мага,  хотя  и  не  мог
проникнуть в его мысли. В любом случае он  успеет  защитить  шаха  и  на
таком расстоянии - магия  быстрее  любого  клинка,  а  чернобородый  был
Хамраю явно по силам.
   - Пусть великородный шах снимет свои одежды!
   И  вновь  своенравный  монарх  повиновался  колдуну.  Шах  раздевался
медленно, неотрывно глядя на полыхающий столб  костра,  вокруг  которого
бились в сумасшедшей пляске юные невинные создания - прекрасные желанные
и недоступные. Хамрай понял, что не смотря на  защиту,  колдуну  удалось
наложить на  шаха  свои  чары,  подчинить  своей  воле.  В  себе  ничего
подобного Хамрай не ощущал - или иноземцу не  по  силам  подчинить  себе
всех присутствующих, либо никакой угрозы  во  внешне  невзрачном  Хамрае
пришелец не видел. Тем не менее вывести  шаха  из  под  влияния  колдуна
будет не трудно, а пока это, наверное, и  хорошо  -  своим  нетерпеливым
нравом шах может случайно испортить чудотворство и колдун  всю  вину  за
неудачу свалит на шаха, как уже случалось с другими "исцелителями"...
   Шах разделся и, не  стесняясь  наготы,  гордо  выпрямился.  Ему  было
нечего стыдиться своего обнаженного тела. Все  подданные  страны  знали,
что шах живет очень долго, но даже  самые  глубокие  старцы  не  помнили
другого правителя. Многочисленные слухи и легенды в  народе  утверждали,
что шах Балсар жил всегда и по высочайшему соизволению Аллаха будет жить
вечно. Один лишь Хамрай знал, что шаху двести двадцать один год,  и  что
он на девять лет старше его самого. Богиня Моонлав  наградила  их  обоих
долгожительством в награду за любовь - как любовь плотскую, так и любовь
душевную,  никакими  чародействами  не  завоевываемую.  Двенадцать   лет
отражались на их телах, как один год и шах выглядел солидным  и  статным
сорокалетним мужчиной. Он был красив и силен, не очень высок, широкоплеч
и мускулист,  хотя  годы  давали  себя  знать  и  по  бокам  уже  начали
появляться жировые складки. В густой черной бороде и буйных  волосах  не
было ни единой серебряной нити, но щеки пообвисли  и  стали  от  времени
пепельно-серыми, а вокруг глаз с каждым годом  все  больше  разрастается
густая сеть морщинок -  неизгладимый  отпечаток  государственных  забот,
тягот былых и недавних военных походов, и десятилетий  (когда  в  стране
наступало мирное время, а отчаяние от невозможности  заиметь  наследника
достигало пика) злоупотребления опиумом, отучить от которого пресветлого
шаха, стоило Хамраю немалых сил и волнений.
   Колдун вновь запел на древнем  лающем  языке.  Хамрай  поднапрягся  и
понял, что тот поет какую-то легенду о пяти  богах  и  их  отце  Алголе.
Хамрай даже испугался - не прочувствовал ли чужеземец о их былой связи с
Моонлав, но быстро  успокоился:  легенда  абсолютно  не  соответствовала
происшедшему тогда в действительности и принадлежала к  эпосу  алголиан,
ненавидимых многими народами, ибо поклонялись алголиане Дьяволу и  слуге
его Алвисиду. "Будь проклят Алгол!" - было любимое присловье четырех  из
пяти  всемогущих  богов,  появившихся  после  Великой  Потери  Памяти  и
сошедших  на  грешную  землю.  Чернобородый   принадлежал   к   какой-то
отделившейся от основного  ордена  секте,  погрязшей  в  заблуждениях  -
Хамрай знал алголиан как дисциплинированных, суровых  воинов  и  ученых,
они не позволяли своим апологетам подобной самодеятельности.
   Колдун  пел  не  вникая  в  смысл  слов,   лишь   завораживая   разум
присутствующих, а, возможно, и возбуждая самого себя на сотворение чуда.
Он стоял лицом к шаху и вдруг  резко  воздел  руки  вверх,  подняв  свой
магический кристалл, мгновенно вспыхнувший сиреневым, бирюзовым и  вслед
за  тем  лазоревым  цветами.  Шах  устремил  свой  взор   на   кристалл,
чернобородый резко убрал руки и сделал  три  шага  в  сторону.  Кристалл
остался висеть в воздухе, переливаясь всеми оттенками красного и синего.
