едсказуемые чудеса. После долгого размышления совет  хэккеров  решил
не устраивать никаких торжеств по этому поводу, магическая мощь ордена и
так достигла предела.  Было  лишь  решено  отправить  лучших  из  лучших
контрлбриков и дебаггеров со всех шестнадцати  каталогов  к  Озеру  Трех
Дев. Если кому и суждено вытащить меч Фоора, кроме Мекора, то он  сможет
сделать это лишь в эту ночь.
   Верховный координатор не боялся конкурента, он был  спокоен  за  свой
орден, пребывая в курсе всех дел и настроений. Если кто и  достанет  меч
Фоора, то пусть по праву носит, а  Мекор  будет  знать,  кого  тщательно
готовить в преемники.
   Мекор  сидел  в  своей  спальне,  в  каталоге  алголиан  Фёрстстарре,
которому три года назад он вернул  звание  главного  -  по  той  простой
причине, что остальные пятнадцать строились на некогда враждебных землях
и представляли собой  прекрасно  укрепленные  крепости,  неприступные  и
мрачные. А Фёрстстарр возведен в исконной вотчине  алголиан  Ирландии  и
поражал взгляд верующих своим великолепием.
   Два часа назад, закончив дневные дела, Мекор удалился в  свои  покои.
Но сон не шел. Мекор помнил, что, когда Хамрай явился  к  Прионесту  для
тяжелого боя, победителя в котором заранее определить  было  невозможно,
Прионест спал. И так и не понял бывший верховный координатор, что с  ним
произошло. Но тогда была междоусобная война, четыре каталога  откололись
от ордена. Сейчас все спокойно, почему же сон не идет к Мекору?
   Он совсем не  удивился,  когда  из  полумрака  вышла  на  свет  свечи
знакомая фигура.
   - Здравствуй, Мекор, - услышал он голос человека,  которого  нет  уже
пятнадцать лет. Он не спутал бы голос Фоора ни с каким другим.
   Мекор сел на кровати. Он понимал, что перед ним призрак,  а  призраки
не требуют соблюдения приличий, потому не  спешил  облачаться  в  одежды
верховного координатора.
   - Здравствуй, Фоор. Ты пришел требовать отчета?
   - Нет, я пришел к тебе с просьбой.
   - Я слушаю тебя, верховный координатор.
   - Нет, верховный координатор теперь ты. И я пришел просить верховного
координатора,  чтобы  он  был  твердым,  как  скала,  безжалостным,  как
голодный хищник, целеустремленным, как  солнечный  луч.  Алвисид  должен
быть возрожден, Мекор.
   - Я все делаю для этого, смею тебя заверить.
   -  Знаю.  У  тебя  все  получается.  В  этом  и  заключается  главная
опасность.  Всегда  нужно  быть  готовым  к  любым  неожиданностям.  Мир
изменится. Тебе предстоит пройти тяжелые испытания. Будь готов к ним, не
потеряй себя.
   Мекор прислушался к своим ощущениям. Да, слишком  у  него  все  легко
получается. Он уверен в своих силах. Но теперь он предупрежден.
   - Спасибо, Фоор, - сказал он. - Я готов к любым  испытаниям.  Великий
Алвисид будет возрожден!
   - Помни о своих словах, что бы ни случилось, Мекор.  Ты  -  верховный
координатор, за тобой все остальные.
   Призрак отступил в тень и исчез.
   Мекор перевел дух и принялся не спеша одеваться. Он уже понял, что  в
эту ночь заснуть ему не удастся.
   Неожиданно он уловил какое-то движение и повернулся к тому месту, где
исчез призрак.
   - Ты что-то забыл, Фоор? - спросил он.
   - Я не Фоор, - ответил глухой, лишенный каких-либо эмоций голос. -  Я
твоя смерть!

Глава шестая

   Где-то в пещере, в прибрежном краю,
   Горе свое от людей утаю.
   Там я обдумаю
   Злую судьбу мою,
   Злую, угрюмую участь мою.
   Лживая женщина, клятвам твоим
   Время пришло разлететься как дым.
   Роберт Бернс

   К тому времени, как за окном начали сгущаться сумерки, барон Ансеис в
своей задаче напиться и забыть, что таит в себе предстоящая ночь, вполне
преуспел. Более чем, и не только он - когда открылась дверь в его покои,
старые боевые товарищи сэр Бламур и граф  Камулодунский  спали  в  своих
креслах в весьма живописных позах, граф к тому же громко храпел.
