ожью,  чем  ее
теперешнее обличье, потому что все сочли бы, что она та  самая  девочка,
которая когда-то жила здесь, и стали обращаться  с  ней  соответствующим
образом. В этом смысле ее новое обличье отражало  то,  какой  она  стала
здесь   и   сейчас   -   образованной,   отчужденной    старой    девой,
непривлекательной для мужчин.
   Поэтому ее обличье не было  ложью,  нет,  не  было;  это  был  способ
сохранить тайну - тайну, какой она была и какой стала. Она не преступила
своей клятвы.
   Мать давно скрылась среди деревьев, отделяющих домик от гостиницы, но
Пегги по-прежнему смотрела ей вслед. При желании Пегги могла увидеть ее,
но не глазами, а зрением светлячка. Она  могла  отыскать  огонек  сердца
матери, приблизиться к нему, заглянуть  внутрь.  "Мама,  неужели  ты  не
знаешь, что у тебя не может быть секретов от твоей дочки Пегги?"
   Но дело в том, что теперь мама  могла  хранить  какие  угодно  тайны.
Пегги не станет заглядывать в ее сердце.  Пегги  не  затем  вернулась  в
Хатрак, чтобы вновь стать светлячком. После долгих лет учебы, за которые
Пегги прочла огромное  множество  книг,  глотая  страницу  за  страницей
(как-то раз она даже испугалась, что  книги  в  один  прекрасный  момент
могут закончиться и во всей Америке не хватит книг, чтобы  удовлетворить
ее аппетиты), после этих лет  у  нее  осталось  только  одно  умение,  в
котором она была абсолютно уверена. В  конце  концов  она  научилась  не
смотреть в сердца других людей, если сама  того  не  хочет.  Ей  наконец
удалось обуздать дар светлячка.
   О, когда возникала необходимость, она заглядывала в  души  окружающих
людей - но редко, очень редко. Даже представ перед  школьным  советом  и
поняв,  что  ей  придется  выдержать  нелегкий  бой,   ей   понадобилось
обыкновенное знание человеческой натуры,  чтобы  разгадать  намерения  и
одержать победу. Что же касается будущего, которое открывалось ей в огне
человеческого сердца, на него она больше не обращала внимания.
   "Ваше будущее больше не зависит от меня, не зависит. А твое  будущее,
мама, тем более. Я достаточно вмешивалась в твою жизнь,  в  жизни  наших
соседей. Если я узнаю, что ждет Хатрак, передо  мной  встанет  моральный
долг, и мне  придется  действовать  так,  чтобы  помочь  вам  достигнуть
будущего, которое станет наиболее счастливым из всех  возможных.  Однако
тогда я перестану быть собой. Мой завтрашний  день  лишится  надежды,  а
почему так должно быть? Закрывая глаза на то, что грядет,  я  становлюсь
одной из вас, я могу жить своей жизнью,  лишь  догадываясь  о  том,  что
может произойти. Я все равно не могу обещать  вам  счастья,  но  так  по
крайней мере я имею возможность добиться его для себя".
   Оправдываясь  перед  собой,  она  все  же  чувствовала,  как   внутри
поднимается вина. Отвергая свой дар, она грешила  перед  Богом,  который
наделил  ее  столь  необычными  способностями.  Великий  магистр   Эразм
<имеется в виду Эразм Роттердамский (1465/1466-1536), один из крупнейших
философов  эпохи  Возрождения,  написавший  ряд  знаменитых  философских
трактатов, среди которых "Похвала глупости", "Домашние беседы" и  "Книга
поговорок"> учил, что твой дар  -  это  твоя  судьба  и  ты  никогда  не
познаешь радости, пока не пройдешь путь, который определяется заложенным
внутри тебя. Но Пегги отказывалась подчиняться этой  жестокой  доктрине.
Некогда она уже лишилась детства, и к чему это привело? Мать  не  любила
ее,  жители  Хатрака  боялись,  зачастую  ненавидели,  хотя   продолжали
приходить к ней, снова и снова, в поисках ответов на эгоистичные, мелкие
вопросы. Если какое-то непрошенное зло вторгалось в их жизни, они винили
ее,  но  никогда  не  благодарили,  если  ей  случалось  уберечь  их  от
надвигающейся беды, ибо не знали, сколько  раз  она  спасала  им  жизнь,
поскольку зло, разумеется, не случалось.
   Вовсе не благодарности она искала. Она жаждала свободы. Хотела, чтобы
ноша, давящая на плечи, стала хоть  чуточку  меньше.  Она  была  слишком
молода,  когда  приняла  этот  груз,  и  ни  один  человек  не   выказал
сострадания.