   Хамраем вдруг  овладело  ощущение  полной  безысходности,  надежда  в
колдуна бесследно исчезла. Девушки у костра тряслись, ни на  секунду  не
прекращая дикой противоестественной пляски, черные длинные косички  били
по смуглым спинам. Лица невольниц были искажены невероятной  гримасой  -
казалось все мыслимые чувства от наслаждения до  ненависти,  отчаяния  и
безумного страха владеют ими. Костер  бушевал  в  пределах,  огороженных
колдуном. Взгляды всех  присутствующих  были  устремлены  на  висящий  в
пустоте магический кристалл.
   Хамрай тяжело вздохнул - он уже знал, что  будет  дальше:  вплоть  до
того,  что  прекращать  наблюдение  за  небосводом  в  надежде   увидеть
знамение, еще преждевременно. Подобное представление  мог  бы,  пожалуй,
устроить почти любой фокусник с базарной площади  столицы  -  для  этого
особого  знания  и  умения  не  надо,   элементарные   навыки.   Но   на
непосвященных действует,  конечно,  безотказно.  Однако  шаху  требуется
результат, а не эффектное представление, увы...
   Колдун повернулся к  костру.  Глаза  его  блеснули  желтым  неистовым
огнем, две молнии рванулись в костер,  сорвавшись  с  его  простертых  к
пламени рук.  Огонь  вспыхнул  с  новой  силой,  лизнув  небо,  и  опал,
прижавшись к земле. Пламя из оранжевого превратилось в зеленое.  Ручейки
огня побежали к обнаженным ногам  девяти  невольниц,  скованных  кольцом
вокруг костра тонкими позолоченными  цепочками.  Словно  сознание  вдруг
разом вернулось к жертвам  -  они  завопили  дико  и  жутко,  попытались
рвануться  прочь  от  костра,  каждая  в  свою  сторону,  кольца  больно
врезались в запястья. Жадное зеленое пламя стремительно промчалось вверх
по юным стройным икрам, охватило туловища и пожрало  девушек  целиком  -
девять живых зеленых костров  мгновение  танцевали  у  одного  большого,
вновь взметнувшегося ввысь.
   Пение колдуна заглушило их истошные  крики  боли  и  вдруг  во  дворе
воцарилась могильная тишина. Хамрай вздрогнул от неожиданности - цепочки
звякнули о камень, костер погас в единый миг, двор охватила тьма.
   "Балаганный эффект, но впечатляет", - подумал Хамрай о колдуне,  даже
с какой-то ноткой уважения.
   Глаза привыкли к темноте. Луна, скрывшаяся на мгновение в  неожиданно
набежавшей туче, освободилась из заточения и залила двор ярким светом.
   Юные невольницы исчезли бесследно, как и пепелище костра  -  на  этом
месте стояла женщина.
   Хамрай  со  молчаливым  внутренним  стоном  закрыл   глаза   -   силы
космические, какая это была женщина!
   Высокая, зрелая, пышная, с густыми длинными  золотистыми  волосами  и
белоснежной кожей она настолько контрастировала с худосочными  фигурками
погибших невольниц, что  охватившая  Хамрая  боль,  вызванная  видом  их
смерти, как бы отступила, показывая  никчемность  тех  пигалиц,  которые
превратились  в  эту  Женщину  -  женщину  женщин.  Хамрай  даже  ощутил
волшебный запах ее тела, аромат ее прекрасных волос. Она была  обнажена,
высокие, налитые жизнью тяжелые  груди,  приковывали  взгляд,  зазывали,
манили... Руки шаха непроизвольно потянулись  к  ней  навстречу.  Хамрай
неосознанно сделал шаг  к  ней,  телохранители  тоже  -  они  забыли  на
мгновение где находятся и для чего.
   Она, глядя только  на  обнаженного  шаха,  двинулась  прямо  к  нему,
покачивая   роскошными   бедрами,   показывая   потерявшим   способность
рассуждать трезво Хамраю и воинам свой великолепный стан сзади.
   Хамрай сделал еще шаг в ее направлении, но сумел взять себя в руки  и
остановился.  Возбужденная  плоть  распирала  одежды,  сердце,   готовое
вырваться из груди, стучало,  отдаваясь  в  висках  болью  желания,  лоб
покрылся холодной испариной, во рту пересохло. Он оглянулся и силой воли
заставил  остановиться  телохранителей  шаха,  медленно  двигавшихся   к
прекрасной гурии в костре рожденной, достойной того, чтобы за  обладание
ею мужчина отдал жизнь.