   Нетвердой рукой хозяин замка поставил кубок с недопитым элем на  стол
и обернулся, чтобы задать выволочку незадачливому слуге,  осмелившемуся,
несмотря на строжайшее запрещение, потревожить  отдых  трех  благородных
рыцарей.
   Однако он увидел в дверях  не  слугу,  а  очаровательную  вдову  сэра
Даррена, погибшего два года  назад  -  она  хотела  удалиться  от  мира,
посвятив себя богу, но подружилась с Аннаурой и осталась жить  в  замке.
Пухленькая брюнеточка с пышным бюстом подчеркивала  красоту  стройной  и
изящной баронессы, и Ансеис  не  был  против  ее  присутствия  в  замке,
совершенно не обращая внимания на  призывные  взгляды  и  томные  вздохи
вдовушки. Наверное, Аннаура послала ее с какой-нибудь пустяшной просьбой
или вопросом...
   Он встал и пошел к ней, чтобы приветствовать, как и положено, даму  и
узнать, что привело ее к нему. Но она,  притворив  за  собой  щеколду  и
совершенно не обращая внимания  на  спящих  за  столом  рыцарей,  быстро
шагнула к Ансеису, обняла за шею горячими руками и, привстав на цыпочки,
впилась ему в губы жарким поцелуем, словно оголодавший хищник.
   Барон оторопел. Выпитый коварный эль вперемешку с изысканным,  но  не
менее коварным вином французской  лозы  затуманил  его  мозги,  иначе  б
никогда  не  пробилась  сквозь  выстроенный  десятилетиями  неприступный
барьер сумасшедшая мысль: а почему бы и нет? Почему бы и  нет,  у  самых
верных мужей, не представляющих себе жизни без единственной  и  любимой,
случаются минуты подобных слабостей, и настоящая жена поймет и  простит;
почему бы и нет, ведь у него не было другой женщины, кроме Аннауры,  так
долго, что простые смертные столько не живут; почему бы и нет,  ведь  он
теперь тоже вот уже больше дюжины лет  не  маг,  не  двойник  Хамрая,  а
просто рыцарь Ансеис, и глупое заклятье Алвисида должно было остаться  в
той, прошлой, жизни, вместе со всем его былым магическим могуществом.
   От объятий, от страстных слов, которых было не разобрать,  от  запаха
ее волос, от неожиданности и нелепости всего происходящего, от  выпитого
вина и от сомнений последнего времени, от совершенно непонятной тоски по
чему-то неведомому, которая мучила его долгие месяцы, барон не выдержал,
дрогнул и сомкнул руки на ее талии. После этого, даже если бы он очнулся
от всегда непонятного ему  женского  чародейства,  он  бы  уже  не  смог
отступить - да он и не собирался отступать, мужское  начало  захлестнуло
все прочие чувства, в том числе и забитый вином  и  долгим  бездействием
разум.
   Непонятно, каким образом они очутились на лестнице башни,  ведущей  в
лабораторию, женщина не переставала покрывать ненасытными поцелуями  его
грудь и шею, отчего воротник тонкой рубашки стал влажным и  липким;  его
пальцы, почти отвыкшие от подобных  действий,  пытались  разобраться  со
шнуровкой ее платья...
   Когда они добрались наконец до  скупого  холостяцкого  ложа,  где  он
отдыхал, когда хотел побыть наедине, их путь можно  было  проследить  по
брошенным на каменный пол предметам одежды - и мужским, и женским.
   Перед последним, решительным, шагом  он  еще  попытался  совладать  с
собой, чтобы не искушать судьбу (почти двести лет, которые  он  проносил
на себе заклятье Алвисида, не позволяющее  ему  обладать  женщинами,  из
памяти  просто  так  не  вычеркнешь).  Но  запах  женщины,   распаленной
желанием,  и  пятнадцать  лет  спокойной  супружеской   жизни   подавили
последние остатки осторожности - страсть, которой он не испытывал  очень
давно (с Аннаурой любовь переросла в  спокойные,  регулярные  отношения,
видя ее обнаженной, он ощущал, что сердце начинало  биться  быстрее,  но
оно не выскакивало из груди как сейчас), поглотила его целиком. Он и  не
подозревал, что может быть таким глупым и неистовым, он забыл  обо  всем
на свете, кроме того, что происходит здесь и сейчас. Он овладел ею.
   И почти сразу страсть пропала, он пожалел о содеянном -  близость  не
принесла ему ни малейшего удовольствия, с любимой и единственной  то  же
самое было совсем по-другому. Вдова сэра Даррена вздыхала так  громко  и
впивалась в него ногтями так сильно, что он не поверил, что  ее  чувства
искренни - непревзойденным любовником он себя отнюдь не считал.