   Их страхи перевешивали ее мечту о беззаботном детстве. Понимал ли это
кто-нибудь? Догадывался ли кто, с какой радостью она скинула с себя  эту
ношу?
   И вот Пегги-светлячок вернулась, но  никто  об  этом  не  узнает.  "Я
вернулась не ради вас, люди Хатрака, и не  затем,  чтобы  служить  вашим
детям. Я пришла, чтобы обрести одного-единственного  ученика,  человека,
который сейчас стоит у наковальни и чье сердце пылает так  ярко,  что  я
вижу его даже во сне, даже в сновидениях. Я вернулась, научившись всему,
чему может научить этот мир, чтобы помочь юноше исполнить труд,  который
значит куда больше, чем кто-либо из нас. Вот она, моя судьба, если  есть
у меня таковая.
   По пути, покуда достанет сил, я буду творить добро -  сейчас  я  буду
учить Артура Стюарта, попытаюсь  помочь  исполниться  тем  мечтам,  ради
которых погибла его отважная мать. Одновременно я буду  учить  и  других
детей, тех, кто хочет учиться, - это я буду исполнять  в  часы,  которые
указаны в моем контракте. Я принесу в город на Хатраке  поэзию,  которую
вы можете принять, если пожелаете.
   Возможно, вам  не  нужна  поэзия.  Вам  больше  нужны  мои  знания  о
возможном будущем, но я осмеливаюсь предположить,  что  поэзия  принесет
куда больше добра. Ибо знание будущего сделает вас самодовольными, тогда
как поэзия превратит в людей, чьи души  с  благородством,  твердостью  и
мудростью встретят любой поворот событий, так что вам и не  нужно  будет
знать, что ждет впереди, ибо каждое будущее станет возможностью проявить
то величие, которое поселится в вас. Смогу ли я  научить  вас  видеть  в
себе то, что некогда разглядел Грей?"

   Ах! может быть, под сей могилою таится
   Прах сердца нежного, умевшего любить,
   И гробожитель-червь в сухой главе гнездится,
   Рожденной быть в венце иль мыслями парить.
   Томас Грей. "Сельское кладбище. Элегия"

   Однако  она  сильно  сомневалась,  что  в  ком-либо  из  обыкновенных
обитателей Хатрака живет скрытый Мильтон. Поли Умник,  ни  для  кого  не
секрет, не был воплощенным Цезарем. Может, он желал  подобного  величия,
но ему не хватало ума и умения держать себя в руках. Уитли  Лекаринг  не
был Гиппократом, хотя он действительно любил лечить людей  и  все  время
пытался примирить жителей Хатрака друг с другом - его разрушала любовь к
роскоши, так что, в конце концов, как и многие другие  подающие  надежду
врачи, он стал работать  исключительно  ради  денег,  забыв  о  радости,
которую должна нести работа.
   Пегги  взяла  стоявшее  у  дверей  деревянное  ведро.   Несмотря   на
усталость, она не могла позволить  себе  подобной  беспомощности.  Когда
отец и мать вернутся, они обнаружат, что мисс Ларнер сама  сделала  все,
что могла, не дожидаясь, когда прибудет ванна.
   Дзынь-дзынь-дзынь. Элвин что, вообще не дает себе отдыха? Неужели  он
не видит, что солнце уже опускается к западу, окрашивая небо в пурпурный
цвет, прежде чем утонуть в кронах деревьев? Спускаясь вниз по  холму,  к
кузнице, она вдруг ощутила в себе желание побежать,  полететь,  как  она
неслась со всех ног незадолго до того, как родился Элвин. В тот день шел
дождь, и мать Элвина  застряла  в  телеге  посреди  реки.  Именно  Пегги
увидела попавшую в  беду  семью,  заметила  огоньки  их  сердец  посреди
черноты дождя и вышедшей из берегов речки. Именно Пегги подняла тревогу,
и именно она стояла рядом  с  рожающей  женщиной,  разглядывая  будущее,
которое ожидает Элвина, и дивясь огню его сердца,  -  ни  до  этого,  ни
после она не встречала души, которая сияла бы так же ярко. Именно  Пегги
спасла ему жизнь, убрав с лица сорочку; а потом с помощью  этой  сорочки
не раз выручала Элвина в годы его детства. Она могла повернуться  спиной
к жителям Хатрака, но к нему спиной она не повернется никогда.
   Внезапно она пришла в себя. О чем она думает? Ей нельзя идти к Элвину
во всяком случае сейчас. Он должен сам явиться к  ней.  Только  так  она
сможет стать его учителем; только тогда  появится  возможность,  что  их
отношения перерастут в нечто большее.