   Шах стоял, завороженно протянув  к  ней  руки  и  не  отводя  от  нее
пылающий вожделением безумный взгляд. Она улыбнулась  ему,  обнажив  ряд
безупречных жемчугов зубов,  изящными  руками  приподняла  свои  тяжелые
груди  и  остановилась,  глядя  на  шаха.  Дрожь  охватила   завоевателя
полумира, обнаженное мужское  достоинство  его  бесстыдно  вытянулось  в
сторону красавицы...
   Хамраю почему-то стало тягостно и  стыдно,  хотя  он  видел  подобное
зрелище великое множество раз.
   Колдун заорал истошно, на высоких тонах,  неприятно  продирая  криком
слух Хамрая, и бухнулся на колени, просительно протянув руки к  висящему
магическому кристаллу. Словно в ответ из кристалла  вылетели  два  луча:
голубой уперся лицо, прямо в  глаза  судьбоносному  шаху,  розовый  -  в
бездонные очи нагой девы.  Хамрай  вздернулся  было  при  виде  луча  из
кристалла, но опасности не узрел.
   Неописуемой  красоты  женщина,   возбуждающая   неодолимое   плотское
желание, двинулась к шаху. Хамрай не боялся, что заклятие вступит в силу
- он прочувствовал, что это не женщина из плоти и  крови,  а  магическое
видение, хотя наверняка ощутимое и осязаемое.  Вряд  ли  зачарованный  и
чрезмерно возбужденный шах думал в этот миг о заклятии и  об  опасности.
Он шагнул навстречу  деве  и  положил  руки  ей  на  плечи.  Она  крепко
обхватила руками  спину  венценосного  мужчины,  губы  соприкоснулись  с
губами, ее роскошные упругие  выпуклости  прижались  к  волосатой  груди
шаха, они  слились  в  едином  страстном  порыве  -  по  двору  пронесся
протяжный стон.
   Вдруг Хамрай увидел, что они сливаются в буквальном  смысле  слова  -
вызванная волшебством чужеземца красавица входила в дрожащее тело  шаха.
Вот ее лицо погрузилось в его и утонули в  теле  Балсара  тяжелые  холмы
женской груди. Опасности для шаха не ощущалось и Хамрай смотрел на чудо,
краем сознания понимая, что это и не чудо вовсе, а искусный иллюзион, но
веря как малый ребенок действу, так как очень хотел поверить.
   Лиц не было - были две дрожащие в  порыве  спины...  Но  вот  мужская
гордость шаха вынырнула из ее ягодиц, сквозь золотые волосы, ниспадающие
до талии стало проявляться искаженное страстью лицо шаха Балсара. Колдун
распростерся на земле и корчился в судорогах. Магический кристалл,  лучи
которого соединились  в  один  фиолетовый,  вдруг  вспыхнул  неимоверным
светом, ярче сорока  солнц  и  погас.  Тугая  струя  жизнетворной  влаги
брызнула из шаха и он в изнеможении опустился на землю.
   Охватившее всех напряжение спало, луна словно  померкла,  во  дворике
стало почти совсем темно.
   Если бы Хамрай захотел, несомненно, смог бы  проделать  подобное.  Но
ручаться, что все происшедшее чистейшей воды мистификация он бы не  стал
- магия не имеет границ и никакой человеческий разум не  может  охватить
ее всю, волшебство разнообразно и многолико. Хамрай не чувствовал, что в
шахе  теперь  что-то  изменилось,  но  вполне  допускал,  что   страшное
заклятие, наложенное поверженным Алвисидом, наконец-то снято...
   В таком случае, оно будет снято и с него, с Хамрая.  Шах  не  откажет
заплатить колдуну и за своего  товарища  по  несчастью,  Балсар  щедр  к
друзьям. А колдун, похоже, жаден, охоч до  сокровищ,  которые  обеспечат
ему на родине почет и любовь... А если шах и откажет оплатить, то Хамрай
и сам скопил достаточно средств за эти долгие двести лет. К тому  же  он
может рассчитаться с колдуном магическими кристаллами, которых  имел  во
множестве, их подарила когда-то Моонлав  без  счета...  И  снова  сможет
любить... Хамрай чуть не застонал сладко от представившихся ему  картин.
Он еще далеко не стар, крепок телом и здоров, как  юноша...  Он  покинет
шаха, отправится в путешествия, вернется в забытую милую Францию... И ни
с одной красоткой не задержится дольше, чем на одну ночь - он наверстает
все, что упущено им за столько лет стократ проклятого воздержания...
