешествий  в
горы Тибета.
   Хамрай не желал, в отличие от остальных, жадно впитывать глазами  то,
что происходит в роскошной комнате-клетке. Воины были самыми доверенными
и преданными людьми шаха, умевшие ценить молчание  -  шах  не  стеснялся
того, что они присутствуют при столь откровенной интимной сцене.  Давно,
когда Хамрай впервые проводил это испытание, великому шаху было противно
смотреть на себя, жадно занимающегося любовью, со стороны -  это  вообще
довольно неприятное зрелище. Тогда шах искренне переживал, что гибнет он
сам, его точная копия.  Теперь  привык  к  этому,  привык  к  тому,  что
существует, пусть и  очень  недолгое  время,  второй  такой  же  как  он
человек.
   Постельная сцена близилась к апогею, два слившихся в едином  движении
тела издавали лишь стоны, переходившие чуть  ли  не  в  рычания.  Краска
пропала с лица настоящего шаха, руки вцепились  в  подлокотники  кресла,
непроизвольно  пальцы  нащупывали  заветный  рычажок.   Двойник   забыл,
казалось, про все на свете, и самозабвенно предавался любви - шах-первый
ждал, развязка приближалась. К  чернобородому  колдуну  вернулась  былая
самоуверенность, он считал, что все обошлось - если не случилось  сразу,
как он полагал, то  уже  и  не  случится.  Хамрай  горько  усмехнулся  -
иноземец не знает еще как действует заклятие.
   - Я же говорил, что  великому  шаху  не  стоит  ничего  опасаться,  -
безапелляционно  заявил  наглец.  -  Богоподобный  шах  может   спокойно
наслаждаться любовью с женщинами - глаз Алгола снял заклятие.
   Эти слова его и  погубили...  Или,  наоборот,  сильно  облегчили  его
участь,  ибо  не  избежать  бы  ему  остро  отточенного  кола,   обильно
смазанного бараньим салом, который мускулистые палачи вонзили бы  ему  в
задний проход... и мучительных дней ожидания  избавляющей  от  страданий
смерти.
   Колдун еще не закончил своей гордой тирады, как двойник шаха выгнулся
дугой в исступлении оргазма, издавая звериное рычание наслаждения. В тот
же момент кожа с  лица  двойника,  словно  потеряв  связывающие  нити  и
неимоверно отяжелев, стекла в мгновение  ока  по  сильному  телу,  глаза
вылетели из орбит и как две лягушки плюхнулись на живот  красавицы.  Она
дернулась безумно, помещение заполнил  дикий  животный  крик,  холодящий
сердце...
   Женщина билась в умопомрачении, пытаясь вырваться, но перерождающийся
двойник, разом огрузневший, сидел на ней верхом,  уничтожая  возможность
для спасения.
   Пальцы  шаха-первого  в  негодовании  соскочили  с   рычажка,   забыв
прекратить тягостную и уже ненужную сцену,  и  щелкнули  повелительно  в
направлении самоуверенного бахвала из  северных  земель,  поклоняющегося
ненавистному Алголу.
   Волосы колдуна зашевелились от увиденного, он не отрываясь смотрел на
проявляющегося  монстра.  Выражение  безрассудного  ужаса,  смешанное  с
невероятным изумлением навечно застыли на  лице  чужеземца  -  повинуясь
жесту властелина  Нилпег  острейшим  клинком  отсек  голову  самозванца.
Фонтанирующая кровь залила щегольские одежды колдуна, тело враз обмякло,
голова покатилась по густому ворсу ковра,  оставляя  за  собой  вишневый
след.
   "Опять Гудэрз будет ворчать", - устало подумал Хамрай и бросил взгляд
сквозь решетку, откуда несся непрекращающийся вопль прекрасной жертвы  и
досадуя, что шах медлит нажать рычажок.
   Волосы на двойнике шаха мгновенно потеряли свой цвет  и,  свернувшись
словно опаленные внутренним огнем в тончайшие спиральки,  рассыпались  в
разлетевшийся по комнате серый пепел.  Обнажившийся  череп  лопнул,  как
перезрелая тыква, заляпав ошметками плоти женщину, потерявшую от  страха
разум. Кожа двойника шаха  треснула  и  слезла,  словно  с  шелушащегося
гороха кожура, из туловища вылезла новая голова, еще вся в крови, но уже
оформляющаяся  в  нечто  невообразимо  мерзкое  и  безобразное.  Из  под
отваливающе