   Она повернулась и зашагала по склону холма  в  сторону  колодца.  Она
видела, как Элвин рыл этот колодец - этот  и  другой.  Впервые  в  жизни
Пегги ничем не смогла помочь Элвину,  когда  явился  Рассоздатель.  Гнев
Элвина и разрушение призвали его заклятого врага, и сорочка  в  тот  раз
оказалась бесполезной. Пегги могла лишь смотреть, как Элвин сам изгоняет
проникшее внутрь рассоздание и расправляется  с  Рассоздателем,  который
впервые в открытую сразился с ним. Теперь  колодец  стоял  как  памятник
силе Элвина, силе и уязвимости.
   Она бросила жестяное ведерко  в  колодец,  веревка  принялась  быстро
разматываться, ворот задребезжал.  Раздался  приглушенный  всплеск.  Она
подождала пару мгновений, пока ведерко  наполнится,  после  чего  начала
поднимать его. Вскоре, слегка плеская водой, оно появилось  из  колодца.
Она хотела перелить воду в деревянное ведро, которое принесла  с  собой,
но вместо этого поднесла к губам и принялась жадно пить холодную  свежую
влагу. Столько лет она  ждала  возможности  попробовать  ее,  эту  воду,
которую Элвин обуздал в ночь, явившуюся испытанием его  сил.  Пегги  так
боялась за него, что, когда утром он наконец зарыл яму, которую вырыл из
чувства мести, расплакалась от облегчения. Вода была ничуть не  соленой,
однако Пегги показалось, будто пьет она собственные слезы.
   Звук бьющего  по  наковальне  молота  смолк.  Невольно  она  отыскала
внутренним оком огонек Элвина. Отложив в сторону инструмент, юноша вышел
из кузницы. Знает ли он, что она здесь? Нет. Он всегда идет  к  колодцу,
заканчивая дневную работу. Обернуться она не может, пока не услышит  его
шаги. Однако, зная, что он идет,  и  специально  прислушиваясь,  она  не
услышала ни шороха - он двигался тихо, как белка по ветке дерева. До  ее
слуха не донеслось ни звука, пока он не заговорил:
   - Хорошая водичка, правда?
   Она повернулась на его голос. Повернулась слишком  поспешно,  слишком
сильное желание бурлило в ее  душе  -  а  поэтому  совершенно  забыла  о
веревке, держащей ведерко. Плеснув водой, ведро, громко бренча, унеслось
в черную глубину колодца.
   - Я Элвин, помните меня? Я вовсе не хотел  напугать  вас,  мэм,  э-э,
мисс Ларнер.
   - Это все моя глупость. Я  абсолютно  забыла,  что  ведро  привязано,
ответила она. - Привыкла к насосам. Открытые колодцы редко встречаются в
Филадельфии.
   Она повернулась обратно к колодцу, чтобы снова поднять ведро.
   - Позвольте мне, - предложил он.
   - В этом нет нужды. Я сама могу вертеть ворот.
   - Но зачем, мисс Ларнер, если я охотно сделаю это за вас?
   Она отступила в сторону и молча глядела, как он  одной  рукой  вертит
рукоять, словно детскую игрушку. Ведро разве что не вылетело из колодца.
   Она заглянула в огонь его  сердца  -  краешком  глаза,  только  чтобы
проверить, уж не рисуется ли он перед ней. Нет. Он  просто  не  замечал,
какие у него огромные плечи, как под кожей  танцуют  мускулы,  когда  он
двигает рукой. И естественно, он не замечал умиротворенности своего лица
- такое выражение можно заметить  на  мордочке  лесного  оленя,  который
ничего  не  боится.  В  Элвине  совершенно  отсутствовала  осторожность.
Некоторые люди так и стреляют глазами во все стороны, словно с минуты на
минуту ожидают какой  опасности,  а  может,  жертву  выискивают.  Другие
смотрят сосредоточенно, вникая в то, что делают. Но Элвин был  абсолютно
беспечен, словно  ни  о  чем  не  заботился.  Он  был  погружен  в  свой
внутренний мир, в который никто проникнуть не может. Снова на  ум  Пегги
пришли строчки "Элегии" Грея:

   Скрываясь от мирских погибельных сомнений,
   Без страха и надежд, в долине жизни сей,
   Не зная горести, не зная наслаждений,
   Они беспечно шли тропинкою своей.
   Томас Грей. "Сельское кладбище. Элегия"

   "Бедняжка  Элвин.  Когда  твое  обучение  закончится,  мирная  долина
исчезнет навсегда.  Ты  будешь  вспоминать  о  поре  ученичества  как  о
последних мирных днях своей жизни".