   Нилпег прошел в угол  дворика,  достал  кремень  и  запалил  один  из
заранее приготовленных на  всяких  случай  факелов.  Передал  его  молча
одному из  телохранителей  и  запалил  второй.  Хамрай  поднял  с  земли
роскошный халат повелителя  и  сделал  шаху  недвусмысленный  жест.  Шах
посмотрел  на  него  осоловелым  взором,  тряхнул  головой  -  он  сидел
обессиленно, упершись руками в холодную землю. Здравомыслие возвращалось
к владыке полумира. Шах встал и сунул  руки  в  заботливо  подставленные
рукава халата. Затянул пояс, посмотрел на остальную одежду,  поморщился.
Нилпег подал шахский меч на роскошной перевязи. Хамрай приготовил сапог,
шах вытянул ногу.
   Чужеземный чародей подошел и склонился  перед  повелителем  в  низком
поклоне.
   - Я выполнил просьбу великого шаха, - сказал он чуть с  хрипотцой.  -
Глаз  всемогущего  Алгола  снял  страшное  заклятие,  столь   донимавшее
пресветлого шаха - он может теперь  без  страха  входить  к  женщине.  Я
нижайше жду обещанного вознаграждения.
   - Шах Балсар всегда держит свое слово, - гордо  произнес  повелитель.
Он уже окончательно пришел в себя после колдовства, дыхание успокоилось,
голос был как всегда ровным и  сильным.  Но  Хамрай  прочувствовал,  что
сердце шаха все еще бьется учащенно.
   Шах указал рукой на дверь, колдун еще  раз  согнулся  в  почтительном
поклоне.
   Предстояло теперь самое важное - проверить действительно ли  заклятие
потеряло   силу.   Женщина   для   этой   цели,   тщательно   отобранная
беспристрастным Нилпегом, уже давно ожидает в специальном  покое  башни.
Женщина была из шахского гарема, который  был  без  надобности,  но  шах
содержал  его,  дабы  избежать  пересудов  в   народе.   Озверевшие   от
воздержания  красавицы,  вынужденные  проводить   бесцельную,   хотя   и
роскошную жизнь в общении между собой, читали стихи  греческой  поэтессы
Сапфо в выспренном и величавом переводе Хамрая с древнего, мертвого ныне
языка, которые давным-давно подкинул им сам шахский чародей (еще не этим
наложницам, а их предшественницам), объяснив смысл учения  поэтессы.  Он
хотел досадить красавицам, поддавшись странному порыву -  чтоб  не  один
страдал. А получилось наоборот - жительницы гарема от тоски  предавались
любовью  друг  с  другом,  доводя  евнухов  до  бешенства  и  помутнения
рассудка. Тем не менее каждое редкое появление в гареме  посланца  шаха,
как сегодня, вызывало бурное оживление. А избранница,  хотя  все  знали,
что ее  почти  наверняка  ждет  гибель,  считала  предстоящее  испытание
счастьем и великой честью.
   Телохранители во главе с верным Нилпегом уже были готовы -  стояли  у
распахнутого  выхода  с  обнаженными  саблями   и   чадящими   факелами,
отбрасывающими   на   много   повидавшие   равнодушные    стены    двора
фантастические тени.
   Против ожидания колдуна они пошли по  узкому  каменному  коридору  не
туда, откуда пришли, не в шахские богатые покои, а дальше -  в  пугающую
черноту. Но колдун промолчал. Сейчас  его  главной  задачей  было  взять
обещанное вознаграждение и поскорее унести ноги из  владений  шаха  -  и
Хамрай  это  остро  прочувствовал.  Хамрай  вспомнил  девять  несчастных
девочек, спаленных на костре и подумал, что для колдуна  было  бы  самым
лучшим,  если  бы   заклятие   действительно   потеряло   силу.   Хамрай
догадывался,  на  что  рассчитывал  чужестранец  -  представление   было
потрясающим, поверивший шах отдает обещанное  и  уже  виденное  колдуном
сокровище (поднос усыпанный золотыми монетами и увенчанный бриллиантовой
диадемой) и колдун, пожелав шаху прекрасного наслаждения,  уходит.  Даже
если шах не отпустит его сразу, заставит присутствовать при его  попытке
овладеть настоящей женщиной, а не  магическим  воплощением,  и  заклятие
возымеет действие, то у чародея  хватит  умения  заворожить  потрясенных
телохранителей,  околдовать  если  понадобится  всю  дворцовую   стражу,
оставшуюся без повелителя, и покинуть дворец. Одного не учел чужестранец
- что рядом с шахом будет чародей куда могущественнее  его  самого.  Но,
похоже, колдун ничего не боялся и  сам  истово  верил  в  свершенное  им
колдовство.  Либо  играл  уверенность  с  неподражаемым  мастерством   и
наглостью.