   Ему захотелось уйти от нее немедленно, броситься  вниз  по  лестнице,
помчаться к Аннауре и упасть к ее ногам, вымаливая прощение...  впрочем,
это тоже слабость, недопустимая для рыцаря, хватит с него одной за  этот
безумным вечер, который и обещал быть не простым, но совсем не таким.  И
Ансеис  постарался  побыстрее  закончить  ставшее  для  него   тягостным
действо.
   И в тот момент, когда при схожих обстоятельствах  с  возлюбленной  он
чувствовал, как душа его оставляет на время  тело  и  вырывается  вверх,
его, напротив, охватило ощущение, что весь мир сжимается, пытаясь своими
огромными объемами раздавить его, как муравья. Ансеис ощутил, как внутри
все сжалось и похолодело, а кожу охватил нестерпимый  огонь,  он  понял,
что язык набухает до размеров драконьего, а глаза  вот-вот  выскочат  из
орбит, что ногти на пальцах  превращаются  в  стальные  крючья  и  этими
крючьями ему хочется рвать и терзать ту,  что  вызвала  в  нем  подобные
метаморфозы.
   Он отчетливо осознал, что заклятье Алвисида отнюдь  не  потеряло  над
ним свою силу, и так же отчетливо осознал, что эта  мысль  -  последняя,
ибо  прекрасно  знал,  как  срабатывает  ненавистное  заклятье  -   имел
"удовольствие" созерцать последние минуты двойников  шаха  Балсара,  его
товарища по несчастью, и знал, что сейчас превратится в жуткого монстра.
   И самое ужасное не то, что это последние минуты его  жизни,  нет,  он
давно смирился с мыслью, что когда-нибудь умрет. Он  боялся  представить
себе, что этот монстр, в которого он превратится через несколько  минут,
изорвав в куски первую жертву, виновницу всего  происшедшего,  спустится
вниз и будет убивать всех, кого он любит и  за  кого  с  радостью  готов
погибнуть - жену, сыновей, дочь... крохотную Аннауру, которую  он  хотел
выбрать королевой предстоящего турнира. Мирно спящих за столом друзей...
   В это мгновение он готов был просить всех известных и неизвестных ему
богов и силы космические, чтобы Бламур и Гловер преградили путь чудовищу
своими острыми мечами...
   Он хотел во весь голос закричать: "Прости!" - может, его хоть сердцем
услышит Аннаура - но понял, что докричать не удастся,  крик  перейдет  в
ужасный звериный рык.

Глава седьмая

   - Я поднимаю бокал этого прекрасного вина,  -  рыцарь  в  Алом  плаще
дождался,  пока  все  присутствующие  на  королевском  пире  по   случаю
окончания турнира  замолчали,  -  за  достославную  победу  в  финальной
схватке рыцаря в Синем плаще,  подданного  великого  короля  Кирсана,  -
поклон в сторону местного повелителя. - Победу  рыцаря  в  Синем  плаще,
означающую общую победу рыцарей короля Кирсана над всеми  чужестранцами,
к коим и я имею несчастье принадлежать, бессмысленно  оспаривать.  И  я,
проигравший в финальном бою,  со  смирением  в  сердце  принимаю  мудрое
решение герольдов, отдавших победу рыцарю в  Синем  плаще.  Бессмысленно
отрицать, что я по недосмотру выехал на ристалище в шлеме  со  сломанным
пером в  плюмаже,  и  только  глупец  будет  оспаривать,  что  мой  конь
споткнулся и потерял подкову - этот прискорбный  факт  совершенно  точно
доказан беспристрастными судьями. И победа в  финальном  бою  совершенно
справедливо и в точности со всеми старинными законами турнирной доблести
присуждена бесстрашному рыцарю в Синем плаще,  -  рыцарь  в  Алом  плаще
выдержал паузу, еще раз поклонившись местному королю. - Я поднимаю бокал
этого прекрасного вина за доблестную  победу  рыцаря  в  Синем  плаще  и
искренне скорблю, что не узнал о мудром решении герольдов чуть  ранее  и
необдуманно пронзил копьем сердце благороднейшему рыцарю в Синем  плаще,
когда победа уже принадлежала ему. Выпьем же за чудесную победу рыцаря в
Синем плаще!

   Четвертое место  в  карете  алголиан  было  оставлено  Радхауру,  но,
поскольку он отправился к  озерному  царю,  рядом  с  королем  Этвардом,
напротив хэккера Травла и совершенно седого дебаггера Юнга,  уселся  сэр
Таулас.