   Он ухватил полное,  тяжелое  ведро  одной  рукой  и  наклонил,  чтобы
перелить в то ведерко, которое она с собой принесла. Проделал он  это  с
такой легкостью, словно домохозяйка переливает сливки из одной  чашки  в
другую.
   "Но что если эти огромные руки возьмут мои пальцы? Не  переломает  ли
он мне все кости, ведь он такой сильный? Не почувствую ли я себя  в  его
объятиях, как в оковах? Или он сожжет меня  в  белоснежном  жаре  своего
сердца?"
   Она протянула руку к ведру.
   - Прошу вас, мэм, мисс Ларнер, позвольте мне донести его.
   - В этом нет нужды.
   - Я понимаю, я с головы до ног измазан  сажей,  но  я  смогу  донести
ведро до вашей двери и поставить его там, ничего не запачкав.
   "Неужели мой образ настолько чопорен, что ты  считаешь,  будто  бы  я
отказываюсь от твоей помощи из-за чрезмерной брезгливости?"
   - Я не хотела заставлять тебя исполнять лишнюю работу. Ты  сегодня  и
так очень помог мне.
   Он посмотрел ей прямо в глаза, и  лицо  его  утратило  умиротворенное
выражение. В глазах промелькнули искорки гнева.
   - Если вы опасаетесь, что я потребую с вас плату, можете не  бояться.
И если это был ваш доллар, то получите его обратно.  Я  за  свою  услугу
ничего не просил.
   Он протянул  ей  монетку,  которую  Уитли  Лекаринг  швырнул  ему  из
коляски.
   - Я сама не одобрила  поведения  доктора  Лекаринга.  Мне  показалось
оскорбительным, что он решил заплатить тебе за услугу, которую ты оказал
из чистой галантности. Он вел себя так, будто события этого утра  стоили
ровно один доллар. Я сочла, что тем самым он унизил нас обоих.
   Глаза Элвина смягчились.
   - Однако ты должен простить доктора  Лекаринга,  -  продолжала  Пегги
голосом мисс Ларнер. -  Его  несколько  тяготит  богатство,  и  он  ищет
возможностей поделиться своими деньгами с остальными. Правда, он пока не
умеет делать это тактично.
   - О, забудьте, мисс  Ларнер.  Раз  не  вы  просили  его  кинуть  этот
доллар...
   Он опустил монетку обратно в карман  и,  подняв  ведро,  двинулся  по
направлению к домику.
   Сразу видно, он не привык ходить  с  дамой.  Шаги  его  были  слишком
велики и быстры, она никак не могла поспеть за ним. Кроме  того,  крутой
склон, по которому он без труда поднялся, ей было не преодолеть. Он  вел
себя как ребенок, выбирал наиболее прямую дорогу, даже если  препятствия
можно без труда обойти.
   "Однако я всего лишь на пять лет старше его. Неужели я так вжилась  в
свою роль? Мне двадцать три, а я думаю, живу и веду себя как женщина  по
крайней мере в два раза старше возрастом. Ведь когда-то я обожала ходить
так  же,  как  он,  пробираясь  по  самой  трудной  дороге  из  любви  к
преодолению препятствий..."
   Тем не менее она  избрала  тропинку  полегче,  чуть  обогнув  холм  и
поднявшись там, где склон был не столь  крутым.  Он  ждал  ее  у  дверей
домика.
   - Почему ты не  откроешь  дверь  и  не  поставишь  ведро  в  комнату?
удивилась она. - Дом ведь не заперт.
   - Прошу прощения, мисс Ларнер, но  эту  дверь  не  следует  открывать
чужому, заперта она или нет.
   "Так, - подумала она, - он хочет  убедиться,  знаю  ли  я  о  скрытых
оберегах, которые он врезал  в  замки".  Не  так  много  людей  способно
увидеть скрытый оберег - и если уж на то пошло, она этого не умела.  Она
бы и не подозревала о них, если б не  наблюдала  за  Элвином,  когда  он
ковал замок.
   Но этого она сказать ему не могла и потому спросила:
   - А что, здесь есть какая-то защита, которую я не вижу?
   - Я просто вставил в  замок  пару  оберегов.  Ничего  особенного,  но
теперь вы можете ничего не опасаться. На плите я также нарисовал оберег,
поэтому искр, которые могут начать пожар, тоже можно не бояться.
   - А ты, Элвин, оказывается, умеешь обращаться с оберегами.
   - Да, кое-что получается. Каждый  знает  пару-другую  оберегов,  мисс
Ларнер. Просто немногие кузнецы умеют вживлять их  в  железо.  Я  хотел,
чтобы вы знали о моих оберегах...