   Телохранители, шествующие первыми,  замедлили  шаг  -  узкий  коридор
делал резкий поворот. Хамрай знал эту длинную каменную кишку, как самого
себя - многие годы он ежедневно ходил по нему в свою башню, где жил, где
страдал, где проводил многочисленные опыты и  изыскания,  где  на  крыше
постоянно торчал наблюдатель за  небом,  где  его  старый  слуга  Гудэрз
заботливо  протирал  магические  предметы  и  ухаживал  в  зверинце   за
чудовищами, привезенными Хамраем со всех уголков земли.
   Секретный коридор, о котором во всем огромном дворце знало  не  более
десяти человек, заканчивался лестницей. Ступеньки  круто  убегали  вниз.
Процессия спустилась и оказалась в зверинце  Хамрая,  располагавшимся  в
подземелье под башней.
   Это было царство сгорбленного Гудэрза.  Никто  кроме  него  и  самого
Хамрая не мог подойти к располагавшимся по обе стороны прохода клеткам.
   Яркий свет факелов почти не освещал клетки,  мимо  которых  проходили
шах с  колдуном.  Телохранители  не  обращали  на  странных  существ  ни
малейшего внимания, шах уже многажды осматривал необычный зверинец и был
равнодушен, а вот явно пораженный колдун проявил нездоровое любопытство.
Заметив это, шах самодовольно  усмехнулся  и  приказал  воинам  освещать
клетки, чтобы колдун мог лучше  осмотреть  диковинных  животных.  Шедший
последним Хамрай тоже стал разглядывать клетки. Он с  удивлением  поймал
себя на мысли, что хотя каждый день проходит мимо, вот уже  сколько  лет
не обращает на них ни  малейшего  внимания  и  уже  совершенно  забыл  о
некоторых существах.
   Колдун с шахом в сопровождении воинов с факелами ушли далеко  вперед,
но Хамрай не нуждался в освещении - он отлично видел в темноте.  В  этой
клетке спит сейчас шинийский лев,  любовь  и  гордость  седого  Гудэрза.
Доставшийся с превеликим трудом, он оказался совершенно бесполезным  для
магических исследований.  Казалось,  лев  спит  повернувшись  к  проходу
задом, но Хамрай знал, что на самом деле это не увенчанный густой кистью
волос хвост, а голова хищника на длинной, тонкой и сильной шее. С другой
стороны туловища такой же хвост-голова, а лапы зверя имеют поразительное
свойство  с  одинаковой  ловкостью  нести  зверя  в  любом  направлении.
Несмотря на тонкую шею шинийский лев поглощал на удивление  много  мяса,
что было довольно накладно, но престарелый  Гудэрз  умолял  не  забивать
необыкновенное создание.
   Следующую клетку занимала громоздкая и неповоротливая болотная  сибра
из  северных  краев.  Из  выделяемой  ее  кожей  слизи,  путем   сложных
манипуляций получалось магическое зелье, имевшее приторно-сладкий  вкус.
Это снадобье полностью лишало испробовавшего  его  человека  рассудка  и
навечно делало рабом  того,  чье  имя  было  заложено  при  изготовлении
магического средства. Шах частенько требовал зелье сибры.
   А в этой клетке когда-то содержался единорог,  ради  которого  Хамраю
пришлось проделать путешествие на далекие ирландские острова  -  вотчину
алголиан. Хамрай полюбил пугливое нежное создание, но ему для опытов был
необходим рог. Белокожее длинногривое  животное  долго  мучилось,  рыдая
почти человечьим голосом, а потом  издохло.  Хваленый  рог  не  оправдал
ожиданий.
   Очередная клетка  в  темноте,  едва  прореживаемой  факелами  ушедших
дальше  воинов,  казалась  тоже  пустой.  Но  Хамрай  знал,  как  опасно
содержащееся  здесь,  почти  прозрачное  существо,  годами  спящее   под
действием наложенных на него чар. Лучше отойти  подальше,  пока  оно  не
прочувствовало Хамрая и не очнулось, лишние хлопоты сейчас ни к чему.
   О толстые несокрушимые  прутья  камеры  бился,  заметив  посетителей,
тупой и неопрятный грифон, требуя пищи. Создатель  лишил  эту  тварь  не
только крох разума, но и возможности спать, и эта гротесковая пародия на
царя зверей кружила денно и нощно по клети, оставляя на прутьях  грязные
перья и оглашая зверинец противным  резким  клекотом.  Хамрай  брезгливо