   - Уважаемый хэккер Травл, - обратился  к  алголианину  Этвард,  -  вы
впервые едете к Озеру Трех Дев?
   - Нет.
   - Можно поинтересоваться? - Этвард хотел расположить  собеседников  к
дружеской беседе. - Если не хотите, то не отвечайте. Вы пытались достать
меч сэра Дэбоша?
   - Да, - и словно почувствовав сухость своего ответа  и  понимая,  что
хоть перед ним и не человек его веры, но союзник, к тому же  король,  на
землях которого находятся несколько важных реликвий, к тому же названный
брат и друг Наследника Алвисида, алголианин посчитал нужным объяснить:
   - Все хэккеры по  просьбе  верховного  координатора  Мекора  пытались
поднять меч координатора Фоора.
   - А сам Мекор?
   - Я об этом ничего не знаю. Этвард помолчал, затем спросил:
   - Скажите, хэккер Травл, а вы сильный маг?
   - Как и положено священнику моего ранга. Магическая  сила  пятнадцати
хэккеров равна магической силе верховного координатора.
   - Это для того, что если  все  шестнадцать  хэккеров  объединят  свои
усилия, они могли бы справиться с  верховным  координатором?  -  уточнил
Этвард.
   - Да, такова была воля Алвисида, сына Алголова.
   - Тогда... - Этвард помедлил, словно решаясь, потом спросил:
   - Не могли бы вы мне объяснить, почему Экскалибурн, а  теперь  и  меч
сэра Дэбоша никто, кроме того, кого меч сочтет достойным, не может взять
из воды. Это Озеро Трех Дев волшебное?
   - Нет. Просто на мечи накладывается соответствующее заклинание.
   - А вы сами можете наложить подобное заклинание?
   - Вы просто так спрашиваете, ваше величество?
   - Нет.
   Алголианин задумался. Затем сказал:
   - Я должен знать, что это за меч, и только потом приму решение.
   - Я хочу вернуть Экскалибурн обратно  в  Озеро  Трех  Дев,  -  твердо
сказал король Этвард. - Он сослужил свою службу, я с ним в руках защитил
и объединил Британию. Пусть он покоится  с  миром.  Я  хочу,  чтобы  все
бриттские рыцари могли видеть его, но никто и никогда не смог его взять.
Вы сможете наложить такое заклинание?
   - Да, такое заклинание я наложить могу, - ответил алголианин.
   - Но как же вы будете без меча, государь? - удивился доселе молчавший
сэр Таулас, которому  была  небезразлична  судьба  Экскалибурна.  Долгие
десятилетия он провел возле озера,  дожидаясь,  пока  найдется  человек,
который сможет  вытащить  меч  из-под  толщи  воды  и  снять  с  Тауласа
заклятье, запрещающее брать ему оружие в руки.
   - У меня уже есть другой меч, - повернулся король к одному  из  самых
отважных и прославленных рыцарей Британии. - Если  хотите,  сэр  Таулас,
завтра на рассвете можете дать ему имя.
   - Разрешите взглянуть на Экскалибурн,  ваше  величество,  -  попросил
старый рыцарь.
   Этвард чему-то усмехнулся, вынул меч из ножен и протянул его Тауласу.
Тот отодвинул занавеску на дверце, чтобы было больше света,  внимательно
осмотрел оружие, вздохнул и протянул меч владельцу.
   - Да, пусть он вечно покоится в Озере Трех Дев. Как память о  победах
короля Артура и ваших.
   Как ни хорош был легендарный меч, но сделан  он  людскими  руками,  а
все, сделанное людьми, подвластно разрушительному  действию  времени.  В
отличие, скажем, от клинка Радхаура,  который  колдовством  сотворен  из
струи чистой родниковой воды...
   - И еще, - вновь повернулся Этвард к алголианам. - Я  хочу  попросить
ваш орден об услуге. Вы можете пообещать мне, что когда  я  умру  и  мой
меч, который получит имя завтра на рассвете, положат в Озеро  Трех  Дев,
вы произнесете над ним заклинание,  дабы  взять  его  мог  только  самый
достойный?
   - Я не уверен, что смогу дожить до того времени,  -  серьезно  сказал
алголианин, - поэтому такое обещание дать не могу. Но  наш  орден  может
вам это пообещать и выполнить. Думаю, он не откажет вам в этой  просьбе,
хотя мы стараемся не вмешиваться в  дела  людей,  не  исповедующих  нашу
веру.
   - Как же, не вмешиваются, - не сдержался сэр Таулас.  -  Да  о  вашем
невмешательстве даже сказки рассказывают.