   О них и еще кое о чем. Поэтому она ответила так, как он и ожидал:
   - Значит,  насколько  я  понимаю,  ты  тоже  участвовал  в  отстройке
домика?
   - Я  сделал  окна,  мисс  Ларнер.  Они  теперь  легко  поднимаются  и
опускаются, а на подоконнике лежат колышки, которые удержат их на месте.
   Кроме того, я починил плиту, выковал замок  и  сделал  всю  остальную
работу по железу. Да, а мой помощник, Артур Стюарт, вычистил стены.
   Для  молодого  человека,  весьма  безыскусного  с  виду,  он  неплохо
поддерживал беседу. Она было подумала поиграть с ним, притвориться,  что
не понимает его намеков, и посмотреть, как он выйдет  из  положения.  Но
нет он всего лишь хотел попросить ее о том, за чем она сюда и  приехала.
Так что не стоит затруднять задачу. Ему и так будет непросто учиться.
   - Артур Стюарт...  -  повторила  она.  -  Это,  наверное,  тот  самый
мальчик, о котором просила тетушка Гестер. Она хочет, чтобы я учила его.
   - О, так она уже попросила вас об этом?  Или  может,  мне  не  стоило
спрашивать?
   - Я вовсе не намерена делать из этого  секрета,  Элвин.  Да,  я  буду
учить Артура Стюарта.
   - Я очень этому  рад,  мисс  Ларнер.  Вот  увидите,  он  самый  умный
мальчик, какого вы когда-либо знали. А как  голосам  подражает!  Услышит
что-нибудь и сразу ответит вам  вашим  же  голосом.  Вы  ушам  своим  не
поверите.
   - Надеюсь, он не станет играть в такие игры, когда я буду учить его.
   Элвин нахмурился:
   - Ну, это не совсем игра, мисс Ларнер. Он подражает  людям  невольно,
сам того не замечая. Я хочу сказать, отвечая вашим голосом, он вовсе  не
смеется над вами. Услышав что-нибудь, он запоминает не только слова,  но
и их звучание, ну, вы понимаете, о чем я говорю. Он не  может  запомнить
слова отдельно от голоса, который их произносил.
   - Я буду иметь это в виду.
   Пегги услышала, как где-то вдалеке  хлопнула  дверь.  Взглянув  своим
внутренним оком в сторону гостиницы, она заметила,  что  огоньки  сердец
отца и матери двигаются к ее домику. Они, естественно,  спорили  друг  с
другом, так что, если Элвин хочет о чем-то попросить, он должен  сделать
это быстро.
   - Ты хотел еще что-нибудь сказать мне, Элвин?
   Наконец настал момент, которого он  долго  ждал,  но  внезапно  Элвин
застеснялся.
   - Ну, я хотел попросить вас... но вы  должны  понять,  воду  я  донес
вовсе не затем, чтобы вы чувствовали себя обязанной передо  мной.  Я  бы
сделал это все равно для кого угодно, а что же касается сегодняшнего, то
я ж не знал, что вы учительница. Ну, я, конечно, мог бы  догадаться,  но
как-то не подумал об этом. Поэтому  все,  что  я  сделал,  я  сделал  от
чистого сердца, и вы мне ничего не должны.
   - Мне кажется, я сама решу, насколько я обязана тебе,  Элвин.  Так  о
чем же ты хотел попросить?
   - Конечно, вы будете заняты с Артуром Стюартом, поэтому у вас вряд ли
останется много свободного времени,  ну,  может,  один  день  в  неделю,
может, часок. Это могло бы  происходить  по  субботам,  а  что  касается
платы, то просите сколько захотите, мой мастер  выделяет  мне  свободное
время, и я кое-что поднакопил, в общем...
   - Ты просишь, чтобы я тебе преподавала, Элвин?
   Элвин явно не знал, что значит слово "преподавать".
   - Преподавать. Обучать.
   - Да, мисс Ларнер.
   - Плата будет пятьдесят центов в неделю, Элвин. И я  хочу,  чтобы  ты
посещал мои занятия вместе с Артуром Стюартом.  Ты  будешь  приходить  и
уходить вместе с ним.
   - Но разве вы сможете учить сразу нас двоих?
   - Осмелюсь предположить, Элвин, что ты многое почерпнешь  из  уроков,
которые я буду ему давать. А пока он будет писать или складывать  цифры,
я могу заниматься с тобой.
   - Но я не хочу лишать его законных часов.
   - Ты сам подумай, Элвин. Если ты будешь брать у меня  уроки  наедине,
это может показаться несколько  непр