   Этвард бросил на спутника сердитый взгляд, но  алголианин  неожиданно
улыбнулся:
   - Да? Интересно было бы послушать. Дорога неблизкая,  и  хотелось  бы
скрасить ее забавным рассказом.
   - Раз вы сами просите, - усмехнулся сэр Таулас, - расскажу.  А  потом
можете обижаться и вызывать на поединок,  я  не  уклоняюсь  от  подобных
предложений.
   - Я понял, - кивнул алголианин, - вы хотите сказать, что ни один  ваш
бывший противник не может упрекнуть вас в трусости, поскольку  все,  кто
скрещивал с вами мечи или копья, мертвы.
   - Именно так, - самодовольно ответил сэр Таулас.
   Бесстрашный  рыцарь,  поклявшийся  своей  жизнью  защищать  человека,
доставшего Экскалибурн из  Озера  Трех  Дев,  всегда  раздражал  Этварда
хвастливостью и не слишком умным поведением. Но его присутствие в  свите
Этварда добавило королю немало популярности и придавало  уверенности  на
первых порах. Но потом сэр Таулас  все  больше  стал  раздражать  короля
своей глупостью, высказываемой с непередаваемым апломбом -  всякий,  кто
ему возражал, либо погибал в поединке, либо был  ославлен  Тауласом  как
последний трус. К тому же на поле битвы отважный рыцарь оказался не  так
уж ценен - он  увлекался  боем  и  совершенно  не  обращал  внимания  на
товарищей, не внимая приказам. И король, чтобы не  выслушивать  дурацких
сентенций и не терять своих рыцарей, гибнущих в  поединках  с  Тауласом,
старался отправлять его подальше под любым  благовидным  предлогом  -  с
посольством, на турнир или для совершения совсем уж выдающего подвига  -
в  другие  страны,  желательно  как  можно  подальше;  к  шаху  Балсару,
например, с которым у короля Британии интересы  никак  не  пересекались,
Таулас ездил аж семь  раз.  Но  накануне  празднеств  по  случаю  победы
бриттов  у  Рэдвэлла,  бывшего  отшельника  Озера  Трех  Дев   отправить
куда-либо было просто невозможно. И сейчас Этвард был вынужден сожалеть,
что  пригласил  Тауласа,  пожелавшего  навестить  место  своего   былого
добровольного заточения, в карету алголиан - пусть бы  ехал  верхом,  не
мешал очень важной беседе.
   - Какую бы сказку вы не рассказали, - ответил хэккер Травл Тауласу, -
я не обижусь и не вызову вас на поединок, как бы вам этого не хотелось.
   - Что ж, - усмехнулся в усы Таулас, - тогда слушайте. Шел алголианин,
уж не знаю, в каком он был звании, дремучим лесом по своим, уж  не  знаю
по каким, алголианским делам. Лес был поистине дремуч и трудно проходим.
Наверное, где-то в Тевтонии, где мы как-то с королем Этвардом и  другими
рыцарями совершили  несколько  славных  подвигов.  Лишь  едва  приметные
звериные тропы пересекали нехоженый мох и дикую траву. В один прекрасный
момент  солнце  блеснуло  сквозь  ветви  вековых   деревьев,   и   перед
алголианином   открылась   полянка.   Представляете,   птицы    спокойно
прогуливались в траве, занятые своими птичьими проблемами, не обращая на
алголианина никакого внимания. А посреди поляны стоял  колодец.  К  лесу
совсем не подходящий, выложенный белым камнем, какого в этих краях сроду
не наблюдалось. Не разрушенный веками и еще  очень  даже  крепкий.  Хотя
мхом порос основательно, да и бадьи на уже тронутой  ржавчиной  цепи  не
было. И все вокруг - в траве, представляете? Ну  кому  нужен  колодец  в
этой глуши, когда быстрый ручей журчит совсем рядом?
   Алголианин подошел, посмотрел - чернота  внизу,  с  яркого  света  не
видать ничего. Плюнул в него ради  любопытства  и  пошел  дальше  -  эка
невидаль, чего только в мире не бывает... Отошел  алголианин  на  дюжину
шагов и задумался - звука шлепка  он  не  слышал.  Непорядок,  не  любят
алголиане неясностей. Почесал он в затылке и вернулся. Плюнул еще раз  -
прислушался. Тишина. Осмотрелся алголианин, поднял камешек  с  голубиное
яйцо и швырнул в черноту колодца. Снова  тишина.  Алголианин  хмыкнул  и
нагнулся  за  камешком  побольше  -  т